Текст книги "Рецепт счастливой жизни"

Глава 3

Вот что мне известно о бабулином муже номер один. Они познакомились еще подростками в городе Виши, во Франции – бабуля там родилась. У обоих были богатые отцы (у бабули – ювелир, у «Ретта Батлера» – адвокат), каковые отцы крайне не одобряли карьерных устремлений своих отпрысков (бабуля хотела стать драматургом, «Ретт Батлер» – художником). Незадолго до бабулиного шестнадцатилетия влюбленные задумали тайно пожениться и сбежать в Париж, на богемный Монмартр.

План вполне удался.

Впрочем, брак был недолгим. В тот день, когда Германия оккупировала Польшу, мой прадедушка велел прабабушке собрать все драгоценности, что были в доме, и зашить их в бюстгальтер и корсет. Время было смутное, никто не знал, чего ждать. Знали только одно: драгоценности останутся твердой валютой, пригодятся, чтобы выпутаться из беды. Спрятать бриллианты оказалось нетрудно. Они ведь самые твердые, повредить их практически невозможно. Прабабушка упаковала необработанные алмазы в маленькие мешочки и пришила к одежде изнутри. Больше всего их было у нее в бюстгальтере. Рубины прадедушка успел огранить и оправить в золото и серебро; эти изделия также сложили в мешочки и прикрепили к поясу для чулок. Изумруды нельзя подвергать воздействию влаги, поэтому их спрятали в двойное дно прадедушкиной шляпы, где они не могли контактировать с его разгоряченным теменем. Труднее всего было с жемчугами. Жемчуг – товар деликатный. Испортить его как делать нечего. Жемчуга отправились в потайные карманы прадедушкиного сюртука.

Надежно спрятав драгоценности, прадедушка с прабабушкой как ни в чем не бывало отправились в Париж, где насильно втащили свою упирающуюся, визжащую, орущую дочь в автомобиль и увезли от греха подальше. «Ретт Батлер» не был евреем, ему опасность не угрожала; он не видел резона следовать за семьей жены, семья жены не видела резона брать его с собой. Бабуля до сих пор вспоминает, как убеждала родителей – где-где, а во Франции евреям бояться нечего. Родители не реагировали. Больше она «Ретта Батлера» не видела.

Глава 4

Занятная цепочка – одно обстоятельство тянет за собой другое. Если бы я жила не в Нью-Йорке, а где-нибудь еще, я не приехала бы к бабуле в Хэмптонс. А значит, не присутствовала бы на этом дурацком ужине.

– Стало быть, ты адвокат? Интересная работа? – На губе у него крошечная капелька салатного соуса; не знаю, почему не могу оторвать от нее взгляд.

Мы зависли в ист-хэмптонском ресторане «Палм». Раньше мне здесь нравилось; точнее, «Палм» был одним из моих любимых ресторанов. Но в нынешней компании даже салат с зеленой фасолью и креветками не такой вкусный, как обычно. «Палм» совсем непохож на манхэттенские рестораны – здесь много воздуха, потолочные вентиляторы и раздвижные стеклянные перегородки (ощущение, что мы сидим практически на пляже). Увы – все эти примочки не дают забыть о простой данности – тип, к которому я пришла на свидание, безнадежный зануда. Когда нас знакомили, он едва взглянул на меня, а с того момента, как мы уселись за столик, только и делает, что пялится на других женщин. Бабуле повезло больше. Ее кавалер обходителен и любезен. Он проникновенно посмотрел мне в глаза, похвалил мой наряд, помог укрыть ноги пледом. Вот бы толика учтивости передалась его спутнику, хоть на один вечер. Впрочем, бабуля учила меня быть вежливой, поэтому я старательно отвечаю на вопрос.

– Временами интересная, только…

Продолжить мне не дают. Я дух перевести не успела, как Зануда завел про свою работу (что-то связанное с финансами, причем слово «займ» он произносит как «заём», а я этого терпеть не могу). Видимо, какие-то зачатки воспитания Зануда все же получил; например, накрепко усвоил, что надо спросить о работе. К сожалению, выслушивать ответ он считает излишеством.

