Текст книги "Пять ночей у Фредди. Серебряные глаза"

– Да! – воскликнула, почти выкрикнула Джессика, и тут же поспешно прикрыла рот ладонью. – Извините, – прошептала она. – Постараюсь сдерживать восторг.

Ребята по очереди тянули дверь на себя, царапая пальцы о металл. Дверь долго не поддавалась, затем наконец уступила и медленно, с жутким скрипом открылась. Чарли нервно обернулась через плечо, но охранник не появился. Створка приоткрылась примерно на фут, и ребятам пришлось протискиваться внутрь по одному.

Внутри атмосфера была совсем другой, и все резко остановились: они стояли в начале знакомого темного коридора.

– Неужели это?.. – прошептала Джессика, всматриваясь в темноту.

«Это здесь», – подумала Чарли. Она протянула руку Джону, и тот, не говоря ни слова, передал ей фонарь. Девушка направила луч света вперед, выхватив из темноты стены, покрытые детскими рисунками – фигурки и сценки, сделанные карандашом на пожелтевших от времени листках бумаги. Чарли зашагала по коридору, и остальные последовали за ней, шаркая по старому плиточному полу.

Казалось, у них ушла целая вечность, чтобы пройти по коридору, а может, они просто медленно шли, то и дело нарочно останавливаясь. В конце концов коридор закончился, и ребята оказались в большом обеденном зале. Здесь все осталось по-прежнему, в точности, как им помнилось. Свет фонаря прыгал по тысяче отражавших свет, блестящих или покрытых ленточками фольги вещиц.

Столы по-прежнему стояли на своих местах, накрытые скатертями в серебристо-белую клетку; стулья вокруг столов были расставлены бессистемно: где-то по два, а где-то – по восемь. Складывалось впечатление, что помещение покинули в разгар обеда: посетители вышли, рассчитывая вскоре вернуться, но этого не произошло. Ребята осторожно вошли в зал, вдыхая холодный, застоявшийся воздух, запертый здесь на целое десятилетие. Пиццерия выглядела покинутой – люди так сюда и не вернулись. В дальнем углу проступали едва различимые в темноте очертания маленькой карусели, четыре установленные на ней пони, маленькие, чтобы подходили малышам; пони навечно замерли с тех пор, как в последний раз играла их веселая песенка. На миг Чарли приросла к месту, остальные тоже застыли.

Они тоже здесь. Безмолвно таращатся из темноты, высокие и безжизненные. Девушку вдруг охватила необъяснимая паника; время словно остановилось. Никто не произнес ни слова, ребята, затаив дыхание, смотрели на них, оцепенев, как жертва перед хищником. Однако мгновения перетекали в минуты, и страх прошел; Чарли снова ощутила себя ребенком, встретившим добрых старых друзей после долгой разлуки. Девушка пошла туда, где поблескивали в темноте несколько пар стеклянных глаз. Остальные ребята замерли позади, в повисшей тишине слышался лишь звук шагов Чарли. Проходя мимо одного из стульев, она провела рукой по его холодной спинке. Девушка сделала последний шаг, и поблескивающие в темноте глаза стали отчетливо видны. Это они. Чарли улыбнулась.

– Привет! – прошептала она так тихо, чтобы не услышали приятели.

Перед ней стояли три зверя-аниматроника: медведь, кролик и курица, все ростом со взрослого человека, а может, чуть повыше. Их тела состояли из сегментов, как у деревянных человечков на шарнирах, которых используют на уроках рисования: каждая конечность состояла из отдельных, похожих на прямоугольные бруски деталей, крепящихся на шарнирах. Аниматроники принадлежали пиццерии, а может, это пиццерия им принадлежала, и в былые времена все знали их по именам. Кролик Бонни. У него был ярко-синий мех, квадратная морда застыла в неизменной улыбке, глаза с розовыми радужками полуприкрыты веками, что придавало ему выражение бесконечной усталости. Уши кролика стояли торчком, но их верхние сегменты были слегка опущены, большие ноги расставлены на ширине плеч, для пущей устойчивости. В синих лапах Бонни держал красную гитару – казалось, его пальцы вот-вот начнут перебирать отсутствующие струны; на шее кролика алел галстук-бабочка – под цвет гитары.

