Текст книги "Игра"

А где капитан Лэм? – хрипло выговорила она. Матрос нерешительно посмотрел на нее. Катарина облизнула губы, пытаясь собрать всю свою решимость уехать – решимость, в которой она до сих пор не сомневалась.

Я здесь, Катарина, – сказал Лэм очень мягко и очень угрожающе.

Катарина почувствовала, что земля уходит из-под ее ног. Она резко повернулась. Сзади стоял Лэм, холодно глядя на нее. На его запястье висело рубиновое ожерелье, которым она подкупила матроса.

Глава двадцать четвертая

Лэм бросил бесценное ожерелье матросу.

– Оставь его себе, Жако. Неплохо сделано.

Катарина прижала руку к губам, широко раскрыв глаза, в которых застыл страх. Жако с ухмылкой засунул ожерелье в карман, четко отсалютовал Лэму и ушел. Катарина посмотрела Лэму в глаза. От его взгляда в ней все застыло.

Он был ужасно рассержен, и она должна была бы его бояться. Но теперь ее сердце почему-то стало успокаиваться. На самом деле Катарина даже чувствовала какое-то облегчение.

Он схватил ее за руку и рывком притянул к себе.

Я не думал, что вы настолько несчастливы, Катарина.

Она не сводила глаз с его красивого лица. О Господи. Она и вправду чувствовала облегчение. На самом деле ей вовсе не хотелось сбежать от него, вовсе нет.

Стиснув зубы, он чуть встряхнул ее, чтобы привлечь к себе внимание.

Я не думал, что вы настолько несчастливы, – сердито повторил он.

Ее глаза наполнились слезами, и она ответила не сразу:

– Я… я не была такой уж несчастной, Лэм.

– Тогда зачем? – требовательно спросил он. – Зачем все это?

Несмотря на неодолимое желание броситься в его объятия, она стояла совершенно неподвижно.

Это был мой долг по отношению к самой себе. Он уставился на нее.

Я не могла просто смириться с тем, что произошло, – негромко сказала она.

Он окинул ее взглядом.

В моем присутствии вы никогда не выказывали ни малейшего неповиновения.

Она поняла, на что он намекает, и вспыхнула.

– Это несправедливо.

– Жизнь вряд ли справедлива. И я устал от вашего ханжества. – Он подтолкнул ее в том направлении, откуда пришел.

Катарина вначале старалась не отставать от него, пытаясь высвободиться, потом сдалась, потому что ей стало ясно, что он хочет именно тащить ее. Она осознавала, что встречные с откровенным любопытством смотрят на них, и замечала улыбки на лицах мужчин.

Он все ускорял и без того быстрые шаги, и она стала спотыкаться. Только его железная хватка не позволяла ей упасть.

– Что вы собираетесь делать? – обеспокоено спросила она.

Его глаза напоминали лед.

– Мы с этим покончим раз и навсегда.

– Что вы имеете в виду?

В ответ он лишь неприятно улыбнулся. Катарине стало страшно. Он был очень рассержен, он не понимал, что на самом деле ей вовсе не хочется его оставлять, а она пока еще не была готова открыть ему свое сердце. Она даже представить не могла, что он теперь собирается с ней сделать. Вдруг он резко свернул направо и потащил ее в центр поселка.

– Я желаю знать, куда вы меня ведете, – задыхаясь, проговорила Катарина, с трудом поспевая за ним.

– В церковь, – ответил он, не глядя на нее. Внезапно за рощицей покачивающихся на легком ветерке берез Катарина увидела свежепобеленные стены церкви и возвышающийся к небу серый шпиль с золотистым крестом. До нее вдруг стало доходить, что он задумал, но наверняка она ошибалась!

Остановитесь, Лэм, в этом нет никакого смысла! – воскликнула она.

Вместо ответа он протащил ее по мощенной каменными плитами дорожке с бордюром из синих фиалок и подтолкнул вверх по трем ступеням в церковь.

– О чем вы только думаете? – выдохнула она, когда он толкнул плечом дверь. Дверь с грохотом распахнулась.

– На этот раз мы поженимся, – заявил он.

