Текст книги "Путешествие вокруг света на корабле «Бигль»"

Глава III. Мальдонадо

Монтевидео. – Мальдонадо. – Путешествие к Рио-Поланко. – Лассо и боласы. – Куропатки. – Отсутствие деревьев. – Олень. – Capybara, или водосвинка. – Тукутуко. – Molothrus, его кукушечьи нравы. – Тиран-мухоловка. – Пересмешник. – Стервятники. – Трубки, образованные молнией. – Дом, в который ударила молния.

5 июля 1832 г. Утром мы подняли якорь и вышли из великолепной гавани Рио-де-Жанейро. На пути к Ла-Плате мы не видели ничего интересного, только однажды нам встретилось большое стадо дельфинов, состоявшее из многих сотен голов. Местами они сплошь бороздили море; диковинное это было зрелище: дельфины сотнями, один за другим, выскакивали целиком на поверхность, разрезая воду. Когда корабль шел со скоростью 9 узлов, эти животные совершенно свободно прыгали взад и вперед перед носом корабля и, обогнав нас, стремительно уносились вперед. Как только мы вошли в эстуарий Ла-Платы, наступила очень неустойчивая погода. Однажды темной ночью нас окружили многочисленные тюлени и пингвины; они производили такие странные звуки, что вахтенный офицер рапортовал, будто слышит мычание скота на берегу.

В другую ночь мы оказались свидетелями великолепной картины естественного фейерверка: на верхушке мачты и концах рей сверкали огни Св. Эльма, а форма флюгера обозначалась так, словно он был натерт фосфором. Море так сильно светилось, что пингвины, плавая, оставляли за собой огненные следы, а мрак небес на короткие мгновения разрывался яркими вспышками молний.

В устье реки я с интересом наблюдал, как медленно смешивались воды моря и реки. Вода реки, мутная и окрашенная, из-за меньшего удельного веса всплывала поверх соленой воды. Это своеобразно проявлялось в кильватере корабля: видно было, как полоса синей воды смешивалась там в маленьких водоворотах с мутной водой, ее окружающей.

26 июля. Мы бросили якорь в Монтевидео. В течение двух следующих лет «Бигль» занимался гидрографической съемкой у восточных и самых южных берегов Америки к югу от Ла-Платы. Во избежание излишних повторений я извлеку из моего дневника те разделы, в которых речь идет об одних и тех же районах, не всегда считаясь с тем, в каком порядке мы эти районы посещали.

* * *

Мальдонадо расположен на северном берегу Ла-Платы, не очень далеко от входа в эстуарий. Это на редкость тихий, заброшенный городок; улицы, как и повсюду в городах этих стран, идут под прямым углом друг к другу, оставляя в середине города большую пласу, т. е. площадь, размеры которой только подчеркивают малочисленность населения. Торговля развита очень слабо; вывоз ограничивается небольшим количество кож и живого рогатого скота. Жители – по большей части землевладельцы; имеется здесь и несколько лавочников, и таких неизбежных ремесленников, как кузнецы и плотники, услугами которых пользуется почти все население на пятьдесят миль в окружности.

Город отделен от реки полосой песчаных бугров шириной с милю; со всех сторон он окружен открытой, слегка холмистой местностью, поросшей однообразным покровом прекрасной зеленой травы – подножного корма для неисчислимых стад коров, овец и лошадей. Обработанной земли очень мало, даже у самого города. Живые изгороди из кактусов и агав отмечают немногочисленные места, засеянные пшеницей или кукурузой. Характер местности одинаков по всему северному берегу Ла-Платы. Единственное отличие состоит в том, что гранитные холмы здесь несколько более обрывисты.

Пейзаж чрезвычайно скучный, и лишь изредка какой-нибудь дом, огороженный участок земли или даже единственное дерево едва оживляют картину. И тем не менее после того, как вы в течение некоторого времени находились в плену на корабле, возможность свободно пройтись по бескрайним равнинам, поросшим травой, полна очарования. Да и помимо того, если ограничить свой взор только небольшим пространством, найдется немало красивых объектов.

