Текст книги "Тебе, с любовью…"

До ее дома идти недалеко, но так странно бросать машину в чужих руках, особенно когда Деклан говорит:

– Оставь ключи.

С другой стороны, если я не пойду с Роуэн, то останусь здесь с ними двумя. Я подхватываю сумочку и иду с подругой.

– Они вроде ничего, – тихо говорит она. – Когда я подходила, мне показалось, что Деклан Мерфи к тебе пристает.

Меня бросает в жар и в холод одновременно.

– Он даже не прикоснулся ко мне.

– Хорошо. Я рада, что ты отправила мне сообщение.

Я и сама рада. Только крохотная часть меня жалеет, что Роуэн подошла именно в тот момент. Оборачиваюсь. Рэв все еще копается под капотом. Деклан стоит в нескольких шагах от него. Он поднимает руку к лицу, и оно вдруг освещается красным. Сигарета. Ненавижу курильщиков.

– Ты знаешь второго парня? – спрашиваю я.

– Рэв Флетчер, – отвечает Роуэн. – Он живет на углу. Мама зовет его вампиром. Днем он на улице почти не показывается.

– Он меня до чертиков напугал.

– Да уж представляю. Только тебе могли прийти на помощь два самых нелюдимых парня в мире. – Теперь уже она оборачивается назад. – Может, маму позвать?

Вспомнив о том, что ее мама собиралась позвонить моему папе «для поддержки», я ощетиниваюсь:

– Нам не шесть лет, Ро.

Мы доходим до ее дома. Роуэн достает из кармана ключи и нажимает на кнопку разблокировки дверей.

– Знаешь, мне что-то совсем не хочется оказаться в вечерних новостях.

Мне тоже. Слава богу, у меня проблема в аккумуляторе, а то, возможно, пока мы тут ходим, Деклана бы уже и след простыл, а к его «послужному списку» добавился бы угон авто.

Роуэн разворачивает машину, чтобы поставить ее передом к моей. Фары заливают светом Деклана и Рэва. Вышла бы потрясающая, полная жестких контрастов фотография. Подруга глушит двигатель, фары гаснут. Мы открываем дверцы.

Деклан машет нам рукой:

– Заведите машину. И включите передние фары.

Роуэн послушно выполняет его требования. Десять секунд спустя мы таращимся с тротуара на соединяющие наши машины провода. Деклан садится в мою машину и поворачивает ключ зажигания. Мотор сразу заводится.

– Это все? – спрашиваю я.

– Это все.

Он не выходит из машины. Затягивается сигаретой и начинает нажимать кнопки на приборной панели.

– Что ты делаешь?

Деклан не смотрит на меня и не отвечает на мой вопрос.

– Где ты живешь?

– Мне кажется, это не твое дело.

Этим я привлекаю его внимание. Он вылезает из машины и нависает надо мной, всей своей позой крича: «Не шути со мной!» Я неосознанно делаю шаг назад.

– Деклан!

Я подпрыгиваю. Громкий мужской голос раздался слева от меня.

Дорогу пересекает мужчина средних лет, с залысинами.

– Что ты делаешь? Оставь девушек в покое! – В его голосе слышится злость.

Может, я и права была, что побаивалась Деклана.

Парень не отстраняется от меня.

– У нее машина не заводилась. – А вот в голосе у него сквозит раздражение. – Я помогал.

– Да, очень похоже на то.

Деклан резко разворачивается и отсоединяет провода от моего аккумулятора. Они щелкают друг о дружку, и вспыхивает искра.

– А на что же тогда это похоже, Алан?

К нему подвигается Рэв и тихо просит:

– Успокойся, Дек.

Алан будет похрабрее меня. Он не пятится.

– Ты не можешь уходить из дома, когда тебе вздумается. У тебя комендантский час. Ты понимаешь, что это значит?

Комендантский час? Деклану Мерфи запрещено выходить на улицу вечером?

Он выдергивает провода из машины Роуэн и захлопывает ее капот.