В церкви было прохладно, темно и поразительно тихо. Каждую сторону прохода украшали окна с разноцветными стеклами. Прямо напротив возвышался алтарь. Увидев огромное золотое распятие, Катарина поняла, что церковь католическая, но это ее ничуть не успокоило. Она лишь почувствовала еще большее смятение.

Лэм, – с отчаянием сказала она, – ведь я уже замужем, вы же знаете.

Он холодно посмотрел ей в глаза.

– Я знаю только то, что ваш брак с Хоуком не был завершен. Может быть, он уже развелся с вами. В любом случае вам наверняка известно, что Папа Римский не признает браков между католиками и еретиками. С точки зрения вашей собственной церкви, Катарина, вы с Хоуком не состоите в браке.

– Но вы протестант, – неуверенно возразила она, начиная понимать, что он настроен серьезно. Конечно же она знала, что он говорит правду.

Во что я верю – это мое дело, – откровенно признался он, – но отец Майкл мне не откажет, потому что я построил эту церковь, привез его сюда и оплачиваю его содержание. Он может сразу и обратить меня в вашу веру, и обвенчать нас.

Она открыла было рот, чтобы возразить, но вдруг ей стало ясно, что она всегда хотела выйти замуж по католическому обряду. Но, конечно, не за безбожного пирата.

Лэм, – послышался мужской голос с другого конца прохода.

Катарина повернулась и увидела шедшего к ним священника. Темная сутана мягко облегала его стройное тело. Это был молодой темноволосый мужчина, и он улыбался Лэму так, как будто был рад его видеть. Сердце Катарины теперь билось так, что у нее закружилась голова.

Неужели это настолько ужасно – быть женой ЛэмаО'Нила?

Отец Майкл, – ровным голосом сказал Лэм, – я хочу представить вам Катарину Фитцджеральд.

Отец Майкл с улыбкой повернулся к ней.

Я надеялся встретиться с вами, миледи, – сказал он, глядя ей в глаза. Взгляд его синих глаз был проницательным, но мягким. – Чтобы приветствовать вас на нашем острове и предложить вам мои услуги, если они вам потребуются.

Катарина не знала, что сказать.

Я хочу, чтобы нас обвенчали, – твердо произнес Лэм. – Я, конечно, дам все необходимые обеты.

Священник посмотрел на него без малейшего удивления.

– Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы церемония была исполнена сейчас же?

– Верно, – отозвался Лэм. Его голос резко прозвучал в пустой церкви. – Я хочу, чтобы вы обвенчали нас немедленно.

У Катарины подогнулись колени. Но Лэм тут же подхватил ее и провел вперед по проходу, к алтарю, все время глядя ей в глаза. Катарина увидела в его взгляде непреклонную решимость и поняла, что сейчас ничто не свернет его с избранного пути – ни человек, ни зверь, ни Бог, ни дьявол.

Лэм открыл дверь в их спальню. Проходя в комнату, Катарина старалась не дотронуться до него. Они были обвенчаны; каким бы это ни казалось невероятным , они были мужем и женой. Она прошла в дальний конец комнаты и стояла, глядя через узкое окно во двор и не видя ничего.

Она должна смириться со своей судьбой. А ее судьбой явно был Лэм О'Нил. И, по правде говоря, разве у нее был какой-то другой выбор? Скорее всего Хоук уже развелся с ней. Разве не лучше в этом случае быть женой пирата, а не его шлюхой? Если бы Лэм не женился на ней, отпустил бы ее, никто другой ее не взял бы замуж, тем более после ее пребывания на острове. Ее отец не мог бы оказать ей поддержку, и она стала бы бездомной бродягой.

И, если уж быть откровенной, разве так плохо быть его женой? Ведь она так желает его. Она, возможно, почти готова его полюбить. А может, уже полюбила?

На глаза Катарины навернулись слезы. Она была измучена, так измучена и так ни в чем не уверена! Ни в нем, ни в себе. Она не осмеливалась подумать о прошлом или о будущем. Только не сейчас, только не сегодня.

Катарина отметила, что в комнате стоит мертвая тишина. Но она знала, что он не ушел. Она оглянулась. Лэм все еще стоял у двери, напряженно глядя на нее.

Ее сердце стучало. Она ответила ему вызывающим взглядом.