Рассеянно озираю обеденный зал. Тут полно зануд, словно наксеренных с главного Зануды – моего так называемого кавалера. Одеты преимущественно в джинсы пастельных тонов. Их спутницы куда разнообразнее, у них только одна общая черта – каждой более интересен мобильник, чем спутник. И нельзя их за это винить. Я бы и сама занялась мобильником, если бы не уверенность: бабуля тогда возьмет меня за ухо и с позором вытащит из-за стола. На секунду задаюсь вопросом: что подумает обо мне случайный наблюдатель? В следующую секунду понимаю: случайный наблюдатель на меня и не взглянет.

Потому что все всегда смотрят на бабулю.

Другая внучка ревновала бы к бабушке, досадовала бы на нее и уж точно не пошла бы с такой бабушкой на двойное свидание, больше похожее на поединок. А мне хорошо в бабулиной тени. Я в ней нежусь. Я ей наслаждаюсь. Да, бабуля у меня – Гламурпусс[3]3
  Гламурпусс – героиня комиксов, супер-женщина (англ. Glamour – шик, глянец; puss – зд. киса, лапуля); Дурнушка Джейн – героиня одноименного детективного романа; имя нарицательное, то же, что «серая мышка».


[Закрыть], а я – Дурнушка Джейн; и что с того? Двойное свидание в бабулиной компании мне противно не потому, что ее кавалер лучше моего. Просто я не люблю делиться бабулей с другими, кем бы они ни были.

А правда (которую я не открыла бы даже бабуле) в том, что мне нравится, когда она наряжает меня, как куклу. Сколько бы я ни противилась совместному шопингу на словах, на самом деле я млею от бабулиных усилий сотворить меня по ее образу и подобию. Именно этим она занималась перед злополучным двойным свиданием. Все, что на мне надето, – от бабулиных золотых сережек-обручей до узконосых туфель на пробковой платформе (новая коллекция, между прочим) – прошло самый тщательный отбор. Перед выходом бабуля заявила, что я неотразима. На мне туника кораллово-красного цвета и белые джинсы. По ее словам, верх саутгемптонского шика.

Однако все присутствующие – не только за столиком, но и в ресторане вообще – добиваются бабулиной, а не моей благосклонности. И причиной тому, разумеется, не внушительные бриллианты, что посверкивают в бабулиных ушах; не они привлекают внимание, даром что в каждом по четыре карата. Это подарок шестого мужа, Далласа Джонса (да, помню: я не хотела разглашать, кто он такой, но в саутгемптонском воздухе наличествует нечто провоцирующее обронить то или иное имя). Не бриллианты, стало быть; но и не гигантское кольцо с рубином, которое купил ей сам тюфячный король.

Нет, причина – в бабулином взгляде. В легчайшей, мимолетнейшей улыбке, что играет на ее губах и как бы говорит: «Я знаю один секрет, и, если вы мне понравитесь, я с вами поделюсь». Одним словом, все дело в бабулиной ауре.

– А у тебя, Анна, какие мысли по этому поводу? – спрашивает бабулин кавалер. Первая моя мысль: «Что они обсуждают?» Вторая: «Надо ли сказать, что мое имя – не Анна, а Ханна?»

– Ее зовут Ханна, – мягко поправляет бабуля, поглаживая руку своего кавалера.

– Ой, извини, Ханна! Что ж, это имя еще красивее!

Ловкий дядька, ничего не скажешь. Даже из собственного промаха сделал повод для лишнего комплимента бабуле. На фразе «Это имя еще красивее» он подался к бабуле всем телом; понимать следует так: «Вы настолько обворожительны, что произвели на свет дочь, которая, в свою очередь, тоже произвела на свет дочь и дала ей прекрасное имя». Впрочем, бабуля на него и не смотрит. Она смотрит на меня.

Я запускаю пальцы в волосы, а в следующий миг прихожу в себя – это неприлично. Касаться волос за столом – признак невоспитанности, сообщила бабуля не далее как сегодня. Приводить себя в порядок надо в туалете, иначе волосок может попасть в тарелку. Бабуля хмурится, я понимаю: она догадалась, что в последние пять минут я витала в облаках и не следила за ходом разговора. Конечно, она сейчас меня спасет; мы с ней выкрутимся из неловкой ситуации. Основное блюдо уже съедено – мы вполне можем сбежать, не дожидаясь десерта.