Некоторые из птичек отличаются великолепным оперением, а ярко-зеленая трава, коротко ощипанная скотом, украшена крохотными цветками, среди которых растение, с виду похожее на маргаритку, я встретил как старого друга. А что сказал бы любитель цветов при виде обширных пространств, до того густо заросших Verbena melindres, что даже издали они кажутся ярко-алыми?

В Мальдонадо я пробыл десять недель и за это время собрал почти полную коллекцию зверей, птиц и пресмыкающихся. Однако, прежде чем сообщить свои наблюдения над ними, я расскажу о небольшой экскурсии к реке Поланко, протекающей миль за семьдесят к северу отсюда. В доказательство того, как дешево всё в этой стране, могу заметить, что я платил только два доллара, или восемь шиллингов, в день двум проводникам с целой дюжиной верховых лошадей. Мои спутники были хорошо вооружены пистолетами и саблями, что мне казалось излишней предосторожностью; но накануне – и это была первая новость, которую мы услышали здесь, – какой-то путник из Монтевидео был найден на дороге мертвым с перерезанным горлом. Это произошло поблизости от креста, поставленного в память о другом некогда совершенном здесь убийстве.

Первую ночь мы провели в уединенном сельском домике, и здесь я обнаружил, что две-три мои вещи, особенно карманный компас, возбуждают безграничное удивление. В каждом доме меня просили показать компас и, пользуясь им и картой, указывать направление к различным местам. То обстоятельство, что я, совершенно чужой в этой стране, могу узнать дорогу (в этой открытой местности направление и дорога означают одно и то же) к местам, где никогда не бывал, вызывало самое оживленное восхищение.

В одном доме молодая женщина, которая не могла встать с постели из-за болезни, просила меня зайти к ней и показать компас. Как ни велико было их удивление, но я был удивлен еще больше, обнаружив такое невежество у людей, владеющих тысячами голов скота и обширнейшими эстансиями [имениями]. Объяснить это можно разве лишь тем обстоятельством, что эта глухая часть страны редко посещается иностранцами. Меня спрашивали, что движется – земля или солнце, жарче или холоднее к северу, где находится Испания и многое другое в этом роде. У большинства жителей было весьма смутное представление, будто Англия, Лондон и Северная Америка – различные названия одного и того же места; те же, кто был лучше осведомлен, знали, что Лондон и Северная Америка хотя и разные страны, но расположены рядом и что Англия – большой город в Лондоне!

У меня были прометеевы спички, которые я зажигал, надкусывая[62]62
  Прометеевы спички появились впервые около 1830 г. Спичка представляла собой свернутую из бумаги трубочку, на конце которой была нанесена смесь хлористого калия с сахаром, а рядом помещался крохотный стеклянный пузырек с серной кислотой. Когда пузырек разбивали, кислота, попадая на смесь, вызывала вспышку. Дарвин, очевидно, надкусывал пузырек зубами.


[Закрыть]; то обстоятельство, что человек может добывать огонь при помощи своих зубов, казалось таким чудом, что люди целыми семьями сбегались посмотреть, как это делается; раз мне предлагали целый доллар за одну спичку. Умывая лицо по утрам, я вызвал этим множество толков в селении Лас-Минас; один именитый купец с пристрастием допрашивал меня по поводу такой странной привычки, а равно и о том, почему, находясь на борту корабля, мы отращиваем бороды, ибо он слышал об этом от моего проводника. Он смотрел на меня с большим подозрением; быть может, он слыхал об омовениях, предписываемых магометанской религией, и, зная, что я еретик, вероятно, пришел к заключению, что все еретики – турки.

В этой стране существует повсеместный обычай просить ночлега в первом подходящем для этого доме. Удивление, которое возбуждал мой компас и прочие мои искусные «фокусы», сослужило мне известную пользу, ибо все это, вместе с длиннейшими рассказами моего проводника о том, как я раскалываю камни, отличаю ядовитых змей от безвредных, собираю насекомых и т. д., и было моей платой за гостеприимство. Я пишу обо всем этом так, как будто находился среди обитателей Центральной Африки: Банда-Орьенталь[63]63
  Государство Банда-Орьенталь-дель-Уругвай (что означает по-испански «восточный берег [реки] Уругвай») сначала сокращенно называлось Банда-Орьенталь, а затем просто Уругвай, как его называют и поныне. Независимость Банда-Орьенталь провозглашена в 1825 г.


