Текст книги "Ведьмы поместья Муншайн"

Бьянка Мараис
Ведьмы поместья Муншайн

Bianca Marais

THE WITCHES OF MOONSHYNE MANOR

Copyright © 2022 by Bianca Marais

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency

© 2022 by Harlequin Enterprises ULC

© Чулкова С., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Посвящаю эту книгу всем умным, неутомимым, неистовым, смешным, хулиганистым и талантливым женщинам, с которыми я имею счастье быть знакома. Спасибо, что каждый день утверждаете меня в мысли, что женская дружба – самое сильное в жизни волшебство. Жду не дождусь, когда мы вместе состаримся и переедем в поместье Муншайн. Чур, комната с кроватью на дереве моя!

Ведьмы поместья Муншайн

Урсула

Ведьма-ясновидящая

Коренастая, глаза ярко-синие, волосы пепельные, коротко стриженные, скромная, все время сомневается в себе, кое-что скрывает от остальных.

Иезавель

Ведьма-соблазнительница

Волосы длинные черные, глаза карие с поволокой, красивая, отвечает за выпивку в доме, похотливая, нравом неукротимая, меняет любовников как перчатки.

Айви

Ведьма-ботаник

Высокая, седые волосы заплетены в косу и уложены в пучок, глаза зеленые, носит очки в тонкой металлической оправе, вся в татуировках, дотошная, официальная хозяйка поместья, следит за всеми.

Табита

Ведьма-агорафоб

Имеет лицо упокоившейся ведьмы, происхождения африканского, носит платье с подплечниками, вечно хмурая, обидчивая, имеет домашнюю питомицу по имени Виджет, точит зуб кое на кого.

Квини

Ведьма-изобретательница / ответственная за сестринство

Носит дреды, как у Боба Марли, любит ходить в ботинках «Док Мартенс», грубоватая, нетерпеливая, хранит в карманах всякую всячину.

Руби

Отсутствует в поместье.

Очень необычная, яркая, несравненная.

Вырвана из привычной среды обитания.

1

Суббота, 23 октября Утро

За полчаса до сигнала тревоги, не звучавшего вот уже много десятков лет (четыре суматошные старухи и престарелая ворона сорвутся из-за него со своих мест в разных концах поместья и побегут к месту сбора), Урсула просыпается от настойчивого стука. Такое ощущение, что невидимый великан барабанит костяшками пальцев по оконному стеклу. Это очень плохой знак, первый в череде многих других.

Вырвавшись из паутины сна, Урсула кряхтя откидывает одеяло – эх, старые больные косточки. Урсула привыкла спать голышом, сейчас она даже более голая, чем при рождении (ибо была из того редкого числа младенцев, что родились в сорочке).

Шлепая босыми ногами по полу, Урсула подходит к окну и наконец понимает, откуда исходит этот странный стук: толстая ветвь ангельского дуба колотится о стекло ее окна на третьем этаже. Дерево сотрясают сильные порывы ветра, оно словно танцует шимми, что удивительно. Ведь многие женщины знают: надо танцевать так, как будто на тебя никто не смотрит. Хотя, впрочем, возможно, дерево трясется от страха.

Лес, почти подступивший к саду поместья Муншайн, тоже беспокоен. Деревья гнутся к земле, словно кланяясь невидимому хозяину. Угольно-черное небо вихрится, все птицы разлетелись кто куда, а деревья беспрестанно о чем-то перешептываются. То ли делятся секретами, то ли предупреждают о чем-то – Урсула не может разобрать, и это еще сильней выбивает ее из колеи.

Установленная на самой границе поместья огромная растяжка «Скоро здесь будет мегакомплекс Кричли Хэкл» трещит на ветру, словно разряды грома. Вот-вот разразится ливень – чтобы понять это, не требуются магические познания Айви.

Отвернувшись от зловещего пейзажа, Урсула направляется к календарю, чтобы отметить еще одну бессонную ночь. Даже трудно представить, сколько их было – до бесконечного много. Через два дня возвращается Руби, тогда-то и решится судьба Урсулы.

Потому что либо Руби знает правду, либо нет.

