Текст книги "Пять откровений о жизни"

Ловушки

Не всегда отношения с пациентами сразу складывались удачно. Я работала преимущественно с умирающими, но отдельные мои пациенты нуждались в уходе из-за психического расстройства. Поскольку на некоторых таких эпизодических клиентов мое присутствие оказало успокаивающий эффект, мне начали предлагать более сложные случаи. Так в очередной раз подтвердилось, что в жизни не бывает бесполезного опыта: в прошлом я не раз сталкивалась с иррациональным поведением, и теперь это помогало мне справляться со сложными пациентами.

Как правило, меня не слишком обескураживало поведение проблематичных больных. Я нарочно пишу «как правило», потому что бывали и исключения. Иногда при всем моем спокойствии я никакими усилиями не могла умиротворить пациента. Как раз таким случаем была Флоренс, жившая в роскошном особняке – одном из красивейших домов в городе. В первый раз стоя перед ее дверью, я вспомнила предупреждения начальства. Флоренс решительно отказывалась от ухода, настаивая, что ей он не нужен. В этом не было ничего нового – многие пожилые люди неохотно признают, что уже не столь независимы, как раньше.

Но я никак не ожидала, что моя новая пациентка выскочит из дома с метлой в руках и с визгом погонится за мной. Она выглядела совершенно безумной: волосы давно не чесанные, под ногтями земля или еще что похуже. Скача за мной в одном тапке, она ничем не напоминала Золушку. Платье, похоже, она не меняла уже год.

«Убирайся! Убирайся с моей территории! – кричала она. – Я тебя убью. Убирайся! Ты такая же, как все они! Выметайся, или я убью тебя!»

Швабра просвистела совсем рядом с моей головой. Я, конечно, со многим могу справиться, но я не идиотка и не мученица. Я все же попыталась успокоить Флоренс, но она меня не слушала, угрожая разбить мне стекло в машине. Это было уже слишком. «Хорошо, хорошо, – сказала я. – Я уезжаю, Флоренс. Все в порядке». Дикая и неукрощенная, она стояла перед крыльцом, защищая свою территорию, крепко сжимая в костлявых руках швабру.

Уезжая, я видела ее отражение в зеркале заднего вида. Она не шевельнулась, пока я не скрылась из виду. Наверное, стороннему наблюдателю эта сценка могла бы показаться забавной, но я не могла не посочувствовать Флоренс. Невольно я гадала, кем она была раньше, какую вела жизнь и как оказалась в такой ситуации.

Месяц спустя я получила ответы на свои вопросы, вновь приехав по тому же адресу. За прошедшее время Флоренс принудительно увезли в больницу с применением успокоительного. Вероятно, это была чудовищная сцена, и она ужасно испугалась. Но несколько недель в психиатрической клинике пошли ей на пользу, и теперь ей стало лучше. Врачи были довольны тем, как она реагирует на лекарства, и согласились отпустить ее домой, порекомендовав круглосуточный уход.

Когда я вошла в дом, меня ждала участковая медсестра. «Она спит, но скоро должна проснуться. Я подожду вместе с вами», – объяснила она. Войдя в особняк через двустворчатые двери, я увидела громадную мраморную лестницу, роскошные люстры и великолепную старинную мебель. Все это сопровождалось невыносимой вонью.

«Мы как раз закончили с прихожей. Давайте я покажу вам дом», – сказала медсестра, кивнув на команду уборщиков в соседней комнате. Флоренс уже десять лет жила буквально в свинарнике, и никто об этом не догадывался, пока недавно сосед не пожаловался медсестре на ее странное поведение. Та зашла навестить Флоренс и узнала о ее бедственном положении – не от самой Флоренс, разумеется, которая никого к себе не подпускала, а заглянув в окно дома.

Питалась она одними консервами, и в кладовке у нее хватило бы запасов еще на год. Никаких других продуктов я не увидела – ничего свежего, ничего, что требовало готовки. Кухонный пол почти целиком скрывался под завалами мусора, а тот клочок, который было видно, покрылся толстенным слоем грязи. Ванная комната выглядела не лучше: повсюду сваленные в кучу грязные полотенца и высохшие куски мыла. Было также очевидно, что ни душем, ни ванной никто давно уже не пользовался.