– У меня идея, – объявляет бабуля. Заранее улыбаюсь. Промокаю салфеткой уголки рта и кладу салфетку на стол. Но как раз в тот момент, когда я собираюсь поблагодарить (конечно, с издевкой в голосе) моего Зануду за ужин, бабуля выдает: – Поедем к нам, пропустим по коктейльчику на сон грядущий!

Глава 5

– А что, законы штата Нью-Йорк позволяют тебе находиться так далеко от дома? – уточняет бабуля с неподражаемым французским акцентом и фирменной улыбкой.

Бабуля устраивается на шезлонге, поближе ко мне. Сегодня она в ярко-голубом закрытом купальнике. Ей удалось сохранить удивительно стройную, даже хрупкую фигурку (возможно, причина в отказе от бисквитов и прочей выпечки, вызванном дедушкиной смертью). Как всегда, бабуля выглядит ослепительно. Голубой цвет оттеняет глаза, покрой подчеркивает безупречность тела.

– Речь никогда не шла о домашнем аресте, – в надцатый раз напоминаю я. Звучит несколько мрачнее, чем было задумано. Я не злюсь на бабулю; то есть никогда не злюсь, ни при каких обстоятельствах. Но она знает, как меня выбило из колеи происшествие на Манхэттене, и, по-моему, должна бы понять, что я не готова обсуждать его в иронической манере. Под бабулиным взглядом я инстинктивно прикрываю живот правой рукой.

– Вчера я говорила с Джейми. Он не намерен подавать в суд. Полицейские запретили мне покидать пределы штата, пока следствие не закончено, – а мы ведь находимся в штате Нью-Йорк.

– Вот и славно. Очень не хотелось бы, чтобы сюда вломились люди в форме. Они ужасные зануды, еще испортят вечеринку.

Бабуля всегда в процессе планирования вечеринки.

* * *

Эта неделя – не исключение. Бабуля задумала отметить мое прибытие с размахом, достойным Великого Гэтсби; пригласила двести человек самых близких друзей. Иными словами, каждый, кто живет к югу от хайвея, получил тисненое приглашение.

Общительность всегда была ее отличительной чертой.

– Какая досада! – восклицаю я. – Придется отказаться от услуг стриптизеров, которых я наняла специально для тебя. Они хотели представлять копов. В классическом смысле слова.

Бабуля поворачивает голову, меряет меня скептическим взглядом. Ей нет нужды озвучивать свою мысль. Я и так знаю. Всю жизнь она мне твердит: «Мужчины не любят язвительных женщин».

Меня часто называют язвой. Причем прямо в глаза.

Язвительность, впрочем, никогда не мешала знакомиться. Удержать мужчину после знакомства – вот это задача так задача.

Отвожу глаза, смотрю на бассейн. Посмотреть есть на что. Бабуля объясняет: это так называемый бескрайний бассейн. Впечатление, будто он тянется до горизонта. А с того места, откуда мы смотрим, бассейн положительно сливается с Атлантическим океаном.

Не меньше впечатляет Сонни, к бассейну приставленный. Ему едва ли сравнялось двадцать два, но юный возраст компенсируется мышечной массой. Сонни – великолепный образчик физической силы; особенно хорош он по контрасту с титулованными богатенькими слюнтяями, что катаются по Саутгемптону в дорогущих импортных автомобилях. Сонни вздрагивает – явно почувствовал мой взгляд, чуть более пристальный, чем позволяют приличия. Меня вдруг начинают крайне интересовать собственные ногти. Нынче утром бабуля потащила меня с собой в студию маникюра и педикюра, и теперь мои ногти сверкают нежно-розовым лаком.

«Докатилась – пялюсь на мальчишку, чистильщика бассейна, – мысленно констатирую я, изучая безупречный маникюр. – Фу, как банально! А ведь мне еще нет сорока. Ключевое слово – «еще».

