Текст книги "Маленькая страна"

Сейчас весь рыбный промысел был сосредоточен у Новой Пристани, расположенной неподалеку от Рыночной площади, а Старый Причал перешел в полное распоряжение крыс, чаек и нескольких старожилов, любивших побродить здесь, вспоминая о минувших днях. Ребятня Трущоб считала этот район своей собственностью.

Когда Джоди пришла сюда с уснувшим у нее на груди Олли, маленькая шумная компания как раз спорила по поводу правил игры в «мельницу»[7]7
  «Мельница» (Nine Men's Morris) – старинная настольная игра, организованная по принципу игры в крестики-нолики


[Закрыть], в которой сражались двое из них. Они нацарапали доску прямо на одной из причальных плит, а в качестве фишек использовали камешки и ракушки. Заслышав Джоди, дети повернули к ней свои перепачканные мордашки.

– Привет, старушка, – крикнул ей рыжеволосый мальчишка, криво ухмыляясь. – Кого это ты пришла топить?

Ко всем, кому перевалило за двенадцать, дети Трущоб относились как к ископаемым, а потому видели в них прекрасный объект для нападок.

– Оставь в покое бедную женщину, – сказал ему другой. Взглянув на него, Джоди узнала Питера Мойла – сына одной из девиц, работавших в заведении ее тетки. – Разве тебе не ясно, что у нее и так проблем по горло – она же вся согнулась от древности.

Ребятишки захихикали.

– Ты слышал? – спросила Джоди свою спящую ношу. – На каждой лестнице я оказываюсь нижней ступенькой. Для Дензила я всего-навсего помощница. Для семьи – паршивая овца, слишком женственная для пацана и слишком резвая для того, чтобы когда-нибудь превратиться в настоящую даму. И плюс ко всему этому я еще обречена таскать у себя на груди разную живность, в то время как все мои сверстницы носят там грудь как таковую.

– Ты не так уж и уродлива, – утешил ее кто-то из мальчиков. – По крайней мере, не так, как твой малютка.

– Давай топи его скорее, чтоб не мучился!

– В прежние времена, – продолжала Джоди, обращаясь к Олли, – я бы их всех хорошенько отлупила, но сейчас это сделать мне мешает чувство собственного достоинства.

– Признайся лучше, что боишься рассыпаться от старости.

– Ай, да не слушай ты их! – воскликнула Кара Фолл.

Кара была рослым сорванцом лет одиннадцати, одетым в причудливый наряд – рубашку, заплатанный свитер, брюки и юбку. Она не носила обуви, а лицо, отмеченное изяществом черт, было не намного чище, чем у ее товарищей. Кара неторопливо подошла к Джоди и протянула руку, чтобы погладить Олли.

– Можно мне подержать его?

Джоди передала ей проснувшуюся обезьянку, и Олли незамедлительно приступил к обследованию карманов своей новой знакомой.

– Ты играешь в эту игру? – поинтересовался у Джоди Питер.

– Каковы ставки?

– Полпенса с каждого.

– Тогда вряд ли. Мне сегодня не везет.

– Она слишком дряхлая, – пояснил кто-то. – Ей уже не до игр.

– Это правда, бабуля? – спросил другой мальчик.

Джоди расхохоталась над ними. Подбоченившись, дети встали неровным полукругом возле нее и Кары, и глаза их весело поблескивали на чумазых мордашках. Джоди уже собиралась одним махом отмести все колкости юных забияк, как вдруг они и сами как-то странно стихли и, старательно отводя взгляды от чего-то, что находилось за ее спиной, отступили к низкой каменной стенке набережной. Двое с беззаботным видом, безбожно перевирая, принялись насвистывать две разные мелодии. Расстроенный внезапной сменой общего настроения, Олли вырвался из объятий Кары и прыгнул обратно к Джоди.

Девушка оглянулась, и в эту секунду ей показалось, что ее собственное детство, проведенное в компании вот таких же детей из Трущоб, вернулось. Неизвестно почему, Джоди вдруг почувствовала себя виноватой и приготовилась к тому, что сейчас ей влетит за какой-нибудь проступок – проступок, который она не совершала.