[Закрыть] не будет польщена подобным сравнением, но именно таковы были мои впечатления в то время.

На следующий день мы направились в селение Лас-Минас. Местность стала несколько более холмистой, но в остальном оставалась все той же; впрочем, житель пампасов, несомненно, счел бы ее настоящими Альпами. Эта страна так слабозаселена, что за целый день мы не встретили ни единого человека. Лас-Минас очень мал даже по сравнению с Мальдонадо. Он расположен на небольшой равнине и окружен низкими скалистыми горами. Построен он, как это принято здесь, симметрично и, с выбеленной церковью в центре городка, выглядел весьма привлекательно.

Крайние дома одиноко возвышались на равнине; возле них не было ни садов, ни дворов. В тех местах это обычное явление, и потому все дома выглядят как-то неуютно. На ночь мы остановились в пульперии, т. е. в питейном заведении. Вечером сюда пришла толпа гаучосов[64]64
  Гаучосы – своеобразная южноамериканская этническая группа, образовавшаяся в результате смешения испанцев с индейцами.


[Закрыть] пить водку и курить сигары. Наружность их весьма замечательна; в большинстве они статны и красивы, но лица у них надменные и разбойничьи. Нередко они отпускают себе усы, а их черные длинные вьющиеся волосы падают на спину.

В своей яркой, красочной одежде, со звенящими на каблуках огромными шпорами, с ножами, заткнутыми за пояс наподобие кинжалов (и часто в качестве таковых употребляемыми), они выглядят совсем не так, как можно было бы ожидать, судя по названию «гаучо», т. е. попросту крестьянин. Вежливость их не имеет границ; они никогда не выпьют водки, если вы наперед не попробуете ее; но даже когда они отвешивают свой чрезвычайно изящный поклон, вид их таков, будто они не прочь при первом удобном случае перерезать вам горло.

На третий день мы не раз меняли направление пути, так как я занялся осмотром нескольких пластов мрамора. На красивых, поросших травой равнинах мы видели много страусов (Struthio rhea)[65]65
  В Южной Америке распространены два вида некрупных американских страусов-нанду, выделяемых в особый отряд (Rhieformes). Северный нанду (Rhea americana) распространен в степях Бразилии и Аргентины, а длинноклювый, или нанду Дарвина (Rhea pennata), – в Патагонии и горных степях.


[Закрыть]. Некоторые стаи насчитывали двадцать-тридцать птиц. Когда они стояли на каком-нибудь небольшом возвышении, то выглядели очень величаво на фоне ясного неба. Я никогда не встречал таких доверчивых страусов где-либо в других частях этой страны: к ним можно было легко приблизиться, быстро подъезжая верхом, но тут они, распустив крылья, пускались, как на парусах, прямо по ветру и вскоре оставляли лошадь далеко позади.

Вечером мы подъехали к дому дон Хуана Фуэнтес, богатого землевладельца, с которым, однако, никто из моих спутников не был лично знаком. Приближаясь к дому незнакомого человека, здесь принято выполнить несколько мелких требований этикета: медленно подъехав к двери, вы восклицаете в знак привета «Ave Maria»[66]66
  Начальные слова католической молитвы Богородице «Славься, Мария».


[Закрыть], и, пока кто-нибудь не выйдет и не пригласит вас спешиться, не полагается даже слезать с лошади; хозяин по установленной форме отвечает: «Sin pecado concebida», т. е. «зачавшая без греха».

Войдя в дом, вы несколько минут поддерживаете какой-нибудь разговор общего характера, прежде чем попросить разрешения провести здесь ночь. Это встречают согласием, как нечто само собой разумеющееся. Затем приезжий ест вместе с семьей, и ему отводят комнату, где он устраивает себе постель из попоны своего рекадо (пампасского седла). Любопытно, что сходные условия вырабатывают и сходные обычаи.

На Мысе Доброй Надежды повсюду наблюдаются такое же гостеприимство и почти такие же детали этикета. Однако разница между характером испанца и голландца-бура сказывается в том, что первый никогда не задаст гостю вопроса, выходящего за рамки самых строгих правил вежливости, тогда как голландец допросит его, где он был, куда едет, чем занимается и даже сколько у него братьев, сестер или детей.