Более грузная курица Чика казалась чем-то встревоженной; над ее фиолетовыми глазами выгибались густые черные брови, клюв приоткрыт, демонстрируя зубы; в лапах она держала поднос с маленьким кексом. Сам кекс выглядел немного пугающе: с его розовой глазури таращились два глаза, а из-под глазури выглядывали острые зубы; кекс был украшен единственной свечкой.

– Я всегда ждал, что кекс вот-вот спрыгнет с тарелки. – Карлтон тихо хохотнул и подошел к Чарли. – А они выше, чем я помню, – добавил он шепотом.

– Это потому, что в детстве ты никогда не подходил к ним так близко. – Чарли расслабилась, улыбнулась и подошла еще ближе.

– Ты вечно прятался под столами, – фыркнула позади них Джессика, не спеша приближаться.

На шее Чики красовался детский слюнявчик с надписью «Давайте есть!»: желтые буквы, обведенные фиолетовым контуром, и все это на фоне разноцветных конфетти. На макушке у Чики торчал хохолок из перьев.

Между Бонни и Чикой стоял сам медведь Фредди Фазбер, тезка пиццерии. Он выглядел самым благодушным из всех аниматроников, и имел вид существа, пребывающего в полной гармонии с окружающим миром. Крепко сбитый, покрытый коричневым мехом, он улыбался зрителям, держа в одной лапе микрофон; Фредди щеголял черным галстуком-бабочкой, а на голове носил цилиндр. Если и было в его облике что-то странное и неуместное, так это ярко-голубые глаза: у настоящих медведей таких не бывает. Рот у Фредди был приоткрыт, а глаза слегка прикрыты, словно он застыл, исполняя песню.

Карлтон подошел совсем близко, так что его колени коснулись края сцены.

– Привет, Фредди, – прошептал он. – Давно не виделись.

Потом протянул руку, ухватил зажатый в лапе медведя микрофон, и подергал, проверяя, можно ли его вытащить.

– Не надо! – выпалила Чарли и посмотрела в стеклянные глаза Фредди, словно проверяя, не заметил ли медведь посягательства на его собственность.

Карлтон быстро отдернул руку, словно обжегшись.

– Извини.

– Идемте, – предложил Джон с веселой улыбкой. – Неужто вам не хочется все здесь осмотреть?

Ребята разбрелись по залу; они заглядывали в углы и пробовали открыть двери, действуя так осторожно, будто пиццерия того и гляди развалится от легкого прикосновения. Джон подошел к карусели, а Карлтон направился к игровым автоматам и исчез в темноте.

– Помнится, раньше здесь было намного светлее, к тому же довольно шумно. – Карлтон улыбнулся с видом человека, вернувшегося домой, и провел ладонью по старым шарообразным рукояткам джойстиков и пластиковым кнопкам. – Интересно, сохранились ли здесь мои рекорды, – пробормотал он себе под нос.

Слева от сцены начинался небольшой коридорчик. Чарли молча пошла по нему, отчасти надеясь, что никто не заметит, куда она направилась; впрочем, остальные действительно так увлеклись осмотром пиццерии, что ни на что больше не обращали внимания. В конце короткого коридора находился офис ее отца; когда-то это было самое любимое место Чарли во всем ресторанчике. Конечно, ей нравилось играть с друзьями в главном зале, но она просто обожала смотреть, как отец занимается бумажной работой. У закрытой двери она помедлила, сжав дверную ручку; на нее нахлынули воспоминания. Большую часть конторки занимали рабочий стол, шкафы с документами и коробочки, набитые непригодившимися деталями. В одном углу стоял шкаф поменьше, выкрашенный в лососевый цвет, хотя Чарли всегда утверждала, что это самый настоящий розовый. Этот шкафчик принадлежал Чарли. В нижнем ящике лежали игрушки и карандаши, а в верхнем она хранила «свои документы» – ей нравилось, как это звучит. В основном это были книжки-раскраски и альбомы для рисования, но время от времени девочка усаживалась за отцовский стол и, зажав в пальчиках карандаш, пыталась копировать то, что записывал отец. Чарли подергала ручку, но дверь оказалась заперта. «Так будет лучше», – подумала она. Рабочий кабинет – это личное пространство, и в глубине души Чарли не хотела открывать его сегодня ночью.

