Текст книги "Украденная невеста"

– Но тебе необходим отдых.

Она уже отдала одну из своих бриллиантовых сережек за корм и постой Сапфира. Потрогала оставшуюся в ухе.

– Неподалеку есть мелочная лавка. Наверняка я смогу купить там хлеба, сыра и немного ветчины. У нас есть на чем готовить? За мою сережку мы получим долговременный кредит.

Серые глаза смотрели на нее подозрительно и удивленно.

– Что происходит?

Она сделала вид, что не понимает, о чем он спрашивает. Он удивлен, что она предлагает свои услуги, заботится о нем. Хотя всего несколько часов назад ненавидела его и не скрывала этого.

– Но я здорова, а ты нет. Ты помнишь, мы всегда раньше заботились друг о друге. К тому же я хочу выйти на свежий воздух.

– Ты… меня презирала еще недавно.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Я не думаю, что когда-либо ненавидела тебя, Шон, и нам не стоит становиться врагами сейчас. Мы с тобой всегда были близки.

Он еще больше удивился.

– Ты… хочешь, чтобы мы остались друзьями?

Она вздохнула. Если она предложит дружбу, примет ли он ее? Она не переживет отказа.

Он не дал ей шанса ответить и снова спросил:

– Так ты простила меня? – Он был поражен.

Она помедлила, колеблясь с ответом.

– Если ты спрашиваешь, простила ли я тебя за то, как ты поступил со мной прошлой ночью, то мой ответ – нет. За это я тебя не прощаю.

Она облизнула пересохшие губы. У нее не осталось злости. И в душе своей она была близка к прощению.

– Я попытаюсь раздобыть нам ужин, Шон. И тебе нужны еще носки.

– Нет! – жестко, тоном, не допускающим возражения, отрезал он.

– Но почему нет?! – с отчаянием выкрикнула она.

– Почему нет?! – крикнул он в ответ. – В городе полно солдат, английский гарнизон стоит на западе Корка.

Она не понимала его горячности, он явно был расстроен.

– Почему ты так боишься за меня? Это тебе надо опасаться, не мне.

– Никому не открывай! Запри за мной дверь. – Он отодвинул засовы и вышел не оглядываясь.

Она выбежала за ним в коридор.

– Чего ты боишься, Шон? Я не понимаю!

У него затвердели скулы.

– Я уже сказал тебе! Ты тоже в опасности. Они обвинят тебя в пособничестве…

Ее напугала его решимость. Я должен защитить тебя, – сказал он вчера.

– Не может быть, – медленно выговорила она. – Меня можно обвинить в глупости и необдуманности поступка, но уж никак не в пособничестве. Мне ничто не угрожает, Шон. Опасности подстерегают тебя.

– Ты и сейчас глупо ведешь себя! Для них – ты вступила со мной в сговор… это измена! Тебя посадят в тюрьму… Ты будешь отвечать за мои грехи! – Глаза его сверкали.

Она испуганно замолчала. О каких грехах он говорит? Интуиция подсказывала, что она нащупала корни его страданий.

– Ты имеешь в виду преступления. Ты не хочешь, чтобы я платила за твои преступления. Но никто не станет пытаться сделать меня преступницей вместо тебя, Шон.

Он отвернулся, его снова била дрожь.

– Я принесу воды. – Он схватил ведро, у двери обернулся. – Запри дверь, Элеонора. – И вышел.

Она задумалась. Слова Шона удивили ее. Шон никогда не был религиозным фанатиком. Она знала, что он верит в Бога, как верят все мужчины и женщины. Но вряд ли он назовет смерть солдат на поле боя, ведь он сражался против них как патриот страны, грехом. Впрочем, она опять думает о Шоне, которого знала раньше, а не о том человеке, в которого он превратился. Он стал жестоким и ушел в себя. Он замкнут, холоден, глаза пустые и часто впадает в ярость. Она не могла не видеть, как он изменился. И все-таки можно было разглядеть в нем черты прежнего Шона, того человека, которого она любила так сильно и преданно. Логика подсказывала, что, если он относит свои преступления к грехам, он совершил нечто ужасное. И это является причиной того, что он изменился до неузнаваемости.