А если она все-таки знает, то, скорее всего, не захочет иметь с Урсулой ничего общего. От этой мысли перехватывает дыхание, грудь пронзает нестерпимая боль. Остается лишь надеяться, что Руби простит Урсулу, освободив ее от угрызений совести, которые хуже всякой тюрьмы.

Поглощенная мыслями о Руби, Урсула забывает надеть халат, присаживаясь возле секретера из красного дерева. Воскурив благовония из полыни и лавра, она смотрит, как кудрявится дымок, рисуя в воздухе письмена. Вдыхая сладкий аромат, Урсула берет лиловый шелковый мешочек и высыпает его содержимое себе на ладонь.

Это карты Таро, размером больше обычных, с потрепанными уголками. Сколько же бесчисленных часов провела Урсула за гаданием. Она тасует колоду. Хоть и ветхие, карты все равно потрескивают, рассыпая электрические искры. Разделив колоду на три части, Урсула начинает делать расклад, укладывая карты поверх гептаграммы [1]1
  Гептаграмма – правильный многоугольник с семью вершинами (любой самопересекающийся семиугольник). – Здесь и далее – прим. переводчика.


[Закрыть], вырезанной ею на откидной створке секретера восемьдесят лет тому назад.

Первая карта по центру – это Башня. Два человека, сраженные ударом молнии, падают с крепостной стены, и их поглощает огонь. Урсуле тревожно, ибо Башня обозначает их поместье – если что-то угрожает ему, значит, и все сестры в опасности.

Вторая карта, уложенная поверх первой в положении «один час», обозначает, конечно же, Табиту. Это Десятка Мечей: человек лежит лицом вниз на земле, в спину его воткнуты десять мечей. Увидев эту карту во время недавнего гадания, Урсула подумала, что неплохо бы сходить к иглотерапевту, но сейчас, при данной комбинации, она начинает нервно ерзать на стуле.

Третья, четвертая и пятая карты (в положениях относительно первой на «три часа», «половина пятого» и «шесть часов») изображают следующее: человек (скорее всего, Квини) борется с непомерной ношей; пронзенное мечами сердце (Урсула); рогатое чудовище нависло над скованными вместе мужчиной и женщиной (женщина, разумеется, Иезавель). Видя перед собой столько тревожных карт, Урсула издает громкий стон.

Она поспешно выкладывает шестую, седьмую и восьмую карты в положениях «половина восьмого», «девять» и «одиннадцать часов». Урсула ахает, видя плачущего в кровати мужчину. Над ним нависли девять мечей (что символизирует вину Урсулы перед Руби), далее – скелет в доспехах на коне (это про город Кричли Хэкл), и еще двое несчастных бредут босиком по снегу (определенно Айви). Итак, перед Урсулой восемь очень плохих карт, и она сотрясается от ужаса подобно ангельскому дубу.

Расклад говорит о том, что Урсуле следует немедленно трубить тревогу, но однажды она уже совершила ошибку, приведшую к печальным последствиям. Поэтому лучше удостовериться на сто процентов.

Она снова тасует карты и снова раскладывает их, получив тот же страшный результат: угроза предстает перед ней еще с более яркой очевидностью – как если бы сама Богиня прислала почтового голубя с посланием: Грядет беда, стучится в окно и ждет момента, чтобы войти в дом!

И все равно Урсула пока не объявляет тревогу, обуреваемая сомнением. Свойство сомнений таково, что они пробивают наши защитные рефлексы, истончая самосознание, и мы больше не узнаем свой внутренний голос, перестаем ему верить.

Урсуле уже знакомо это чувство отстраненности, когда возникает единственный порыв – трижды перепроверить все знаки и уж только потом довериться им. Поэтому она берет волшебную палочку и выходит в коридор. Одним магическим рывком она преодолевает пространство, минуя комнаты Руби и Иезавель, и оказывается возле лестницы в левом крыле дома.

И лишь увидев впереди стеклянную оранжерею Айви, охваченная паникой, она переходит на бег.

2

Суббота, 23 октябряУтро

Десять минут до тревоги. Иезавель лежит в постели, ее черные волосы разметались по шелковой подушке, веки тяжелые, она с трудом открывает карие глаза. Во рту сухо, от похмелья раскалывается голова, виски словно сдавило металлическим обручем.

