Текст книги "Талисман мумии"

Глава 6
Подозрения

Первой пришла в себя мисс Трелони. С высокомерием и гордостью в осанке она сказала:

– Прекрасно, миссис Грант, пусть они уходят! Заплатите им сегодня месячное жалованье. До сих пор они были очень хорошими слугами, и случай с их уходом не прост. Нельзя ожидать большой преданности от тех, кого обуревают страхи. Те, кто остается, будут получать двойную оплату, и прошу вас прислать их ко мне, как только потребуется.

Миссис Грант нахохлилась, подавляя негодование: натура экономки не переносила подобного великодушия к слугам, сговорившимся подать уведомления.

– Они не заслуживают этого, мисс. Подумать только, уходят от такой хорошей хозяйки. Я в жизни не видела, чтобы со слугами кто-либо был столь добрым, как вы. Им здесь было все равно как у короля при дворе. А едва беда на порог – и полюбуйтесь, как они поступают. Это наглость, вот как я это называю!

Мисс Трелони приласкала ее, успокаивая задетое чувство достоинства экономки, и вскоре та удалилась, уже не испытывая прежней враждебности к «неблагодарным». Вскоре она вернулась совершенно в другом настроении, чтобы осведомиться, не угодно ли хозяйке нанять полный штат новых слуг.

– Вы же знаете, мэм, – продолжала она, – как только в людской поселяется страх, избавиться от него почти невозможно. Слуги придут, но быстро уйдут, и их ничем не удержишь. Они просто не останутся и, даже отрабатывая месяц после увольнения, устроят вам такую жизнь, что вы ежечасно будете жалеть об их присутствии. Уж насколько плохи эти шлюхи-женщины, но мужчины еще хуже!

В голосе и манерах мисс Трелони не было ни волнения, ни негодования:

– Полагаю, миссис Грант, лучше постараться обойтись теми, что остались. Пока мой дорогой отец болеет, гостей у нас не предвидится, так что ухаживать нужно лишь за нами троими. Если желающих остаться недостает, я бы наняла еще нескольких для помощи в работе. По-моему, несложно будет отыскать нескольких горничных, хотя бы из тех, кого вы знаете. И пожалуйста, имейте в виду, что вновь нанятые, показав себя надежными в работе, должны получать одинаковое жалованье с теми, кто остался. Разумеется, хотя я никоим образом не ставлю вас в один ряд с ними, правило двойной оплаты распространяется и на вас.

С этими словами она протянула изящную руку, и экономка подняла ее к губам и поцеловала в свободной манере, как пристало старшей женщине по отношению к младшей.

Я не мог не восхититься великодушием девушки по отношению к слугам и мысленно подтвердил мнение экономки, высказанное ею, когда она покидала комнату:

– Неудивительно, что дом напоминает королевский, когда хозяйка его – принцесса!

«Принцесса!» Так оно и было. Эта мысль показалась мне точной и напомнила сцену бала на Белгравия-сквер, где я впервые увидел ее в потоке света. Королевская фигура! Высокая, стройная, гибко покачивающаяся лилия или лотос в облегающем тончайшем платье из черной ткани, пронизанной золотом. Украшением в ее волосах служил старинный египетский талисман – крошечный хрустальный диск, обрамленный вырезанными из лазурита плюмажами. На ее кисти был широкий браслет античный работы в форме трех разведенных крыльев из резного золота, с перьями из самоцветов. Несмотря на ее любезное ко мне отношение после того, как нас познакомила хозяйка, в то время я робел перед нею. Лишь позже, на речном пикнике, когда я понял ее милую и нежную душу, моя робость перешла в нечто иное.

Несколько минут она сидела, делая пометки на бумагах, а затем отодвинула их и послала за преданными слугами. Мне показалось, что на время разговора лучше оставить их одних, и я вышел. Вернувшись, я заметил следы слез у нее на глазах.

Следующая сцена, в которой я принял участие, оказалась несравненно более волнующей и болезненной. Поздно днем в кабинет, где я находился, пришел сержант Доу. Осторожно закрыв за собой дверь и внимательно оглядев комнату, он подошел поближе.

– В чем дело? – спросил я. – Кажется, вы хотите поговорить со мной наедине?

– Совершенно верно, сэр! Могу я рассчитывать на полную конфиденциальность?

