Текст книги "Колумбия – любовь моя"

Глава пятая

Уже на улице, задержавшись у своего автомобиля, Кармен спросила Антона:

– Ты сейчас куда? Может быть, подвезти?

– Поеду в отель. Отсыпаться, – ответил тот, чувствуя, что у него потихоньку начинает ломить шею. Напряжение спало, и организм просил покоя, а для этого нет ничего лучше, чем просторная кровать и хорошо взбитые подушки. Ничего другого ему уже не хотелось.

– Только отдых, отдых, а завтра махну на свой прииск. Нужно кое-что отрегулировать, наладить.

– Ну да, конечно, – слегка улыбнулась женщина. – Значит, опять в свой отель? Не надоело? – Кармен испытующе заглянула ему в глаза.

– Да нет. Нормально. – Антон снимал в своей гостинице просторный номер со всеми удобствами, которые вполне соответствовали его скромным холостяцким потребностям.

– Пусть так. Хорошо. – Кармен подняла голову и оценивающе взглянула на сереющее небо, прикрытое низкими нависшими тучами. – Наверное, во второй половине дня дождь будет. Должно быть, так. – Она даже зябко поежилась от такого предположения, представив себе, что скоро пойдет дождь и мелкие холодные капельки начнут попадать к ней за шиворот. Погода в Боготе осенью неустойчивая, хотя на термометре стабильно +19i °С. Но вот горы… Все дело именно в них. Там, за далекими вершинами, копятся перенасыщенные влагой облака, а потом, набравшись сил, неспешно переползают на крутые склоны и по ним скатываются в долину, накрывая и сам город, и проживающих в нем людей нудной рассыпчатой моросью.

Кармен подошла к Антону и протянула ему для прощания руку. Он с удивлением посмотрел на нее, неуверенно забрал в свою ладонь ее хрупкие пальцы и вдруг почувствовал, как они притягивают его к себе.

Антон наклонил было голову, чтобы поцеловать ее улыбающиеся губы, но Кармен отстранилась и подставила ему шею, давая понять, что целовать ее в данный момент можно исключительно только в это место на ее теле. После чего села за руль автомобиля.

Элегантная, уверенная в себе молодая женщина. Белый «BMW Z4» заурчал мотором и рванул с места в карьер, на ходу раскрывая зев откидного верха.

Антон постоял минуту, вглядываясь в удаляющуюся точку и чувствуя, как накопившаяся за последние сутки усталость все больше одолевает его. Одновременно к нему пришло и чувство некоего освобождения. Когда любви слишком много – это тоже не очень хорошо. Ему почему-то захотелось стряхнуть с себя ощущение зависимости, которое неизбежно возникает у любого сильного мужчины, когда он очень увлечен женщиной. Восторги интимных отношений, драматические признания отошли в прошлое. Сейчас более всего он хотел выспаться, а потом привести в порядок свой внутренний мир, и так растревоженный размышлениями, которым он предавался во время своего недолгого одиночества на острове Счастливой Судьбы».

– Тогда как можно скорее в отель «Текендама». – Он стал выискивать глазами среди проносящихся мимо машин столь необходимую в эту минуту желтую раскраску и спасительную надпись – «Такси».

Между тем Кармен Изабелла Долон – таково было ее полное имя – все нажимала и нажимала педаль газа, ускоряя бег своего стального коня. Она уже открыла перчаточный ящик, достала из него защитные очки и теперь с удовольствием подставляла лицо встречному ветру, который, обогнув ветровое стекло, иногда прорывался к ней и тогда принимался игриво развевать ее волнистые локоны. Она любила скорость, любила риск, не такой, который называют отвязным и бесшабашным, а тот, который позволял комфортно пощекотать нервы и впрыснуть в кровь порцию адреналина. На работу она уже не торопилась. Была охота? Пусть ее капризный и суетливый шеф подождет.