Он стиснул зубы и отвернулся, уставясь в пол. Какой у него прекрасный профиль. Но ведь он должен бы торжествовать. Он хотел этого брака, и он выиграл. Почему же он выглядит таким задумчивым? Почему он вдруг стал так сдержан? Может, он чувствовал ту же неуверенность, ту же стеснительность, что и она?

Катарина не могла оторвать от него взгляда, раздумывая, что он скажет, что он будет делать теперь, когда они стали мужем и женой. Наконец он поднял голову, вопросительно глядя на нее, и, что было вовсе ему не свойственно, провел рукой по волосам. Катарине показалось, что его рука чуть заметно дрожала.

– Что мы теперь будем делать?

– А что бы вы хотели делать, Катарина?

– Не знаю. – Прежние мечты, в которых она была такой веселой, такой невинной и такой счастливой, нахлынули на нее. Беззаботная новобрачная. Ей хотелось быть такой новобрачной сейчас.

Я не хочу с вами ссориться, – сдавленно произнес он.

Она вздрогнула, заглядывая ему в глаза.

– Тогда, пожалуй, вам стоит изменить вашу властную манеру, Лэм.

– Пожалуй.

Молчание становилось почти физически ощутимым. Катарина чувствовала нарастающее напряжение в теле и в мыслях. Теперь они были женаты. Это их брачная ночь. Теперь у него было полное право распоряжаться ее телом, в то время как прежде не было никакого. Наверняка эта ночь должна завершиться обольщением и любовными играми. Почему же тогда он стоит и так серьезно смотрит на нее? Что мешает ему подойти к ней?

Он сложил руки на груди:

Я не знаю, возможен ли мир между нами. У нее захолонуло сердце.

Я… я тоже не знаю. Мы… можем попробовать.

Теперь она поняла, как сильно ей хотелось перемирия, как устала она от постоянного состояния войны, с каким нетерпением ждет его крепких объятий, с каким нетерпением хочет его тела как для защиты, так и для наслаждения.

Теперь мы женаты. Воевать просто бессмысленно.

Он прошел вперед и остановился перед ней.

Наверное, я безумец, Кэти. Сделать все то, что я сделал, рисковать столь многим – и все ради вас.

Ее охватил беспричинный восторг. Катарина пыталась сдержать его, не дать вырваться наружу.

Может быть, у нас получится, – сказала она. – Мы сделаем так, чтобы получилось.

Он шумно вздохнул.

Катарина почувствовала, что ее глаза наполняются слезами, и, почти ничего не видя, она протянула руку и коснулась ладонью его щеки. Лэм закрыл глаза, повернул голову и поцеловал ее ладонь.

Катарина улыбалась, прижимаясь к нему. Когда их губы соединились, это было прелюдией к чему-то большему, чем просто чувственное наслаждение.

Катарина проснулась оттого, что на ее обнаженное тело набросили покрывало. Она слышала незнакомые звуки, которые через некоторое время узнала, – слуги наполняли лохань водой для купания.

Понемногу она начинала воспринимать окружающее. Она была в постели, в их спальне, где они вместе спали уже много раз. Она теперь все вспомнила. Лэм не отпустил ее, и страсть породила еще большую страсть. Первый раз был поразительно мягким, нежным, следующий – диким, яростным. Остальное она не помнила. Его руки, его губы, его огромное, жаркое погружение в нее, его шепот – то ласковый, то похотливый – все смешалось. Кроме одного, кроме одной вещи, которую она помнила кристально ясно: ни разу Лэм не оставил в ней свое семя.

На Катарину внезапно нахлынуло отчаяние, смывая всю ее удовлетворенность. Ей всегда хотелось иметь детей. И сейчас тоже. Теперь она была его женой. Почему же он все еще отказывался подарить ей ребенка? Какие темные демоны заставляют его так неестественно вести себя? Все мужчины хотели иметь детей, наследников, продолжения рода. Все, кроме, очевидно, этого мужчины, который теперь был ее мужем.

Вдруг она снова услышала его слова, так громко и отчетливо, словно он сейчас произнес их здесь, в комнате. «Я не настолько жесток, чтобы производить на свет ублюдков. Я не хочу иметь детей. И не буду. Я не желаю, чтобы они унаследовали такую жизнь».