Сегодня ее очередь готовить завтрак, и Иезавель собирается удивить подруг, устроив блинный пикник. Разумеется, она все организует в оранжерее Айви, а не на промозглом октябрьском воздухе. Опять же, пикник на улице автоматически исключает присутствие на нем Табиты из-за ее прогрессирующей агорафобии.

Это будет последняя трапеза без Руби, и Иезавель ждет не дождется возвращения сестры в их внутреннее святилище. Даже удивительно, что за время отсутствия Руби ведьмы-оторвы, совершившие одно из самых грандиозных магических ограблений всех времен, превратились в благонравных отшельниц. Теперь каждый их день точная копия другого.

Утро у них начинается с распития десятков эликсиров, тоников и смузи (несмотря на увещевания Иезавель, Айви категорически отказывается подавать их в маленьких стопках), затем – упражнения по растяжке, чтобы оградить себя от травм, связанных с любовными утехами (Иезавель), или чтобы не сломать бедро во время натягивания компрессионных чулок (это делают все, кроме Тэбби, которая, несмотря на пользу оных, согласится носить это уродство только через ее труп).

Сестры соблюдают режим приема пищи, готовя по очереди (кроме Квини, конечно, у которой вечно все подгорает), а еще работают на винокурне. Также они вместе играют в бридж или бинго. И это теперь у них называется групповой активностью.

Как же мы дошли до такого? – спрашивает себя Иезавель. – Когда же я успела состариться? Ведь когда-то групповой активностью для меня были оргии – и чем безумнее, тем лучше.

Но ничего: вот приедет Руби, встряхнет их, оживит, ибо все они превратились в ходячие трупы. Если только Руби действительно собирается вернуться домой. Если только захочет с ними общаться.

Размышления Иезавель прерывает чей-то храп: она с трудом переворачивается на другой бок и видит рядом с собой спящего голого мужчину.

– Кен? – громким шепотом зовет она и толкает мужчину в плечо. – Кен, тебе следует убраться отсюда, пока мои сестры не проснулись.

Мужчина всхрапывает и что-то бормочет, но ничего не разобрать: он лежит на животе, уткнувшись лицом в подушку.

– Что ты сказал? – спрашивает Иезавель.

Он отрывает голову от подушки:

– Я же говорю: я не Кен.

Какая досада – Иезавель не первый раз путает имена любовников, но имя этого вроде созвучно с Кеном.

– Бен? – навскидку пытается вспомнить она.

– Да нет же. – Он снова роняет голову на подушку.

Иезавель делает еще одну, последнюю, попытку:

– Может, тогда Глен?

– Господи боже мой, я Найджел, – зло говорит он, перекатываясь на спину.

«Ну и дела», – думает Иезавель.

– Как скажешь, Найджел, только тебе пора уходить.

Он приподнимается на локтях и спрашивает:

– Ты что, живешь со своими родственниками? – Это он так запоздало реагирует на ее реплику про сестер.

Иезавель могла бы сказать: да, она живет с тем, что осталось от ее семьи, но ведь Найджел другое имел в виду. Можно было бы ему объяснить. Только зачем? Он все равно ничего не вспомнит, и каждая лишняя минута его пребывания тут означает, что в коридоре он может натолкнуться на Квини. Такое уже случалось пару раз, а Иезавель надоели нравоучения про то, что она не заботится о безопасности сестринства.

– Да, так и есть, и им не очень-то понравится, если они тебя тут увидят. Поэтому тебе лучше уйти.

– А я-то думал, что мы еще покувыркаемся.

Найджел бросает взгляд на ее черное сатиновое неглиже с плотным лифом, выставляющим напоказ грудь, что свела с ума множество мужчин и не меньшее количество женщин. Найджел игриво поводит бровями, глядя на свой вялый член, очевидно, надеясь, что он и теперь не подкачает.

Этот несчастный олух даже не подозревает, что его буйная эрекция – результат стараний Иезавель, о чем, кстати, она быстро пожалела. Некоторые мужчины, получив дар твердого члена, начинают вести себя как мальчишки – вот и Найджел из их числа. Он тыкал в нее пенисом, позабыв о ласках, заботясь исключительно о собственном удовольствии и оставив Иезавель неудовлетворенной.