Прячусь в подушках, среди толстенных полотенец из египетского хлопка, с монограммой тюфячного короля. До чего же уютную виллу он построил! Нынче я спала как младенец – да и кто бы не спал? Кровать «кинг-сайз», постельное белье из полотна плотностью шестьсот узелков на квадратный дециметр. Я уж не говорю о матрасах как таковых. Но дело не только и не столько в кровати. Вилла тюфячного короля пропитана уютом. Запредельным, заоблачным уютом. Даже плюшевые ковровые дорожки на лестницах – и те ласкают пятки.

Вилла – пять акров, на которых царит Красота, – свадебный подарок бабуле, однажды упомянувшей о своей слабости к песчаным пляжам и волнам. Тюфячный король год потратил на строительство основного и гостевого домов, а также на устройство бассейна. Все было выполнено с таким расчетом, чтобы обитатели и гости ежесекундно погружались в полное, совершенное, расслабленное блаженство.

Здесь даже имеется гольф-мобиль, чтобы перемещаться без проблем – категорическое «нет» усталости ног!

Декорациями к моей жизни служили (в равных долях) не менее восхитительные, чем вилла тюфячного короля, места – и места чуть менее комфортные. Видите ли, я выросла не в доме, как все нормальные люди, а в отелях. Этакая Элоиза[4]4
  Шестилетняя девочка, героиня серии книг американской писательницы Кэй Томпсон (первая вышла в 1955 г.). По книгам сняты фильмы.


[Закрыть], только с поправкой на шикарность отелей; им, увы, было далеко до «Плазы». Дом нам с матерью заменял люкс в «Челси»[5]5
  Построенный в 1884 г., отель «Челси» до 1905 г. эксплуатировался как доходный дом. Пик богемной славы пришелся на 60-е гг., когда в «Челси» постоянно проживали битники Аллен Гинзберг, Грегори Корсо, Чарльз Буковски, Уильям Берроуз и др.


[Закрыть] – мы там жили постоянно, а когда путешествовали, останавливались в более скромных номерах. Из-за профессии матери – она фоторепортер – детство помнится мне как одна бесконечная посадка в самолет в погоне за последними новостями. Когда новости себя исчерпывали, мы отправлялись на новый запах.

Один-единственный раз мать не взяла меня с собой – сочла, что в Никарагуа для ребенка слишком опасно. В тот год, в ноябре, всплыло дело Иран-контрас; тогда-то Грэй Гудман и получила своего Пулитцера.

Это было лучшее лето в моей жизни. Все случалось со мной впервые – первый поцелуй, первая менструация, первый настоящий дом. Мы с бабулей жили на Каймановых островах (дом остался от итальянского автогонщика). У меня появилась своя комната. Своя собственная комната. И личная ванная. Короче, мое и только мое пространство.

Тем летом я многому научилась от бабули. Она не объясняла, что правильно, а что нет, не ворчала: «Я же тебя предупреждала». Ничего подобного. Эти фразы отсутствуют в бабулином лексиконе. Если ей не по нраву ваши слова или действия, она просто говорит: «Детка, этот ингредиент в рецепте счастливой жизни явно лишний».

– В Саутгемптоне стриптизеров не водится, – наконец выдает бабуля.

– Стриптизеры водятся в каждом городе, – возражаю я и делаю мысленную пометку: отыскать стриптиз-клуб и заманить туда бабулю. Это будет первый раз в жизни Вивьен Брюшар Гудман Финелли Уортингтон Рудольф Джонс Морганфельдер.

В смысле, первая безумная ночь. А может, и не первая. Может, бабуля тут любому фору даст. Следовало выразиться иначе: первая безумная ночь, которая не приведет к замужеству.

– Что ты наденешь на вечеринку? – спрашивает бабуля, поворачиваясь в шезлонге на бок и подпирая ладонью подбородок.

– Я привезла открытое платье. Думаю, подойдет. А ты что наденешь?

– Мы сейчас не о моем наряде говорим. Меня беспокоит твой наряд. Едва ли в этом твоем мешке найдется подходящее платье для садовой вечеринки.