Она не должна позволить своему сердцу смягчиться. Надо узнать, что он совершил. И когда все узнает…

Он внезапно вошел в комнату с водой и окончательно разозлился:

– Ты не заперла дверь!

– Но ты вышел буквально на минуту!

– Не важно… Я сказал – запри! Ты не послушалась…

Она не собиралась с ним спорить и оправдываться. На кончике языка у нее давно был готов вопрос, и он сорвался.

– Почему ты назвал свои преступления грехом?

Он отвел глаза:

– Я оговорился, – и искоса взглянул сквозь длинные ресницы.

– Но я не думаю, что ты ошибся, ты сказал это уверенно.

Теперь взгляд его стал прежним, каким был в начале их встречи, – пустой и ничего не выражал.

Она настаивала:

– Что-то случилось. Ужасное. И с кем-то другим, не с тобой. И это не был солдат. Ты не можешь так себя винить и страдать из-за солдата, убитого в бою.

Он упорно не желал смотреть на нее.

– Не понимаю, о чем ты.

И она поняла, что нащупала правду.

Он шагнул к двери, но она встала на его пути.

Глаза его сердито сверкнули, он хотел ее отодвинуть.

Она не боялась его, во всяком случае, не боялась до такой степени, чтобы отступить и не довести до конца разговор.

– Может быть, нам поговорить, и тебе станет легче, – осторожно предложила она.

– Нет. Я собираюсь достать нам еду и одежду.

– Поэтому ты так изменился? Потому что хранишь в душе глубоко спрятанную тайну, страшную, тот грех, который ты совершил?! – крикнула она.

– Не смей! – Он схватил ее за руку.

Она побледнела. Он понял, что причинил ей боль, и сразу отпустил. Она не отвела взгляда.

– Я помогу тебе, позволь мне сделать это… – прошептала она и, протянув руку, хотела погладить его по щеке.

Он отстранился и выговорил с трудом:

– Ты не сможешь мне помочь… и никто не может… – и выскочил в коридор.

На этот раз она заперла за ним дверь.

Глава 11

Тревога нарастала. Прошел час, Шона все не было. Дойти до лавки на углу, чтобы купить необходимое и вернуться, было делом десяти минут.

Босиком Эль стояла у окна, глядя на улицу. Ей пришлось надеть бриджи и рубашку с кружевной манжеткой, висевшие на вешалке, чтобы выглядеть прилично.

Отсюда ей была видна до самого конца мощенная камнем улица, упирающаяся в здание таможни, расположенное в том месте, где встречались все каналы и река. Там, на причале, стояло множество судов. Большинство из них составляли лодки и баржи. Но к югу, где река становилась широкой, в направлении Грейт-Айленда, Эль заметила три высокие мачты фрегата. Она разбиралась в кораблях настолько, чтобы уметь различить боевой корабль. В Кобе находится морская база, и фрегат принадлежал королевскому флоту. Вид этого боевого корабля вызвал у нее еще большую тревогу.

Она перевела взгляд вниз. Как большинство ирландских городов, Корк был построен где-то в начале Средних веков, если не раньше, но набережная была по-современному широкой, ее окаймляли двухэтажные дома желто-зеленого цвета. От окна к окну были натянуты бельевые веревки, и улица была украшена разноцветным бельем, издалека это можно было принять за флаги. В нижних этажах располагались магазины. Несколько прохожих неспешно прошли мимо. Она видела аптеку, магазин одежды, еще одну лавку сапожника и парикмахерскую. Из ее окна был виден дальний конец улицы, там за углом и находилась лавка, куда пошел Шон.

Что его задержало так надолго?

И когда Эль окончательно решила, что Шон попал в беду, он вдруг появился в конце улицы, направляясь к дому. Она облегченно перевела дыхание.

Он нес несколько пакетов с покупками. Все обошлось. Он купил еды, и его не поймали и не ранили. Она чуть не рассмеялась от радости, но радость была кратковременной.

Он шел не один.

Маленькая женщина в чепце на длинных, волнистых, темных волосах шла рядом с ним, и они о чем-то беседовали.

Мгновенно вспомнились картинки детства. Он был повесой, причем самым отъявленным, сравниться с ним мог бы только Клифф, но тот сбежал из дома в четырнадцать лет. Сколько раз она заставала его на конюшне с разными девицами. Вспомнила и прошлую ночь, его неуправляемую, дикую страсть. Он был заперт в тюрьме два года – и теперь любая легкомысленная девица, которая пристала к нему на улице, имеет шанс подцепить его.