Девушка вернулась в главный зал и увидела, что Джон с задумчивым видом рассматривает карусель. Юноша поглядел на нее с любопытством, но не стал спрашивать, куда она уходила.

– Когда-то я обожала эту штуку. – Чарли тепло улыбнулась и тоже подошла к карусели, хотя теперь разрисованные лошадки казались ей странными и безжизненными.

Джон поморщился, как будто угадав мысли девушки, и сказал:

– Не то. – Юноша провел ладонью по гладкой шее пони – так обычно чешут за ухом настоящих животных. – Все не то, – повторил он, убирая руку и глядя куда-то за спину Чарли. Девушка обернулась и, проследив за его взглядом, увидела, что Джессика и Карлтон бродят между игровыми автоматами.

Неподвижные, неосвещенные автоматы с погашенными экранами напоминали огромные надгробия.

– Никогда не любила играть в эти игры, – с улыбкой сказала Джессика. – Персонажи в них двигались слишком быстро, пока я успевала сообразить, что надо делать, меня уже убивали, и приходилось уступать очередь следующему желающему поиграть. – Она подвигала джойстик, и тот недовольно скрипнул.

– И все равно мы мухлевали, – проговорил Карлтон и подмигнул.

– Когда ты в последний раз играл на этих штуках? – Джессика вглядывалась в один из экранов, пытаясь рассмотреть, какое изображение отпечаталось на нем за долгие годы использования. Карлтон не ответил: он увлеченно раскачивал автомат для игры в пинбол, пытаясь заставить шар катиться в лузу.

– Эх, время от времени я захожу в одну пиццерию. – Он осторожно поставил стол на все четыре ножки, посмотрел на Джессику и добавил: – Но там все не так, как «У Фредди».

Джон снова бродил по залу, щелкая по висевшим над столами звездам и серпантину. Ухватив со стола красный праздничный колпак, юноша натянул прикрепленную к картонному краю резинку и нахлобучил колпак на голову; приклеенные к колпаку красные и белые кисточки свисали по обеим сторонам его лица.

– О, давайте осмотрим кухню! – предложил он и вприпрыжку помчался к двери. Чарли последовала за ним.

В детстве ее друзьям не разрешали заходить в кухню, а вот она проводила там много времени, так много, что повара выгоняли ее, называя по имени, которое услышали от ее отца: «Шарлотта». Как-то раз Джон подслушал, как кто-то назвал ее так, и принялся при каждом удобном случае дразнить ее этим именем. Ему почти всегда удавалось вывести девочку из себя. Не то чтобы Чарли не любила свое полное имя, но для всего мира она была «Чарли». Только отец называл ее «Шарлотта», и это было что-то вроде их общего секрета, в который они больше никого не посвящали. В день, когда она навсегда покидала Харрикейн, они с Джоном прощались, и мальчик слегка замешкался.

– Пока, Чарли, – сказал он наконец. В открытках, письмах и телефонных разговорах он больше ни разу не назвал ее «Шарлоттой». Она не спрашивала почему, а сам он ни разу об этом не заговорил.

В кухне по-прежнему находилось огромное количество кастрюль и сковородок, но Чарли не проявила к ним особого интереса, полностью погрузившись в воспоминания. Поглядев по сторонам, она направилась обратно в зал, и Джон последовал за ней. В то же время Джессика и Карлтон вышли из закутка с игровыми автоматами, и, натыкаясь друг на друга в темноте, присоединились к друзьям.

– Нашел что-то интересное? – спросил Джон.

– Кхм, обертку от жвачки, тридцать центов и Джессику, так что нет, ничего интересного, – ответил Карлтон. Джессика игриво пихнула его в плечо.