– Я не нарушал запрета. Я помогал…

– Возвращайся в дом. Поверить не могу, что ты продолжаешь изводить свою мать.

Лицо Деклана темнеет. Он бросает провода на асфальт и идет на Алана. Рэв мигом оказывается между ними.

– Эй, полегче, – придерживает он Деклана рукой за плечо. – Не кипятись.

Деклан останавливается. Он прожигает Алана взглядом, играя скулами и сжав руки в кулаки. Алан отвечает ему не менее яростным взглядом, всем своим видом бросая вызов: «Ну давай же, сопляк!»

Роуэн рядом со мной громко и нервно дышит. Ее тревожность грозит перекинуться на меня. Подруга не переносит открытых столкновений, а тут далеко не обычное противостояние школьников в коридоре. Учителя-рефери не приведешь.

Часть меня хочет спрятаться. Другая часть жалеет о том, что мы не позвали с собой маму Роуэн. Кто-то из этих двоих все-таки сделает первый выпад, из-за которого вспыхнет драка. В воздухе прямо пахнет насилием. Ни Алан, ни Деклан не собираются отступать. Напряжение так велико, что ни одному из них его не снять.

Однажды мама написала мне об опасном положении, сложившемся в Западной Африке. Она снимала там маленькие городишки, оказавшиеся под влиянием экстремистских групп. Мама шла с проводниками через джунгли и наткнулась на лагерь экстремистов. Она думала, ее убьют. Я ощущала между строк ее страх. Экстремисты забрали у нее фотооборудование и собирались его уничтожить, но мама сказала, что документирует их военные победы. Эти люди не только оставили ее в живых, но и позволили ей провести с ними в пути целый день. Мамины фотографии напечатали в «Нью-Йорк таймс», но ее слова произвели на меня гораздо большее впечатление. Мама нарисовала мне картину ужаса, оружия, пота и крови, а под конец письма рассмешила.

«Мужчины как малые дети, Джульетта. Иногда достаточно погремушки, чтобы их отвлечь».

Наклонившись, я подхватываю с асфальта провода для прикуривания. Протягиваю их Деклану и по возможности елейным голосом говорю:

– Огромное спасибо за помощь. Из-за меня у тебя возникли проблемы. Я не хотела. – Бросаю на Алана извиняющийся взгляд, хотя внутри дрожу как лист на ветру. – Мне очень жаль. Не знала, что ему нельзя в это время покидать дом. У меня не заводилась машина, и я так переживала, что не могу добраться домой…

Алан удивленно моргает, словно позабыл, что они с Декланом здесь не одни. Он бросает взгляд на Мерфи, затем на машины и наконец смотрит на меня.

– Ничего страшного. – Он вновь переводит взгляд на Деклана. – В следующий раз, когда захочешь кому-нибудь помочь, скажи об этом перед уходом. Еще раз улизнешь тайком, и я вызову полицейских. Посмотрим тогда, как ты будешь выбираться из Челтенхема. Понял меня?

У Деклана дергается щека. Я вижу, что он собирается огрызнуться, и сую ему в руки провода.

– Как думаешь, мне нужно менять аккумулятор? Или и этот еще поработает?

Деклан с трудом отрывает убийственный взгляд от Алана и забирает у меня провода.

– Похоже, он у тебя старый. – Его голос грубоват, но за звучащими в нем агрессивными нотками проскальзывает что-то еще, чего я не могу распознать. – Ты так и не ответила на мой вопрос, сколько тебе добираться до дома.

На его вопрос? Не помню, чтобы он спрашивал об этом.

Ах, так вот почему он спросил, где я живу.

Заливаюсь от стыда краской.

– Всего в нескольких километрах отсюда.

Деклан кивает.

– Дай двигателю поработать немного, прежде чем заглушать. Я бы на твоем месте побыстрее заменил аккумулятор.

Я тоже киваю.

Деклан отворачивается и идет прочь.

Алан не двигается. Он смотрит на Рэва, привалившегося к машине Роуэн.

– Ты должен дать ему возможность самому бороться за себя, Рэв.

