Текст книги "Герцогиня в бегах. Право на эшафот"

– То, что обучать магии могут только в университете Труадона. Всем, кто нарушает этот закон, грозит смертная казнь.

– За что? – выдохнула я пораженно.

– За распространение знаний среди тех, кто не принес присягу стране, – чуть удивленно ответил Диего. – Вы правда этого не знали?

Я помотала головой, из которой вытряслись размышления Эстефании по этому поводу.

– Меня не учили, но я думала, это потому, что женщинам магия не нужна. Серьезная магия, имею в виду.

– Ну почему же, в нашем университете есть и студентки. Из низов, разумеется, для них это неплохой шанс подняться, заработать и получить относительную независимость. Сейчас около десятка учатся.

– Какие глубокие познания о внутриуниверситетской жизни. С чего бы это? – протянула насмешливо.

– Меня в прошлом году привлекли преподавать в качестве наказания. Осталось еще два года. Вот, мучаюсь, можно сказать, денно и нощно. – Он издал душераздирающий вздох, но морда у него была хитрющая.

Не так уж он там и страдает. Скорее, зарабатывает новое наказание, пересчитывая вдоль и поперек учащихся сеньорит.

– И вы все равно не можете меня ничему обучить?

– Именно. Разрешено передавать бытовые и те заклинания, которые считаются семейным достоянием. Их обычно не светят, но вы ведь наверняка именно с помощью такого и прошли испытание артефактом Истины.

Его глаза жадно блеснули, выдавая настоящий интерес.

– Я прошла, потому что ничего никому не подливала. Не виновата я, понимаете?

Диего скептически хмыкнул, но сказать ничего не успел, потому что мы дошли до ювелира. Тот из зала провел нас в кабинет, где оценивал каждую жемчужину с лупой и артефактом, проверяя на подлинности и дефекты, а потом так же для каждой сообщал стоимость. Проверенные он ссыпал в ящик, взамен выкладывая на стол монеты. Солидные золотые, умеренно солидные серебряные и совсем мелкую бронзовую мелочь. Время от времени он пересортировывал монеты, меняя кучку серебряных на один золотой, а кучку медных – на один серебряный. Для меня оставалось загадкой, почему не произвести расчет в самом конце, когда будет известна итоговая сумма. Потом я подумала, что жемчужин много, а ювелир уже в возрасте, вот и не рассчитывает на собственную память. Конечно, был вариант, что ювелир сомневался в моих мозгах и способности удержать больше десяти чисел в уме, но такой вариант мне нравился куда меньше.

Наконец подсчет закончился, и в кошелек взамен жемчужин пересыпались деньги. Потяжелел он так, что я испугалась, не прорвется ли, и решила при первом же удобном случае вшить часть денег в одежду. Оставалось придумать, как отделаться от навязчивого сопровождающего, долг которому я выплатила сразу, получив на руки деньги. Нужно где-нибудь залечь на дно и решить, что делать дальше.

– Эстефания, а не подождете ли вы меня в зале буквально пару минут? Мне надо переговорить с сеньором. А вы пока можете полюбоваться на выставленные драгоценности. Вдруг что-то присмотрите себе.

– Обожаю украшения, – ответила я радостно, – особенно с бриллиантами.

– Стеллаж слева, – заинтересованно подсказал ювелир.

– Спасибо, сеньор, – заулыбалась.

И пошла. Сначала в зал, а оттуда – на улицу, где почти побежала куда глаза глядят. Если я сама не знаю, куда идти, отследить меня будет куда сложнее. Импровизация – страшная сила. Или красота? Неважно, у меня есть обе.