Медсестра провела меня вниз, где мы увидели еще где-то шесть спален и пару ванных комнат в таком же запущенном состоянии. Чтобы убраться в доме, были наняты профессиональные уборщики, и ожидалось, что это займет не меньше нескольких недель. Мы вышли к грязному бассейну, в котором, наверное, не смогли бы выжить даже лягушки. Стоя во дворе и глядя на этот великолепный дом, я гадала, что за печальную историю скрывают его стены.

В больнице Флоренс отмыли, и она лежала в кровати в чистой нарядной ночной рубашке. Ей расчесали и подстригли волосы, а также вычистили ногти. Она совершенно преобразилась.

Вместо старой кровати Флоренс в комнате стояла специальная больничная койка. Мне дали строжайшие указания: пока мы дома одни, пациентка постоянно должна оставаться в кровати с поднятыми бортиками. Вставать с кровати ей разрешалось только на два часа утром и еще на два часа днем, когда к нам присоединялась вторая сиделка. Утром она помогала с душем, завтраком и походом в туалет. Днем мы выводили Флоренс в сад или на балкон, чтобы она подышала воздухом. Кроме того, она все время должна была принимать мощные успокоительные препараты, благодаря которым стала более управляемой, чем раньше.

Прошел месяц, и теперь мы с Флоренс проводили время в сияющем чистотой доме. Уборщики, наконец, закончили работу, и теперь приходили раз в неделю. У Флоренс иногда прояснялось в голове, и она стала понемногу рассказывать о себе. Она прожила замечательную жизнь, полную приключений. Она путешествовала по миру на роскошных яхтах и побывала во многих удивительных странах. Я протягивала ей фотографии, на которые она указывала, и она рассказывала мне про каждую из них. С большим трудом я узнавала ее в красивой молодой женщине, смеявшейся с этих карточек.

Я не сказала бы, что мы сильно сблизились, но мы достаточно свыклись друг с другом, чтобы мирно сосуществовать. Иногда во Флоренс по-прежнему проскальзывала та безумная, дикая женщина, которая когда-то грозила мне шваброй. Безусловно, помощь второй сиделки была нам совершенно необходима. Флоренс послушно принимала лекарства, но сопротивлялась, как бешеная, когда доходило до принятия душа. А того дня, когда мы мыли ей голову, я каждый раз ждала с ужасом. Впрочем, после душа она всегда приходила в хорошее настроение и прихорашивалась перед зеркалом, как роскошная светская дама, какой когда-то была.

Флоренс была единственной наследницей очень богатой и аристократической семьи. Семья ее мужа тоже была богатой, но он все равно был ей не пара. В результате какой-то сомнительной деловой сделки он на несколько лет попал в тюрьму. Единственный родственник, с которым Флоренс поддерживала отношения, рассказал мне, что примерно в это же время она начала относиться ко всем окружающим с подозрением.

Выйдя из тюрьмы, муж Флоренс скоропостижно умер, так что у нее не было возможности излечить или смягчить свою паранойю. Ее состояние ухудшалось. Она бесконечно доверяла мужу и считала, что все остальные охотятся за ее деньгами, а он оказался в тюрьме из-за чужих козней. Мне было неважно, почему ее муж попал в тюрьму, так что я об этом не задумывалась.

Большую часть времени Флоренс не возражала лежать в постели. Она радовалась тому, что находится у себя дома, и иногда признавалась мне и другим сиделкам, что ей приятна наша компания. Однако каждый день, за несколько часов до дневного прихода второй сиделки, Флоренс совершенно преображалась. Это случалось почти в одно и то же время по часам.

«Выпустите меня! Выпустите меня из этой чертовой кровати! Помогите. Помогите! Помогите!!!» – кричала она изо всех сил, и ее голос отражался от мраморных полов и раздавался по всему особняку. Я входила в комнату, и иногда мне удавалось ее ненадолго успокоить, но всего на несколько секунд. Не больше, чем на три. Затем она снова начинала кричать. «Помогите! Помогите! Помогиииииитеееееее!»

Если бы мы с Флоренс не были в таком дорогом доме, с толстыми стенами и огромной территорией, соседи бы наверняка каждый день звонили в полицию. Ей было неважно, одна она в комнате или нет: она звала на помощь и умоляла выпустить ее из кровати, пока не приходила вторая сиделка. Вместе мы освобождали ее.