Катарина сразу открыла глаза. Комнату заливал солнечный свет. Уже была середина дня – прекрасного, солнечного дня. Ее переполнили отчаяние и щемящая грусть.

Неужели он настолько настроен против того, чтобы иметь детей, что у нее их никогда не будет? Что заставило пирата принять такое странное, мрачное решение?

Пока еще Катарина не знала ответа. Она повернулась, глядя на служанку, добавлявшую душистые травы в лохань с горячей водой. Аромат розмарина разнесся по комнате. Катарина хотела набраться решимости и встать, но у нее ничего не вышло. Тем не менее ей больше не хотелось спать, и она села, придерживая простыню у шеи. И ахнула.

В дверях стоял Лэм, испытующе глядя на нее. Он не улыбался, но когда их взгляды встретились, по его лицу скользнула нерешительная, чуть заметная улыбка.

Катарина постаралась улыбнуться в ответ. Улыбка вышла застенчивой и такой же нерешительной, как и его.

– Доброе утро, Кэти. – Он подошел к ней, взял ее руку и поднес к губам. Не сводя с нее взгляда, он поцеловал ей ладонь. Служанка сделала вид, что ничего не заметила, и быстро вышла. У Катарины в груди все забурлило. Ее щеки горели. Его глаза очень тепло смотрели на нее, и Катарине невольно подумалось, что он любит ее гораздо сильнее, чем позволяет себе выказать.

Ее потрясло это открытие.

Он уселся рядом с ней на кровати.

Какие темные мысли вы таите, что проснулись такая мрачная и серьезная?

Она недоверчиво взглянула на него, но он как будто и вправду интересовался ответом, поэтому она сразу выпалила:

Лэм, теперь, когда мы поженились, вы ведь захотите иметь детей?

Его улыбка исчезла. Лэм встал, глядя на нее сверху вниз потемневшими от сдерживаемого чувства глазами.

Нет, Катарина. Я думал, что вы поняли. Я не хочу, чтобы мои дети жили в этом мире.

Катарина притянула к шее покрывало.

– Я не понимаю.

– Я в этом не уверен.

Ее захлестнули гнев и отчаяние.

Я ваша жена. Видит Бог, я не просила об этом, но так вышло, и наверняка у меня есть какие-то права.

Он окинул взглядом ее лицо и снова посмотрел ей в глаза.

Я не хочу, чтобы мои сыновья скитались по морям, не имея возможности обосноваться где-нибудь на земле. И не дай Господь нам иметь дочь, потому что у нее не будет и такого выбора. Нет, я не буду иметь детей.

Катарина покачала головой.

Прошу вас, Лэм. Для меня это очень важно. Мы должны это обсудить. Мы должны…

– Нет!

Катарина съежилась от откровенной ярости в его голосе.

Нет и еще раз нет. Я не допущу, чтобы вы вынашивали шлюх и пиратов!

Катарина его окликнула, но дверь уже с грохотом захлопнулась за ним.

Глава двадцать пятая

Письмо пришло на следующий месяц, в августе. Лэм привез его с собой, когда вернулся из своего второго рейда, который продолжался всего неделю. Катарина сразу узнала печать: это была печать графа Десмонда. Ее сердце, казалось, перестало биться. Очевидно, послание было от ее отца, который все еще неосторожно пользовался гербом, на который больше не имел права.

Лэм испытующе смотрел на нее, пока она, словно завороженная, уставилась на письмо.

Я пойду наверх, смою с себя соль и грязь, – сказал он, улыбаясь мягкой обольстительной улыбкой. – Может, зайдете помочь мне помыться, когда прочтете письмо.

Спасибо, Лэм, – негромко ответила Катарина. Пока он поднимался по каменным ступеням, она смотрела ему вслед. Ей его не хватало, но с этим придется подождать. Она поняла, что он нарочно ушел, чтобы дать ей возможность без помех прочесть письмо отца, и была благодарна ему за это. За несколько месяцев, прошедших после ее пленения, и за несколько недель замужества она научилась избегать всяких мыслей о мире за пределами острова. Ее отец был частью этого мира, и она была совсем не уверена, что хочет узнать то, что он считал нужным ей сообщить.