Если б Найджел был хорошим любовником, как, например, тот, что помоложе, на прошлой неделе, возможно, Иезавель и позволила бы ему остаться.

– Не будет тебе больше никакого кувыркания, – говорит она, уже представляя, как он кувыркается, скатываясь вниз по лестнице. – Просто уходи.

Иезавель уже думает о том, что пикник лучше перенести в ритуальную комнату, потому что в оранжерее у Урсулы может опять разыграться аллергия.

Да вот только Найджел и не думает сваливать.

– Будь хорошей девочкой, организуй-ка мне кофе.

– Что ты сказал? – Голос Иезавель звучит низко и обманчиво спокойно – так сгущается воздух на улице за минуту до урагана.

– Я бы не отказался и от завтрака, – наглеет Найджел. – Очень люблю яичницу.

Иезавель вскакивает, отчего парящая над полом кровать начинает ходить ходуном, словно палуба на море. Стремительная как ртуть Иезавель спрыгивает на пол, руки в боки, крылья носа гневно раздуваются.

Никогда прежде Найджел не видел, чтобы женщина перемещалась с такой скоростью, о чем и говорит, на собственную беду:

– Ого, для старушки ты тот еще живчик.

Глаза Иезавель гневно вспыхивают, испуская голубые искры, подобно сварочному прутку Квини. По телу Найджела пробегает судорога, словно его ткнули шокером.

Скопившаяся в Иезавель ярость рвется наружу, и она кричит:

– Пошел вон!

Найджел даже не шевелится – то ли из упрямства, то ли от страха, просто сидит и пялится на нее. Иезавель направляет указательный палец за его плечо, и брошенная на полу одежда любовника сама собой поднимается в воздух – сначала рубашка, потом брюки, галстук, ремень, трусы и ботинки с носками. С отвисшей челюстью Найджел наблюдает, как разрозненные предметы его одежды собираются в кучку, словно их держит невидимка. Не опуская правой руки, Иезавель поднимает левую, поворачивает ее в сторону эркерного окна и щелкает пальцами.

Окно распахивается, и в комнату со свистом врывается ветер, вздымая занавески и волосы Иезавель. Будь Найджел более начитанным человеком, он сравнил бы ее сейчас с Медузой Горгоной. Иезавель снова щелкает пальцами, и сверток одежды со свистом вылетает на улицу.

– Эй! – Найджел вскакивает с кровати. – Какого черта…

– Будь хорошим мальчиком и вали отсюда, – приказывает Иезавель.

Найджел пятится к дверям со словами:

– Да ты чокнутая! Что ты как с цепи сорвалась?

Ну все. С нее хватит.

Искры, что летят из глаз Иезавель, превращаются в настоящее пиротехническое шоу. Сомкнув руки в кольцо, силой мысли Иезавель порождает огненный бирюзовый шар. Между ее пальцев трещат электрические искры. Иезавель размахивается и кидает шар в сторону Найджела.

Шар попадает ему прямо в грудь, и мужчина вскрикивает от испуга. В воздухе вьется легкий дымок, Найджел исчезает, а вместо него появляется толстопузый черный свинтус с мордой в белую полоску.

– Одежду свою найдешь на лужайке позади дома. Только в лес не забредай, не собираюсь тебя там спасать.

Собрав пальцы в щепоть, Иезавель посылает свинтусу воздушный поцелуй. Глаза свинтуса стекленеют, и на морде расплывается идиотская улыбка.

Закончив с любовником, Иезавель захлопывает за ним дверь и со вздохом возвращается в постель. Возлежа на шелковых простынях, она закрывает глаза, пытаясь унять огонь в крови. Это плохо, что она так сорвалась. Нужно срочно отвлечься на что-то другое, пока гнев не перерос в нечто по-настоящему опасное.

И тогда она начинает вспоминать Артемиса, пятидесятидевятилетнего специалиста по устойчивому земледелию. Иезавель познакомилась с ним несколько месяцев назад, когда ей нужно было обсудить плодородность своего можжевельника. Ах, Артемис – с глубокими ямочками на щеках, веселыми глазами медового цвета. Иезавель вспоминает его красивые руки, лукавый смех, гадая, что бы могло произойти между ними, подпусти она его ближе.