– О, неужели мы все забыли? – Она злорадно улыбнулась и махнула рукой, указывая в противоположный конец зала: там находился вход в еще один коридор. В следующий миг девушка уже шла туда, и ребята, не успев ничего ответить, зашагали следом. Коридор был длинный, узкий, и, казалось, с каждым шагом свет фонаря все угасает и угасает. Наконец коридор вывел их в маленькую комнату для частных вечеринок, в которой стояли столы и стулья. Войдя, ребята разом ахнули: прямо перед ними возвышалась маленькая сцена с задернутым занавесом. Перед сценой висела табличка, на которой аккуратными буквами было выведено от руки: «НЕИСПРАВНО». С минуту ребята стояли молча, затем Джессика сделала несколько шагов вперед и потыкала табличку пальчиком.

– «Пиратская бухта», – проговорила она. – Десять лет прошло, а он до сих пор не работает.

«Не трогай», – подумала Чарли.

– Я как-то раз праздновал здесь день рождения, – сказал Джон. – И в тот раз он тоже не работал. – Он ухватил край занавеса и пощупал блестящую ткань.

«Нет», – снова хотела было сказать Чарли, но промолчала. «Не глупи», – выругала она себя.

– Думаете, он до сих пор здесь? – игриво поинтересовалась Джессика, явно примеряясь отдернуть занавес одним рывком.

– Я в этом уверен. – Джон принужденно улыбнулся. Впервые за вечер у юноши сделался такой вид, словно ему не по себе.

«Да, он до сих пор здесь», – подумала Чарли. Она осторожно шагнула назад, заметив вдруг висевшие на стенах рисунки и плакаты – они окружали ребят, точно пауки. Чарли медленно водила фонарем, и его свет одну за другой выхватывал из темноты картинки; на всех был изображен один и тот же персонаж: здоровенный и сильный лис-пират с повязкой на глазу и крюком вместо кисти правой руки – в былые времена он размахивал им, разнося пиццу голодным детишкам.

– В этой комнате только ты пряталась под столами, – сказала Джессика, обращаясь к Чарли. Потом попыталась рассмеяться. – Но теперь ты большая девочка, верно? – Джессика взобралась на сцену, широко разведя руки в стороны для равновесия, и все равно чуть не упала. Джон протянул руку и успел поддержать девушку, та нервно хихикнула, поглядела на остальных, будто ожидая подсказки, что делать дальше, потом ухватилась за украшенный кисточками край занавеса и тут же замахала ладонью перед лицом, разгоняя посыпавшуюся с ткани пыль.

– Может, это не очень хорошая идея? – засмеялась она, но в ее голосе не было прежнего задора, как будто она и впрямь имеет в виду то, о чем говорит. Казалось, она вот-вот спрыгнет со сцены, но в следующий миг девушка снова схватилась за занавес.

– Подождите, – сказал Джон. – Слышите музыку?

Все тут же замолчали, прислушиваясь, и в установившейся тишине Чарли услышала звук их дыхания. Джон дышал размеренно и спокойно, Джессика – быстро и нервно. Стоило ей подумать об этом, как собственные вдохи-выдохи показались ей странными, словно она вдруг забыла, как правильно дышать.

– Ничего не слышу, – проговорила она.

– Я тоже, – эхом откликнулась Джессика. – А что такое?

– Музыка. Она раздается из… – Джон указал туда, откуда они пришли.

– Из-за сцены? – Чарли склонила голову на-бок. – Я не слышу.

– Как будто играет музыкальная шкатулка, – продолжал юноша. Чарли и Джессика снова прислушались, но выражение недоумения не исчезло с их лиц. – А теперь, кажется, умолкла. – Джон снова повернулся к сцене.

– Может, это был фургончик с мороженым, – прошептала Джессика.

– Ха, от мороженого я бы сейчас не отказался, – беззаботно проговорил Джон.

Джессика опять повернулась к занавесу, но тут Джон принялся напевать себе под нос какой-то мотивчик. – Это мне что-то такое напоминает, – пробормотал он.

– Ну ладно, я открываю! – объявила Джессика, но не двинулась с места.