Вскоре после нашего приезда к дон Хуану к дому его пригнали одно из больших стад коров, и трех животных отобрали на убой для нужд хозяйства. Эти полудикие животные очень проворны, и, будучи отлично знакомы с роковым лассо, изрядно утомили лошадей, которым пришлось долго гоняться за ними. После того как я своими глазами увидел все это натуральное богатство дон Хуана – огромное количество скота, лошадей и прислуги, мне особенно странным показалось его жалкое жилище. Пол был мазаный, из затвердевшей глины, а в окнах не было стекол; гостиная могла похвастать лишь несколькими стульями и табуретками самой грубой работы да парой столов.

Ужин, несмотря на присутствие нескольких гостей, состоял из жареной и вареной говядины, наложенной двумя огромными грудами, да нескольких тыкв; кроме тыквы никаких других овощей не было; не оказалось даже кусочка хлеба. Для питья всем присутствующим служил один большой глиняный кувшин с водой. А ведь этот человек был владельцем нескольких квадратных миль земли, почти каждый акр которой мог бы приносить хлеб, а при затрате небольшого труда – и все обыкновенные овощи. Весь вечер мы занимались тем, что курили да немного пели, импровизируя под аккомпанемент гитары. Синьориты сидели все кучкой в одном углу комнаты и не ужинали с мужчинами.

Так много книг написано об этих странах, что почти излишне описывать лассо или боласы. Лассо состоит из очень крепкой, но тонкой веревки, плотно сплетенной из сыромятных ремней. Один конец его прикрепляется к широкой подпруге, которая связывает между собой сложные принадлежности рекадо – седла, употребляемого в пампасах; на другом конце имеется маленькое кольцо, железное или медное, при помощи которого образуется петля. Собираясь пустить лассо в ход, гаучо оставляет небольшой сверток веревки в левой руке, а в правой держит скользящую петлю, которую делают очень большой, обычно около 8 футов диаметром. Он быстро раскручивает петлю над головой, ловким движением кисти руки оставляя ее раскрытой, а затем метко бросает, так что она падает на заранее выбранное место. Когда лассо не нужно, оно свертывается небольшим кругом и привязывается к рекадо сзади.

Боласы, или шары, бывают двух родов. Самые простые, применяемые главным образом для ловли страусов, состоят из двух круглых камней, обтянутых кожей и связанных тонким плетеным ремешком около 8 футов длиной. Другой род боласов отличается только тем, что состоит из трех шаров, связанных при помощи ремней в одном общем центре.

Гаучо держит меньший из трех шаров в руке, а другие два быстро вертит над головой; потом, прицеплясь, бросает их, и они вращаются в воздухе, точно цепное ядро[67]67
  Цепное ядро употреблялось в старину в морской артиллерии для того, чтобы обрывать оснастку на корабле противника. Представляло собой два чугунных шара или полушария, соединенных короткой цепью.


[Закрыть]. Как только шары наткнутся на какой-либо предмет, ремни обвиваются вокруг него, переплетаясь друг с другом, и накрепко его опутывают. Размеры и вес шаров разнятся в зависимости от их назначения; шары из камня, будучи не больше яблока, летят с такой силой, что могут иногда переломить ногу даже лошади. Я видел шары из дерева величиной с репу, предназначенные для того, чтобы ловить лошадей, не причиняя им вреда. Иногда шары делаются чугунные: такие боласы удается забрасывать всего дальше.

Главная трудность в пользовании лассо и боласами состоит в искусстве ездить верхом настолько хорошо, чтобы уметь уверенно нацелиться, раскручивая их над головой на всем скаку и при неожиданных поворотах в обратную сторону; стоя же на земле, всякий быстро постигает это искусство. Однажды, когда я развлечения ради скакал верхом и раскручивал шары над головой, вертевшийся шар случайно ударился о куст; таким образом, вращательное движение его было нарушено, он тотчас же упал на землю и словно по волшебству охватил заднюю ногу моей лошади; тогда другой шар вырвало из моих рук, и лошадь оказалась совсем связанной.