Эль не надо было даже слышать, что девушка говорит и как это выглядит. Это не имело значения. Вот они остановились внизу, у входа в лавку сапожника, под окном, откуда смотрела Элеонора. Женщина была молода, с пышными формами, хорошенькая, она тараторила и непрерывно дотрагивалась до руки Шона. Элеонора безошибочно определила ее действия как прямые заигрывания и прекрасно понимала происходящее. Если он еще и не спал с этой девицей, то скоро это свершится.

Она вцепилась пальцами в подоконник, ей стало трудно дышать. Какое ей дело, она не имеет права ревновать. Надо вернуться домой, потом она выйдет за Синклера – в этот момент Эль действительно хотела этого, потому что мужчина, которого она так любила, превратился в незнакомца. Страдая от ревности, она отвернулась от окна, потому что парочка рассталась, внизу хлопнула дверь. Потом голос Шона раздался за дверью:

– Эль.

Она подошла к двери, помедлила, стараясь натянуть на лицо беспечную улыбку, и впустила его. У них не было будущего. Все, что их связывало, – дружба и прошлое – для него больше не имело значения. И надо это принимать спокойно.

Он вошел, бросил на нее взгляд и сразу спросил:

– Что с тобой?

Она пыталась улыбнуться.

– Тебя так долго не было. Я волновалась. – Она заперла за ним дверь.

Он недоверчиво посмотрел, прошел к столу и сложил туда принесенные покупки.

– Иди сюда, сядь. Я забинтую твои ноги.

– С моими ногами все в порядке. Это тебе нужна перевязка. – И не сдержалась: – Кто эта леди, твой друг? – И почувствовала, что краснеет.

Он обернулся с удивленным видом:

– Прости, что ты сказала?

Она закусила губу, но было поздно.

– Ты имеешь в виду Кейт?

Она пожала плечами, изображая равнодушие.

– Это дочка сапожника. – Он снова повернулся к столу. – Я сказал ей, что ты моя сестра.

Она видела, или ей казалось, что он избегает теперь смотреть в ее сторону.

– Как удобно. – Голос ее прозвучал горько.

Он снова посмотрел, но теперь его взгляд ничего не выражал.

– Не понимаю, о чем ты. Она видела, когда мы сюда входили. Кейт немного любопытна. Мне надо было как-то ей объяснить, и я сказал, что тебя зовут Джейн. – И добавил: – Она думает, что я Джек Коллинз. Ты не присядешь?

Ей хотелось спросить, спали ли они уже с Кейт. Может быть, в этой самой постели? Она ни за что теперь туда не ляжет. Хотя это теперь ее и не касается, все равно было больно.

Она бесцельно бродила по комнате. Почему она не может относиться к нему как к чужому и он ей по-прежнему не безразличен? Помочь ему скрыться и убежать – одно дело, это она должна сделать в память о прошлом, но ведь она продолжает любить его или того, другого, в кого он превратился.

Он вдруг покраснел.

– Я не спал с ней, если ты думаешь об этом.

Он все еще мог читать ее мысли!

– Я не думаю, какое мне дело. – И широко улыбнулась. Но покраснела тоже. Наконец осмелилась взглянуть на него и прочла в его глазах, что он знает, о чем она думает.

И сразу забыла о Кейт. Это был красноречивый взгляд мужчины, и ее сразу залила горячая волна. Ну почему она так зависит от него и стоит ему взглянуть, как она тает и готова все ему простить? Шон протянул ей моток чистых полос льняной ткани.

– Я сама.

Он кивнул и занялся принесенными свертками с едой. Она подумала, что сама не знает, чего хочет. Она столько лет мечтала, что он посмотрит на нее как на женщину, а теперь, когда он смотрит на нее голодным взглядом, она сердится. Нагнувшись, она наложила чистые повязки на свои стертые в кровь ноги. В комнате становилось душно и влажно. Элеонора вспомнила, что скоро ночь, а в комнате всего одна кровать.

– Я купил нам на ужин жареную индейку у хозяина гостиницы за углом.