Способностью вселять подобный страх в маленьких обитателей Трущоб обладала Вдова Пендер. Никто из детей не сомневался в том, что она была ведьмой, и нередко матери грозили за шалости «отправить их к ней на веки вечные».

Притихшая вместе с детьми, Джоди посторонилась, когда высокая, носатая, облаченная во все черное женщина медленно прошла мимо, постукивая тростью по камням мостовой. Ее спина была прямой, как доска, а седые волосы стянуты сзади в строгий пучок. Она пробуравила каждого из ребятишек своим жестким серым взглядом, при этом явно задержавшись на Джоди.

Олли зашипел. Вдова нахмурилась, и Джоди была почти уверена, что сейчас старуха огреет их обоих палкой, но та лишь смерила девушку испепеляющим взглядом и продолжила свой путь.

Дети перевели дух только после того, как страшная Вдова удалилась на почтительное расстояние, а потом, пытаясь развеять принесенный ею холод, загалдели вновь, но уже не так беззаботно, как прежде.

– Меня от нее в дрожь бросает.

– А мне совсем не страшно.

– Что-то не слышно было, как ты резвился в ее присутствии.

– Вот бы кто-нибудь зарыл ее поглубже!

– Бесполезно – ее дружки все равно помогут ей откопаться.

В Бодбери поговаривали, что именно Вдова Пендер двадцать лет назад вызвала шторм, затопивший Старый Причал и уничтоживший маленький рыбачий флот. Якобы она сделала это потому, что ее муж, тоже рыбак, спутался с барменшей. Пятнадцать человек погибли в тот день, пытаясь спасти свои лодки. А барменша поспешила покинуть город (хотя кое-кто уверял, что Вдова просто-напросто убила ее и закопала на болоте).

Каждый ребенок из Трущоб знал: старуха повелевает утопленниками.

– Рэтти Фриггенс рассказывал, что она держит у себя дома Маленького Человечка. Он томится в стеклянной банке.

Джоди повернулась к говорившему:

– Маленького Человечка?

– Да! Рэтти сам его видел: это мужчина размером с мышь. Цыган принес его в деревянной птичьей клетке и вручил Вдове прямо у Рэтти на глазах. Рэтти клянется, что не врет и что Вдова заставляет человечка залезать в дома и красть оттуда ценные вещи – она его специально для этого держит.

– Ей не нужны чужие ценные вещи, – возразил Питер. – У нее своими весь подвал завален.

Кара кивнула:

– Мой папа тоже так говорит.

– Маленький Человечек… – протянула Джоди. Не поворачивая головы, она скосила взгляд в сторону сухопарой старухи, пристально вглядывавшейся в море. Сердце девушки забилось сильнее, и Олли, почувствовав ее волнение, недовольно заворчал. Джоди задумчиво погладила его по голове.

Может все это быть правдой? Неужели Вдова действительно прячет от людей Маленького Человечка…

Это было бы что-то!

Допустим, так оно и есть, но хватит ли у нее духу пробраться в дом Вдовы, чтобы убедиться во всем этом лично?

Маловероятно: ей и сейчас-то его недостает.

К тому же Маленькие Человечки – выдумка.

Или нет?

Вдова оглянулась, и Джоди вдруг показалось, что старуха посмотрела прямо на нее, а потом улыбнулась так, словно прочла все ее мысли.

«Мне ведомы тайны, о существовании которых ты даже не подозреваешь, – говорила ухмылка Вдовы. – Я знаю секреты, за которые тебе придется продать душу, если ты задумаешь проникнуть в них. Отвечай: ты все еще хочешь сделать это?»

Джоди вздрогнула, и перед ее мысленным взором возникла страшная картина: раздувшиеся утопленники с бледными лицами, облепленные водорослями, источающие запах смерти, прокрадываются к ней, спящей…

Прежде чем Вдова повернулась, чтобы прошествовать тем же путем обратно, Джоди рассеянно махнула детям рукой и поспешила к Дензилу на чердак.

Возвращение моряка

Я в открытом море хотел бы жить,

На широком блюде, как в лодке, плыть;

А если оно начнет тонуть –

То с него прямиком в Маусхол шагнуть.