Чарли обнаружила, что не может отвести взгляд от руки Джессики, сжимающей занавес; ее накрашенные розовым лаком ногти казались бледными на фоне темной, поблескивающей ткани. Так замирает зрительский зал в театре, когда выключается свет, а занавес еще не поднят. Все застыли в ожидании, но сейчас они не смотрели представление и не веселились. Лицо Джессики больше не озарялось весельем, ее скулы словно заострились в полумраке, а глаза смотрели мрачно, как будто то, что она собиралась сделать, будет иметь ужасные последствия. Пока Джессика медлила, Чарли вдруг поняла, что ей больно: она так сильно сжала пальцы, что ногти глубоко впились в ладони, однако девушка не могла заставить себя разжать кулак.

С той стороны, откуда они пришли, вдруг раздался грохот, какой-то жуткий лязг и бряцанье, заполнившие, казалось, всю пиццерию. Джон и Чарли замерли, потом переглянулись, у обоих в глазах мелькнула паника; Джессика спрыгнула со сцены, врезалась в Чарли, выбив у нее из рук фонарь.

– Где выход?! – воскликнула она, и Джон поспешил ей на помощь. Вдвоем они принялись лихорадочно ощупывать стены, а Чарли бросилась за отлетевшим в сторону фонариком. Едва они втроем вскочили на ноги, вбежал Карлтон.

– Я уронил несколько кастрюль в кухне! – воскликнул он извиняющимся тоном.

– Я думала, ты был с нами, – сказала Чарли.

– Хотел посмотреть, не осталось ли в кухне еды! – пробормотал Карлтон, не уточняя, чем увенчались его поиски.

– Ты шутишь? – хохотнул Джон.

– Тот охранник наверняка услышал шум, – с тревогой проговорила Джессика. – Нужно уходить отсюда.

Ребята разом посмотрели на дверь, а в следующий миг Джессика сорвалась с места. Остальные побежали за ней, все набирая скорость, словно по пятам за ними кто-то гнался.

– Бежим, бежим! – подгонял друзей Джон, и все принялись хихикать, делая вид, что напуганы, но понимая, что и впрямь нужно поторопиться.

Один за другим они протиснулись в дверь, после чего Карлтон и Джон вместе налегли на нее и закрыли, все с тем же жутким скрипом. Наконец все вместе они ухватились за стеллаж, передвинули его на место, а также поставили на прежние места банки с краской, чтобы все выглядело как раньше.

– Хорошо смотрится? – спросила Джессика, и Джон, схватив ее за руку, потащил прочь.

Стараясь двигаться тихо, ребята быстро двинулись в обратный путь по пустым коридорам, подсвечивая себе фонариком-ручкой Карлтона, добрались до просторного атриума и вернулись на парковку. На этот раз они не видели свет от фонаря охранника.

– Я слегка разочарован, – недовольно заявил Карлтон, в очередной раз оглядываясь посмотреть, не гонятся ли за ними.

– Шутишь? – поразилась Чарли, подбегая к машине и на ходу вытаскивая из кармана ключи. Девушку не покидало странное чувство, будто нечто запертое внутри ее только что потревожили, и теперь она не знала, к добру это или к худу.

– Было весело! – воскликнул Джон.

Джессика рассмеялась и завопила:

– Было жутко!

– И то, и другое, – добавил Карлтон, широко улыбаясь. Чарли тоже засмеялась, и Джон последовал ее примеру.

– Что? – нахмурилась Джессика.

Чарли покачала головой, все еще тихо посмеиваясь.

– Просто… Мы остались такими же, как прежде. Я хочу сказать, мы очень сильно изменились, выросли, и все такое прочее, но мы остались прежними. Вы с Карлтоном рассуждаете в точности как в те времена, когда вам было по шесть лет.

– Ну конечно, – фыркнула Джессика, округляя глаза, однако Джон кивнул.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – проговорил он. – И Джессика это понимает, просто не хочет признать. – Он посмотрел на торговый центр. – Вы все уверены, что сторож нас не видел?

– Теперь мы можем от него сбежать, – резонно заявил Карлтон, похлопывая по капоту машины.

– Пожалуй, – согласился Джон, но в его голосе не слышалось особой уверенности.

– Ты, знаешь ли, тоже ни капельки не изменился, – с довольным видом припечатала Джессика. – Перестань искать проблемы там, где их нет.

– И все же, – гнул свое Джон, снова посматривая на торговый центр. – Лучше нам поскорее убраться отсюда. Не стоит испытывать судьбу.