Успокоить Флоренс во время приступов было невозможно, и мне было так жаль ее, что иногда хотелось ей уступить. Однако я уже видела ее в приступе паранойи и не готова была рисковать своей безопасностью. Я так и не забыла, как она гналась за мной со шваброй в руках и бешеной решимостью в глазах. Каждый день на время приступа Флоренс вновь превращалась в эту фурию, и я понимала, что лучше довериться мнению профессионалов, назначивших ей определенный уход и лечение. И тем не менее я не могла ей не сочувствовать. Наверное, это ужасно– оказаться пленницей в собственном доме.

Бортики на кровати, требования закона и решения врачей – все это удерживало Флоренс на месте. Но задолго до всех этих факторов она оказалась в ловушке собственной паранойи. Болезнь Флоренс давно лишила ее возможности выходить из дома, заставляя подозревать, что ее могут обокрасть. Хотя большинство людей не заперты в своих домах в прямом смысле слова, нередко мы сами создаем ограничения, которые мешают нам жить.

В детстве старший брат как-то запер меня в ящике. Это был большой деревянный ящик в саду, в стороне от дома. Брат убедил меня залезть внутрь и запер дверь. Но я не чувствовала, что попала в ловушку – я сидела в темноте довольная, ощущая себя в полной безопасности. Уже в три года я любила одиночество и спокойствие. Через некоторое время я услышала голос мамы, которая в панике меня разыскивала. Она выпустила меня на свободу, и я вернулась к хаосу семейной жизни.

Став взрослой, я столкнулась с совсем другими ловушками. Пока я пыталась найти в себе смелость шаг за шагом двигаться по жизни туда, куда мне хочется, мне ужасно мешали прежние шаблоны мышления. Пытаясь высвободиться из этих мной же созданных ловушек, я обнаружила, что особенно нелегко будет побороть страх перед сценой.

Если бы кто-то мне сказал, что фотография и писательство со временем приведут меня на сцену, я бы рассмеялась над абсурдностью этой мысли. Все началось с того, что я стала продавать свои снимки на рынках, а потом в галереях. Их продавалось не так много, чтобы на эти деньги можно было жить, но достаточно, чтобы не бросать фотографию.

Вдохновившись своим скромным успехом, я решила поработать в сфере фотографии и устроилась в профессиональную лабораторию в Мельбурне. К сожалению, это оказалась офисная работа, и, год проскучав в помещении без окон, я признала, что она ничем не лучше моей прежней работы в банке. Мне не представилось ни одной возможности вникнуть в творческую сторону фотографического бизнеса, и я потеряла интерес к этой работе до такой степени, что начала делать глупые ошибки. Помню, что в то время я часто вздыхала; поставив локти на стол и положив подбородок на руки, я пыталась придумать, как мне найти удовлетворение в работе, – и снова вздыхала.

Впрочем, из лаборатории я вынесла понимание, что совершенно необязательно работать в сфере фотографии, чтобы хорошо снимать. С помощью новых друзей, которые хорошо разбирались в цифровых технологиях, я создала небольшую книжку о фотографии и вдохновении. И вновь качество моей работы вызвало много похвал, но недостаточно, чтобы книжку напечатали. Существенным фактором отказа была цена цветной печати, о чем мне и писали издатели, хотя некоторые добавляли, что книга получилась очень красивой.

Несколько лет я безуспешно пыталась найти издателя, отдавая этому предприятию все свои силы. Но мне продолжали приходить письма с отказами, хотя иногда к ним добавлялись слова поощрения. Именно тогда, донельзя расстроенная и разочарованная провалом своих попыток, я взяла в руки гитару. Играть я почти не умела, но все равно сочинила половину своей первой песни. В тот момент я даже не представляла, что он окажется судьбоносным.