– Несомненно. Во всем, что идет на пользу мисс Трелони и, разумеется, ее отцу, вы можете быть абсолютно откровенны. Полагаю, мы оба желаем приложить все силы на их благо.

Он помедлил, затем ответил:

– Как вам известно, у меня свой долг, и думаю, вы знаете меня достаточно, чтобы предположить, что я его выполню. Я полисмен, детектив и мой долг – найти факты в любом деле, которое мне поручено, никого не боясь и никого не покрывая. Я предпочту поговорить с вами наедине без ссылок на долг тому или иному, кроме моего долга Скотланд-Ярду.

– Ну конечно, конечно! – машинально подтвердил я, и сердце мое почему-то екнуло. – Будьте откровенны, я обещаю вам всю конфиденциальность.

– Спасибо, сэр. Полагаю, то, что я скажу, не должно быть сообщено никому. Даже мисс Трелони или же мистеру Трелони, когда он поправится.

– Разумеется, коль вы ставите это условием! – воскликнул я чуть суше.

Уловив перемену в моем голосе, он сказал извиняющимся тоном:

– Простите, сэр, но я нарушаю мой долг, говоря с вами на эту тему. Впрочем, я знаю вас давно и чувствую, что могу доверять вам. Не вашему слову, сэр, – в нем я уверен, – но вашему благоразумию!

Я поклонился: «Продолжайте!» – и он не заставил себя ждать:

– Я обдумывал это дело, сэр, до тех пор, пока у меня голова кругом не пошла, но пока что не могу найти для него простой разгадки. Несмотря на нападения, по-видимому, никто не входил в дом; и тем более не выходил. На какой вывод это вас наталкивает?

– Что кто-то или что-то уже было в доме, – ответил я, не сдержав улыбки.

– Я думаю так же, – произнес он, с облегчением вздыхая. – Прекрасно! Но кто это может быть?

– «Кто-то или что-то», как я уже сказал.

– Пусть будет «кто-то», мистер Росс! Конечно, этот кот мог исцарапать или укусить, но нипочем не стянул бы старого джентльмена с постели и не пытался бы снять с его руки браслет с золотым ключом. Такие вещи хороши для книжек, где детективы-любители знают все еще до того, как это случилось, и затем подгоняют факты под свои теории, но в Скотланд-Ярде не все идиоты, и обычно мы докапываемся до людей, деяния которых составляют основу совершенных преступлений.

– Пусть это будут «люди», ради бога, сержант.

– Мы говорили о «ком-то», сэр.

– Верно. Пусть будет кто-то!

– Не удивило ли вас, сэр, что во всех трех случаях, когда разбой был совершен или предпринят, некая персона оказывалась на месте первой и поднимала тревогу?

– Погодите! Мисс Трелони, кажется, подняла тревогу в первом случае. Во втором я присутствовал сам и крепко заснул, как и сиделка Кеннеди. Когда я очнулся, в комнате находилось несколько человек и вы были одним из них. По-моему, на этот раз перед вами также была мисс Трелони. Во время последнего нападения я был в комнате, когда мисс Трелони упала в обморок. Я вынес ее из комнаты и вернулся. Возвратившись, я был первым, и кажется, вы вошли следом.

Сержант Доу после небольшого раздумья ответил:

– Она присутствовала или была первой в комнате во всех случаях, а ранения были нанесены в первом и во втором!

Как юрист, я не мог пройти мимо вывода. И лучшим мне показалось встретить его на полпути. Я всегда находил, что лучший способ в борьбе с выводом – это высказанное вместо него заключение.

– Вы хотите сказать, что в единственном случае с глубоким ранением мисс Трелони была первой, обнаружившей это, и отсюда следует вывод, что сделала это она либо как-то была связана с нападением?

– Я не смею выражаться с подобной ясностью, но к этому меня склоняют мои сомнения.