Закончив бинтовать ноги, она выпрямилась на стуле. Вот почему он так задержался. Он молча накрыл на стол, достал из маленького буфета две тарелки, две оловянные кружки и скромные приборы. На столе уже стояла бутылка красного вина. Индейка пахла соблазнительно, но ей не хотелось есть.

– Ты не встретил солдат? – спросила она, чтобы нарушить неловкое молчание.

– Нет. В гавани стоит фрегат английского военного королевского флота.

Тема была безопасной.

– Ты знаешь этот корабль? – Она не смотрела в его сторону.

Пробка вылетела с хлопком, прозвучавшим особенно громко в маленькой комнате.

– Девлин два года назад захватил его у французов. Тридцатидвухпушечный, с хорошим вооружением. Завтра пойду взгляну.

Она забеспокоилась.

– Но какое тебе дело, сколько у него пушек? Тридцать две или девять?

Он посмотрел и отвел глаза.

– Меня это касается, думаю, сможет ли он догнать корабль, на котором я поплыву.

У нее снова внутри все сжалось.

– Ты уже заказал место на рейс до Америки?

– Как я могу это сделать? – Он удивленно посмотрел на нее. – Сначала ты должна вернуться домой. – Он налил вино в две кружки, потом спохватился: – Я забыл, ты не пьешь вина.

– Оставь, я выпью. – Ей было просто необходимо выпить, возможно, это поможет снять напряжение. Она помнила эффект от выпитого вина в тот вечер, когда целовалась с Питером на террасе.

Он протянул ей кружку, руки их соприкоснулись.

И сразу возникло воспоминание, как совсем недавно, во сне, он прижал ее к себе, какими нежными и мягкими были его губы. И ее потянуло к нему непреодолимо, с этим трудно было справиться.

Он отвернулся и, закинув голову, пил свое вино. Эль так и не дотронулась до своего и поставила кружку на стол.

– Я думала об этом.

Он посмотрел на нее, не понимая, о чем она.

– О чем ты думала?

– Я думала, что тебе надо покинуть страну прежде, чем я вернусь домой. Я должна знать, что ты в безопасности.

– Об этом не может быть речи, – решительно возразил он и сердито, одним глотком, опустошил кружку.

– Наша дружба и отношения, может быть, и изменились, – спокойно продолжала она, – но ведь мы были с тобой близкими друзьями, даже больше. Ты всегда был моим героем. И я в долгу перед тобой. Сколько раз ты спасал мою жизнь, пока мы росли вместе? Я не могу бросить тебя здесь, мне не позволит моя совесть.

Он посмотрел на нее долгим, проникающим прямо в душу взглядом.

– Ты ничего не должна мне, Эль… Элеонора. Я не смогу жить, если с тобой что-нибудь случится из-за меня.

– Ты и сейчас не можешь жить, тебя что-то мучает, – осмелилась она затронуть больную для него тему. – Шон! Скажи, что это?

Он вздрогнул.

Она испугалась, но продолжала упрямо:

– Что могло случиться такого в твоей жизни, что ты теперь винишь себя и, возможно, даже ненавидишь. И почему ты так изменился? Где тот человек, которому я доверяла и которого любила?

– Нам надо поесть. Ешь! – Он сел за стол, наклонился над тарелкой и стал жадно есть, отправляя в рот кусок за куском.

Кажется, она задела его за живое, нащупала больное место, но так и не смогла выяснить причину. Он в это время расправился почти со всей своей огромной порцией еды. Ее переполняли жалость и сострадание. Она никогда не видела, чтобы человек ел с такой жадностью и такой скоростью, разве что дикие голодные собаки.

– Шон, я больше не стану выпытывать у тебя, что с тобой произошло, – прошептала она, – ешь спокойно.

Вилка застыла у его рта. Он отложил ее и перестал есть. Потом взглянул на Эль с беспокойством.

– Прошу тебя. – Она попыталась улыбнуться и бессознательным движением погладила его плечо, но спохватилась и быстро убрала руку.

Он снова поднял вилку, и вдруг она услышала:

– Ты всегда шпионила. Подглядывала. – И уставился взглядом в стол. Или в прошлое. Потом лицо его смягчилось. – Ты была невыносима. От тебя ничего нельзя было скрыть.