Зная о том, как важно принимать настоящее, не сопротивляясь ему, я постепенно признала, что моя книга может так и не увидеть свет. Я решила, что это неважно – в своих глазах я уже преуспела, хотя бы потому, что мне хватило смелости попытаться. Успех не связан с тем, что кто-то согласится или не согласится опубликовать твою книгу. Он связан только с тем, хватит ли тебе смелости быть собой независимо ни от чего. Придя к выводу, что попытки издать книгу преподали мне ценный жизненный урок, я, наконец, сумела отказаться от этой затеи. Возможно, идея этой книги пришла мне только для того, чтобы я могла чему-то научиться. А может быть, для ее выхода еще не наступило время.

Как бы там ни было, мне пришлось отказаться от идеи издать книгу. Я и так уже вложила в это предприятие слишком много сил и теперь чувствовала себя полностью опустошенной. Пришло время вернуться к настоящей жизни и бросить попытки контролировать реальность. Пока я приходила в себя и искала ответы на вопросы, все глубже уходя в медитацию, недописанная песня тоже лежала забытая. Но однажды, приехав домой с очередной практики молчания и медитации, я почувствовала непреодолимое желание вернуться к ней. С этого момента я знала, что писать песни – часть моего предназначения, и в тот же день не только закончила первую песню, но написала вторую. Стоило только начать, и я уже не могла остановиться. Песни так и лились из меня.

В детстве мы с братьями и сестрами устраивали концерты для родных и друзей. Любовь к музыке передалась мне по наследству: позже у моих родителей были другие, более «нормальные» профессии, но, когда они познакомились, он был гитаристом, а она певицей. При всем при этом меня никогда не тянуло на сцену. Даже начав писать песни, я ужасалась при одной мысли о живом выступлении. Многие авторы песен сами их не исполняют, и именно этот вариант меня устраивал. Но чтобы быть услышанной, для начала нужно было выйти на сцену самой.

Долгое время эта мысль пугала меня и тревожила. После длительных поисков работы, которая была бы мне по сердцу, я наконец нашла любимое дело, но оно требовало публичности, а я всегда так любила и берегла свое личное пространство! Я мечтала затеряться в толпе и продолжать жить тихо и незаметно. Жизнь автора и исполнителя песен, как она мне представлялась, была совершенно не для меня.

Иногда нам выпадают уроки, которые можно назвать скорее полезными, чем приятными. Меня раздирали внутренние противоречия. Не помогало и то, что вовсе не все близкие одобрили мое новое поприще.

В тот период я часто приходила на реку и подолгу купалась, пытаясь принять новое направление своей жизни. Прохладная вода очищала меня с каждым взмахом рук. Когда я ныряла и плыла под водой, весь остальной мир исчезал. У реки не было слышно ничего, кроме пения птиц и шума ветерка в кронах деревьев. Этот покой был целителен, и я впитывала его всей кожей. Однажды я даже видела утконоса – очень робкое животное, которое почти никогда не выходит к людям.

Как-то раз, сидя на берегу, чувствуя, как природа магически исцеляет мою усталую душу, я вынуждена была признаться себе в очевидном. В глубине души я всегда знала, что моя жизнь будет до какой-то степени на виду. Все равно я смогу выбирать, что оставить на виду, а что утаить. Моя жизнь принадлежит мне, и я сама буду решать, как ей распоряжаться.

Если мне суждено писать песни, если я смогу этим помочь другим людям, то со временем сумею привыкнуть к этой роли. Это решение меня успокоило. Мне помогла также мысль о том, что этот путь непременно поспособствует моему личному росту, независимо от того, кто услышит мою музыку.

Вспоминая свои первые выступления, я глубоко сочувствую не только себе, но и слушателям. Хотя сама музыка была неплохой, люди в зале не могли не видеть, что выступления даются мне с большим трудом. У меня дрожали руки, гитара дергалась, пальцы не попадали по струнам, а голос срывался. Это было мучительно, и часто я так нервничала, что мне становилось физически плохо. Выручала только медитация, а также постоянная практика. Упорная практика обязательно ведет к прогрессу в любом деле. Что-то не давало мне свернуть с пути, несмотря на постоянный ужас и нервы: это было принятие своего места в жизни и стремление быть полезной другим. Это также было желание быть услышанной – наконец-то у меня появилась возможность поделиться с людьми мыслями, которые я так долго держала в себе!