Из старой корнуэльской песни, записано со слов Дона Флэменка

1

Некогда излюбленное пристанище контрабандистов, Маусхол относится к приходу церкви Святого Павла в западной части округа Пенвит в Южном Корнуолле. Его кривые узкие улочки и каменные домишки взбираются вверх по крутому склону Маусхол-Хилл и далее тянутся вдоль западного берега залива Маунтс.

Дедушка Джейни Литтл обожал Маусхол и с удовольствием потчевал гостей своей внучки рассказами об истории городка и местным фольклором. Происхождение одного лишь названия селения могло заставить старика вступить в жаркий спор, в котором он не раз швырял свою матерчатую кепку оземь.

Согласно его объяснениям, некоторые историки полагали, что Маусхол получил свое название благодаря ныне обрушенной пещере, располагавшейся в прибрежных скалах[8]8
  Mousehole (англ.) – букв, мышиная нора


[Закрыть]. Другие эксперты ссылались на старинный корнуэльский манускрипт, утверждавший, что раньше «Моусхейлом» именовалась протекавшая тут речушка: «моус» означало «девушки», а «хейл» – «река», так что в целом название можно было перевести как «Девичья река».

Самое трагическое событие в истории Маусхола произошло в 1595 году, когда городок был захвачен войсками, высадившимися с трех испанских кораблей (и, кстати, первым человеком, за семь лет до этого увидевшим приближавшуюся к берегам Англии Непобедимую армаду[9]9
  Непобедимая армада – крупный военный флот, созданный в 1586 – 1588 гг. Испанией для завоевания Англии


[Закрыть], был не кто иной, как уроженец Маусхола!). Единственное уцелевшее здание того периода – «Сила Кевина». Оно высится на гранитных столбах во дворе, где сквайр Кевин в одиночку отразил нападение шестерых испанцев. Его подвиг отмечается теперь каждый год в июле, с карнавалом и празднествами, которые завершаются памятным обедом в отеле «Карн Ду», где по названиям подаваемых блюд можно проследить ход этого легендарного боя.

Судьба остальных достопримечательностей Маусхола менее драматична. Неподалеку от «Силы Кевина», на той же самой улице, стоит дом, в котором родилась Долли Пентрит – последняя известная носительница корнуэльского языка, чья надгробная плита является отныне частью стены церкви Святого Павла. К югу от Маусхола, на вершине Рэгиннис-Хилл, откуда хорошо видны залив Маунтс и остров Сент-Клемент, обосновался госпиталь для диких птиц. Учрежденный в 1928 году двумя сестрами, Дороти и Филлис Иглесиас, он умудрился дотянуть до наших дней на одни только частные пожертвования. На его замшелой стене висит колокольчик, а рядом с ним – табличка с надписью, гласящей: «Пожалуйста, звоните, если у вас есть птичка». Ежегодно госпиталь излечивает свыше тысячи больных птиц, приносимых туда местным населением.

В былые времена Маусхол по праву считался центром корнуэльского промысла сардин, но сегодня, несмотря на то что он все еще сохраняет колорит рыбачьей деревушки, а в гавани по-прежнему полно лодок, его основная деятельность сосредоточена на туризме. Рыбаков здесь осталось очень мало, а контрабандисты теперь живут лишь в воспоминаниях старожилов.

Томас Литтл тоже помнил контрабандистов, хотя совершенно не думал о них, спеша по дороге, ведущей из «Королевской рати» в Маусхол, к небольшому домику на Дак-стрит, который он делил со своей внучкой. Пинта горького деревенского пива уютно устроилась у него в желудке, а в бумажном пакете побулькивали две бутылки темного эля.

Дедушка, как все к нему обращались, думал в тот момент о Джейни. Сначала он хотел отправиться в бар вместе с ней, но девушка, пребывая в скверном настроении, не пожелала выходить на улицу. Однако… Нынешним вечером Чарли Бойд собирал на своей ферме, расположенной неподалеку от Ламорны, шумную компанию. Его дом давно уже заслужил репутацию «веселого», ибо по пятницам туда стекались музыканты и рассказчики всех мастей.

С фермы Бойда, расположенной на мысе, открывался чудесный вид на залив. Над плоской вершиной утеса стоял непрерывный птичий гомон, которому вторил прибой, грохочущий в прибрежных камнях, а в воздухе висел острый запах соли. Основание утеса уже было подточено волнами, но ферма могла простоять здесь еще век или два, прежде чем море довершит свою разрушительную работу.