– Я не хотела быть такой надоедливой. Просто испытывала потребность всегда быть рядом.

– Ты была невозможна… – повторил он.

Оба молчали. Кажется, он вспоминал прошлое, она так надеялась на это. Несмотря на все обстоятельства, странные и ужасные, она хотела бы больше всего на свете вернуть прежнего Шона.

Наконец она прервала молчание:

– Но ты всегда приходил мне на помощь, несмотря на мое надоедливое преследование, и спасал мне жизнь не один раз.

Он издал странный звук, отдаленно напоминающий смех.

– Это правда.

– Помнишь, как ты запретил мне идти на озеро, потому что всю неделю лил дождь. Я не послушалась, как всегда.

Он взглянул на нее:

– Ты никогда не слушалась.

– Я запуталась в водорослях и стала тонуть, но ты нырнул и вытащил меня. Мне было восемь или девять.

– Десять, – поправил он, – десять, потому что мне было шестнадцать.

– Как я могла забыть? Конечно, в Адере тогда появилась новая гувернантка, блондинка, очень красивая, и ты в тот же день оказался в ее постели.

Он посмотрел на нее внимательно, что-то изменилось в его взгляде. Ей вдруг стало жарко, сердце забилось от этого внимательного мужского взгляда.

– Я помню, она была стройная и очень высокая. Слишком высокая.

Он опустил ресницы.

Она стала осторожно разглядывать его лицо.

– И в то лето ты был влюблен в леди Селию, она была намного старше и…

– Ты ничего не ешь, – напомнил он.

Она вспомнила, как он танцевал на летнем балу с Селией, и она подглядывала за ними ревниво, но они ничего не замечали, увлеченные друг другом.

– Ты был влюблен?

Он пожал плечами:

– Я всегда был влюблен… Но эта любовь была недолгой.

Глаза его заблестели от воспоминаний.

– Значит, это была не любовь. Настоящая любовь никогда не умирает.

– Мне было всего шестнадцать. – Он снова хрипло засмеялся.

Она улыбнулась:

– А когда мне исполнилось шестнадцать, мама и папа отправили меня в Лондон, на два сезона. Помнишь?

– Мне было жаль тебя.

– Но как мне было тогда жаль себя! – воскликнула Эль. Она так ненавидела свой дебют в Лондоне, как и поездки в Бат, курорт, куда возили дебютанток. Ей было невыносимо тяжело там, и она чувствовала себя как в тюрьме.

Но Шон и тогда спасал ее. Она подняла глаза и увидела, что он внимательно за ней наблюдает.

– Шон, помнишь, ты приехал в Лондон на мой первый бал. Как же я тогда боялась.

– Прости, что я смеялся над тобой, когда ты надела первое бальное платье.

Она и забыла. Платье было очень красивое, но она в нем чувствовала себя долговязой, худой и высокой, как башня, она такой и была. Когда он засмеялся, она так ударила его кулаком в живот, что он согнулся от боли. Рука у нее была тяжелая. Эль ненавидела его в тот момент, но он был прав, это платье совершенно ей не шло. Но когда он пригласил ее на первый танец, и повел в центр зала, и ее рука оказалась в его руке, она была горда и благодарна ему. Она перепутала несколько фигур, но он так ловко поправил ее, что никто не заметил. И в конце ей даже понравилось танцевать.

– Ты со мной танцевал. – И, волнуясь, добавила: – Я теперь понимаю, почему любила тебя так сильно.

Он поднялся из-за стола:

– Сядь поешь.

Она покачала головой и отодвинула от себя тарелку. И тоже встала из-за стола.

– Шон, ты мне нужен. Вернись и стань прежним, каким был раньше.

Он лишь сердито дернул головой.

– Но я прошу тебя! – воскликнула она. – Нам надо больше говорить о прошлом. Все станет как прежде, и потом мы поедем вместе в Аскитон. Знаешь, там еще много работы. Девлин так и не отстроил третий этаж.

Он недоверчиво посмотрел на нее и насторожился.

– Мы можем вместе закончить последние комнаты. И все твои мысли об ужасах прошлого рассеются.