Относительно пустые и узкие улочки, по которым она проносилась, выросли в главные городские магистрали, вынуждая ее лавировать, чтобы протолкнуться между многочисленных автомобилей самых диковинных марок и размеров. Она рассчитывала побыстрее попасть на центральную авениду, которая должна была вывести ее в район, где располагался головной офис компании. Тяжелые траки-грузовозы натужно гудели, предупреждая об угрозе столкновения, легковые автомобили дружески перекликались друг с другом резкими сигналами клаксонов. Каждый хотел вырваться из утомительных городских пробок как можно быстрее. Кармен все было нипочем, но после того, как двигавшийся рядом с ней громадный грузовик пыхнул в салон «БМВ» черным облаком выхлопных газов, она решила, что с нее достаточно и хватит ехать с открытым верхом. Кроме того, ей надоело делать вид, что она не замечает, как мужчины-водители из попутных машин через одного опускали боковые стекла и пытались посвистываниями и неразборчивыми словами привлечь ее внимание. Она и без их помощи знала, что красива, и давно научилась покорять сердца представителей «сильного» пола.

Как всякая избалованная мужским обожанием женщина, Кармен была немного капризна и не всегда прощала чрезмерную навязчивость. Какое ей дело до чужих восторгов и призывов? Когда ей нужно, она всегда сумеет выбрать лучшего из них и найти ему место, где-то между домашней болонкой и обнаглевшим от обилия орехов попугаем-какаду, который каждое утро верещал у нее под окном.

Поэтому она, не раздумывая, нажала на две кнопки и вернула на свои места складную крышу и боковое остекление своего «багги». В салоне восстановилась тишина, и кондиционер принялся интенсивно выгонять наружу остатки бензольных паров. Кармен включила радио и быстро настроилась на нужную частоту. Из динамика полилась бравурная мелодия песни в исполнении очаровательной девушки Мэдисон Бир. Подчиняясь ритму ударника, высокий голос выводил:

 
You are so wrong that it makes you right.
Keep me wide-awake at night,
I can’t sleep now I know you are around[2]2
  Ты так неправ, но это и делает тебя правым.
  Не дай мне уснуть всю ночь.
  Я не смогу уснуть, ведь я знаю, что ты где-то рядом. (англ.)


[Закрыть].
 

Незамысловатые, если не сказать нелепые стихи, но они вполне соответствовали настроению, в котором пребывала Кармен Долон. Последняя встреча с Антоном представилась ей бешенным аллюром, которым они пронеслись по арене всевозможных любовных утех, на которые была способна их фантазия. Это было хорошо, настолько хорошо, что даже сейчас, за рулем автомобиля, ей казалось, что у нее между ног до сих пор присутствует ее любовник. Чтобы снять это странное ощущение, Кармен время от времени плотно сводила ноги и шуршала лайкровыми чулками только для того, чтобы убедиться, что это не так.

Своего первого мужчину она познала в пятнадцать лет. Вначале было больно, и Кармен ничего не поняла. Потом, осматривая себя, увидела кровь, и это испугало ее, но не потому, что эта была первая кровь. Нет. Она уже успела ознакомиться с этой стороной жизни и знала, что кровь на протяжении всей жизни сопровождает каждую женщину, с самого начала. Она выслушивала откровения своих сверстниц, заботливые пояснения матери и согласно кивала головой.

Тогда, в тот в самый первый день, все было по-другому. Она запомнила смутный, колеблющийся облик мужчины, его успокаивающие слова о том, что так должно быть и какая она красавица, и приняла их безотчетно и без чувства. Ничего примечательного не случилось. Не было никаких восторгов, никаких признаний, ничего из того, что ей доверительно нашептывали подруги.

Возможно, это был своего рода ритуальный обряд инициации, который должна пройти каждая невинная девушка. Возможно, но таких слов она не знала и лишь подумала о том, что детство ушло безвозвратно и она стала другой и достаточно взрослой, чтобы попытаться понять открывшейся перед ней мир взрослых людей. Она до седых волос будет помнить этого мужчину, одного из друзей ее отца, который впервые обратил еевнимание на нее, еще угловатую девочку-подростка, и заставил подчиниться мужской силе. Много позже она лучше осознает обаяние этой притягательной власти, помогающей женщине через покоряющую мужскую волю ощутить томительную сладость женского естества.