– Ну что, увидимся завтра? – сказала Джессика, когда они расставались.

Карлтон, не оборачиваясь, махнул рукой на прощание.

У Чарли на миг замерло сердце, когда Джессика уселась на пассажирское сиденье и тщательно пристегнулась. Оставаться с Джессикой один на один не хотелось. Не то чтобы Чарли не любила подружку, просто наедине с ней чувствовала себя не в своей тарелке. Джессика по-прежнему оставалась для нее незнакомкой. И все же сейчас Чарли переполняло веселье после безумного ночного приключения, адреналин еще бурлил в крови, и это придало девушке уверенности. Она улыбнулась Джессике. Сегодняшнее происшествие показало, что у них очень много общего.

– Ты знаешь, в какой стороне мотель? – спросила она. Джессика кивнула и, нагнувшись, вытащила из-под сиденья свою сумку – маленькую, черную, на длинном ремешке. Пока они ехали к стройплощадке, Чарли успела заметить, как Джессика извлекает из сумки помаду, зеркальце, пачку жевательной резинки, карманный набор принадлежностей для шитья и маленькую расческу. Теперь же девушка достала блокнотик и ручку. Чарли улыбнулась.

– Извини, но сколько же у тебя там вещей? – спросила она.

Джессика в ответ широко улыбнулась.

– Секреты сумочки обнародованию не подлежат, – шутливо ответила она, и девушки рассмеялись. Поглядывая в блокнот, Джессика принялась давать указания, куда ехать, и Чарли послушно поворачивала то направо, но налево, не стараясь запомнить дорогу.

Джессика уже зарегистрировалась, поэтому девушки направились прямо в номер, комнатушку с бежевыми стенами, в которой стояли две покрытые коричневыми покрывалами кровати. Чарли поставила сумки на ближайшую к двери кровать, а Джессика подошла к окну.

– Как видишь, я потратилась на комнату с видом, – провозгласила она и театральным жестом раздернула занавески. За окном виднелись два мусорных контейнера и засохшая живая изгородь. – Свою свадьбу непременно устрою здесь.

– Точно, – фыркнула Чарли. За чопорными манерами и модельной внешностью Джессики скрывался недюжинный ум. Чарли вспомнила, что ребенком слегка побаивалась Джессику всякий раз, когда они начинали играть вместе, однако уже через несколько минут понимала, что Джессика ей очень нравится. Интересно, трудно ли Джессике заводить друзей? Впрочем, такой вопрос с бухты-барахты не задашь.

Джессика плюхнулась на кровать, потянулась и повернулась к Чарли.

– Итак, расскажи о себе, – предложила она доверительным тоном, передразнивая не то ведущего ток-шоу, не то чью-то не в меру любопытную мамашу.

Чарли неловко пожала плечами, моментально почувствовав себя не в своей тарелке.

– Что ты имеешь в виду?

Джессика рассмеялась.

– Не знаю! Дурацкое начало беседы, да? Я хочу сказать, разве можно нормально ответить на подобный вопрос? М-м-м, как насчет школы? Есть симпатичные парни?

Чарли тоже вытянулась на кровати, скопировав позу Джессики.

– «Симпатичные парни»? Нам что, по двенадцать лет?

– И все же? – не отставала Джессика.

– Не знаю, – ответила Чарли. – Не так чтобы много.

Народу в ее классе было немного. Большинство одноклассников девушка знала еще с тех пор, как переехала вместе с тетей Джен, и встречаться с кем-то из них «в том самом смысле» ей совершенно не хотелось. Она так и сказала Джессике.

– В основном девушки встречаются с парнями постарше, если хотят с кем-то встречаться, – подытожила она.

– И как же обстоят дела с парнями постарше? – поддразнила ее Джессика.

– Никак. Наверное, я всегда ждала, пока вырастут ребята из нашей компании.