– Они никогда не покинут меня, – прервал он отрывисто. – Прекрати свои мольбы и не проси о том, чего я не могу дать…

– Но я не прошу у тебя любви! – воскликнула она горячо. – Пусть ты не полюбишь меня! Но главное – ты вернешься домой!

Он предупреждающим жестом поднял руку, останавливая:

– Нет!

Она подошла так близко, что ее лицо почти касалось его руки.

– Ты не можешь жестом руки взять и отослать меня прочь, как будто я привидение, преследующее тебя. Я не преследую, но преследует кто-то другой, и я хочу помочь.

Он снова ушел в себя.

– Некоторые тайны должны остаться тайнами… Я изменился. Тюрьма меняет людей.

– Как там было? Насколько тяжело? – Она должна была знать. – И что с твоим голосом? И почему ты такой худой?

– Это было плохо… ужасно. Как будто тебя похоронили живьем в черной яме.

Она не поняла сначала. Он говорит образно?

– Ты изменилась… и принадлежишь другому… Я тоже изменился. Я теперь преступник и бегу в Америку…

– Но есть вещи, которые не меняются никогда.

Он пытался остановить ее взглядом. Но она продолжала горячо и торопливо:

– Мы не можем изменить прошлое. Наше прошлое. Да, ты стал другим. И мне больно от этого. Но наше прошлое осталось. И я не забуду его. Никогда. И помогу тебе залечить раны, и если есть возможность вернуть тебя, я это сделаю.

– Нет. – Он резко развернулся и пошел к двери.

Она побежала за ним.

– Шон, ты хочешь сказать, что действительно сидел в настоящей яме? Два года?

– Не имеет значения, – раздраженно отозвался он.

– Для меня имеет значение!

Значит, он больше вытерпел, перенес еще большие мучения, чем она думала. Но физические страдания бледнели по сравнению с душевными муками, которые терзали его до сих пор.

– Прости меня, прости, я не хотела…

– Оставь это. – Он открыл дверь.

Она схватила его за руку.

– Я знаю, что ты не трус, но почему ты бежишь от меня, бежишь от прошлого, о котором не хочешь со мной говорить? Что-то тебя мучает постоянно. Я права? Ты бежишь не от британских солдат, но от того, что случилось с тобой и не дает тебе покоя.

Он стряхнул нетерпеливо ее руку.

– Ты должна меня ненавидеть за прошлую ночь.

– О, прошу, не меняй тему. Сейчас мы говорим не о моей потерянной невинности – и не надо забывать, что я сама пошла на это и даже тебя соблазняла, – а о том, что ты бежишь от самого себя и хранишь тайну, вместо того чтобы поговорить со мной и облегчить душу.

Он молча стал отпирать засов.

– Шон! Постой, куда ты идешь? – Она жалела, что настаивала и не оставила его в покое.

Он прислонился лбом к двери, дыхание с шумом вырывалось из груди.

– Ты знаешь, что это опасно, – добавила она, – мы не должны рисковать.

Он повернулся к ней:

– Ешь и отдыхай. Я буду сторожить.

Она слабо улыбнулась:

– Хорошо.

Но ей было не до еды. Шон бежал не от нее, а от самого себя, и она постарается выяснить причину, чтобы отыскать в нем того человека, которого любила, и вернуть к жизни.

* * *

Небольшой огонь горел в очаге, но комната тонула в темноте. Они спали по очереди, на этом настояла Элеонора. Было самое темное время перед наступлением рассвета, до которого оставался примерно час. Шон крепко спал на кровати. Она сидела у окна, но улица была темной, и ничего нельзя было разглядеть. Она хорошо отдохнула и была рада, что смогла уговорить его поспать. Он явно очень устал, потому что, как только лег, сразу уснул.

И хорошо, что есть время все хорошенько обдумать и составить план.

Его держали в яме, в одиночной каменной дыре. Когда она думала об этом, в ней поднималась ненависть к англичанам. Когда-нибудь Шон будет отомщен. Они заплатят за все. За то, что с ним сделали.

Но это теперь в прошлом. Если она хочет его вернуть, не должна возвращаться домой так скоро. Она чувствовала, что у нее уже кое-что получается, скоро он оттает и все расскажет, ее усилия приносят свои плоды. Каждый час, проведенный вместе, вызывает у него больше воспоминаний. Он тоже начал вспоминать и даже улыбнулся!