Глава 5

Несмотря на простое платье, внимание я привлекала: то и дело какой-нибудь нахал пытался познакомиться. Безуспешно пытался. Можно сказать, дорога, по которой я проходила, оставалась усыпана осколками разбитых сердец. Прежняя Эстефания от подобного навязчивого внимания была ограждена высоким статусом, для меня оно тоже оказалось неприятной неожиданностью, ведь сейчас мне необходима незаметность. Пришлось срочно придумывать, как спрятать красоту, и покупать чепец с большими полями, почти полностью закрывающий лицо. Шляпа с густой вуалью была бы надежнее, но, во-первых, она не подошла бы к простому платью, а во-вторых, я не только не заметила ни одной такой, но и в памяти образа не нашла. Благородные дамы, чтобы закрыть лица, использовали маски, и вот на них-то мастера отрывались по полной программе: расписывали различными узорами, прикрепляли перья, искусственные цветы, драгоценные камни или делали в виде стилизованных мордочек животных, преимущественно кошечек и лисичек. Такая маска больше привлекала внимание, чем скрывала свою владелицу, поэтому мне не подходила категорически. Впрочем, чепец со своей задачей справился идеально, снизив интерес к моей персоне до приемлемого минимума.

Пришлось еще потратиться на практичные башмачки, потому что туфельки, выданные горничной, подходили только для ровного пола или короткого путешествия из тюрьмы на плаху. При длительной ходьбе начинало казаться, что чувствую каждый, даже самый маленький, камешек на дороге – слишком тонкой была подошва.

По пути попалась недорогая одежная лавка, в ней я купила черное платье, чтобы наверняка сбить со следа приставучего Диего. Серое упаковала в саквояж, купленный рядом. Туда же отправились расческа, кусок мыла, пакет зубного порошка и зубная щетка. Можно сказать, малый набор путешественника. Осталось решить, в какую сторону путешествовать.

Дело осложнялось тем, что в доставшейся мне в полном объеме памяти Эстефании нужных сведений не нашлось, сколько я ни пыталась их откопать. Зато ненужной ерунды было море. Голова была забита всякой всячиной начиная от последней столичной моды и заканчивая вышивками с котятами. Зато сведений по географии было маловато. Точнее, по политическому раскладу в соседних странах. Я не сказала бы с уверенностью, куда могла бы убежать с тем, чтобы меня не выдали, или с тем, чтобы в результате не развязалась война, к примеру, с Варенцией, которая граничила с моим герцогством и с радостью приняла бы не только меня, но и мои земли, ведь при этом размер королевства увеличивался сразу в полтора раза, прилично сокращая владения родной Муриции. И что-то мне подсказывало, что Теодоро Блистательный будет резко против такого поворота, потому что блистать он привык на больших территориях. Чем обширнее территория, тем сильнее блеск правителя. При мыслях о короле я резко ощутила несправедливость бытия. Он-то наверняка сидит сейчас во дворце и наслаждается жизнью, а я бегу непонятно куда.

Вот побегу в Варенцию, а окажется, что Теодоро собрался жениться на их принцессе, тогда меня выдадут сразу, как только пересеку границу. И не факт, что Теодоро не решит исправить ошибку и не казнит меня уже за измену Родине. Эх, и почему не спросила, на ком он собрался жениться? В официальных источниках о помолвке не сообщалось, иначе Эстефания об этом знала бы. А вот слухи наверняка ходили. И сейчас мне нужен кто-то, разбирающийся в слухах и в политике.

Подруги отпадают. Их у Эстефании было несколько, но в политике они вряд ли разбирались, а дружба была довольно поверхностной, поэтому я бы ни одной не доверилась, да и искать меня там будут во вторую очередь. А в первую – в герцогском особняке. Но пока я шла, все больше удаляясь от центра, а значит, от мест, где меня почти наверняка ищут.

Слишком далеко на окраины забредать не стоило: там я могла расстаться не только с деньгами, но и с жизнью. В идеале снять бы комнату и переждать пару недель, внимательнейшим образом изучая газетные новости. Объявлений о сдаче жилья пока не попадалось, а спрашивать я не решалась: слишком нежный голос мог запомниться и выдать мое местонахождение.

На станцию дилижансов я вывернула совершенно случайно, но сразу поняла, что вот он, знак свыше.

– Дилижанс на Фрумону отправляется через пять минут! – зычно проорал почти мне в ухо подтянутый мужчина средних лет. – Осталось одно последнее место! Торопитесь.