Но именно его притягательность, вызвавшая ее интерес и, да что там говорить, страстное желание, остудила пыл Иезавель. Она не стала с ним флиртовать и выстроила между ними границу. Нет, не может быть. Он всего лишь откликался на ее магию, не более. Отношения, основанные на колдовстве, всегда обречены на провал. Ибо мужчина, не обладающий внутренней властью, не способен отдать ей свое сердце по собственной воле.

Выбросив из головы Артемиса, Иезавель вспоминает сладострастный тройничок одним знойным субботним днем. Это случилось в Тоскане, Иезавель было тогда немногим больше сорока. Сейчас рука Иезавель тянется к шелковым трусикам: ведь порою лучше получить желаемое собственными усилиями.

Впрочем, она еще не знает, что не достигнет кульминации, потому что меньше чем через пять минут прозвучит сигнал тревоги. Такое случается, когда их ковен [2]2
  Ковен – сообщество ведьм.


[Закрыть] действительно находится в опасности. В прошлый раз, тридцать три года тому назад, все закончилось тем, что они потеряли двух своих сестер

Гримуар[3]3
  Гримуар – колдовская книга.


[Закрыть] поместья Муншайн

Рецепт Урсулы: благовония из полыни и сладкого лавра

Ингредиенты:

3 ч. л. молотой полыни

3 ч. л. молотого сладкого лавра

1 ч. л. корня алтея

1 ч. л. меда

1 ст. л. воды

Утварь:

Латунная чаша для заклинаний

Ступка и пестик

Кулинарный конус

Зубочистка

Способ приготовления:

Лавр и сушеную полынь добавьте в чашу и перемешайте. Пересыпьте в ступку и измельчите с помощью пестика. Снова пересыпьте в чашу. Добавьте корень алтея. Медленно добавляйте воду, постоянно помешивая смесь. Добавьте мед и хорошенько перемешайте. Поместите часть смеси в небольшой кулинарный конус, плотно утрамбуйте ее. Зубочисткой сделайте в конусе отверстие. Постучите конусом об стол шесть раз, чтобы освободить его от полученной массы, помогая себе зубочисткой. Повторите процедуру, пока не израсходуете всю смесь.

Выложите конусы на подоконник и дайте им просушиться на солнце. Через день или два переложите их в герметичный контейнер. Воскуряйте данное благовоние, способствующее ясновидению, в хорошо проветриваемой комнате.

3

Суббота, 23 октября Утро

Айви щурится в полумраке. Обычно ее оранжерея залита солнцем, но сейчас оно спряталось за грозовыми тучами. Айви сокрушенно качает головой, и сумеречно-розовые камелии в ее седом пучке разделяют эмоции хозяйки. Эти цветы Айви вывела сама, чтобы получить свой самый любимый аромат – аромат летнего дождя.

Айви поднимает руку, чтобы протереть запотевшие очки: рукав ее балахона задирается, оголяя предплечье, покрытое яркими татуировками, скорее походящими на гравюры. Все они – как замена семейному фотоальбому, и тут запечатлены самые важные, поворотные события сестринства. Грусть и потери – это шипы и колючки, а самые радостные моменты – пчелиные соты и колибри.

Пошарив в глубоких карманах балахона, Айви достает волшебную палочку из вяза и крутит ею словно заправский жонглер. «Кларесце» [4]4
  Claresce – светись (лат.).


[Закрыть], – щебечет Айви, и над рабочей зоной появляется ореол света.

Убрав палочку в карман, Айви поворачивается к трупному цветку, купленному ею самолично на острове Суматра много лунных циклов тому назад. Она глядит на цветок поверх очков в тонкой металлической оправе. Глаза у нее глубоко посаженные, до удивительного зеленые, а лицо обветренное от постоянного пребывания на воздухе.

– Не скромничай, малыш, давай показывай, что с тобой случилось, – уговаривает Айви, проводя измазанными в земле пальцами по основанию растения.

Малыш – это, конечно, шутка, потому что трупный цветок великаном возвышается над Айви, которая и сама-то в юности была ростом шесть футов и три дюйма [5]5
  Около 190 см.


[Закрыть]. Сейчас, находясь в весьма преклонном возрасте, Айви усохла до шести – так что она просто Дюймовочка по сравнению со своим двенадцатифутовым [6]6
  Около 720 см.