Катарина подошла к огню и нерешительно, с опаской вскрыла печать.

Июля первого, года тысяча пятьсот семьдесят первого. Милая моя Кэти, почему ты мне ничего не сообщила ?Как дела ?После твоего похищения весь двор бурлил. Королева была в ярости, и Джон Хоук тоже. Но она отказала ему в разрешении отправиться в погоню за тобой и О'Нилом.

Ты не забыла мое желание, которое я высказывал в последний раз? О'Нил все еще твой верный поклонник? Он согласен оказать мне поддержку? Мое положение без перемен. Мне плохо как никогда. Я умираю медленной смертью в изгнании. В Десмонде Фитцморис утвердился сильнее прежнего. Королева готова рвать на себе волосы, потеряв всякую надежду захватить проклятого фанатика. Филипп всячески поддерживает его, и время от времени то же делает Екатерина Медичи. Такое положение не может долго продолжаться, милая Кэти. Вскоре Фитцморис так прочно обоснуется в Десмонде, что только воля Господня сможет убрать его с моих земель. Кэти, хотя сейчас ты замужем заХоуком, ты должна привлечь О'Нила на нашу сторону, если ты еще не сделала этого. Он мог бы стать нашим самым сильным союзником. Пришли его ко мне.

Твой любящий отец,

Джеральд Фитцджеральд.

Трясущимися руками Катарина быстро сложила письмо и бросила листок в огонь. Она все еще жена Джона Хоука.

У нее стучало в висках. Ей трудно было дышать. Письмо было датировано первым июля – может, сейчас Хоук уже развелся с ней? О Боже. Тут что-то не так. Лэм похитил ее пятнадцатого апреля, наверняка Хоук должен был сразу же развестись с ней.

Катарина опустилась в кресло. У нее путались мысли. Неужели у нее два мужа?

О Господи! Катарина посмотрела в сторону лестницы. Лэм сейчас купается наверху, в спальне. Она успела привязаться к нему. Нет. Она к нему не привязана. И не порабощена им. Гораздо больше. Катарина знала, что она его любит.

Катарина отчаянно старалась взять себя в руки, но у нее ничего не вышло. Все же, несмотря на свое почти истерическое состояние, она осознала, что нельзя больше укрываться на острове, делая вид, что реальный мир не существует. Она больше не могла пренебрегать своим долгом перед отцом, который надеялся на ее помощь. Настало время для нее склонить Лэма принять сторону Джеральда, как бы ей ни претило использовать Лэма и допустить политике стать частью их семейной жизни.

Нет, она не могла долее избегать выполнения долга перед отцом и отмахиваться от вопроса о своем будущем, потому что будущее само явилось к ней.

Катарина вскочила и торопливо направилась к лестнице.

Сидя в лохани, вода в которой почти остыла, Лэм услышал быстрые шаги Катарины. По его лицу промелькнула легкая улыбка. Он смотрел на нее с тем же чувством, что и всегда, – поражаясь ее красоте, уму и силе духа, и с каждым прошедшим днем это чувство только усиливалось.

Он понял, что она расстроена. Что написал ей ее хитроумный папаша? Лэм догадывался, что новости вряд ли были хорошими. Ему не хотелось передавать ей письмо. Но он не мог отказать ей в общении с отцом, так же как не мог отказать и ни в чем другом. Лэм вздохнул и встал. По его крепкому телу струйками стекала вода.

– В чем дело, Катарина? – спросил он.

Она была очень бледна и быстро подошла к нему, с полотенцем в руках.

Чем вы опечалены, милая?

Она посмотрела ему в глаза и быстро, на одном дыхании сказала:

Отец уже совсем отчаялся. Он беспокоится за меня. Его кузен узурпировал то, что когда-то принадлежало ему. Если Перро не сумеет вскоре захватить Фитцмориса, то он может стать настолько силен, что его не удастся выгнать из Десмонда. – Она облизнула губы. – Я никогда у вас ничего не просила. А теперь прошу.

Лэм не двигался. Серые глаза внимательно смотрели на нее.

Вы нужны мне, чтобы помочь моему отцу, Лэм. – Голос Катарины сорвался. – Он – жертва не справедливости, вы это знаете. Пожалуйста, Лэм. Я прошу вас ему помочь.