Во-первых, мои вещи упакованы не в мешок, а в сумку. Я действительно практически сбежала из города, однако вещи, пусть и малочисленные, уложила во вполне приличную холщовую сумку-шоппер, а не в мешок из-под картошки, как, видимо, полагает бабуля. Попросив водителя маршрутки помочь мне с саквояжем, она обнаружила, что вместо заявленного саквояжа у меня только сумка, и всю дорогу домой бормотала себе под нос «ох уж эта молодежь». Не знаю, какое обстоятельство ее больше возмутило – что я приехала на целое лето с сумкой-шоппером или что водитель маршрутки явно впервые услышал слово «саквояж».

Во-вторых, бабуля устраивает не простую вечеринку. Послушать ее, так намечается барбекю на задворках с полудюжиной соседей; на самом деле это будет огромное сборище, для которого требуется разрешение от властей Саутгемптона, в том числе и на заданное количество децибел. (Да-да, в Саутгемптоне мало получить разрешение на вечеринку – надо, чтобы вечеринка получилась шумной.) Я уже не говорю о невероятном белоснежном павильоне, где умещаются двадцать штук столов, три бара с полным оснащением, площадка для танцев из беленого дерева, а также лучший на Лонг-Айленде оркестр из двенадцати человек. А букеты и гирлянды я даже перечислять не хочу – иначе этому конца не будет.

Намечается коктейльный час длиной в пятьдесят минут («целый час – это немного утомительно, дорогая») на лужайке перед домом, в течение какового часа будут поданы семнадцать видов закусок (после, в белоснежном павильоне, гостей ждет ужин из пяти перемен). Только для работы на парковке наняты пять человек. Впрочем, в определенных кругах все это великолепие подпадает под определение «садовая вечеринка».

– Я надену белое платье, что мы купили в «Сакс». Обещаю, бабушка: я тебя не опозорю.

– Опозорить ты можешь только сама себя, – сообщает бабуля. – Просто не удивлюсь, если на вечеринку заглянет какой-нибудь приятный молодой джентльмен, поэтому ты должна выглядеть безупречно.

– Бабушка, я не для того сюда приехала, чтобы знакомства заводить.

– Зачем тогда ты приехала? Тебе тридцать четыре года, ты потеряла работу, и в твоей жизни отсутствует мужчина. По собственному опыту скажу: необходимо заполнить хотя бы одну из этих лакун. Я могу посодействовать с мужчиной. Тут мне равных нет.

– Знаю, знаю. И все же нынешнее лето лучше посвятить самоанализу и поискам новой работы.

– Как, а про мужчин вовсе забыть? – Бабуля поражена, для нее такой ответ неприемлем, как если бы она была сэром Полом Маккартни, а я бы заявила, что не интересуюсь рок-н-роллом.

– Именно, – говорю я. – Про мужчин вовсе забыть.

– Ну конечно, – соглашается бабуля. – Я тоже через такие настроения прошла. В твоем возрасте, кстати.

Собираюсь озвучить некую давно сформулированную мысль – до сих пор на это не хватало духу, – но бабуля меня опережает.

– Не понимаю, что приятного ты находишь в этой игре; почему любишь подчеркивать разницу между нами. – Бабуля поправляет широкополую шляпу, чтобы лицо было полностью в тени. – По-моему, у нас обнаруживается все больше общих черт.

Глава 6

– Значит, будем искать мужа номер восемь?

Мы с бабулей в ресторане «У Романа», где диетическая кола стоит двенадцать долларов.

– Я мужей не ищу, – отвечает бабуля, ничуть не смутившись. Мое язвительное замечание определенно ее не задело. Напротив – дало повод преподать очередной полезный урок. – Я ищу бриллианты и жемчуг. Искать мужа – занятие недостойное.

Бабуля отхлебывает воды, не сводя с меня внимательных глаз.

– А ты-то сама, разве ты нынче вечером не этим занимаешься? – спрашивает она. Глаза сужены, в голосе холодок. – Разве не ищешь нового мужа?

– Конечно, нет!

Подходит официантка, мы делаем заказ. Для меня – курица по-пармски, для бабули – зеленый салат с козьим сыром и орехом пекан.

– Сюда приходят не для того, чтобы живот набить, – объясняет бабуля, когда официантка удаляется на достаточное расстояние. – Цель посетителей этого заведения – смотреть.