К счастью, то была старая, бывалая лошадь, которая поняла, в чем дело, иначе она, пожалуй, стала бы брыкаться, пока не свалилась бы. Гаучосы хохотали во все горло; они кричали, что видывали, как ловили всяких зверей, но никогда до сих пор им не случалось видеть, чтобы человек изловил самого себя.

За следующие два дня я добрался до самого крайнего пункта, который хотел осмотреть. Местность была настолько однообразна, что под конец прекрасная зеленая мурава казалась мне еще более утомительной, чем пыльная проезжая дорога. Повсюду нам попадалось множество куропаток (Nothura major). Птицы эти не ходят стаями и не прячутся, как английские куропатки. По-видимому, они весьма доверчивы: человек верхом на лошади, постепенно приближаясь к ним кругами или, вернее, по спирали, может перебить их сколько угодно ударами по голове. Чаще всего их ловят посредством петли, или маленького лассо, сделанного из ствола страусового пера, прикрепленного к концу длинной палки.

Мальчику на старой смирной кляче удается наловить таким образом за день штук тридцать-сорок. В арктических областях Северной Америки[68]68
  Hearne, «Journey», p. 383.


[Закрыть] индейцы ловят зайца-беляка[69]69
  Американский, или малый, беляк (Lepus americanus).


[Закрыть], сидящего у своей норы, обходя его по спирали; самым лучшим временем для этого считается середина дня, когда солнце стоит высоко и тень охотника не очень длинная.

Обратно в Мальдонадо мы ехали несколько иным путем. Около Пан-де-Асукар, пункта, хорошо знакомого всем, кто плавал до Ла-Плате, я провел целый день в доме одного на редкость гостеприимного старого испанца. Рано утром мы поднялись на Сьерра-де-лас-Анимас. Восходящее солнце придавало картине весьма живописный вид. К западу взору открывалась необъятная плоская равнина вплоть до самой Зеленой горы у Монтевидео, а к востоку – холмистая область Мальдонадо.

На вершине горы находилось несколько маленьких кучек камней, которые пролежали здесь, очевидно, много лет. Мой спутник уверял меня, что эти кучи были сложены в старину индейцами. Они походили на те кучи, которые так часто встречаются на горах в Уэльсе, только были гораздо меньше. Желание отметить какое-либо событие памятником, воздвигнутым на самом высоком пункте окружающей местности, – по-видимому, всеобщая страсть рода человеческого. В настоящее время в этой области нет ни одного индейца – ни дикого, ни цивилизованного, и я не знаю, сохранились ли от ее прежних обитателей еще какие-нибудь памятники, кроме этих незначительных куч камней на вершине Сьерра-де-лас-Анимас[70]70
  Любопытно, что в Азии также сооружались святилища в виде куч камней, называемые, например, в Монголии обо.


[Закрыть].

Замечательно почти полное отсутствие деревьев по всей Банда-Орьенталь. Зарослями частично покрыты некоторые скалистые холмы, да по берегам больших рек, особенно к северу от Лас-Минас, довольно часто встречаются ивы. Мне говорили, что у Арройо-Тапес есть пальмовый лес; одну большую пальму я видел близ Пан-де-Асукар, под 35° широты. Эти деревья да те, которые посажены испанцами, – единственное исключение среди общего безлесья. Из числа разведенных пород следует указать тополь, оливковое, персиковое и другие плодовые деревья; персики так хорошо принялись, что служат главным источником топлива для города Буэнос-Айреса.

Условия таких исключительно плоских равнин, как пампасы, редко благоприятствуют произрастанию деревьев. Возможно, что это объясняется силой ветров или же особенностями высыхания почвы.

Однако природные условия окрестностей Мальдонадо таковы, что ни одна из этих причин здесь не проявляется: скалистые горы защищают от ветра отдельные места с почвами различного состава; по дну почти каждой долины течет ручеек, а глинистый характер почвы способствует, по-видимому, удержанию влаги. Утверждали, и это весьма вероятно, что наличие лесов обыкновенно определяется[71]71
  Maclaren, статья «America» в «Encyclopædia Britannica».