Последнее место я заняла даже до того, как сообразила, что Фрумона – это город с монастырем, в котором обитает моя тетя – кладезь знаний и единственная оставшаяся в живых родственница. Конечно, она наверняка отметит несоответствие в поведении племянницы, но мне все равно рано или поздно придется с ней встретиться. Так почему не сейчас?

Дилижанс оказался забит важными дамами, едущими на фрумонские воды, лечебные свойства которых славились на всю страну. Пара мужчин просто терялась на фоне ярких широченных юбок, забивавших все свободное пространство. Я в своем черном платье выглядела как сирота, недавно похоронившая близких родственников, и была совершенно незаметна в этом цветнике. Разумеется, если не сниму чепец. А его я снимать не собиралась.

Из Труадона мы выбрались быстро, нас никто не останавливал и не проверял. Но если бы вдруг какому-нибудь стражнику пришло в голову сюда заглянуть, его бы заговорили до смерти. Щебет стоял безостановочный. Обсуждали все: моду, рецепты, погоду, даже по моей казни пара сеньор вскользь прошлась с сожалением, что зря сходили: самого интересного не показали. У меня от шума начала кружиться голова. Или от голода? С завтрака в гостинице времени прошло немало, а до этого меня насильственно держали на голодной диете.

До Фрумоны мы добирались остаток дня и всю ночь, с редкими остановками на станциях дилижансов, где пассажиры могли размяться и совершить ряд неотложных дел, пока перепрягали лошадей. Я даже смогла наскоро поужинать, с наслаждением ощущая во рту вкус настоящей еды.

В дилижансе было полно времени для размышлений и страданий. Положение было неудобное – наверное, поэтому, если даже удавалось уснуть, сны приходили грустные: о подругах и родителях еще тех времен, когда был жив папа и я не связалась с Максом. Вот по нему сердце не болело совершенно. Отстрадала, пока лежала без движения и даже порыдать не могла. С Максом было весело, но опасно, а еще, как выяснилось, ненадежно, так что больше никаких веселых Максов, а замуж – как положено герцогиням, только по расчету. Рассчитаю все плюсы и минусы и, если плюсов окажется существенно больше, лично составлю брачный договор – и только тогда соглашусь. Вспомнилось, что брачный договор, переданный королем, я так и не изучила. Вдруг там были условия, лучше которых мне не придумать? Ничего, из корсажа бумага никуда не денется, остановлюсь в безопасном месте, прочту. Все равно выходить замуж за человека, который старше тебя более чем в два раза, неправильно даже по расчету. Кроме того, выходить замуж в платье для казни? Это даже не моветон, гораздо хуже. Уж король-то должен такие тонкости понимать. Впрочем, для того, чтобы что-то понимать, он слишком красив. Интересно, Блистательным его назвали за внешность или за другие заслуги? В памяти информация не нашлась.

Утром из дилижанса я вылезла злая и невыспавшаяся. Несмотря на ослабленный корсет, казалось, ночь я провела в пыточном приспособлении. Да, чувствовать свое тело и владеть им прекрасно, но все должно быть в меру. Случайные попутчики выглядели не лучше: мятые, сонные и, к счастью, совершенно неразговорчивые.

Спрашивать, где монастырь, не пришлось – он был прекрасно виден из любой точки города, возвышаясь над ним как напоминание о неотвратимости возмездия за грехи. Оставалось только придумать, как туда попасть. Не могу же я прийти и сказать: «Здравствуйте, у вас моя тетя». «Здравствуйте, – ответят мне, – а вас как раз король искал. Вы у нас посидите, пока от него не приедут. У нас есть очень милая зарешеченная келья. Для особо важных гостей». Быть гостьей монастыря не хотелось, особенно на таких условиях.

Но почему бы туда не прогуляться? Мало ли что придет в голову, когда она проветрится после поездки?