Напрягаю зрение, но вижу только парковку, где от дорогущих автомобилей яблоку негде упасть. Странно для женщины, пользующейся четырьмя кремами для век, питать интерес к автомобилям. На мой вопросительный взгляд бабуля усмехается.

– Нет, детка, я имела в виду – смотреть на людей.

Легким жестом бабуля обводит обеденный зал. Действительно, здесь хватает одиноких представителей homo sapience в возрасте от двадцати пяти до сорока.

Зрелище, достойное внимания. Богатенькие мальчики – трастаманы, поклоняющиеся папочкиным денежкам. Еще бы не поклоняться – они на эти денежки существуют. Далее по списку: охотницы за миллионерами; фанаты, готовые на любые жертвы, лишь бы походить на своих кумиров; горстка одиноких с виду разведенок.

– Вон тот неплох. – Бабуля указывает на субъекта моих лет и непримечательной наружности. На нем льняные штаны.

– Не в моем вкусе.

Кривлюсь и делаю крохотный глоток диетической колы.

– Допустим. А кто тогда в твоем вкусе? Как должен выглядеть этот счастливец?

– Ну… он не должен походить на тех мужчин, что нравятся тебе.

– И какие же мужчины нравятся мне?

– Богатые, – ляпаю я. – Солидные. С положением.

– Да, немало есть способов назвать меня охотницей за миллионерами.

– Я ничего такого не имела в виду! – пугаюсь я. Округлившиеся глаза, по моей мысли, должны демонстрировать полную невиновность. – Я никогда так не думала! Просто хотела сказать, что в Хэмптонс вряд ли найдется парень мне по вкусу.

– Если память меня не подводит, одно время тебе очень нравился парень с огромными запросами и амбициями. Некий адвокат, желавший изменить мир. Поверь мне, детка, рано или поздно он оказался бы в Хэмптонс.

– Давай сменим тему.

– Я пытаюсь сказать, что нынче тебе, похоже, нравятся лузеры. Однако так было не всегда.

Я злюсь. По-настоящему злюсь. В отношении бабули я крайне редко испытываю такие эмоции. Нужно срочно выпить холодной воды. Делаю глоток, грызу кубик льда.

Словно хруст ледяного кубика – это некий сигнал, появляется официантка с подносом. Удивляюсь собственной противоречивости – презрение к баловням судьбы не помешало мне выбрать блюдо за сорок два доллара.

Язык не поворачивается сказать, что бабуля ест свой салат. Она его кушает – по крошечке, по капельке. Конечно, она ведь в Европе выросла. Увы, курица по-пармски – не то блюдо, с которым удобно деликатничать. Вгрызаюсь в куриную грудку, сырная посыпка валится. Каждый кусок я накалываю на вилку и энергично вожу им по тарелке, чтобы не пропало ни грамма соуса.

– С таким настроем ты далеко не уедешь, – наставляет бабуля. – Нельзя смотреть на мужчин свысока. Мужчины любят чувствовать себя важными и успешными – даже если пока не добились успехов.

– Не все твои мужья были успешными.

– Верно. Но все они считали себя успешными. Даже князь – и тот полагал, что его любят за личные качества, а не за папашину корону. – Бабуля прослеживает мой взгляд. – Ты что же, до сих пор их боишься, детка?

– Кого это «их»?

С преувеличенным вниманием изучаю курицу по-пармски.

– Вон тех молодых людей. – Бабуля слегка кивает на оживленную компанию. – По-моему, ты примерно с такими субъектами училась в школе.

– Никого я не боюсь.

– Вот и славно.

– И никогда не боялась, – продолжаю я.

Бабуля улыбается, но улыбку можно расшифровать как: «Мне тебя жалко, потому что ты лжешь себе и мне. Впрочем, я не в обиде». Бабуля не в обиде, она все понимает.

Я сильно отличалась от других учеников частной школы «Пирс», что находится в Верхнем Ист-Сайде. Там я училась двенадцать лет, с самого детского сада. Правда, я часто пропускала занятия, но администрация закрывала на это глаза – еще бы, ведь моя мать – лауреат Пулитцеровской премии.