А пока она служила надежным домом Чарли и его семье – брату, жене, дочери и двум сыновьям – и радушным местом для всех, кто приходил сюда по пятницам, чтобы играть, рассказывать или слушать.

Таких гостей, несмотря на возрождение интереса к фольклору, было не очень много, но зато энтузиазм помогал им добираться сюда даже с мыса Лизард на другом берегу залива.

Вот и сейчас наверняка некоторые уже отправились в путь, дабы не опоздать к началу сегодняшней вечеринки, однако Дедушка ни минуты не сомневался в том, что его внучка будет лучшей среди них. Разве она не записала два профессиональных альбома? Разве не разъезжает с гастролями по всему миру?

Дедушка – полный лысеющий мужчина с грубоватыми чертами моряка, одетый в старые брюки из рубчатого вельвета и твидовую куртку, заплатанную на локтях, – бодро маршировал по улице, улыбаясь самому себе, и бутылки с темным элем весело позвякивали в его пакете.

О да, этим вечером он обязательно вытащит Джейни к Чарли!

Так, в предвкушении приятного события насвистывая один из мотивов Чоки, Дедушка подошел к дверям своего дома, который он содержал на пенсию да на те деньги, что Джейни зарабатывала на гастролях.

– Джейни! – позвал он, ступая на порог. – Ты приготовила горячий чай для своего старика?

Довольно долго ему никто не отвечал.

2

Однажды Джейни услышала, как некий писатель объяснял творческий процесс: нужно увидеть в бумаге дыру и шагнуть в нее, а дальше просто наблюдать за ходом событий. Именно это с ней и случилось, как только она принялась читать роман Данторна. Ей вдруг показалось, что она очутилась на вечеринке, где можно забыть обо всем на свете, включая собственное имя, а потом взять в руки инструмент и раствориться в музыке. Когда же музыка умолкнет, ты растеряешься, но это будет длиться недолго – от последних отзвуков эха тающей мелодии до первых аккордов следующей.

И вот сейчас, подняв глаза, Джейни не сразу осознала, что находится на Дедушкином чердаке, ибо мысленно она все еще бродила по миру, созданному в той самой книге, что лежала у нее на коленях. Наконец она сунула письмо Данторна между страницами в качестве закладки и, зажав книгу под мышкой, поднялась с пола.

– Я здесь, дедуля! – крикнула она, спускаясь по узкой лестнице, ведущей с чердака на первый этаж.

Дедушка, все еще стоя в коридоре у входной двери, посмотрел наверх, на спешившую к нему внучку. В свои двадцать два она не утратила живости подростка. Ее рыжеватые волосы свободно спадали на плечи; короткую челку Джейни недавно покрасила хной. Брови над карими глазами девушки изгибались дугой, что придавало ее лицу выражение постоянного удивления. Кожа светилась здоровым цветом персиков со сливками, нос был маленьким и изящным, а на щеках благодаря частой улыбке образовались две прелестные ямочки.

Джейни была одета в черный мешковатый хлопчатобумажный джемпер и желтую юбку под цвет кроссовок, а на черных чулках на коленях виднелись следы пыли.

– У тебя носик в грязи, мой цветочек, – заметил Дедушка, когда Джейни подошла к нему.

Она чмокнула своего дорогого деда, и он широко улыбнулся, но затем взгляд его случайно скользнул по книге, которую Джейни захватила с чердака. Старик вздрогнул.

– Значит, ты все-таки нашла ее, – вымолвил он после паузы.

Джейни неожиданно почувствовала себя так, словно совершила что-то плохое.

– Я не собиралась ничего выискивать, – потупилась она, невольно вспомнив предупреждение Данторна: «И существование самого романа, и суть изложенного в нем должны оставаться тайной…» – Ты сердишься на меня?

Дедушка покачал головой:

– Не на тебя. Просто… а, ладно. Рано или поздно мне все равно пришлось бы передать «Маленькую страну» тебе, так почему не сделать это прямо сейчас?

– Она чудесна, правда?

– Ты уже прочла?

– Да что ты!