Сержант Доу был храбрым человеком и не боящимся делать заключения на основе фактов. Мы оба помолчали. У меня начали сгущаться опасения. Я ничуть не сомневался в девушке и ее действиях, но опасался, что они могут быть понятны превратно. Здесь явно присутствовала тайна, и, если не найти разгадки, тень подозрений будет брошена на кого-то одного. В подобных случаях большинство склонно идти по линии наименьшего сопротивления, и случись так, что найдутся доказательства чьей-то выгоды от смерти мистера Трелони, если таковая случится, то очень сложно будет доказать свою невиновность перед лицом подозрительных фактов. Я инстинктивно выбрал для себя почтительную манеру как самую благоразумную в защите, пока нападение со стороны обвинителя еще не развернуто. Сейчас не годилось оспаривать какие-либо теории, выдвинутые детективом. Лучше всего я мог помочь девушке, выслушав его и попытавшись понять. Но когда придет время развеять эти теории в пух и прах, я выступлю с боевым задором и во всеоружии.

– Но вы, несомненно, выполните свой долг, – произнес я, – и без страха. Что вы намерены предпринять?

– Пока еще не знаю, сэр. Как видите, даже для подозрений еще не время. Скажи мне любой, что эта милая леди замешана в этом деле, и я посчитал бы его дураком, но я вынужден следовать собственным выводам. Я хорошо знаю, что зачастую виновными признают самых неподходящих людей, когда весь суд (кроме прокурора, знающего факты, и судьи, приучившегося ждать) готов поклясться в их невиновности. Я ни за что на свете не согласился бы повредить этой юной леди, тем более зная о тяжести, выпавшей на ее долю. И можете быть уверены, я не сделаю ни единого намека, способного послужить уликой против нее. Вот почему я говорю с вами наедине, как мужчина с мужчиной. Вы специалист по доказательствам, это ваша профессия. Моя профессия ограничивается подозрениями и тем, что мы называем своими доказательствами, – по сути, это не что иное, как улики. Вы знаете мисс Трелони лучше меня, и, хотя я разгуливаю по дому где хочу, у меня нет возможности лучше узнать о жизни этой леди, о ее средствах и вообще обо всем, что могло бы объяснить ее действия. Попытайся я узнать это от нее, и она тут же заподозрит меня. И тогда, в случае, если она виновата, вся надежда на капитальные улики пропадет, потому что она с легкостью уничтожит их. Но если она невиновна (а я надеюсь на это), то обвинять ее было бы неоправданной жестокостью. Я излагаю это дело со своей стороны, сэр, и, если позволил при этом себе лишнее, великодушно извиняюсь.

– Вы абсолютно корректны, Доу, – тепло сказал я, потому что мужество, честность и рассудительность этого человека внушали уважение. – Я рад, что вы были со мной откровенны. Мы оба хотим найти правду, но в деле этом очень много странностей, и поэтому, чтобы выяснить истину, необходимо прилагать совместные усилия, независимо от наших взглядов и жизненных установок!

Сержант одобрительно посмотрел на меня и продолжал:

– На мой взгляд, заподозрив кого-либо, следует по крупицам собирать доказательства или же приходить к заключениям, способным убедить вас и настроить «за» и «против». И тогда мы придем к выводу, а возможно, отбросим все другие версии, оставляя лишь самую подозрительную из всех нами рассмотренных. После этого нам нужно…

В эту минуту дверь открылась, и вошла мисс Трелони. Едва увидев нас, она подалась назад со словами:

– Ах, простите! Я не знала, что вы здесь и заняты.

Я поднялся, когда она собралась выйти.

– Пожалуйста, войдите, – позвал я. – Мы с сержантом Доу просто разговаривали.

Она помедлила, и тут в комнате появилась экономка, объявив о приходе доктора Винчестера, желающего видеть хозяйку.

Повинуясь взгляду мисс Трелони, я покинул комнату следом за ней.

Осмотрев больного, доктор сказал нам, что видимых перемен не обнаружил. Он добавил, что тем не менее предпочтет остаться в доме в эту ночь. Мисс Трелони казалась довольна этим и приказала экономке приготовить для него комнату. Позже, когда мы остались с ним наедине, он вдруг сказал:

– Я договорился о своем пребывании здесь, потому что хотел поговорить с вами, и, поскольку я хочу, чтобы это было сугубо между нами, по-моему, лучше всего будет сделать это за сигарами попозже вечером, когда мисс Трелони дежурит у отца.

Мы по-прежнему придерживались с мисс Трелони очередности ночного наблюдения за больным. Вместе мы должны были наблюдать за ним под утро, и меня волновало то, что детектив также собирался вести наблюдения втайне и в одиночку и быть при этом особенно настороже.