Впереди ее ждали встречи и другие объятия. Было замужество и множество цветов и гостей, и очень мало любви. Она так и не смогла понять, почему этого похрапывающего на боку человека она должна звать своим мужем. Рождение дочери привнесло в ее жизнь значимость и вызвало чувство благодарности судьбе за то, что она подарила ей счастье стать матерью и почувствовать требовательные толчки в грудь маленького язычка и услышать причмокивания розового ротика, вытягивающего из ее сосков молоко. С мужем рассталась легко и больше не вникала в его попытки пробиться в жизни уже не в Колумбии, а в Техасе, где он устроился инженером на нефтеперерабатывающем предприятии. Короткие, ни о чем не говорящие письма и денежные переводы на содержание дочери – большего от него не требовалось. Поэтому согласие на развод дала легко, не раздумывая, так как успела освоить премудрости, как может отстоять себя одинокая женщина.

Теперь в ее жизни все устроено. Хорошая, потому что высокооплачиваемая, работа. Покорный и подвластный начальник, который вымолил у нее снисхождение к его мукам. И, безусловно, Антон Бекетов, который метеором ворвался в ее судьбу и которому она с облегчением сдалась, как говорится, «на волю победителя». Раньше она не встречала в мужчинах сочетания столь противоречивых качеств. В жизни такой яростный и неукротимый, как дикий иноходец, идущий на «битву» без страха в глазах и сомнения. Авантюрист, флибустьер, готовый выступить один против всего мира. И такой нежный, внимательный, умеющий укачивать ее на своих мускулистых руках, как в самой уютной в мире колыбели. Откуда он находит эти проникающие в самое сердце слова и где научился искусству быть таким безудержным в любви?

И при этом расточительно щедрый, заваливающий ее украшениями и деньгами, к которым она стала все больше привыкать. Начинающий изумрудный «король». Как она любит прятать свое лицо в его светло-русых волосах и целовать его сильное тренированное тело. Как он отличается от привычных местных кабальеро, всегда высокопарных и чрезмерно слащавых. Неужели его порывистость и непредсказуемость характерны для всех славян, о которых она почти не слышала и никогда не видела, а лишь догадывалась, что они владеют самой суровой на Земле северной страной? Северянин, первопроходец, дошедший до орхидейных берегов Южной Америки.

Такого не удержать, не уговорить и не поставить в домашнее стойло, но, как всякая упрямая женщина, она будет до конца надеяться, что ей в конце концов удастся накинуть на него уздечку.

В своем маленьком отзывчивом сердце она нашла места сразу для двух любовников, хотя искренне считала, что у нее есть только один по-настоящему любимый человек – ее Антонио, а своего шефа подпускала к своему роскошному телу изредка, и то лишь тогда, когда замечала в глазах переполнявшее его отчаяние.

Отдавалась шефу без угрызений совести, без внутренних борений. Просто так было надо – вот максимальное объяснение, которое она готова была дать по этому поводу, не часто вспоминая этого суетливого, обремененного большой семьей пятидесятилетнего человека. Хочет ее? Тогда пусть будет для нее покровителем и защитительной ширмой.

Наконец, после крутого поворота перед Кармен выплыл указатель – «21 Калье». Ну все, доехала. Белый кабриолет нырнул в черный проем подземного гаража и, накрутив три витка по узкой спирали рампы, устало приткнулся к парковочной стенке с огромным номером 47, выведенным жирной люминесцентной краской.

Скоростной лифт сноровисто вознес ее на двадцатый этаж огромного, с затемненными стеклами, пенала здания, в котором располагалась нефтедобывающая и нефтеперерабатывающая компания «GEOECOPETROL S. A.».

Кармен Долон бодро застучала каблучками по проходу, который вел ее между многочисленными застекленными офисными клетями, в которых стрекотали факсы, стучали клавишами компьютеры и на разные голоса перезванивались телефоны. За столами сидели сосредоточенные клерки, уткнувшиеся носами в продолговатые экраны мониторов. Рабочий день был в полном разгаре.