– Однако странно, что ты обнаружила ее именно сегодня. Всего лишь три дня назад в нашу дверь постучалась какая-то дама – она интересовалась произведениями Билли. Это случилось впервые за долгие годы. После его смерти здесь кружило много воронья, но со временем посетителей становилось все меньше и меньше. А потом они совсем исчезли. Пожалуй, с визита последнего из них прошло как минимум пять лет.

– Откуда она узнала о книге?

– Ну, она не спрашивала именно о ней. Она хотела получить любые неопубликованные работы и личные вещи Билли – заявила, что отныне они являются ее законной собственностью. Она американка, примерно твоего возраста, причем настолько противная, насколько вообще могут быть американцы. Она представилась внучкой одной из кузин Билли, о которой я никогда не слышал.

– И что ты ей ответил?

– Да ничего, моя ласточка. Я же дал слово, помнишь? Кроме того, эта девица порядком разозлила меня своим гонором, и я предложил ей идти… восвояси. Однако на душе у меня тревожно: похоже, она действительно что-то знает – если не о самой «Маленькой стране», то о чем-то, имеющем к ней непосредственное отношение.

– Как ее зовут?

– Она не сказала, но пригрозила, что вернется, как только переговорит со своими адвокатами.

– И ты молчал?!

– Джейни, красавица моя, а что я должен был тебе сказать? Что какая-то чокнутая американка приперлась сюда забрать книгу, которой я даже не вправе распоряжаться? Я все никак не решался открыть тебе правду, но и врать больше не мог. Ведь между нами нет места лжи, не так ли? – Джейни кивнула. – Что ж, теперь ты знаешь все.

– Больше от нее не было никаких известий? – спросила Джейни.

Дедушка покачал головой:

– А что она может сделать? Ни один адвокат не в силах обвинить меня в присвоении несуществующей вещи.

Джейни взглянула на увесистый томик у себя под мышкой.

– Ну, официально несуществующей, – уточнил Дедушка.

– И когда же ты собирался посвятить меня в эту тайну? – поинтересовалась Джейни.

– Возможно, тебе это покажется странным, моя дорогая, но меня не покидало чувство, что книга сама выберет подходящий момент. И разве я ошибся?

Джейни внимательно посмотрела на деда, однако не увидела в его глазах привычного насмешливого огонька.

– Дедуля! Ты же не думаешь, что книга могла…

– Напои-ка лучше деда чаем, и он поведает тебе кое-что о Маусхоле – занятное, как два Билли сразу.

Шутливое выражение «как два Билли» возникло из-за страстного увлечения Джейни творчеством Билли Пигга и Уильяма Данторна: если что-то получало наивысшую оценку Джейни и Дедушки, они восклицали: «Здорово, как два Билли, вместе взятых!»

– Я все еще не могу поверить в то, что ты мне рассказал, – призналась Джейни, направляясь на кухню.

– Ну… – Дедушкин взгляд остановился на краешке письма, которое Джейни сунула в книгу вместо закладки. – Судя по всему, ты уже прочла письмо, а значит, тебе должна быть ясна причина, по которой я медлил с объяснениями.

– Это произошло совершенно случайно, – вздохнула Джейни, готовясь принести новую порцию извинений.

– Что ж, если хочешь искупить свою вину, сделай мне чаю, – улыбнулся Дедушка.

Излюбленным местом в доме Литтлов всегда была кухня – особенно когда бабушка была еще жива и наполняла ее соблазнительным ароматом выпечки и теплом своего присутствия.

Дедушка и Джейни поровну разделили потрясение от автокатастрофы, отнявшей у первого жену и сына, а у второй – бабушку и отца. В то время Джейни не было еще и восьми, и все ее отрочество прошло в этом доме. Мать Джейни – Констанция Литтл, урожденная Хэтрингтон, – сбежала с кинорежиссером из Нью-Йорка. Это произошло за несколько лет до аварии, и со дня окончательного подписания бумаг о разводе от нее не было больше ни слуху ни духу. Для облегчения процедуры бракоразводного процесса она вернула себе девичью фамилию, но по-прежнему использовала «Конни Литтл» как сценический псевдоним. Учитывая специфику фильмов, в которых она снималась, отец Джейни, Пол, однажды незадолго до смерти с горечью заметил, что его бывшей женушке следовало бы значиться в титрах под фамилией Лингус.