– Точно! – Джессика расхохоталась, торопливо придумывая, чем бы поделиться с подружкой. – В прошлом году был один парень по имени Донни, – сказала она. – Смотрел на меня как на сумасшедшую, честное слово. Он был так мил со всеми. Постоянно одевался во все черное, и у него были такие густые черные волосы, что я не могла ни о чем другом думать, только о том, как сяду рядом с ним и уткнусь носом в его макушку. Я так переживала, что даже умудрилась получить двойку по тригонометрии. Он был ужасно артистичный, поэт, а еще повсюду носил с собой такую тетрадь в черной кожаной обложке и постоянно что-то в ней строчил, но никому не показывал. – Она мечтательно вздохнула. – Я все думала, как бы уговорить его почитать мне эти стихи, чтобы я могла лучше понять его душу, понимаешь?

– И как, он показал тебе свои стихи? – спросила Чарли.

– О да, – с энтузиазмом кивнула Джессика. – В конце концов я попросила его показать, ну знаешь, он был такой застенчивый и ни за что бы не заговорил первым, и мы ходили в кино, а потом поднялись на крышу его многоквартирного дома, и я рассказала ему, как мечтаю изучать древние цивилизации и отправиться на археологические раскопки и все такое. И он показал мне свои стихи.

– И ты поняла его душу? – спросила Чарли, вне себя от радости – ведь она участвует в самом настоящем девчачьем разговоре! Прежде ей и в голову не приходило, что она будет болтать о таком. Чарли с энтузиазмом кивнула. «Ой, не переборщить бы с восторгами». Она постаралась успокоиться, а Джессика подскочила на кровати и прошептала:

– Стихи оказались ужасными. Кто бы мог подумать, что можно сочинять такой напыщенный и скучный бред. Я хочу сказать, пока я читала эту писанину, мне было за него стыдно. – Она закрыла лицо ладонями.

Чарли засмеялась.

– И что же ты сделала?

– А что я могла сделать? Сказала, что он бездарность, и ушла домой.

– Погоди, что, прямо так? Сразу после того, как прочитала стихи?

– Да, я все еще держала в руке ту его тетрадку.

– О Джессика, это ужасно! Ты, наверное, разбила ему сердце!

– Знаю! Я чувствовала себя просто ужасно, но слова будто сами собой вырвались. Я просто не смогла остановиться.

– Он, наверное, перестал с тобой разговаривать после того случая?

– О нет, он вел себя очень вежливо. Зато сейчас он занимается статистикой и экономикой и носит вязаные жилетки с узором из цветных ромбов.

– Ты его уничтожила! – Чарли швырнула в Джессику подушкой, но та ловко ее поймала.

– Я знаю! Возможно, он станет биржевым маклером, а не нищим поэтом, и все это целиком и полностью моя вина. – Она улыбнулась от уха до уха. – Брось, в один прекрасный день он меня поблагодарит.

Чарли покачала головой и спросила:

– Ты и вправду мечтаешь стать археологом?

– Ага.

– Ух ты, – хмыкнула Чарли. – Прости, я думала… – Она опять покачала головой. – Извини, это очень крутая мечта.

– А ты думала, я хочу податься в модную индустрию? – спросила Джессика.

– Ну, в общем, да.

– Все в порядке. Когда-то так и было. В смысле, мне нравится мода, но лишь в определенной степени. Очень увлекательно думать о том, как жили люди тысячу лет назад, или две тысячи, или десять. Они ведь были такими же как мы, и все же другими. Мне нравится представлять, как люди жили в другие эпохи, и кем была бы я, если бы родилась в то время. Ну да ладно. А что насчет тебя?

Чарли перекатилась на спину и стала смотреть в потолок, обитый кое-где отстающим, покрытым пятнами пенопластом; прямо у нее над головой он был положен криво. «Надеюсь, под этим покрытием нет клопов», – подумала девушка.

– Не знаю, – медленно проговорила она. – Думаю, это очень круто: то, что ты знаешь, кем хочешь быть. А вот у меня пока нет определенного плана на будущее.

– Ну, все равно тебе не обязательно составлять его прямо сейчас, – заметила Джессика.

– Наверное, – согласилась Чарли. – Только, понимаешь… Вот ты уже знаешь, кем хочешь быть; Джон понял, что хочет стать писателем, едва взяв в руки карандаш, и он уже издается; Карлтон… Не знаю, чем он планирует заниматься, но невооруженным взглядом видно, что он себе на уме, даже когда дурачится. А вот я вообще не определилась, в какую сторону двигаться.