Лэм взял ее ладони в свои и мягко сказал:

– Ради вас я бы с радостью пошел на измену, Катарина.

– Вы сделаете, как я прошу? – воскликнула она.

– Я уже помогаю вашему отцу, – серьезно сказал Лэм. Но он ощутил укол совести – и страха. Он встречался с Фитцморисом только раз, много месяцев назад, но этого было достаточно. С той самой зимней встречи он неплохо снабжал мятежника и горстку его солдат, чтобы они могли устоять перед англичанами. Никогда еще они не были так хорошо одеты, так вооружены, так сытно накормлены.

Лэм отлично понимал опасность своего замысла. Поднять человека, чтобы потом иметь возможность его свалить, – такой план требовал воистину тонкого исполнения. Он был полон слабых мест и вполне мог окончиться провалом. А если так и случится, Фитцморис воцарится в Десмонде, и в этом будет виноват он, Лэм. Катарина никогда не сумеет этого понять. Она будет потрясена и сочтет его предателем.

Каким образом? – еле выговорила Катарина. – Когда?

Лэм нежно улыбнулся, касаясь ее щеки.

Катарина, все мое существование – это политика. Я ем, сплю, дышу и живу политикой. Но я не хочу, чтобы чьи бы то ни было амбициозные побуждения помешали нашим отношениям. – Он приподнял ее подбородок, заглядывая ей в глаза, и поцеловал нежным и в то же время голодным поцелуем. – Я хочу, чтобы в наших отношениях было только это, Катарина.

Она вернула ему поцелуй и, оставаясь в его объятиях, сказала:

Лэм, я так благодарна вам. Но как вы это делаете? Вы не даете снабжать Фитцмориса по морю?

Он поднес ее ладонь к губам и поцеловал.

Ш-шш. Я знаю, что вы очень умны, Кэти, но вам не стоит заниматься политическими играми. Издалека вы не можете рассчитывать повлиять на события.

Она очень удивила его тем, что ласково приложила ладонь к его щеке. Хотя Катарина нисколько не стеснялась выказывать свои чувства в постели, вне ее она избегала физического контакта с ним.

Я думаю, что вы мне просто льстите, – сказала Катарина дрожащим голосом. – Неужели вы хотите сказать, что если бы я находилась при дворе или в Ирландии, то имела бы возможность влиять на действия таких людей, как мой отец или Фитцморис?

Он прижал ее ладонь к своей щеке, не спуская глаз с этого поразительно красивого лица. Он не стал говорить, что она уже повлияла на судьбы этих людей, потому что благодаря ей он предпринял шаги, которые в случае удачи изменят существующий баланс сил и неизбежно скажутся на всех них. Избегая прямого ответа, он правдиво сказал:

Кэти, такая женщина, как вы, может двигать горы, стоит ей только захотеть.

Катарина вспыхнула, глядя на него.

– Моя мать была такой женщиной, – сказала она.

– Без сомнения вы унаследовали ее упорство, ум и красоту.

– Я не такая уж исключительная красавица, Лэм.

– Монастырь научил вас скромности, но женщины, которые нравятся мужчинам, знают себе цену. Скромность им ни к чему.

– Почему вы говорите мне все это?

– Потому что в отличие от своей матери вы наивны и неискушенны. Настанет день, когда вам может понадобиться все оружие, которое имеется в вашем распоряжении. Скромность в этом случае вам не поможет, дорогая. – Он сам не знал, почему говорил так откровенно, – может, потому, что сам со своей рискованной затеей находился в двух шагах от виселицы. Если его разоблачат и повесят, Катарине придется самой заботиться о себе. Ему вовсе не нравилась эта мысль. – Вы настолько соблазнительны, что мужчины при взгляде на вас думают только об одном. Вы можете сделать любого мужчину своим рабом, если захотите. И тогда он станет выполнять ваши желания даже вопреки здравому смыслу и собственным интересам.

Он подумал о своей связи с Фитцморисом, о Тауэре и о плахе.

Она все еще смотрела на него, и в ее взгляде появилось беспокойство.

Мне это не нравится. И, Лэм, я ведь не поработила вас.

Он рассмеялся.