Рэв остается невозмутимым. Кашлянув, он натягивает на голову капюшон. Теперь его лицо снова скрыто тенью.

– А может, я считаю, что Дека не должен вынуждать бороться его собственный отчим.

Алан выпрямляется, готовый поспорить, но, похоже, передумывает. С грустью рассмеявшись, он качает головой и отворачивается.

– Вы, ребята, всегда считаете себя самыми умными.

Когда он уходит, наступает мертвая тишина.

– Ничего себе, – выдыхает Роуэн.

Глаза у нее от потрясения размером с блюдце.

– Это еще что, – взглянув на нее, отзывается Рэв.

– Спасибо, что остановил Деклана… – Роуэн умолкает, подбирая слова.

– Я не останавливал его. Он сам остановился.

Выглядело все совсем по-другому, но я не решаюсь спорить. Мне нравятся спокойный и тихий голос Рэва и то, как он заступался за друга перед Аланом. Мне опять становится стыдно – теперь уже за свои мысли о том, что он похож на маньяка. Особенно когда Рэв говорит мне:

– Спасибо. Ты нормально доберешься до дома?

Сердце еще гулко бьется в груди, но я киваю. Прокашлявшись, спрашиваю:

– Что такое Челтенхем?

– Не понял… – хмурится Рэв.

– Ну, этот Алан сказал Деклану, что посмотрит, как тот выберется из Челтенхема.

Рэв мрачнеет и замыкается. Снова кашляет, сгорбившись.

– Исправительный центр для несовершеннолетних. – Он отталкивается от машины Роуэн. – Обязательно замени аккумулятор. Если Деклан сказал, что так нужно, значит, так нужно.

И уходит в темноту, оставляя нас с Роуэн одних.

Глава 9

Я НАЧИНАЛА ТРИДЦАТЬ пять записок предложением: «Мне семнадцать». Но после этого не могла больше выудить из себя ни слова. Я не хочу все испортить. Не хочу лишиться нашего общения.

Глупо, да? Я словно пишу письма во мрак, а потом дожидаюсь оттуда ответа.

Мы незнакомы, но я чувствую, что понимаю тебя. И что ты понимаешь меня. Поэтому мне так нравится наша переписка.

Она моя ровесница. Я подозревал это, а она подтвердила. Не знаю, почему для меня это имеет значение, но мне это важно.

Ей нравится наша переписка.

Ей нравится наша переписка!

Я перечитал это письмо, наверное, сотню раз, но каждый раз от волнения бегут по коже мурашки. Оглядываю класс: не заразил ли всех своей взбудораженностью? Чувствуют ли окружающие, в какой трепет меня приводит короткая записка?

Какой там! На уроке литературы народ пушкой не разбудишь. Девчонка с первой парты читает вслух стихотворение Дилана Томаса, но ей глубоко наплевать на строки о гаснущем свете, потому как с таким выражением можно зачитывать только список покупок. Она накручивает прядь волос на палец и, дочитав последнюю строфу, откидывается на спинку стула.

Я заслонил записку учебником, чтобы никто не заметил, как я, будто помешанный, поглаживаю слова и перечитываю ее снова и снова.

«…но я чувствую, что понимаю тебя. И что ты понимаешь меня».

В душе мне дико, безумно хочется ее найти. Сказать ей: «Да, да, я тебя понимаю!»

Класс накрывает тоскливая тишина. Слышно, как несколько человек строчат в мобильниках сообщения. Наша учительница, миссис Хиллард, лелеет надежду, что мы впитаем в себя всю мощь поэзии. Опираясь о стол, она прижимает к груди учебник.

– Кто мне скажет, о чем это стихотворение?

Может, для нее это и потрясение, но никто ей не отвечает.

Миссис Хиллард выпрямляется и проходит между рядами парт, касаясь каждой из них кончиками пальцев. На ней длинная шелестящая юбка и узорчатый кардиган, какие носят только пожилые учительницы.

Я запихиваю записку под учебник, пока она меня не застукала.

– Против чего же восстает Дилан Томас? – спрашивает она. – Что это за гаснущий свет?