По дороге я купила лист писчей бумаги и карандаш на случай, если удастся передать записку. Это казалось маловероятным: не для того король отправил мою родственницу в монастырь, чтобы она вела неподконтрольную обширную переписку. Но если появится возможность, я должна быть к ней готова. Я даже пару строк набросала, любуясь изяществом букв, которые рука выводила вне моего желания. В прежней жизни я никогда не достигала такого уровня каллиграфии.

Почти все мои спутники тоже двигались к монастырю, и я вспомнила, что там для тех, кто приезжает на воды, есть гостевые комнаты. Но в своем нынешнем виде я на них претендовать не могла, а вот на то, чтобы заплатить монетку за вход и испить пару стаканов исцеляющей воды, – вполне. А на месте осмотрюсь и решу, что делать.

Я пристроилась в хвост процессии, чтобы посторонние посчитали, что я чья-то горничная, и не обратили на меня пристального внимания. Чепец оказался очень удачным приобретением, снизившим мою привлекательность настолько сильно, насколько это было возможно при стройной девичьей фигурке. Но был он при этом очень неудобным и прилично мешающим обзору.

Стоящая на входе монахиня зорко следила, чтобы никто не проскользнул без оплаты. Каждого, кто вносил хоть самую мелкую монетку, она одаряла улыбкой и благословением. Удостоилась их и я.

Проход был только один, но в конце коридор разветвлялся. Указатели на стенах сообщали, что к источнику идти направо, а к гостевым помещениям – налево. В этом месте я окончательно рассталась со своими спутниками по дилижансу, которые даже не заметили потери в моем лице.

У источника никого не было, кроме еще одной монахини, которая откровенно скучала, поэтому взялась рассказывать мне длинную красочную легенду о святой Лурдес, покровительнице монастыря. Я слушала, выразительно ахала в нужных местах и размышляла, не слишком ли будет подозрительно, начни я узнавать про тетю.

Но узнавать не пришлось: графиня Хаго появилась у источника сама. Двигалась она без сопровождающих, но это не мешало ей ступать величаво, словно королеве. Черное кружевное платье контрастировало со светлыми волосами, в которых практически не было седины. Учитывая тетин возраст – 62 года, можно было предположить, что это скорее результат магии, чем естественный цвет. На лице почти не было заметно морщинок, а уж глаза глубокого серого цвета с длиннющими черными ресницами могли принадлежать куда более юной особе.

Сориентировалась я тут же.

– Ваше сиятельство, не нужна ли вам горничная?

Она вздрогнула и уставилась на меня с величайшим изумлением. Пришлось чуть приподнять оборки чепца, чтобы она уж точно убедилась, что это я.

– Дитя мое, неприлично приставать к доньям, – сурово сказала монахиня, попытавшись вклиниться между нами.

Убрав руки от чепца, я залепетала:

– Сестра, прошу меня извинить, но я нахожусь в ужасном положении. Я сирота, и денег у меня осталось совсем немного.

– Не будьте столь жестоки к девочке, сестра, – медово пропела тетя. – Я переговорю с ней. Мне на самом деле нужна горничная. Возможно, она подойдет. Что ты умеешь?

– Все, что будет угодно вашему сиятельству. Я могу шить, готовить, убирать, бегать по вашим поручениям…

– Умеешь ли ты писать и читать?

– Да, но не очень хорошо.

– Пойдем со мной. Я проверю, правду ли ты говоришь. Неграмотная горничная мне не нужна.

Она развернулась, даже не дойдя до источника, и так же величаво поплыла назад. Осанка была такая, что усомниться в высоком положении дамы было невозможно.

Чувства, что меня завлекают в ловушку, не было. Да и сама графиня выглядела не узницей, а скорее отдыхающей в хорошем санатории на свежем воздухе. Отведенное ей помещение вполне укладывалось в это предположение: несколько комнат, в их числе гостиная, кабинет и спальня.

Тетя провела меня в кабинет.

– Рассказывай, – сразу бросила она, как только я закрыла дверь и с наслаждением стащила опостылевший чепец с головы. – Что это за маскарад?