[Закрыть] среднегодовой влажностью; между тем в этой области в течение зимы выпадают обильные дожди, а лето хотя и сухое, но все же не в чрезмерной степени[72]72
  Азара говорит: «Я думаю, что годовое количество дождей во всех этих странах много больше, чем в Испании». – Azara, vol. I, p. 36.


[Закрыть]. Почти всю Австралию, как мы видим, покрывают высокие деревья, между тем климат там гораздо более сухой. Следовательно, для объяснения этого явления нам нужно обратиться к каким-то другим, пока еще не известным причинам[73]73
  Дарвин одним из из первых задумался над причинами отсутствия деревьев в пампасах.


[Закрыть].

Если судить по одной только Южной Америке, невольно напрашивается мысль, что деревья могут хорошо произрастать только в очень влажном климате, ибо здесь граница лесной полосы замечательно совпадает с границей области влажных ветров. В южной части материка, где преобладают западные ветры, насыщенные влагой Тихого океана, каждый островок у изрезанного западного берега от 38° широты и до самой южной точки Огненной Земли густо покрыт непроходимыми лесами. На восток от Кордильер, на той же самой широте, синее небо и сухой климат свидетельствуют о том, что воздух, пройдя через горы, утратил свою влажность, и безводные равнины Патагонии отличаются самой скудной растительностью.

В тех частях материка, которые расположены дальше к северу, в области постоянных юго-восточных пассатов, местность к востоку от Кордильер украшают великолепные леса, тогда как западное побережье между 4° и 32° южной широты можно назвать пустыней; на том же западном побережье к северу от 4° южной широты, где пассаты уже не так регулярны и периодически выпадают сильные ливни, берега Тихого океана, абсолютно пустынные в Перу, одеваются около мыса Бланко той пышной растительностью, которой так прославились Гваякиль и Панама. Таким образом, при переходе из южной части материка в северную леса и пустыни меняют свое расположение относительно Кордильер, и это, очевидно, определяется направлением господствующих ветров.

В середине материка лежит широкая промежуточная зона, которая включает в себя среднее Чили и те провинции Ла-Платы, где ветры, приносящие дожди, не встречаются на своем пути с высокими горами и где местность не представляет собой пустыни, но и не покрыта лесами. Но если даже, ограничиваясь одной Южной Америкой, принять за правило, что деревья хорошо произрастают там, где ветры, приносящие с собой дожди, делают климат влажным, то и тогда мы имеем резко выраженное исключение из этого правила в виде Фолклендских островов.

На этих островах, лежащих на той же широте, что и Огненная Земля, удаленных от нее лишь на расстояние от 200 до 300 миль, обладающих весьма сходным климатом и почти идентичным геологическим строением, столь же благоприятно расположенными местами и такого же рода торфяными почвами, найдется лишь немного растений, заслуживающих того, чтобы их назвать хотя бы кустами; между тем на Огненной Земле невозможно найти ни одного акра земли, не покрытого самым густым лесом. В данном случае направления сильных ветров и морских течений благоприятствуют переносу семян с Огненной Земли, о чем свидетельствуют челноки и стволы деревьев, относимые оттуда и нередко выбрасываемые на берег Западного Фолкленда. Быть может, именно поэтому в обеих странах имеется много общих растений; что же касается деревьев Огненной Земли, то попытки развести их на Фолклендских островах потерпели неудачу.

За время нашего пребывания в Мальдонадо я собрал несколько млекопитающих, 80 разных птиц и много пресмыкающихся, в том числе 9 видов змей. Из крупных туземных млекопитающих теперь распространен только один Cervus campestris. Оленей этих, которые нередко ходят небольшими стадами, чрезвычайно много в областях, прилегающих к Ла-Плате, и в северной Патагонии. Если медленно подбираться к стаду ползком, припадая к самой земле, то олени из любопытства часто сами подходят к человеку, чтобы рассмотреть его. Таким образом, я, не сходя с места, убил трех животных из одного стада. Несмотря на такую доверчивость и любопытство, они, тем не менее, проявляют исключительную осторожность при приближении человека верхом на лошади. В этой стране никто не ходит пешком, и олень узнает в человеке врага, лишь когда тот сидит верхом и вооружен боласами.