Разве нет? – Он резко опустил ее ладонь и приложил ее к своей пульсирующей плоти.

Как только вы зашли в комнату…

Она отдернула руку, готовая расплакаться. Проклиная себя и свою похоть, Лэм обнял ее:

– Простите меня, Кэти. Мне не стоило это говорить, когда вы так расстроены. Скажите мне, что вас огорчает. Ведь это еще не все, верно?

– Да! Джон Хоук не развелся со мной, – воскликнула она, прижимаясь лицом к его мокрому плечу. – Письмо отца датировано первым июля. Почему он не развелся со мной, если бы собирался это сделать? Я боюсь, что мы с Хоуком все еще состоим в браке.

Лэм весь напрягся, но решил сказать правду.

– Я знаю.

– Что? – Она вырвалась из его объятий, с ужасом глядя на него.

Он отпустил ее и, не сводя с нее взгляда, сказал:

Он не развелся с вами, но зачем думать об этом? Мы повенчаны в вашей вере, Катарина. Разве этого не достаточно?

Она долго молча смотрела на него и наконец произнесла:

Хоук все еще считает меня своей женой – и вся Англия тоже.

Лэм уже начал злиться, но старался сдержать себя.

– Так сложно, когда все против тебя, Кэти, я это отлично знаю. – Он увидел, что ее взгляд смягчился. – Не надо меня жалеть, мне этого не требуется. И вам тоже не нужна жалость – даже своя собственная. Мы законно повенчаны в глазах Господа и Папы Римского, что тоже немало. Вы принадлежите мне, Катарина. Или вы все еще хотите вернуться а Англию к Джону Хоуку? – Его взгляд потемнел, и на мгновение он перестал дышать.

– Нет, – прошептала она.

Злость Лэма испарилась, сменившись необычайным облегчением.

– Вы решили остаться со мной сами, по своей воле?

– Да. – Катарина смотрела на него так тепло и нежно, с такой любовью, что он на мгновение потерял дар речи. Потом она добавила, как будто произнося клятву: – Я вас не оставлю, Лэм. Никогда.

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

Обещаю, – хрипло сказала она. – Что бы ни случилось.

Лэм издал резкий, хриплый и в то же время радостный звук. Он притянул ее к себе, нашел губами ее губы, и через мгновение Катарина оказалась прижатой, к стене. Она нетерпеливо встретила его ищущие губы, ее язык сплелся с его языком. Лэм ощутил вкус ее слез и понял, что это слезы счастья.

Да, милый, да, – повторяла она. Его погружение в нее было острым и резким, напоминая вторжение огромной армии. Их взгляды встретились.

Он не мог говорить, переполненный ощущением себя в ней, переживая ее признание и снова и снова погружаясь в нее. Он не сводил с нее взгляда, надеясь, что она сможет понять его любовь, которую он так долго таил. Катарина с рыданиями впилась ногтями в его плечи. Задыхаясь, он старался взять себя в руки, найти в себе силы уйти вовремя, чтобы не оставить своего семени в ее теплом, плодородном теле.

Лэм, – выдохнула она, обхватывая его голову, – не уходите от меня, пожалуйста.

Он замер, мощно пульсируя в ней. Никогда он еще не чувствовал такого острого стремления взорваться, извергнуться в ее тугом, жарком, влажном туннеле.

Нет, Катарина, – выдохнул он, – я не могу. Она внутри вся сжалась вокруг него, и он понял по выражению ее лица, что она готова противостоять ему, чтобы добиться своего. Все еще придерживая его голову, она воскликнула:

Я люблю вас. Я хочу от вас ребенка, Лэм, пожалуйста!

Он недвижно держал свое застывшее тело над ней, испытывая адские муки. Какой мужчина, на которого, как на него, падала бы тень виселицы, решился оставить своего ребенка такой благородной женщине? По его лицу ручьями стекал пот.

Лэм, подарите мне ребенка! – Слезы заливали лицо Катарины. – Милый, я люблю вас!

Лэм ахнул, накрывая ее губы своими, и вместо того чтобы уйти, проник в нее глубоко, раз, много, много раз, утонув в ощущении восторга, и когда наконец его горячее семя выплеснулось в ее чрево, Катарина обхватила его, рыдая от счастья.