[Закрыть] питомцем. Справедливости ради, почти все растения в оранжерее выше Айви. Вот вам результат хорошего ухода.

Помнится, еще подростком каждый день она проделывала путь в восемь миль [7]7
  Примерно 13 км.


[Закрыть], не меньше, собирая образцы растений в рощах и вдоль русел рек. Теперь же, когда в двух милях к востоку появился новый гипермаркет, а год назад на западе, словно ядовитые грибы, стали вырастать новые особняки, Айви гуляет исключительно по периметру поместья. Но даже если не покидать собственной территории, от горожан уже нет никакого спасу, потому что они только и делают, что оскверняют их землю.

Свидетельства этому появляются каждое утро – презервативы и пустые бутылки из-под выпивки, недогоревшие в кострах коробки из «Макдональдса» и Taco Bell [8]8
  Taco Bell – международная сеть ресторанов быстрого питания.


[Закрыть]. Но самое ужасное – это грязные надписи вроде «суки» и «шлюхи». Их вырезают на стволах деревьев или распыляют из баллончиков на камнях. Злоба к обитательницам поместья Муншайн разрастается с тревожной стремительностью.

Сегодня утром Айви залечила кору двух изуродованных деревьев и убрала еще одну кучу мусора, прежде чем поспешить в оранжерею к своему трупному цветку. Ура, его покрывало (оно похоже на сращенные лепестки, соцветие, но на самом деле это огромный преображенный листок) налилось пурпуром и опушилось. Это хороший знак. Значит, скоро трупный цветок распустится.

Покрывало трупного цветка прикреплено к огромному желтому початку. Отсюда и его научное название – Аморфаллус титанум [9]9
  Amorphophallus titanum (лат.).


[Закрыть]. Смешно, но с латыни это переводится как гигантский преображенный фаллос. (Определенно название цветку давал ботаник мужского пола. Ибо любая уважающая себя ведьма узрела бы в початке сходство с волшебной палочкой. А цветок назвала бы Виргула титанум [10]10
  Virgula titanum (лат.) – переводится как «огромное влагалище». Дело в том, что трупный цветок – однодомное растение, то есть у него есть и мужские, и женские цветки. Початок – мужской цветок, а покрывало – женский. И его углубление называется влагалищем.


[Закрыть] – ему это больше подходит.)

Айви хочется не просто застать сам период цветения (что случается раз в десять лет, и тогда цветок воняет словно дохлое животное, да и по окраске напоминает сырое мясо), но и собрать драгоценную пыльцу. Айви заморозит ее, часть разошлет по самым престижным оранжереям мира, а другую часть использует для изготовления самых искусных эликсиров (в том числе защищающих сестринство) и для совершения самых мощных заклинаний (вроде того, что собиралась сотворить Руби много лет назад).

Айви подзывает двуногую стремянку, и та с грохотом идет в ее сторону. Снаружи слышатся чьи-то шаги. Должно быть, это Урсула, но отчего-то поступь ее тороплива.

Что за срочность такая?

Айви придерживает полы балахона, чтобы подняться на стремянку, и на этот раз слышит, как кто-то семенит по коридору на четырех лапах. По звукам похоже на свинью.

Понятно. Очередной кавалер Иезавель, – думает Айви, насмешливо качая головой и одновременно испытывая некоторую зависть. – У нашей Иезавель – сплошной праздник из фаллосов, а у меня – ноль. – Айви смотрит на огромное растение. – Ну, этот фаллос не в счет.

Айви гадает, куда так торопится Урсула, вспоминая, что в последние дни та вся на взводе. Впрочем, все нервничают перед возвращением Руби, потому что конфликт не исключен. Да что там говорить, Айви и сама стала дерганой. Неизвестно еще, как отнесется ко всему Табита, которая очень сильно обижена на Руби – ведь никто тогда не смог отговорить Руби от ее затеи. Да и сама Руби тоже приедет с собственными обидами и горестями. Ее многолетнее молчание – красноречивее всяких слов.

Тревога сродни креслу-качалке, – уже в который раз повторяет про себя Айви. – Вроде есть чем себя занять, но с места не двигаешься.

Впрочем, никакие философствования не способны унять нарастающую тревогу.