Увидев Кармен, ей навстречу из-за своей загородки выпорхнула ее давняя подруга Лусия и зашептала на ухо, опасливо косясь в сторону начальственного кабинета:

– Он в ярости. На всех орет и ругается. Успокой его поделикатней как-то.

Кармен лишь снисходительно улыбнулась и без колебания толкнула дверь с обрисованной золотым кантом табличкой, на которой было написано пышное имя и звучная должность: Хосе Эстебан Рауль Корвальо, директор департамента территориального развития.

Достопочтимый сеньор Эстебан был на взводе. И то сказать:

– Опоздать на три часа! Никого не предупредить! Нарушить мои указания! Да что она себе позволяет?! – кипятился он. – В конце концов, она только моя помощница! – Возмущению директора департамента не было пределов. Так его игнорировать, а ведь он входит в число высших иерархов одной из самых могущественных компаний Колумбии. – Да, я люблю ее, но так цинично пользоваться моей благосклонностью – по меньшей мере бесчестно! – Дон Корвальо накачивал и накачивал себя праведным гневом. – Пусть только она пересечет порог моего кабинета, и ей не избежать заслуженной нахлобучки. Она услышит справедливые слова!

Дверь кабинета распахнулась, и в комнату впорхнуло нечто, более похожее на голубое облако в изумрудных блестках и с алым росчерком зари на губах, чем просто на женщину. Сеньор Эстебан оторопел. Заранее подготовленная стройная тирада из аргументированных доводов и грозных упреков стала рассыпаться так же быстро, как размывается под накатом волны хрупкая песчаная пирамида, возведенная детской рукой на морском берегу. Он был не просто очарован, он был подавлен, сражен. Что он может противопоставить этой неземной красоте? Разве позволительно бранить божество, которому готов поклоняться и возносить хвалу, как языческому идолу?

Хосе Эстебан Рауль Корвальо относился к той породе мужчин, которые стремятся выглядеть на службе жестокими деспотами, мытаря своих подчиненных, и превращаются в угодливых щенков, визжащих у ног своей строгой хозяйки. Таким он был у себя дома перед лицом своей супруги, таким же оставался и в отношениях с Кармен Долон, перед которой благоговел и больше всего боялся, что она его когда-нибудь оставит. Стареющий, обремененный заботами и семейными проблемами сеньор. Что он может еще предложить своей возлюбленной, кроме гарантированной высокооплачиваемой должности? Какие сверхдостоинства как мужчина он готов объявить, чтобы произвести впечатление на победоносную, не знающую снисхождения молодость? Разве самому себе, несмотря на отличную тройку, сшитую по парижским лекалам, с черными набрильянтиненными волосами, рассеченными белым пробором, которые уже присыпала первая белая пороша, порой не казался услужливым лакеем, надеющимся на скромные «чаевые»? И только. Кроме того, дон Эстебан был скуп и предпочитал расплачиваться за свои любовные интрижки деньгами компании, то есть зарплатой, которую и так ежемесячно получала сеньорита Долон.

Кармен стояла перед его начальственным столом, слегка отставив в сторону ногу в блестящей лакированной туфельке. Левая рука с изумрудным браслетом лежала на талии, подпирая перетянутые широким ремнем со скошенной пряжкой бедра, а правая придерживала маленькую изящную сумочку из крокодиловой кожи, висевшую у нее на плече.

– Если у тебя, Хосе, есть что сказать, говори, а если нет, то я, пожалуй, пойду к себе на рабочее место. Меня дела ждут, – всем своим видом говорила она.

– Послушай, Карменсита, мисс Долон… – Фигура босса довольно быстро утратила грозные очертания, а голос, вместо того чтобы обрушить суровые упреки на голову виновницы, неожиданно стал тихим и робким, превратившись в просительные увещевания:

– Ты, то есть вы должны понять меня. Вы отсутствуете полдня. Я беспокоюсь, не знаю, что думать. Я тебе, вам столько звонил. Где твой телефон?