– Наступающая тьма, – отзывается Дрю Кенни.

– На первый взгляд – да, – кивает миссис Хиллард, цокая каблуками по полу. – Что еще он может иметь в виду?

– Ночь? – высказывает предположение другая ученица. Вяло и без вдохновения.

Мне приходят на ум рассуждения о фотографиях, которые мы ведем с девушкой с кладбища. Ей бы тоже сейчас было скучно? Стоп. А что, если она действительно здесь? Я осматриваю класс.

Кто знает, может, она и тут. Вряд ли, конечно. Но все может быть. Нельзя же посмотреть на кого-то и сразу понять: у нее умерла мама. У меня тоже на лбу не написано: «УМЕРЛА СЕСТРА».

– Прочитайте стихотворение еще раз про себя, – говорит миссис Хиллард. Постучав пальцами по учебнику Элайджи Уокера, она тихо велит ему: – Убери телефон.

Тяжко вздохнув, тот сует мобильный в рюкзак.

– Прочитайте его еще раз.

Она останавливается у моей парты. Бросив на меня короткий взгляд и рассеянно постучав по моему учебнику, она идет дальше. Учителя не ждут от меня ничего особенного.

– Прочитайте стихотворение еще раз и скажите мне, о чем в нем на самом деле говорится.

Кто-то кашляет. Кто-то ерзает. Все молчат. Миссис Хиллард разворачивается в конце класса, и ее спокойствие впервые дает трещину:

– У кого-нибудь должны же быть мысли по этому поводу. Ну хоть у кого-нибудь! Неверных ответов тут нет.

Говорит человек, который только что отмел два ответа.

– О чем это стихотворение? – требовательно вопрошает учительница.

Чего она так разошлась-то?

Я скольжу взглядом по странице со стихотворением:

«Не уходи покорно в ночь глухую».

Я сам не замечаю, как прочитываю его целиком. Оно вовсе не о тьме и ночи.

Миссис Хиллард все так же медленно проходится по классу.

– Он говорит: «Восстань, противься гаснущему свету». Что чувствует Дилан Томас?

– Отчаяние.

Слово вырывается прежде, чем я успеваю себя остановить. Мой голос звучит хрипло – в последний раз я говорил три часа назад, когда мы с Рэвом съели на двоих бублик в столовой.

Естественно, все тут же вылупляются на меня. Половина из присутствующих, наверное, никогда не слышали моего голоса.

Миссис Хиллард возвращается и останавливается у моей парты.

Я не смотрю на нее. Нужно было держать рот закрытым. Продолжаю рисовать в тетради закорючки, делая вид, что это не я говорил. Но она же не идиотка.

– Отчаяние, – тихо повторяет она. – Почему?

– Я просто предположил.

– Неправда. Так почему отчаяние?

Моя рука замирает, и я поднимаю на учительницу злобный взгляд. В классе стоит такая тишина, что, урони кто-нибудь булавку, все услышат. Не люблю быть центром внимания. Ушла бы она от моей парты подальше.

– Я сказал, что это было просто предположение.

– Хорошо. Тогда сделай еще одно предположение, – спокойно отвечает миссис Хиллард. – Почему отчаяние?

Я захлопываю учебник, и сидящие рядом ученики подпрыгивают на стульях от неожиданности.

– Может, он боится долбаной тьмы.

Она и бровью не ведет.

– Может быть. Какой именно тьмы?

Неправильной. Горло сжимается от нахлынувших эмоций, плечи напрягаются. Мне хочется в клочья разорвать проклятый учебник. Я дышу громко и тяжело, как загнанная лошадь.

– Ну же, – подбадривает меня миссис Хиллард. – Какой именно тьмы?

Я готов рассыпаться на части, а она возомнила себе, будто сейчас доберется до моей чуть потускневшей, но якобы золотой души. Видел я уже такие выражения лиц: у социальных работников, школьных психологов, других учителей. Чего они не могут понять, так это того, что все их старания бесполезны.