Дедушка упорно не желал говорить об этой женщине: он и раньше не любил совать нос в чужие дела, а после того как Констанция бросила Пола и Джейни, она просто-напросто перестала для него существовать, ей не было места в той жизни, которую дед и внучка построили для себя.

Не важно, в какие города уезжала на гастроли Джейни и сколько времени длилось ее отсутствие. Маусхол всегда оставался ее домом – как и этот маленький коттедж на Дак-стрит, расположенный всего в минуте ходьбы от гавани, откуда он, Дедушка, когда-то выходил в море вместе с другими деревенскими рыбаками. Несмотря на то, что с начала века косяки сардин здорово поредели, во времена его молодости тут еще хватало работы. Однако с каждым следующим десятком лет количество рыбы стремительно уменьшалось, пока наконец от былого промысла не остались только воспоминания, и сегодня лодки отчаливали от берега лишь затем, чтобы покатать прибывающих в Маусхол туристов.

Первой мелодией, написанной Джейни, стал простой рил[10]10
  Рил – шотландский хороводный танец


[Закрыть] для скрипки, получивший название «Дедушкин Маузел», а на обложке ее первого альбома красовалась фотография самого селения. Эта маленькая родина жила в самой ее крови.

Сейчас Дедушка сидел за кухонным столом и гладил пальцем корешок «Маленькой страны», а Джейни хлопотала у плиты. Вскоре она подала сэндвичи и поставила чашки с чаем, а затем уселась напротив деда и взяла его за руку.

– Я расстроила тебя, да? – спросила она. – Я заставила тебя вспомнить о грустных вещах?

Дедушка покачал головой:

– Я о них и не забывал, моя ласточка. Мы же были неразлейвода – Билли и я, и разве не это есть единственная правда? Родись мы на сотню лет раньше – непременно сделались бы контрабандистами. Неспроста же мы облазили все места их высадок, понимаешь?

Джейни кивнула. Она никогда не уставала разъезжать по окрестностям Маусхола со своим всеведущим дедом, ведь никто лучше его не мог рассказать о соседнем утесе, старой дороге, песчаных отмелях, заброшенной шахте. А ведь все здесь имело свою историю – особенно каменные памятники, являющиеся основной достопримечательностью полуострова Пенвит. Например, комплекс Мерри Мэйденс, изображающий девушек, которые танцуют под дудочки двух музыкантов. Или «камень с дыркой» Мен-эн-Тол к востоку от Пензанса. Или Боскавен-Ун – круг из девятнадцати камней с наклонным менгиром в центре. Или древняя деревенька на холмах Галвала.

– Письмо Данторна такое таинственное… – сказала Джейни.

– О да. Билл нередко выходил за общепринятые рамки поведения. Знаешь, он был этаким морским волком с порцией тараканов в голове, то выползавших погулять, то прятавшихся обратно. Откуда, по-твоему, я взял половину всех своих легенд? Про великанов и домовых, про святых и контрабандистов? Мне поведал их Билли, и в его изложении они казались одна реальнее другой.

– Но что плохого в том, что он увлекался ими? – спросила Джейни. – Я сама не раз видела, как некоторые старики – не важно, насколько полоумными они выглядели, – рассказывали подобные легенды, и все ловили каждое их слово.

«Как и твое», – добавила она про себя с нежностью. Дедушка пожал плечами:

– Возможно, от веры в потустороннее людей удерживает инстинкт самосохранения: когда мы с Билли были на войне, однополчане не уставали подтрунивать над нами и нашими деревенскими страшилками, хоть мы и не признавались, что всерьез воспринимаем эльфов и…

– … призраки утонувших моряков, – улыбнулась Джейни.

– Я слышал про них от своего отца и ничуть не сомневаюсь в их реальности. Многие сочли бы меня сумасшедшим. По крайней мере, чудаковатым. Билли не слишком беспокоило чье-либо мнение, а вот я очень переживал. Наверное, с тех пор страх прослыть ненормальным и поселился во мне.

– Так Билли действительно верил в то, что писал?

Дедушка засмеялся:

– Понятия не имею, моя ласточка. Слушая его россказни, надо было очень внимательно следить, не пляшут ли в его глазах чертики.

«Совсем как в твоих, когда ты принимаешься рассказывать что-нибудь подобное», – подумала Джейни.