Их прошлое и станет той дорогой, которая приведет к будущему. И если он никогда не любил ее так, как она хотела, это теперь не важно. Она поможет ему залечить душевную рану и обрести себя.

Она взглянула опять на спящего Шона. При взгляде на него ее сердце переполняли жалость и любовь. Он изменился внешне, но для нее остается самым привлекательным и красивым из всех мужчин на свете. А при воспоминании о коротком эпизоде их разделенной страсти у нее пересыхало во рту и тело вновь просило близости, ведь она и раньше желала этот мужчину, а сейчас, после того, что произошло, ее страсть с трудом поддавалась контролю. Она должна скрывать, что ее влечет к нему, потому что дальнейшие отношения невозможны. Они должны будут расстаться. Вдруг он пошевелился во сне, потом стал метаться по постели и что-то бормотать.

Кажется, ему снился кошмар. Она решила его не будить и повернулась снова к темному окну. Наконец появился серый просвет на темном небе.

Вдруг Шон вскрикнул.

Она в испуге повернулась, он спал, но его кошмар продолжался, потому что пот градом струился по лбу, по лицу, стекая на рубашку. Эль подошла к нему, преисполненная жалости, не зная, будить его или нет.

Он вдруг начал всхлипывать:

– Нет… Нет…

Она замерла, как громом пораженная этими мужскими сдавленными рыданиями. И поспешила к нему.

– Шон. – Она положила руку ему на плечо.

Но он снова затих, дыхание стало ровным и глубоким, лицо блестело от слез. Что ему снилось? О чем он плакал? Это, без сомнения, связано с его тайной, той пыткой, которую он постоянно переживает. Эта тайна преследует его, повторяется во сне.

Немного поколебавшись, она повиновалась порыву сострадания и присела рядом с ним. Потом взяла его руки в свои. Сердце заколотилось, стало трудно дышать, охватило непреодолимое желание скользнуть в кровать, прижаться к нему, утешить, прогнать кошмар. Но разум пересилил. Эль побоялась, что сострадание заведет ее далеко и она не устоит против искушения.

Он сжал ее руку:

– Эль!

Она вздрогнула, потому что крик, вырвавшийся из его груди, был полон страха и паники.

– Шон, проснись! – пробовала она разбудить его.

– Нет! Эль, ты не можешь… Пег! – Он отбросил внезапно ее руку и стремительно сел на кровати, взгляд был невидящий, лицо побледнело.

Она потрясла его за плечо, теперь одна мысль лихорадочно билась в голове: кто такая Пег? Она правильно расслышала? Он видел во сне другую женщину?

Он еще больше побледнел, лицо приняло зеленоватый оттенок. Соскочил с кровати и побежал в угол комнаты, где стоял ночной горшок.

Приступы рвоты следовали один за другим, пока не превратились в сухие спазмы. Она сидела неподвижно, обхватив плечи руками, не смея приблизиться.

Пересилив страх, она встала рядом на колени и положила руку ему на голову:

– Успокойся, все в порядке. Это я, Эль. У тебя был кошмар, но все кончилось.

Он тяжело дышал, не поднимая головы. Спина его была комком затвердевших мышц.

– Шон, ты слышишь меня?

Он вздохнул:

– Я слышу. Все прошло.

Она знала, что это не так, но не стала спорить.

– Эль, дай мне прийти в себя. Прошу, – хрипло прошептал он.

Она кивнула и отошла, чтобы он мог опомниться и умыться.

Он встал, пошатываясь, как будто стоял во время шторма на палубе, и она не смотрела в его сторону, пока он приводил себя в порядок. Потом прополоскал вином рот и рукавом вытер лицо.

Кто такая Пег и какое отношение Пег имеет к нему и к его прошлому?

Он наконец повернулся к ней:

– Мне снился сон… Кошмар… Наверное, еда была испорчена… Ты не отравилась? – Он избегал ее взгляда.

Он пытался ее обмануть, и она сделала вид, что поддалась на эту хитрость.

– Нет, мне повезло. Пойду принесу воды, чтобы ты мог как следует умыться. Все равно нам нужна вода. – Она улыбнулась, как будто ничего не произошло.

– Я схожу сам.

– Шон. – Она подошла к нему. – Что тебе снилось?