Кит Кеннеди, сидящий через несколько парт от меня, фыркает себе под нос:

– В исправительном центре им, наверное, не до поэзии.

Я стремительно вскакиваю, и ножки стула со скрипом проезжаются по полу. Миссис Хиллард преграждает мне путь. Не ожидал от нее такой прыти. И смелости. Все же я намного выше нее.

– Докажи, что он не прав, – просит она. – Ответь на мой вопрос. О какой тьме говорит Дилан Томас?

Мне не сразу удается взять себя в руки. С трудом отрываю взгляд от Кита и смотрю сверху вниз на учительницу. Голова кружится от вызванных запиской эмоций, воспоминаний, пробужденных стихотворением, и унизительного напоминания о том, кто я такой. Каким меня видят окружающие люди.

– Он прав, – отвечаю я. Плюхаюсь на стул, утыкаюсь взглядом в тетрадь, беру карандаш и продолжаю рисовать закорючки.

Миссис Хиллард вздыхает. Я стискиваю в пальцах карандаш. Если она скажет что-то еще, я его сломаю. Я неосознанно протыкаю грифелем лист.

Звенит звонок, и вокруг меня поднимается суматоха. Ученики собираются, учительница дает домашнее задание: приготовить короткое сообщение, которое я, скорее всего, успею настрочить на перемене.

Я вкладываю записку девушки с кладбища в учебник и засовываю его в рюкзак. Все расступаются, пропуская меня к двери. Все, кроме миссис Хиллард. Она преграждает мне путь.

– У тебя есть минутка?

Жуть как хочется ее проигнорить. Ученики спешат покинуть класс, и я бы запросто мог затеряться в толпе и улизнуть. Будь по лицу миссис Хиллард ясно, что она хочет отчитать меня и оставить после уроков, я бы не задумываясь слинял. Однако это не так, поэтому я остаюсь.

– Ты не опоздаешь на следующий урок, если я тебя задержу? – спрашивает она.

– У меня перерыв на обед, – отвечаю я, мотнув головой, и тут осознаю, что мог бы солгать и свалить отсюда.

Учительница кивает на передний ряд.

– Присядь на минуту.

Я делаю вдох и на выдохе опускаюсь на стул. Впервые в жизни сел за первую парту.

– Я хочу поговорить с тобой о том, что ты сказал, – серьезно начинает миссис Хиллард.

О-о-о! Ну я и идиот!

Внутри вспыхивает привычное раздражение, и я поднимаюсь со стула.

– Просто выпишите мне наказание, чтобы я мог поскорее убраться отсюда.

Она пораженно моргает.

– Я не собираюсь тебя наказывать.

– Тогда чего вы хотите? – хмурюсь я.

– Хочу знать, почему ты сказал «отчаяние».

– Это была догадка! Может, вам нужно было спросить…

– Ты что, так сильно боишься показаться умным? – Миссис Хиллард откидывается на спинку стула и скрещивает на груди руки.

Я сердито гляжу на нее, ничего не отвечая. Она тоже молчит. Ее слова повергли меня в ступор. Моя гордость копается в них, разбирая по частям. Боишься. Так сильно боишься. Показаться умным.

Я не двоечник. Будь я им, меня бы легче было донимать. А я не хочу давать всем этим людям повод цепляться ко мне. Когда-то я был отличником. В то время мама вешала мои табели успеваемости на холодильник. Сейчас же я не утруждаю себя учебой, стараясь лишь не скатиться на двойки.

Слова миссис Хиллард – вызов. Наше молчаливое противостояние слишком затянулось.

– Я не успею поесть, – наконец говорю я.

Ее плечи опускаются. Слегка. Но я это замечаю.

– Хорошо, – вздыхает она и кивает на дверь. – Иди.

Я уже в коридоре, когда до меня доносится ее голос:

– Деклан, подожди. Твое домашнее задание.

Поворачиваюсь. Миссис Хиллард подходит ко мне со сложенным листом бумаги в руке.

– Я слышал, что вы задали.

– Нет, я дам тебе другое задание. – Она протягивает мне лист. – Напиши ответ на мой вопрос. Краткий или развернутый – как пожелаешь.