Мне было уже хорошо за тридцать, когда я написала свою первую песню, и прошел еще год или два, прежде чем я вышла на сцену. К этому времени я совсем отказалась от алкоголя, так что приходилось смотреть в лицо своим страхам на трезвую голову. В конечном итоге сцена пошла мне на пользу и помогла раскрыться. В тот период, когда я ухаживала за Флоренс, я выступала в разных барах города, причем в основном через силу. В то время я была очень одинока, потому что из-за своих эмоциональных ран полностью замкнулась в себе. Мне удавалось выходить на сцену и петь свои песни, но долгое время это не приносило мне ни малейшего удовольствия.

Однако это действительно способствовало моему развитию. Делясь своими мыслями с целым залом незнакомых людей, я вынуждена была вновь и вновь раскрываться, вылезать из своей раковины. Кроме того, мои песни и мысли встречали теплый отклик, и это поощряло меня как автора.

Надо признать, что особенно тяжело было выступать в местах, не подходивших мне ни по стилю, ни по характеру. За несколько лет концерты в шумных барах и пабах надоели мне настолько, что я завязала с ними навсегда. Период обучения был завершен. Возможно, это решение ограничило круг доступных мне площадок, но я все равно не стремилась к популярности и выступлениям, так что это меня мало беспокоило. Я уже побывала на нескольких фолк-фестивалях и ощутила, какое это счастье, когда аудитория принимает тебя с уважением и не только слушает твои песни, но и понимает их. Эта связь со слушателями дает просто потрясающее чувство. Так что с этого момента я выступала либо на прекрасных площадках, либо на тематических фестивалях.

Вспоминая те первые выступления, я с трудом узнаю себя. Сегодня на сцене я полностью уверена в себе, потому что играю в правильных местах перед правильными людьми. Мои песни наполнены смыслом, и, как правило, я пою их негромко, ведь мне больше не нужно перекрикивать разговоры выпивших посетителей бара и бояться потерять внимание публики, потому что по телевизору начался бокс. Если мне случается ошибиться, я просто смеюсь над собой и продолжаю играть. В конце концов, музыканты тоже люди.

Приятно также, что мне больше не досаждает главный местный красавчик – посетитель бара, который выпил больше остальных и внезапно решил, что он двойник Джонни Деппа. Он стоит перед самой сценой и пожирает меня глазами, пошатываясь и только чудом не проливая восемнадцатый стакан пива. Он уверен, что сам Бог создал его на радость всем женщинам, и вот он кивает мне и подмигивает, покачивая бедрами. Если мне повезет, после концерта он будет ждать меня возле сцены, чтобы стать ответом на все мои молитвы. Таких мне встречалось немало. Бог с ними.

Помимо работы над своим страхом выступлений, я каждый день шаг за шагом продвигалась по выбранному пути. Решив побольше узнать о музыкальной индустрии, я подучила музыкальную теорию и сдала вступительные экзамены в колледж. На одном экзамене мне пришлось дрожащим голосом исполнить одну из своих песен, но в конечном итоге я поступила, и вот в возрасте тридцати с лишним лет я оказалась студенткой. Каждая минута учебы была для меня счастьем.

Чтобы побороть страх, мне приходилось использовать разные инструменты. Одним из них, безусловно, была практика. Регулярно выходя на сцену, я росла как музыкант и исполнитель, росла и моя уверенность. Но больше всего мне помогали методы, позволявшие высвободиться из плена ума. Они применимы к любой сфере жизни, не только к выступлениям, и до сих пор помогают мне во всем.

Если во время выступления я начинала паниковать или у меня возникали упаднические мысли, вроде «да как мне вообще в голову пришло подняться на сцену», я принималась медитировать прямо посреди песни. Нет, я не переставала петь и играть, а также не усаживалась в позу лотоса. Я просто сосредотачивалась на дыхании, внимательно наблюдая каждый вдох и выдох. При этом мне приходилось довериться мышечной памяти и надеяться, что пальцы сами будут брать правильные аккорды, а голос не перестанет звучать. Этот метод работал просто замечательно: я быстро успокаивалась и возвращалась к песне с новыми силами и чувством.

Второй метод, который помог мне навсегда распрощаться со страхом сцены, был еще проще: я стала обращать на себя меньше внимания, решив, что выступление – это время, которое я дарю аудитории. Перед выходом на сцену я про себя произносила простую молитву, благодаря музыку за то, что она идет сквозь меня и доставляет людям радость. Затем я просто убиралась у себя с дороги и наслаждалась концертом вместе со слушателями.