– Пришлось бежать, потому что его величество решил меня срочно выдать за графа Нагейта.

– То есть он помиловал тебя с условием? – гневно фыркнула она. – Так и знала! Я сказала, что как твоя опекунша никогда не соглашусь на этот брак, поэтому меня сослали, а тебя обманули, как глупую деревенщину. Зачем ты просила аудиенции у короля?

– Надеялась, что он тебя помилует.

Обращение на ты казалось и естественным, и совершенно невозможным. Эта женщина вызывала уважение и была одновременно близка мне и совершенно чужда. Мое сознание перемешивалось со знаниями и ощущениями Эстефании, и я не всегда могла понять, что мое, а что чужое. Жизнь до аварии уже казалась чем-то вроде потускневшего кино, а жизнь здесь – яркой и настоящей. Моей.

– Теодоро и без того не стал бы меня тут долго держать, ты просто облегчила ему выполнение плана. Боже мой, Эстефания, столько трудов – и все прахом из-за того, что ты решила поступить как тебе захотелось. Вот и получай в мужья Нагейта.

По воспоминаниям Эстефания была уверена, что тетя ее любит, но сейчас я видела перед собой женщину, для которой разрушение планов оказалось куда важнее судьбы племянницы.

– Как я могу избежать брака?

– Никак. Герцоги Эрилейские всегда держат слово.

– Но я не соглашалась на брак.

– Тогда почему Теодоро тебя помиловал? – Она побледнела. – Что такого ты ему сказала? Или пообещала?

– Я потребовала проверку на кристалле Истины, и он посчитал меня невиновной.

Она недоверчиво прищурилась.

– Как это возможно? Ты сама призналась.

Да, Эстефания действительно сделала такую глупость – призналась во всем сразу после задержания, облегчив жизнь не только придворному магу, но и, как только что выяснилось, королю.

– И тем не менее я ничего не подливала королю Теодоро Второму.

Она задумалась. Ненадолго. Взгляды при этом бросала на меня такие, что я понадеялась, что она догадалась об обмене. Обманывать ее я изначально не хотела, яснее намекнуть не позволяла клятва, но и того, что я сказала, должно быть достаточно тому, кто лично передавал фамильные знания племяннице. Но если графиня Хаго и догадалась, то решила оставить это при себе. В ее поведении ровным счетом ничего не изменилось.

– Не знаешь, бумаги уже подписаны королем?

Я спохватилась и вытащила из-за корсажа изрядно помятый и потертый брачный контракт. Графиня развернула и начала читать, с каждым мгновением распаляясь все сильнее.

– Это переходит всяческие границы, – наконец раздраженно выдала она. – Нет, я понимаю, почему Теодоро настаивает на этих пунктах, но это оскорбление памяти твоего отца. Брака с Нагейтом на таких условиях я не допущу. Пока не знаю как, но не допущу. Тебя нужно срочно спрятать. Не здесь. Здесь вонючка Бласкес быстро тебя найдет.

От воспоминаний о мерзком придворном маге меня передернуло.

– Почему он не моется? Это какой-то обет?

– Почему не моется? – Тетя удивленно посмотрела на меня. – Он воняет из-за магии. Слишком часто использует.

Сообщение было шокирующим. Если у меня и бродили в голове мысли поступить в университет, то сейчас они благополучно ее покинули. Никакая магия не стоит того, что от тебя начнут шарахаться даже привычные к тяжелым амбре свиньи.

Глава 6

– Магия так воняет? – не удержалась я.

– Его – да. Эстефания, такое впечатление, что ты все забыла, – тетя подозрительно прищурилась, – задаешь странные детские вопросы.

«Потому что я – не она», – почти ответила я, но внезапно поняла, что рот раскрываю, а звуки из него не вылетают. А еще внезапно поняла то, о чем смогла сказать прямо:

– Мне кажется, у меня заблокировано почти все, касающееся магии.