– Это неважно, поверь, – сказала Джессика. – Думаю, большинство людей в нашем возрасте понятия не имеют, кем быть. К тому же я ведь вполне могу передумать, завалить экзамены в колледж – да мало ли что может случиться. Никогда не знаешь, что будет с тобой завтра. Эй, я собираюсь переодеться. Спать хочется.

Она отправилась в ванную, а Чарли осталась на месте и продолжила разглядывать обшарпанный потолок. Кажется, у нее уже складывается нехороший пунктик: она упорно отказывается думать о прошлом и будущем. «Живи настоящим», – говорила ей тетя Джен, и Чарли никогда не забывала об этих словах: «Не зацикливайся на прошлом, не волнуйся о том, что может никогда не случиться». В восьмом классе Чарли отправилась на урок труда, потому что в глубине ее души жила смутная надежда: что, если проявится ее унаследованный от отца талант? Однако чуда не произошло. Ей удалось сколотить кособокий скворечник, который они потом повесили на заднем дворе. Больше Чарли не ходила на уроки труда, а скворечник привлек всего одну белку, да и то шустрая зверушка моментально свалила его на землю.

Джессика вышла из ванной, облаченная в полосатую розовую пижаму, и Чарли тоже пошла готовиться ко сну: переоделась и торопливо почистила зубы. Когда она вернулась в комнату, Джессика уже лежала под одеялом, а лампа на ее прикроватном столике была выключена. Чарли выключила и свою тоже, но в окно по-прежнему лился свет с расположенной за мусорными контейнерами парковки.

Чарли легла и, заложив руки за голову, снова уставилась в потолок.

– Ты знаешь, что будет завтра? – спросила она.

– Очень приблизительно, – ответила Джессика. – Знаю только, что в школе состоится какая-то церемония.

– Ага, это мне тоже известно. Нам нужно будет что-то делать? Ну, вдруг придется произносить речи?

– Не думаю, – проговорила Джессика. – А что, ты хочешь что-то сказать?

– Нет, мне просто интересно.

– Ты когда-нибудь о нем думаешь? – спросила Джессика.

– Иногда, хотя стараюсь не думать, – ответила Чарли, решив сказать полуправду.

Она запечатала все связанное с Майклом глубоко в сознании, заперла его за прочной стеной, которую никогда не трогала. Чарли не пыталась избежать этой темы, вообще-то, сейчас она пыталась подумать о Майкле.

– А ты? – спросила она Джессику.

– Не особо, – ответила та. – Странно, правда? Что-то случается, это худшее из всего, что когда-либо с тобой происходило, эта мысль жжет тебя изнутри и, кажется, будет жечь вечно. А потом проходят годы, и это событие становится просто одним из череды воспоминаний о прошлом. Ты по-прежнему осознаешь, что случившееся важно, ужасно, но это уже в прошлом, как и куча других событий. Понимаешь?

– Наверное, – сказала Чарли, хотя на самом деле все прекрасно понимала. – Я просто пытаюсь не думать о таких вещах.

– Я тоже. Знаешь, а я ведь буквально на прошлой неделе ходила на похороны.

– Мне жаль, – пробормотала Чарли, садясь. – Ты в порядке?

– Да, в полном. Я едва знала покойного; умер один мой пожилой родственник, который жил через три штата от нас. Думаю, мы встречались один раз, но я почти не помню ту встречу. Мы поехали главным образом ради моей мамы. Состоялась старомодная погребальная церемония, все как в кино, и гроб открыт. Мы все шли за гробом, а когда пришла моя очередь, я посмотрела на умершего, и у него был такой вид, словно он просто спит, представляешь? Мирно так дремлет; не зря люди обычно говорят «покойся в мире». Если бы я не знала, наверняка подумала бы, что он живой; каждая черточка его лица выглядела так, словно он того и гляди глаза откроет. Кожа розовая, волосы как у любого живого человека. Только он был мертвый, и я это знала. Хотя, даже если бы не знала, сразу догадалась бы, ведь он лежал в гробу.