Около Байя-Бланки, недавно основанного поселения в северной Патагонии, я с удивлением увидел, как мало тревожит оленя звук ружейного выстрела: однажды я десять раз стрелял в одно из этих животных с расстояния не более 80 ярдов, и оно гораздо больше пугалось при виде пули, бороздившей землю, чем при звуке выстрела. Истратив весь свой порох, я вынужден был встать (сознаюсь в этом, как это ни стыдно для охотника, который без труда может стрелять птиц на лету) и затем громко звал своих спутников до тех пор, пока олень не убежал.

Самая любопытная черта этого животного – нестерпимо сильный и отвратительный запах, исходящий от самца. Запах этот не поддается никакому описанию: пока я снимал с оленя шкуру, которая теперь выставлена в Зоологическом музее, меня несколько раз тошнило. Я завернул шкуру в шелковый платок и так понес ее домой; после того как платок был тщательно выстиран, я постоянно им пользовался, и его, конечно, не раз стирали; но в течение года и семи месяцев всякий раз, развертывая платок после стирки, я явственно различал запах. Вот удивительный пример устойчивости вещества, которое, однако, по своей природе должно быть чрезвычайно летучим и нестойким.

Часто, проходя на расстоянии полумили от стада с подветренной стороны, я замечал, что весь воздух заражен этими испарениями. По моему мнению, запах самца всего сильнее в то время, когда его рога вполне развились, т. е. освободились от покрывавшей их волосистой кожи. В это время мясо его, конечно, совершенно негодно в пищу; но гаучосы утверждают, что если его на некоторое время зарыть в сырую землю, то зловоние пропадает. Я читал где-то, что жители островов на севере Шотландии поступают таким же образом с вонючим мясом птиц, питающихся рыбой.

Отряд грызунов (Rodentia) здесь очень богат видами: одних мышей я собрал не менее восьми форм. Здесь распространен и самый крупный в мире грызун – Hydrochoerus capybara (водосвинка). Одно из этих животных, которое я застрелил около Монтевидео, весило 98 фунтов [45 кг];длина его, от конца морды до тупого, словно обрубленного, хвоста, равнялась 3 футам 2 дюймам, а туловище в обхвате имело 3 фута 8 дюймов. Эти большие грызуны иногда посещают острова в устье Ла-Платы, где вода совсем соленая, но гораздо больше их водится по берегам пресных озер и рек.

Близ Мальдонадо они обыкновенно живут группами – по три или по четыре животных совместно. Днем они либо лежат среди водяных растений, либо открыто пасутся на поросших травой равнинах. Издали по своей походке и цвету они напоминают свиней; но, сидя на задних лапках и внимательно следя одним глазом за каким-нибудь предметом, они становятся вполне похожими на своих сородичей – морских свинок и кроликов. Спереди и сбоку голова их из-за вытянутых далеко назад челюстей выглядит довольно нелепо.

В Мальдонадо эти животные были очень доверчивы: подвигаясь осторожно, я подошел на расстояние в три ярда к четырем старым водосвинкам. Эту доверчивость можно, вероятно, объяснить тем, что несколько лет назад ягуары были изгнаны отсюда, а гаучосы считают, что охота за водосвинками не стоит потерянного времени. Пока я подходил к ним все ближе и ближе, они часто издавали особый, свойственный им звук – слабое отрывистое хрюканье, которое в действительности является не столько звуком в обычном понимании, сколько шумом, производимым, вероятно, резким выталкиванием воздуха; единственное, что мне вообще приходилось слышать в этом роде, – это хриплое урчание, которое испускают большие собаки, собираясь лаять.

Несколько минут я стоял почти на расстоянии вытянутой руки от четырех водосвинок и смотрел на них (а они на меня), после чего они с величайшей стремительностью ринулись в воду, издавая в то же время свое похрюкиванье. Пробыв немного времени под водой, они снова показались у поверхности, высовывая, однако, одну только верхнюю часть головы. Говорят, что, когда самка плавает с детенышами, они сидят у нее на спине. Можно без труда убить множество этих животных, но шкурки их почти ничего не стоят, а мясо весьма посредственное. Ими необычайно изобилуют острова на Паране, где они служат неизменной добычей ягуаров.