Возможно, этого не следовало говорить, но тетя в любом случае потребует объяснений, почему я чего-то не знаю и не умею. Поняла ли она, что я другая Эстефания? Скорее всего. Но признаваться не стала. Возможно, это идет вразрез с ее планами? Смотрела она довольно странно, недовольно хмурилась, но посвящать меня в свои раздумья не торопилась.

Но если Эстефания смогла заблокировать перемещенной душе доступ к своим знаниям, то блок мог распространяться не только на магию. Не могло же у девушки в ее возрасте не быть каких-то влюбленностей, пусть и глубоко подавляемых? Если я чувствовала ее эмоции по отношению к королю, тете или Бласкесу, значит, и остальные должна была. Но та же Эсперанса воспринималась совершенно чужой. Нет, я знала, кто она, но ничего к ней не чувствовала. Значит, Эстефания закрыла что-то личное. А ведь я оставила свою память полностью беззащитной перед ней. Не такая уж она была наивная простушка, как оказалось. И не такая неумеха, как я решила, рассмотрев доставшийся набор заклинаний. Конечно, его вполне хватало дойти до эшафота, а на большее никто не рассчитывал. Но все изменилось, и мне этих знаний будет мало. И не только о магии. Хотелось бы быть уверенной, что король, говоря о запятнанной чести Эрилейских, был не прав. Или хотя бы очень преувеличивал.

– Думаешь, Бласкес приложил к этому руку? Впрочем, что это я? Конечно, Бласкес, больше некому, – забормотала тетя. – Блок должны были снять после оправдания, но почему-то этого не сделали. Наверняка Теодоро запретил.

– Его величество считает меня преступницей, – напомнила ей.

Вероятность того, что блок наложил Бласкес, существовала, но я не была в этом уверена так, как тетя, поскольку встреч с придворным магом в моей памяти нашлось мало. И он ничего со мной не делал. И даже если бы он заблокировал магию, при мне остались бы знания. Но знаний не было, то есть были, но какие-то жалкие разрозненные обрывки, словно Эстефания перед обменом торопливо сортировала: это уберем, а это оставим, оно укладывается в легенду и не позволит посчитать сделку обманом. Я и сейчас не была уверена, что она меня надула, поскольку, будь у меня возможность заблокировать ряд личных воспоминаний в том теле, я бы это тоже сделала. Эстефании они лишние, она своих наберет, а мне бы не хотелось, чтобы кто-то посторонний совал туда свой нос. Но что сделано, то сделано, будем надеяться, что бывшая герцогиня со всем уважением отнесется к моим тайнам и не будет в них заглядывать. Хотя я бы не отказалась знать ее тайны: иное незнание на ее уровне может стоить головы.

– Его величеству лишь бы кого-то обвинить, – отмахнулась тетя. – Ты вообще ничего не помнишь?

– Что-то помню, но странно, как если бы из детской головоломки вытащили и спрятали часть деталек. Большую часть.

И это касалось не только знаний по магии, но и воспоминаний. То, что не казалось странным при появлении в этом мире, поскольку странностей и без того хватало, сейчас вылезло на первый план.

– Плохо. – Тетя нахмурилась. – Нужно непременно снимать блок. Если он есть. Ну-ка.

С ее руки сорвалась голубая полупрозрачная лента и окутала мою голову.

– Действительно, блок. Не подумала бы, что Бласкес поставит такой некачественный и заметный. Выскажу «фи» его величеству при личной встрече. Не умеет он с достоинством проигрывать.

Словно в ответ на эти слова в дверь затарабанили, и тоненький голосок испуганно пропищал:

– Срочный посыльный от его величества Теодоро Второго.

Горничная толкнулась в дверь, но та была заперта. Тетя указала на снятый чепец, я торопливо натянула его, пряча лицо, после чего открыла дверь, стараясь выглядеть как можно незаметнее. Впрочем, для вошедшего незаметными были все, кроме него самого. Он был важен, толст и громогласен. Настолько громогласен, что, кажется, его услышали в самых дальних уголках монастыря, когда он сообщил:

– Его величество Теодоро Второй повелевает графине Хаго незамедлительно прибыть в Труадон.