День прошел без событий. Мисс Трелони спала днем и после обеда отправилась сменить сиделку. Миссис Грант оставалась с нею, а сержант Доу дежурил в коридоре. Мы с доктором Винчестером пили кофе в библиотеке. Когда мы закурили наши сигары, он спокойно начал:

– Итак, мы одни и можем начать конфиденциальный разговор. Разумеется, мы связаны «обетом молчания» по поводу происходящих событий?

– Совершенно верно! – подтвердил я, и сердце мое екнуло при мысли об утреннем разговоре с сержантом и тех гнетущих страхах, которые остались после него в моем сознании.

Доктор продолжал:

– Этот случай вполне способен повлиять на разум всех принимающих в нем участие. Чем больше я над ним думаю, тем больше схожу с ума, чувствуя, как обе постоянно укрепляющиеся версии тянут нас в противные стороны.

– И что это за версии?

Он глянул на меня проницательно, прежде чем ответить. В подобные минуты взгляд доктора Винчестера становился обескураживающим. Он мог бы подействовать на меня, будь у меня какая-то личная заинтересованность в этом деле, не считая участия в мисс Трелони. Но сейчас я выдержал его не дрогнув. Теперь я был поверенным в этом деле – с одной стороны «амикус куриа»[4]4
  Амикус куриа – друг закона (лат.).


[Закрыть], а с другой – представитель защиты. Сама мысль в голове у этого умного человека двух равносильных и противоположных версий была достаточно утешительна, чтобы ослабить мое волнение по поводу вероятности нового нападения. Доктор заговорил, и лицо его, вначале непроницаемо улыбавшееся, приобрело выражение жесткой угрюмости:

– Две версии: факт и фантазия! В первой заключена вся суть дела-нападения, попытки грабежа и убийства, подстроенная каталепсия, указывающая либо на преступный гипнотизм, либо на простой образчик яда, неведомый пока нашей токсикологии. По второй версии действует «влияние», не определенное ни в одной из известных мне книг – не считая страниц романов. Никогда еще не поражала меня столь сильно истина гамлетовских слов:

 
И в небе и в земле сокрыто больше,
Чем снится вашей мудрости, Горацио.
 

Для начала возьмем сторону «факта». Перед нами человек в окружении домочадцев; в его доме множество слуг из различных классов, что исключает возможность организованного заговора из людской. Он богат, образован, умен. Судя по его физиономии, он несомненно обладает железной волей и определенными стремлениями. Его дочь (единственная, насколько мне известно), юная, бойкая и умная девушка, спит в комнате, смежной с его кабинетом. Кажется, для каких-либо нападений или неприятностей извне нет ни разумных поводов, ни возможностей. И все же нападение происходит, зверское и безжалостное, совершенное посреди ночи Оно быстро обнаружено – настолько быстро, что обычно в криминальных делах это происходит не случайно, а с обдуманным намерением. Нападающего или нападающих нарочно спугнули до окончания их работы, в чем бы их цель ни заключалась. Но тем не менее нет следов их побега: ни улик, ни шума, ничего. Нет даже открытой двери или окна. Ничего указывающего на того, кто это сделал, или на то, что дело вообще сделано, – за исключением жертвы и ее ближайшего окружения.