В чем заключалась моя «нестандартность»? Так сразу и не объяснишь. Одевалась я правильно и стриглась тоже – за этим следила бабуля. Однако кое-что меня выделяло, ставило особняком. Во-первых, отсутствие отца – когда объявляли День карьеры, мне было не о ком рассказывать. Во-вторых, в родительском комитете числилась у меня не мама, а бабушка.

Однажды я осталась ужинать у одноклассницы. Ее семья жила в Верхнем Ист-Сайде, в собственном доме. И вот мама этой девочки без всякой задней мысли возьми да и спроси: «А ты где живешь, Ханна?» А я возьми да и ответь: «В Даунтауне». Они и рты пораскрывали.

Это сейчас жить в нью-йоркском районе Даунтаун – престижно; пожалуй, престижнее, чем в Верхнем Ист-Сайде. Но во времена моего детства приличные люди не селились «ниже» Пятьдесят седьмой улицы (а если и селились, то не признавались в этом грехе). Скажу больше: приличные люди вовсе не бывали в этом жутком месте, кишащем хулиганами, порноклубами и наркодилерами, норовящими подсадить добропорядочного гражданина на крэк. Да, таков был нью-йоркский Даунтаун в восьмидесятые. В Нью-Йорке моего детства Таймс-сквер не щеголяла Диснеевским торговым центром; Нью-Йорк моего детства делился на районы, подходящие и не подходящие для жизни. Теперь-то Нью-Йорк полностью благоустроен. А тогда… Тогда на слове «Даунтаун» разговор автоматически прекращался. Равно как и условленные игровые посещения очередной школьной подружки.

И все же я не боялась своих одноклассников. Некоторые из них мне очень даже нравились.

На каждое Рождество бабуля увозила меня в теплые края. Иногда я проводила каникулы в доме очередного «дедушки», а в перерывах между «дедушками» бабуля бронировала номер на каком-нибудь шикарном морском курорте, причем семейном.

Когда я была в девятом классе, мы отправились в «Четыре сезона», что на Биг-Айленде, самом большом острове Гавайского архипелага. Мне всегда нравилось на Гавайях – еще и потому, что там отдыхали дети преимущественно из Калифорнии, а не из Нью-Йорка. Нью-йоркцы предпочитают Карибские острова – до них три часа лету, а до Гавайев – целых одиннадцать. Я обнаружила, что за две недели каникул вполне можно преобразиться в кого угодно (конечно, в глазах малолетних приятелей). Вдобавок год назад, в восьмом классе, я уже была на Биг-Айленде и успела завести кучу знакомств. За неимением электронной почты и фейсбука мы весь год довольствовались обычной перепиской, а встретились – будто вчера расстались.

Уже на второй день, после ужина, мы, как было у нас заведено, собрались в холле и стали обсуждать, что бы этакое вытворить. Мальчик из Техаса сказал, что портье может дать ему автомобиль, арендованный его родителями, – так почему бы нам не покататься по городу? Вдруг повезет проникнуть в бар? Мы обсуждали это заманчивое предложение и уже приближались к консенсусу, когда появился новенький. Мици из Нью-Джерси мигом взяла его в оборот и выяснила, что он из Нью-Йорка.

– Ханна тоже из Нью-Йорка! – объявила Мици и подтолкнула новенького ко мне, как бы передавая на мое попечение.

– Я учусь в «Далтоне»! – Новенький назвал одну из самых престижных школ. Знакомая игра.

– А я – в «Пирс», – парировала я.

Он улыбнулся и при всех назвал меня клевой девчонкой. Ребята засмеялись – им-то этот факт был давно известен.

С той минуты Логан и я не разлучались. Остальные дети глядели на нас как на королевскую супружескую чету. Да мы и были точно король с королевой. Что касается нас самих, мы видели только друг друга.

* * *

Каждый день мы встречались за завтраком, а после шли купаться в лагуну. Все утро мы сидели рядышком в шезлонгах, в половине первого обедали вместе с остальными. Затем исчезали на время – вдвоем бродили по острову. Ближе к вечеру устраивались в гамаке, созерцали восхитительное гавайское небо и, конечно, целовались. Я пила его поцелуи и не могла утолить жажду; он, казалось, чувствовал то же самое.