В доказательство своих слов он протянул письмо, запечатанное чем-то похожим на сургуч, но, судя по облачку искорок вокруг, таковым не являющимся. Когда тетя сломала печать, та вспыхнула в воздухе и растаяла, словно дымок. Тетя вчиталась и чуть насмешливо протянула:

– Его величество так уверен, что я смогу решить эту проблему?

Письмо, словно только и ждало этого вопроса, истаяло, как только что это сделала печать.

– Вы сомневаетесь в распоряжениях нашего короля? – уточнил толстяк.

Уточнил с готовностью настрочить донос прямо сейчас, пока не забыл ни единого слова. Наверное, доносы хорошо оплачиваются, если посыльный хватается за любую возможность их написать. Конечно, нельзя исключить и того, что это ему просто нравится. Как говорится, сделал гадость – сердцу радость.

– Что вы, мой дорогой! Я сомневаюсь в себе, в собственных способностях. Его величество непогрешим, не зря же он именуется Блистательным.

Насмешка в ее словах почудилась не только мне, но и посыльному, очень уж ярко выраженное подозрение появилось на его лице, но формально придраться оказалось не к чему, поэтому он ограничился одними взглядами.

– Когда вы выезжаете?

– Разумеется, немедленно. Разве можно заставлять короля ждать? Могу вам выделить место в дорожном экипаже, сеньор.

– Спасибо, у меня свой, – оскорбленно вскинулся толстяк, наверняка рассчитывающий на обращение «дон». – И я хотел бы передохнуть пару часов, прежде чем возвращаться в Труадон.

Я бы тоже не отказалась передохнуть. После ночи, проведенной в дилижансе, чувствовала себя совершенно разбитой. Но что-то подсказывало, что собираться и ехать придется и мне. Точнее, только ехать, поскольку собирать мне было нечего. Жизнь по принципу «Все свое ношу с собой» временами очень удобна.

Впрочем, графиня сборами себя тоже не утруждала, поручив это дело прислуге. Сама же заперлась в кабинете, заявила, что король требует ее прибытия как раз по поводу моей пропажи, и сразу переключилась на Бласкеса, пытаясь выяснить, когда он мог поставить блок. Но воспоминания были чужими, а сама я ужасно хотела спать, поэтому ничего удовлетворяющего родственницу из памяти не вытащила. Возможно, способствовало этому и то, что я была почти уверена: если удастся снять блок и воспоминания вернутся в полном объеме, выяснится, что ставила его сама Эстефания.

– Ты очень рассеянна, Фани.

– Я не выспалась, хочу есть и принять ванну, – огрызнулась. – К тому же стало очевидным, что у меня в голове кто-то покопался, а я этого не помню. Так с чего мне быть собранной, тетя?

– С того, что это первейшая обязанность мага, – отрезала она. – А ты не просто маг, ты последняя представительница дома Эрилейских.

– А вы, тетя? – Вовремя вспомнила, что она была сестрой отца, не так давно овдовевшей. – Вы тоже представительница дома Эрилейских.

– Меня можно не брать в расчет, – отмахнулась она, – я сухая ветвь дерева. Тебе же суждено продолжить род.

Детей у четы Хаго не было, но почему, для меня было загадкой. В памяти объяснений опять не нашлось.

– Оттого, что я позеленею, род не продолжится. Даже магу нужно высыпаться и вовремя есть. И мыться тоже. Исключения в виде Бласкеса только подтверждают это правило.

Она рассмеялась.

– Такой ты мне нравишься куда больше, Фани, чем когда я тебя видела в последний раз. Если ты не забыла, у меня удобная карета, выспишься. И голодом я тебя морить не буду. А то и правда позеленеешь, какой с тебя тогда толк? Что касается мытья… – С ее руки сорвалась зеленая лента магии, и я почувствовала, как не только с тела уходят пот и грязь, но и платье расправляется, приобретая вид нового и аккуратно отглаженного. – Этого заклинания тоже не помнишь?