Кармен молча указала на свою сумку.

– Я тебя ни в чем не упрекаю. Нет, нет. Вы не подумайте ничего такого, но и меня прошу правильно понять. Есть существующий распорядок, а главное, мое положение. В департаменте и так все перемигиваются. Шепчутся, что директор уже не тот, оказался на вторых ролях, чуть ли не стал подкаблучником у своей подчиненной. Поверь, мне неприятно слышать эти сплетни. Ты ведь знаешь, с каким чувством я к тебе отношусь, но я считал и считаю, что мы друг друга поняли, договорились. В конце концов, мой авторитет важен не только для меня, но и для тебя.

Дон Эстебан так разнервничался, что уже не мог усидеть за своим столом, а потому встал и начал мерить кабинет шагами, постепенно приближаясь к продолжавшей неподвижно стоять своей помощнице. Не дойдя до Кармен, он развернулся, подошел к входной двери и запер ее на задвижку. Он не хотел, чтобы кто-то случайно зашел в кабинет и стал свидетелем интимного разговора. После чего оказался лицом к лицу с Кармен.

– Но что же ты молчишь? Почему не отвечаешь мне, Карменсита? – почти умоляющим голосом произнес он. Аромат дорогого женского парфюма окутал его. Голова стала кружиться. Опять он ничего не может поделать с этой своевольной женщиной. Опять она подавляет его волю и превращает в покорное существо, в своего раба. Хотя, что греха таить, ему сладостно подчиняться такой неукротимой женской силе.

– А что я, собственно, должна вам ответить, дон Корвальо? – подчеркнуто насмешливо произнесла она. – Я все еще не поняла, с кем я разговариваю, то ли с начальником, то ли с… – фразу Кармен не закончила, а лишь пристальнее вгляделась в глаза Хосе Эстебану, который к этому моменту уже чувствовал себя окончательно потерянным, так как сумел заметить под глазами своей любовницы легкую тень усталости, которую не смог прикрыть даже нанесенный дневной макияж. Интуиция подсказывала ему, что и вызывающая поза молодой женщины, и ее опоздание на работу, и признаки усталости на лице свидетельствовали только об одном. О том, в чем он не желал признаться даже самому себе, – его любовница провела бурную ночь в объятиях другого мужчины. Ревность костлявой рукой сжала его сердце, на мгновение заставив кровь приостановить свое движение. О все святые великомученики, сейчас он потеряет сознание. Что он должен сделать в этой ситуации? Лучше всего было бы собрать остатки мужества и выплеснуть в лицо неверной обольстительнице все свои справедливые обвинения, а может быть, даже ударить рукой. Почему нет? В конце концов, мужчина он или нет? Но как это сделать, когда тело вдруг одеревенело, а руки налились свинцовой тяжестью и гирями обвисли вдоль туловища?

«Нет, нет, только не это. – Мысли растревоженным роем проносились в его сразу вспотевшей и растревоженной голове. – Тогда она уйдет, и уйдет навсегда. Гордая, своенравная, как дикая степная кобылица». Зря вообще он затеял этот разговор. Почему не придумал чего-нибудь другого, попроще – скажем, с улыбкой встретить ее и слегка пожурить? Глядишь, все бы обошлось, и они бы сейчас говорили бы об отвлеченных и незначительных вещах, о том, о чем он мечтает каждую ночь, ложась под бочок давно опостылевшей супруги.

Что хорошего осталось в жизни? Восторги медового месяца двадцать пять лет назад уже давно выветрились из супружеских отношений. Многолетняя привычка постепенно, но верно делала свое дело. Осталось лишь жить друг с другом не любя, а так, больше по привычке. А все оттого, что еще в университете взял себе за правило – все делать по расчету, со смыслом. Нужна карьера – пожалуйста, женился на уродливой дочке своего начальника и немедленно получил доступ к высокодоходной должности в крупной компании, куда стремился попасть каждый, чтобы оказаться в этаком закрытом клубе для посвященных. Теперь уже деваться некуда. Прошедшие годы сцементировали круг высокопоставленных и таких нужных «друзей». Подросли дети, вытянулись, поумнели, стали противоречивыми, непонятными, но всегда такими требовательными. Дай то, дай это, а в итоге не так сказал, не то сделал. Цепи, неразрывные цепи до конца жизни.