Тукутуко (Ctenomys brasiliensis) – любопытное маленькое животное, которое можно кратко охарактеризовать как грызуна с повадками крота. В некоторых местностях страны их чрезвычайно много, но раздобыть их трудно: мне кажется, они никогда не выходят из-под земли. У входа в свою норку тукутуко, как и крот, насыпает кучки земли, но только меньших размеров. Значительные пространства в стране сплошь подрыты этими животными, так что лошади, проходя там, проваливаются выше щеток.

По-видимому, тукутуко живут в какой-то мере обществами: человек, который доставал их для меня, поймал сразу шесть экземпляров и говорил, что это обычное явление. По образу жизни это – ночные животные; основная их пища – корни растений, в поисках которых они и прокладывают свои разветвленные, но лежащие под самой поверхностью земли ходы. Это животное всем известно по тому совершенно особенному звуку, который оно производит под землей. Человека, который слышит этот звук впервые, он крайне поражает, потому что нелегко понять, откуда он идет, и невозможно догадаться, что за животное производит его.

Звук этот состоит из коротких, но не резких носовых хрюканий, однообразно повторяющихся примерно четыре раза в быстрой последовательности; в подражание этому звуку зверька и назвали тукутуко. Там, где этих животных много, издаваемый ими звук можно слышать во все часы дня и иногда как раз у себя под ногами. В комнате тукутуко передвигаются медленно и неуклюже, вероятно вследствие того, что их задние ноги постоянно выворачиваются наружу; они не в состоянии даже чуть-чуть подпрыгнуть вертикально вверх по той причине, что во впадине бедренной кости у них нет соответствующей связки.

Пытаясь убежать, они ведут себя весьма глупо, а будучи рассержены или испуганы, издают свое «тукутуко». Одни из экземпляров, которые я держал у себя живыми, уже в первый же день сделались ручными и не пробовали ни кусаться, ни убегать, другие оказались несколько более дикими.

Человек, который поймал их, уверял, что неизменно находит очень много слепых тукутуко. Действительно, заспиртованный мною экземпляр был слепым; м-р Рид считает, что это следствие воспаления мигательной перепонки глаза. Когда животное это еще было живым, я помещал палец не дальше полудюйма от его головы, и оно ничего не замечало; однако по комнате оно передвигалось ничуть не хуже других.

Если учесть, что тукутуко ведут исключительно подземный образ жизни, то слепота, так часто у них встречающаяся, едва ли приносит им серьезный вред; но все же странным кажется наличие у животного органа, столь часто подверженного повреждению. Ламарк был бы восхищен этим фактом, если бы знал его, когда выдвинул свое предположение[74]74
  Lamarck, «Philisophie zoologique», t. I, p. 242.


[Закрыть] (вероятно, более близкое к истине, чем это обычно для него) о постепенно приобретаемой слепоте у Aspalax – грызуна, живущего под землей[75]75
  Aspalax, или Spalax, – слепыш.


[Закрыть], и у протея – земноводного, живущего в темных пещерах, наполненных водой; у этих животных глаза находятся почти в зачаточном состоянии и покрыты волокнистой перепонкой и кожей.

У обыкновенного крота глаза необычайно малы, но вполне развиты, хотя многие анатомы сомневаются, связаны ли они с настоящим зрительным нервом; зрение у него, конечно, развито недостаточно, хотя, вероятно, и оказывается полезным, когда животное покидает свою нору. У тукутуко[76]76
  Тукутуко (род Ctenomys) – название нескольких десятков видов южноамериканских грызунов из семейства гребнемышиных (Ctenimyide), свойственных засушливым ландшафтам. Живут под землей. На 1 км2 может жить до 200 зверьков. Длина тела 17–25 см. Тукутуко были впервые описаны Дарвином.


[Закрыть], который, как я полагаю, никогда не выходит на поверхность земли, глаза несколько больше, но часто слепнут и становятся бесполезными; впрочем, это, очевидно, не причиняет никакого неудобства животному. Без сомнения, Ламарк сказал бы, что тукутуко в настоящее время переходит в то состояние, в котором находятся Aspalax и протей.