Я покрутила головой. Уж не знаю, чем руководствовалась в выборе оставляемых мне заклинаний бывшая хозяйка тела, но этого, вполне безобидного, среди них не было. Получается, просто надергала случайным образом, чтобы формально выполнить клятву? О клятвах я имела весьма смутное представление, в то же время Эстефания наверняка в них разбиралась.

– Научите? – спросила, памятуя, что бытовые и внутрисемейные заклинания можно передавать, не подвергая себя опасности очутиться на плахе.

– Нежелательно, – нахмурилась тетя. – Ты его знала. Когда блок снимут, а его обязаны снять, произойдет наложение, а это нехорошо. Все равно это заклинание часто на себе или другом использовать нельзя. Что ты помнишь?

Я перечислила, умолчав только о тех двух, которые точно были семейным достоянием: по переносу души и целительскому восстановлению тела. И то не потому, что хотела утаить, а потому, что они неожиданно подпали под клятву и сказать о них я не могла.

– Негусто, – подвела итог графиня. – Не переживай, дорогая. Все восстановим.

Возможно, возвращение в город, из которого я день назад убежала, было не самым разумным шагом. Но те сведения о местной действительности, которые у меня имелись, не способствовали выживанию без поддержки. Ни профессии, ни знаний, годных для заработка, не было. То, что знала и умела я, использовать в этом мире было проблематично: слишком далеки мы как по менталитету, так и по уровню технологий. Денег, вырученных с жемчуга, на какое-то время хватит. Но что потом? Строго говоря, вообще удивительно, что удалось выбраться, не вляпавшись ни в какие неприятности, за исключением Диего. Но и того удачно стряхнула с хвоста.

У графини Хаго я была единственной родственницей, так же, как и она была единственным близким человеком герцогини Эрилейской. Зла племяннице она, казалось, не желала и разбиралась в происходящем куда лучше меня. Правда, возникал вопрос, считать ли меня ее племянницей. И что важнее для графини Хаго, если она убедится в обмене, – узы крови или душа? Само заклинание тоже вызывало вопросы. Честно говоря, я не могла представить, для чего вообще было создавать подобное, да еще и без возможности отменить действие: не принимать же всерьез версию, что предки Эстефании готовили для нее побег за много столетий до оного. Да и какой смысл в таком побеге? В другой мир, без возможности отомстить подставившему?

Размышляла я об этих странностях недолго. Карета с гербом Хаго действительно оказалась куда комфортней дилижанса, в котором я добиралась до Фрумоны. Она была солидных габаритов, с двумя мягкими диванчиками, на одном из которых устроилась я, а на втором – тетя. Горничную она безжалостно выставила на козлы к кучеру. Но, как мне показалось, девушка этому только порадовалась: день был солнечный, не очень жаркий, но и не прохладный, а кучер – моложавый и симпатичный.

Карета мерно колыхалась, и я ожидаемо уснула, добирая то, что не добрала ночью. Сон был странный: я искала и находила крошечные обрывки нитей, связывала их, досадуя, что часть безвозвратно потеряна. Но находились новые нитки, и я сматывала их в клубок. Почему-то это казалось необычайно важным, словно от этого зависела сама моя жизнь. Клубок становился все толще, более того, к тем нитям, что собирала я, приматывались другие, самых разных расцветок – от похоронно-черных до ярких цветных. Я их сматывала, сматывала, сматывала… Занятие, если подумать, совершенно дурацкое, я даже вязать не умела, так зачем мне клубок? Но проснулась я, столь живо ощущая тяжесть в руках, что даже удивилась, когда ничего не обнаружила.

Окончательно пришла в себя, когда мы уже подъезжали к Труадону, до этого я все делала, почти не просыпаясь, даже ела. А тут поняла, что спать больше не хочу и что мне срочно надо умыться и причесаться. И если с первым пока было проблематично, то исполнить второе желание было в моих силах. Я расплела косу и начала водить гребнем по длинным шелковистым волосам.