На следующую ночь – новое нападение, хотя дом полон бодрствующими людьми, среди которых наблюдают за комнатой и соседними помещениями офицер-детектив, опытная сиделка, верный друг и собственная дочь жертвы. Сиделку поражает каталепсия, а наблюдающего друга (защищенного респиратором) – глубокий сон. Детектив тоже настолько подвержен ступору, что стреляет из своего пистолета в комнате больного и даже не может вспомнить, в кого он стрелял. Похоже, ваш респиратор – единственное, что относится к стороне «факта». То, что вы не потеряли головы, как прочие, – эффект, зависящий от времени, проведенного в комнате, – указывает на вероятность того, что оказывающий вредное влияние медиум не обладает гипнотической силой. Но опять-таки есть факт, противоречащий данному. Мисс Трелони, пробывшая в комнате дольше вашего (поскольку она то и дело заходила и выходила из комнаты и сидела там подолгу во время своих дежурств), по-видимому, не подверглась странному воздействию. Следовательно, «влияние» не поражает всех подряд – если не предположить, конечно, что хозяйка почему-либо не подвержена ему. Если окажется так, что виновато некое загадочное «дыхание», исходящее из многих египетских вещиц, то дело проясняется, но тогда мы столкнемся с тем фактом, что мистер Трелони большую часть времени – по сути, полжизни – провел в этой комнате и больше всех был подвержен ему. Какого типа влияние могло вызвать все эти противоречивые последствия? Нет! Чем больше я думаю об этой дилемме, тем больше запутываюсь! В самом деле, если предположить, что физическое нападение на мистера Трелони совершил некто, проживающий в доме и попадающий в круг подозреваемых, выборочность воздействия остается тайной. Погрузить человека в каталепсию нелегко. Насколько известно сейчас науке, подобную цель нельзя осуществить усилием воли. Сердцевиной этого дела остается мисс Трелони, очевидно, не подверженная ни одному из влияний или разновидностей одного и того же влияния. Она проходит через все испытания нетронутой, не считая одного легкого полуобморока.

Крайне странно!

Упав духом, я слушал доктора. Хотя он ничем не выказал недоверия, доводы его весьма беспокоили меня. Они не были столь же прямыми, как подозрения детектива, но также отделяли мисс Трелони от прочих, а быть одной, когда дело касается тайны, все равно что быть подозреваемой, если не сразу, то в конечном итоге. Я предпочел промолчать. В подобном случае молчание – золото, и нынешнее молчание позволит мне меньше объяснять или брать назад свои слова впоследствии. Поэтому я тайно радовался, что доктор, высказывая свои доводы, не требует ответа от меня – по крайней мере, сейчас. Похоже, доктор Винчестер и не ожидал его, так что, почувствовав это, я обрадовался, хотя и сам не знал почему.

Обхватив ладонью подбородок, он немного помолчал, задумчиво уставясь в пространство и сведя брови. Сигара повисла в его пальцах, очевидно, он забыл про нее. Затем он продолжал ровным голосом, словно подхватывая мысль там, где оставил ее:

– Другой «рог» дилеммы касается совершенно иной области, и, вступая в нее, мы должны оставить в стороне все, что имеет отношение к науке или эксперименту. Сознаюсь, многое в ней меня привлекает, хотя каждая новая мысль настолько захватывает своей романтикой, что приходится одергивать себя и строго глядеть фактам в лицо. Иногда я спрашиваю себя, не действует ли временами это влияние или эманация в комнате больного и на меня, как подействовало на прочих, – к примеру, на детектива. Конечно, в случае, если это было неким химическим веществом, например, наркотиком в парообразной форме, его воздействие могло быть проникающим. Но что могло вызвать подобный эффект в этой комнате? Я знаю, она полна запахов мумии, и это неудивительно, коли в ней полно реликтов гробниц, не говоря уже о настоящей мумии, на которую бросается Сильвио. Кстати, завтра я собираюсь подвергнуть его испытанию; я напал на след мумии-кошки и собираюсь завладеть ею завтра утром. Когда я принесу ее сюда, мы узнаем, насколько правдив тот факт, что расовый инстинкт способен пережить тысячелетнее пребывание в могиле. Впрочем, вернемся к делу… Сами по себе запахи мумии возникают от присутствия субстанций или их соединений, найденных египетскими жрецами, которые были образованными и учеными людьми своего времени. На протяжении веков опытным путем они обнаружили, что эти субстанции прекращают природный процесс разложения. Для такого результата пользовались мощными веществами, и, возможно, мы имеем дело с этими редкими веществами или их соединениями, свойства и воздействие которых неясны в нашу более позднюю и прозаическую эпоху. Интересно, есть ли подобные знания или хотя бы намеки на них у мисс Трелони? Единственное, в чем я твердо уверен: худшую атмосферу для комнаты больного трудно вообразить, и я восхищаюсь мужеством сера Джеймса Фрере, отказавшегося в этих условиях лечить больного. Инструкции, данные мистером Трелони своей дочери, и то, что, судя по вашим словам, он тщательно защитил их через своего поверенного, показывают, что Трелони что-то подозревал и почти ожидал каких-то событий… Как интересно было бы узнать об этом хоть что-нибудь! Наверняка в его бумагах может содержаться какой-то намек… Это сложная задача, но она должна быть решена. Его настоящее состояние не может длиться вечно, и если что-то произойдет, будет расследование. В этом случае придется рассмотреть все аспекты до мелочей… По сути, полицейское заключение покажет неоднократную попытку нападения. Поскольку явных улик нет, необходимо будет заняться поводом.