Сцена научила меня многим полезным вещам. Я благодарна, что даже когда мне очень хотелось все бросить, жизнь вынуждала меня продолжать выступать. Как мы узнаем, что за дары ожидают нас в конце жизненного урока, если откажемся его проходить? Только прожив его, мы сможем это выяснить. Сегодня мне уже неважно, продолжу ли я выступать. Если да, то да, и я буду получать от этого громадное удовольствие. Если нет, то нет, и я буду получать громадное удовольствие от чего-то другого. Это совершенно неважно. Я просто буду идти туда, куда ведет меня сердце.

Совладав со страхом сцены, я научилась обуздывать свой ум и в других сферах. Я понемногу высвобождалась из тех ловушек, которых немало создала за целую жизнь благодаря своим нездоровым шаблонам мышления. У каждого из нас есть ловушки, из которых нужно высвободиться. Большинство из них не физического свойства, и даже те, которые имеют физическую природу, с большой вероятностью имеют нефизическое происхождение – например, нездоровое мышление и негативные убеждения.

К несчастью для Флоренс, она так и оставалась в ловушке своей кровати, во всяком случае, до прихода второй сиделки. Поскольку мое присутствие никак не влияло на ее приступы паники, я начала пережидать их в другой комнате. Иногда я заглядывала в дверь. Увидев меня, Флоренс на две секунды замолкала, затем отворачивалась и снова начинала звать на помощь. Жаль, что она не стала певицей – дыхалка у нее была превосходная.

По Сиднейской гавани проплывали яхты. Глядя на них, я вспоминала прежних друзей, ходивших под парусом, и гадала, где они теперь. Мои размышления прерывал звонок в дверь.

Как только мы со второй сиделкой опускали бортики кровати, крики прекращались, как по волшебству. Флоренс лучезарно нам улыбалась.

– Здравствуйте, дамы. Как у вас сегодня дела? – спрашивала она.

Мы с улыбкой переглядывались, помогая ей встать. Хотя второй сиделке не надо было ежедневно по несколько часов переносить крики Флоренс, она все равно слышала их каждый день.

– Все замечательно, Флоренс, спасибо, а как ваши? – спрашивала я.

– Неплохо, милочка. Я как раз любовалась лодками в гавани. Вы знаете, у них по средам соревнования.

– Да, действительно, – соглашалась я.

Вместе гуляя по саду, мы восторгались цветами. Сад тоже много лет стоял заброшенным, но недавно родственник Флоренс, уполномоченный распоряжаться ее деньгами, настоял, чтобы его привели в порядок. Он хотел, чтобы в дни хорошего самочувствия Флоренс могла радоваться саду. Поэтому теперь в саду регулярно трудились садовники, а бассейн вновь сверкал чистой водой.

«Посмотрите, какой у меня великолепный сад, – говорила нам Флоренс. – Как он прекрасен в это время года». Мы искренне соглашались. Несмотря на долгое отсутствие ухода, сад сохранил свою красоту и теперь расцветал на глазах.

«Я буквально на днях посадила эти цветы. В садоводстве нужно всегда быть начеку, особенно со всеми этими сорняками». Улыбаясь, мы вновь соглашались. Учитывая, что всего месяц-другой назад сад был похож на настоящие джунгли, было занятно слушать, каким его видела Флоренс.

Выдергивая из клумбы вьюнок, она продолжала: «Садоводу нельзя лениться. Саду постоянно нужны любовь и забота». Мы расспрашивали ее о цветах, и она отвечала с поразительной ясностью, демонстрируя глубокие познания в ботанике. «Этот вьюнок задушит цветы, и они погибнут, как в ловушке, – объясняла Флоренс, выпутывая цветок из объятий сорняка. – Я никому и ничему не позволю загнать меня в ловушку, и цветы свои тоже не дам в обиду».

Пока Флоренс освобождала свой прекрасный сад от всего, что мешало ему процветать, я про себя произнесла благодарственную молитву. Я благодарила за смелость, которая позволила мне заняться освобождением своей жизни от ненужных ограничений. Теперь я тоже могла расти и распускаться, как цветок.