– Так как же я должна обращаться к вам, сеньор Хосе Рауль Эстебан Корвальо, директор департамента, на ты или на вы? – повторила свой вопрос Кармен голосом, в котором чувствовался такой неприятный, такой пронизывающий холодок. Он всегда был ей неприятен, этот человек. Со своими ужимками, со своими многословными заверениями в любви. Что он знает о ней? А она сама? Зачем согласилась на эти опостылевшие отношения? Может быть, для того, чтобы, лежа под ним, закусывать от презрения к нему и к себе губы? Или для того, чтобы терпеть его похотливые ласки и с омерзением ощущать его липкие щупающие пальцы и видеть оплывшее, без мускулов, тело с отвислым животом? Да, правда, он обеспечил ей место в этом оазисе материального благополучия и даже снял небольшую квартиру для личных потаенных встреч. Ну и что? Это в уже в прошлом. Приелось. Что с того, что он помог ей в сложный момент жизни, когда она разводилась с мужем? Ну так и она платила ему сторицей за все «благодеяния»: своим молодым телом, своими поцелуями, вливая в него своим дыханием новые жизненные силы. Разве не так? Так пусть он лучше остережется и не оговорится, не сделает ничего такого, чтобы могло окончательно отвратить ее от него. Пусть уж лучше промолчит и тогда, может быть, все останется на своих местах. Ему ли равняться с Антонио Бекетовым?

В кабинете повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь негромким шуршанием кондиционера. Несколько раз звякнул и быстро затих служебный телефон, стоявший на приставном столике.

– Извини меня, Кармен. Я не хотел сказать ничего дурного. Я вообще не то говорю, когда нахожусь рядом с тобой, – почти прошептал дон Эстебан, чувствуя нарастающую слабость в ногах. Уж лучше опуститься на колени перед этой неприступной мадонной и вымолить себе прощение. Он обхватил руками бедра Кармен и вжал свое лицо в синее платье ниже ее живота. – Конечно, ты, только ты, всегда ты. И зови меня Хосе, как прежде звала. Если бы ты знала, как я люблю тебя. Без тебя мне жизни нет. Я весь твой до конца. Ты прости, прости меня. Пойми, как мне сложно, как я связан ужасными обязательствами. Не оставляй меня. Ты у меня единственная в жизни отрада.

Он продолжал и продолжал что-то путано бормотать о своей любви, о том, что его никто не понимает, что, по существу, он очень одинок и несчастен, и если бы не она, то… Говорил, всхлипывал и опять принимался говорить все так же сбивчиво и невнятно, стоя на коленях и все крепче прижимаясь к ее ногам, будто опасался, что она сейчас вырвется из его рук, вспорхнет и улетит от него навсегда.

Кармен стояла и не пыталась его оттолкнуть. Пусть выговорится этот безвольный слабый человек. Она слышала егое горячечные признания, но они не трогали ее. Ни сейчас, никогда. Но он ей нужен, еще нужен. Ей ли судить его, коль у самой душа неспокойна. Как бы она была счастлива, если бы на безымянном пальце засверкало обручальное кольцо, как она ждала, что его наконец наденет ее Тони. Ведь только с ним она почувствовала себя настоящей женщиной, прикрытой надежной мужской дланью. Если бы она смогла обуздать его неукротимую натуру, то не было бы на земле более счастливой женщины, чем она. Об этом готова молить небеса каждый день.

В конце концов, Кармен не была жестокосердной женщиной и потому просто положила ладонь на склоненную голову Хосе Эстебана, как это делает любая всепрощающая мать, стараясь успокоить свое расстроенное потерей любимой игрушки дитя.