К счастью для меня, бабулино внимание поглощал тогда муж номер шесть, кумир тинейджеров – я практически каждый вечер могла ужинать в своей компании.

Наши отношения стали настолько серьезными, что Логан предложил мне встретить Рождество у него дома. Его родители пригласили также бабулю и ее мужа.

Рождество было поистине волшебное. Учтите: в устах еврейской девочки эпитет «волшебное» по отношению к Рождеству много значит. Бабуля позже рассказывала, что всю ночь я положительно лучилась изнутри. Нездешним светом. Лучшей обстановки я и вообразить не могла. Родители Логана были очень милы. Не спрашивали, в каком районе я живу, знай повторяли: «Ах, миссис Джонс, какая умница, должно быть, ваша внучка, раз учится в «Пирс». Бабуля ни разу не упомянула, что поступлением в эту школу я обязана маминому Пулитцеру. Она только улыбалась, как всегда в ответ на комплименты.

Имели место даже подарки – нарядный альбом для фотографий от родителей Логана и тоненькая цепочка с розовой ракушкой от него самого. Он лично застегнул замочек на моей шее. Помню, я тогда подумала: «Никогда, ни за что не сниму эту прелесть».

В ту ночь мы занимались сексом под банановым деревом, на морском берегу. Для меня это был первый раз, для него – третий. Я купалась в собственной влюбленности.

Я солгу, если умолчу об одной маленькой подробности: меня очень грела мысль, что в школу вернется новая Ханна Гудман – взрослая девушка с настоящим бойфрендом. Который вдобавок учится в «Далтоне» – правильной школе, носит правильную одежду и живет в правильном районе. Я надеялась, что новые обстоятельства изменят мой статус парии.

Я сразу прикинула, когда смогу похвастаться Логаном. Мелисса Роуэн, самая богатая девочка в школе, собиралась устроить новогоднюю вечеринку. Правда, лично меня она не приглашала, но еще до каникул распространила по всей школе флайеры, поставившие под вопрос закрытость мероприятия. Новость достигла школы «Далтон», Логан с друзьями решили отметиться. В последний каникулярный вечер мы, обливаясь слезами и клянясь встретиться на вечеринке, сказали друг другу «До свидания».

Я в прямом смысле подкупила свою лучшую подругу Либби – согласилась месяц делать ей домашние задания по геометрии только за то, что она войдет в парадную дверь.

Все было по-честному. Я знала, что одна на вечеринке появиться не смогу, а Либби знала, что, стоит мне встретить Логана, как подруга будет забыта и оставлена на произвол судьбы. Тем более что Либби изначально не хотела идти к Мелиссе Роуэн.

Итак, мы пошли. Я старалась держаться гордо, как самая популярная девушка в компании (зная, что здесь мне не Гавайи). Увы: непосредственно на пороге Мелиссиного особняка я трансформировалась обратно в Ханну Гудман – Третий сорт. Никто не повернул в мою сторону головы, как на Гавайях. Меня вообще не заметили. Моя широкая улыбка напарывалась на равнодушные взгляды. За каникулы я хорошо загорела; мне казалось, загар украшает, но под этими взглядами кожа побагровела и стала саднить. Я почти залпом выпила стакан пива – исключительно для храбрости. Исключительно для того, чтобы сыграть уверенность в себе.

К моменту появления Логана и его приятелей нас с Либби положительно задвинули в угол. Я инстинктивно повернулась к двери – почувствовала, кто вошел. Логан показался еще красивее, чем на Гавайях. Я потрогала розовую ракушку на шее и шагнула к нему – но было поздно. Слишком поздно. Там, на Гавайях, Ханна Гудман могла считаться самой клевой девчонкой – на Манхэттене она снова сделалась ничтожеством. А как известно, ученики частных школ Нью-Йорка никогда не засвечиваются в компании ничтожеств.

Итак, Логан прошел мимо, прикидываясь, будто в первый раз меня видит. Я могла бы сказать, что была раздавлена, что он разбил мне сердце; но правда в другом. Тогда у меня появилось ощущение, что подобные сцены будут повторяться в моей жизни с завидной регулярностью, что эти ощущения – мой удел.