Он опять замкнулся в себе.

– Я не помню.

– Ты звал меня, произнес мое имя.

Бледные щеки порозовели, он смутился:

– Я сказал – не помню.

Она глубоко вздохнула и решилась:

– Шон, кто такая Пег?

Он молчал, но видно было, что вопрос застал его врасплох.

– Я слышала, как во сне ты говорил о какой-то женщине, произносил ее имя – Пег.

– Это был сон.

– Я знаю. Но мы часто видим во сне то, что нас тревожит в жизни.

Он резко оборвал ее:

– Я не знаю, о ком ты говоришь, – отодвинул засовы и вышел, оставив дверь открытой.

Эль не стала ее закрывать.

Она видела, что он ужасно расстроен. И конечно, он солгал. Она по глазам видела, что он лжет. Он знал, кто такая Пег, – просто не захотел ей говорить.

Эль была поражена до глубины души своим неожиданным открытием. Но что могло случиться с ним в прошлом такого ужасного, что так подействовало на него и не дает ему жить? И кто эта женщина? Почему он плачет по ней? Он любил эту женщину?

Странно, что она не подумала ни разу о том, что в его прошлом могла быть женщина, которую он любил. Ведь он где-то жил два года до тюрьмы. И это было самое худшее для нее открытие, оно ранило сильнее, чем его грубость. Он принадлежал ей, только ей, даже если не полюбит ее. Не могло быть другой в его жизни! Она не переживет такой несправедливости. Немного опомнившись, она постаралась взять себя в руки. Трудно будет помочь Шону, если она сама будет в постоянном волнении. Какая-то часть ее души требовала забыть, что он произносил чужое имя во сне, но другая требовала выяснить всю правду о Пег.

Она была по-настоящему напугана.

Он вернулся с двумя ведрами воды. Захлопнул ногой дверь и поставил их на пол около раковины.

– Почти рассвело. Хочешь, я принесу свежих ячменных лепешек? – Он говорил так, будто не было его ужасного пробуждения и всего, что за этим последовало.

Снизу доносился аромат свежеиспеченного хлеба.

– Я не голодна.

Он взглянул на нее и быстро отвел взгляд. Подошел к окну и стал смотреть на улицу.

Сердце у нее забилось, она осторожно спросила:

– У тебя часто бывают кошмары?

Не поворачиваясь, он резко ответил:

– Нет.

Она была уверена, что он не скажет ей правды.

– Шон, тюрьма, в которой ты сидел, была в Дрохеде?

Он скрестил руки на груди.

– К югу от Дрохеды. Что ты пытаешься сказать?

– Просто я подумала, если ты сидел в ней два года… Где ты жил первые два года до тюрьмы?

– Я был… В одной деревне… Ты не знаешь, где это.

Он явно не желал обсуждать свою жизнь до тюрьмы.

– Но я подумала…

– Так что ты хотела узнать? – Он смотрел холодным, чужим взглядом.

– Ты… все понимаешь.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Но тебя не было четыре года! И половину ты провел в тюрьме. Что ты делал первые два года?

– Ты должна прекратить меня допрашивать.

– Но почему ты не хочешь рассказать?

Он покачал головой.

– Почему?! – крикнула она.

– Тебе не понравится мой ответ! – вдруг взорвался он.

Она и сама это понимала. С того самого момента, как услышала его крик во сне и имя другой женщины.

– Ты жил с Пег.

– Хватит! – прервал он. – Я больше не желаю говорить.

– Ты был с ней? Есть другая женщина в твоей жизни? – Она была потрясена.

– Я хотел им помочь… Тебе не понять! – крикнул он в отчаянии. – Ты продолжаешь шпионить за мной. Подсматривать, даже когда я сплю. Когда ты прекратишь?

Он провел два года, помогая другой женщине? Помогал в чем? Эль была потрясена. Шон, кажется, немного успокоился и, помолчав, глухо сказал:

– Это не имеет теперь значения, Эль. Ты отправишься домой, к Синклеру. Я поплыву в Америку.

– Нет, имеет! – возразила она и схватила его за руку. – Ты любил ее?

Он поморщился.

И она поняла, что ее страхи и опасения оправданны.

– Нет, – прозвучал ответ, – не любил.