Я забираю у нее лист, и ее лицо светлеет. Затем сминаю его в руке и отворачиваюсь.

Я миную очередь в столовой. У Рэва с собой столько еды, что ею можно накормить целый полк. Кристин всегда дает какую-нибудь вкуснятину и для меня. Не помню, когда в последний раз мне собирала обед мама. Да я и не заслуживаю этого.

Бросив скомканный лист на стол, я сажусь напротив Рэва. Мы всегда занимаем один и тот же стол. В окна стучит дождь, столовая переполнена, но к нам никто не подсаживается.

– Ты похож на черного жнеца смерти, – замечаю я. На его толстовке принт скелета, а на голове, как обычно, капюшон.

– Рад стараться. – Он разворачивает смятый лист и зачитывает вслух: – «Почему Дилан Томас чувствует отчаяние?» Это что такое?

– Домашка по литературе. Но я тебе другую записку хотел показать.

Рэв достает из пакета упаковку с сэндвичем и придвигает ее ко мне.

– Твоя девушка еще что-то написала?

«Моя девушка». Мне нравится фраза, хотя причин для этого нет.

Рэв знает, что мы продолжаем переписываться, но я не показывал ему наших писем с того вечера, как о ней рассказал. Наши с ней разговоры стали слишком личными, и мне бы не понравилось, если бы она делилась с подругами моими тайнами. В последней же короткой записке нет ничего такого, и мне не терпится рассказать о ней другу.

Он читает ее, пока я разворачиваю упаковку, в которой два ломтика бананового хлеба. Каждый из них намазан сливочным сыром, посыпан грецкими орехами и изюмом. У меня слюнки текут. Хочется сразу все в рот запихать.

– Она наша ровесница, – замечает Рэв.

– Ага.

Друг обводит взглядом столовую, словно незнакомка может сейчас за нами наблюдать. Если я после прочтения записки ликовал, то он абсолютно серьезен.

– Ты уверен, что тебя не разыгрывают?

– Каким образом?

– Она не хочет встречаться с тобой. Неизвестно, действительно ли ей семнадцать. Может оказаться, что она – пятидесятилетний мужик, кайфующий от такой фигни.

Я вырываю записку у Рэва из рук и убираю обратно в рюкзак.

– Заткнись.

Он с минуту наблюдает за мной.

– Дай еще раз на нее взглянуть.

– Нет.

– Ладно.

Он достает из рюкзака банку газировки и щелчком вскрывает крышку. Иногда мне хочется двинуть ему хорошенько. Я нашариваю записку и бросаю ему. Рэв перечитывает ее, а у меня внутри все замирает.

Он поднимает на меня взгляд.

– Ты ей нравишься.

Передернув плечами, я пододвигаю его газировку к себе. Сделав глоток, закашливаюсь: такое ощущение, что в этой минералке замочили апельсин.

– И она тебе нравится, – улыбается Рэв.

– Как ты пьешь эту гадость?

Его улыбка становится шире.

– У тебя крыша едет оттого, что она не называет себя.

– Серьезно, Рэв, у тебя обычная вода есть?

Он не дурак, и его просто так не отвлечь.

– Что будешь делать?

Глубоко вздохнув, провожу рукой по волосам.

– Не знаю.

– Знаешь.

– Прям хоть слежку на могиле устраивай. Ожидание убивает меня.

– Предложи переписываться по имейлу.

– Она не хочет раскрывать ничего, кроме возраста. Так что свой адрес точно не даст.

– Не обязательно же давать свой настоящий имейл. Создай анонимный аккаунт и дай ей. Посмотришь, напишет она тебе или нет.

Все гениальное – просто. Как я сам до этого не додумался?

– Дай я тебя расцелую, Рэв.

– Почисть зубы сначала. – Он тянется за своей газировкой.

– А что, если она не напишет?

Рэв опускает ее записку на стол и проводит пальцем по словам: «Поэтому мне так нравится наша переписка».

– Она напишет, Дек. Напишет.