Он смолк. Последние его слова прозвучали совсем тихо. В них чувствовалась безнадежность. Сейчас я был уверен, что настал мой черед выяснить, нет ли у него определенного подозрения, и, словно подчиняясь мысленному приказу, я спросил:

– Вы подозреваете кого-нибудь?

Похоже, мой вопрос больше испугал его, нежели удивил. Он взглянул на меня:

– Подозреваю кого-нибудь? Это уж как угодно. Конечно, я подозреваю наличие влияния, но пока что мое подозрение этим ограничено. Позже, если подтвердятся мои выводы или предположения, а подозрения станут более конкретными, но сейчас…

Он вдруг замолчал и посмотрел на дверь: послышался слабый звук, и ручка повернулась. Мне показалось, будто сердце мое остановилось в предчувствии зловещей, неопределенной опасности. В тот же миг я вспомнил об утреннем вторжении во время моего разговора с детективом.

Дверь открылась, и в комнату вошла мисс Трелони.

Увидев нас, она подалась назад, и глубокий румянец залил ее лицо. Несколько секунд длилось молчание: в подобной ситуации несколько секунд могут увеличиваться в геометрической прогрессии. Наконец мисс Трелони заговорила, и напряжение, в котором мы с доктором находились (я это легко заметил), ослабело:

– Ах, простите меня, я не знала, что вы заняты. Я искала вас, доктор, чтобы спросить, не могу ли я отправиться спать, зная, что вы будете здесь. Я чувствую такую ужасную усталость, что боюсь нервного расстройства, и сегодня явно ни на что не пригожусь.

Доктор Винчестер сердечно ответил:

– Отправляйтесь в постель немедленно и выспитесь как следует! Ей-богу, вам это необходимо, и я весьма рад, что вы сами это предложили, потому что, увидев вас этим вечером, я предположил, что вы вскоре попадете ко мне в пациенты.

Она с облегчением вздохнула, и усталость, казалось, сошла с ее лица. Никогда не забуду глубину и искренность ее больших, прекрасных глаз и взгляд, устремленный ко мне вместе со словами:

– Вы тоже будете охранять отца вместе с доктором, не так ли? Я так о нем волнуюсь, что каждая секунда приносит мне новые опасения. Но я совершенно выбились из сил и без хорошего сна могу сойти с ума. На нынешнюю ночь я переменю комнату. Боюсь, если останусь вблизи комнаты отца, каждый звук стократно умножит мой страх. Но разумеется, вы разбудите меня, будь на то причина. Я буду в спальне, рядом с будуаром возле холла. Эти комнаты я занимала, впервые приехав жить к отцу, и тогда не беспокоилась о… Там хорошо спится, и, может быть, я забудусь на несколько часов. Утром я встану бодрой. Спокойной ночи!

Когда я закрыл за ней дверь и вернулся к маленькому столу, за которым мы сидели, доктор Винчестер сказал:

– Бедная девушка измотана до последней степени. Я рад, что она наконец выспится. Это вдохнет в нее жизнь, и утром она будет как новенькая. Ее нервная система на грани срыва. Вы заметили, как ужасно она волнуется и как покраснела, войдя сюда и застав нас за разговором? Казалось бы, к чему ей беспокоиться о подобных мелочах в собственном доме и с приглашенными ею гостями?

Я собрался было рассказать ему в качестве ее оправдания о повторении ситуации, в которой она застала нас с детективом днем, но вспомнил о строгой конфиденциальности того разговора и промолчал.

Мы поднялись, чтобы отправиться в комнату больного, и вышли в тускло освещенный коридор. По дороге я не мог избавиться от бесконечных мыслей (они не оставляли меня еще много дней) о странном совпадении: ведь она перебила нас два раза, едва мы затронули тему подозрений.

Определенно, здесь была странная паутина случайностей, в ячейки которой все мы вовлечены.