«Джейни, красавица моя, видишь ли ты тот камень? – бывало, начинал он. – Когда-то…» И выдавал очередную невероятную историю. Лицо деда оставалось серьезным, на губах не было и намека на улыбку, но в глазах горели задорные огоньки.

– Дедуля, как ты считаешь, почему Билли не захотел выпустить эту книгу в свет? – спросила Джейни. – Я прочла совсем немного, но готова поклясться, что она так же хороша, как и другие его произведения, – если не лучше. И потом, раз уж по какой-то причине существование «Маленькой страны» должно было остаться тайной, зачем он ее вообще выпустил? – Джейни. открыла титульный лист и прочла вслух: – «Отпечатано в единственном экземпляре». Это кажется таким… странным.

Она посмотрела на выходные данные: «Гунхилли-Даунз пресс», Джу-стрит, Пензанс.

– Это и впрямь странно, – согласился Дедушка.

– Ты когда-нибудь спрашивал у Данторна, что подвигло его к такому решению?

Дедушка покачал головой.

– Почему?

– Мужчина имеет право на секреты. Женщина тоже.

– Верно. – Джейни ткнула пальцем в нижнюю строчку. – Возможно, нам стоит посетить «Гунхилли-Даунз пресс». Это издательство еще существует?

– Не знаю. Я впервые о нем слышу.

Само селение Гунхилли-Даунз находилось на мысе Лизард, на другом берегу залива Маунтс, и Джейни невольно поинтересовалась про себя, чем же оно могло привлечь издателя из Пензанса.

– Ты только представь, сколько людей могло бы восхищаться «Маленькой страной»! – выдохнула она.

– Джейни, прекрати немедленно, – нахмурился Дедушка. – Я дал слово своему другу. И теперь ты, мой цветик, обязана держать это слово так же, как и я.

– Но… – хотела было возразить девушка, однако только покачала головой: клятва есть клятва. – Я никому ничего не скажу, дедуля, – пообещала она.

– Чай еще остался?

Джейни поднялась, плеснула с полдюйма молока в обе кружки, положила пару ложек сахару в Дедушкину и налила заварку.

– Эта книга – единственная тайна Билла? – спросила она, снова усаживаясь на свой табурет.

– Единственная, которую он попросил меня сохранить. Он ничего не говорил о статьях, посвященных Маусхолу, – должно быть, ты видела папку с ними в том же сундуке, – но я даже не пытался показать их каким-нибудь издателям. Знаешь, как-то духу не хватило: мне кажется неправильным извлекать прибыль из работ умершего друга. Не для меня это.

Джейни накрыла его руку своей:

– И не для меня.

Некоторое время они сидели молча, затем Дедушка хитро прищурился.

– Ладно, моя красавица, – сказал он. – Надеюсь, ты сделаешь мне одолжение?

– Что ты задумал? – насторожилась Джейни.

– О, ничего плохого. Просто сегодня вечером в доме у Чарли Бойда намечается вечеринка и…

– И тебе не терпится показать всем свою внучку.

– Ну, она же у меня одна.

Джейни улыбнулась с искренней нежностью.

– Я с удовольствием пойду туда, – сказала она. – Ведь это даст мне возможность показать всем моего Дедушку.

3

Феликс Гэйвин шел по лондонскому вокзалу Виктория развалистой походкой моряка, коим он и являлся. Высокий широкоплечий загорелый мужчина с темными, коротко подстриженными волосами, бледно-голубыми глазами и маленькой золотой серьгой в правом ухе, он невольно притягивал к себе взгляды женщин – не столько силой, сквозившей в каждом движении, или приятными чертами лица, сколько излучаемой им уверенностью. Он производил впечатление человека, на которого можно положиться.

Одет Феликс был в широкие фланелевые брюки, простую белую футболку, куртку и крепкие черные башмаки. В одной руке он нес увесистый вещевой мешок темно-синего цвета, а в другой – квадратный деревянный футляр, обклеенный переводными картинками – с изображениями портов, куда заходили его корабли, портов большей частью европейских и североамериканских, хотя Феликсу довелось побывать и в Гонконге, и даже в Австралии.

Почти треть из своих двадцати восьми лет Феликс отдал флоту. В последнее плавание он вышел на борту грузового судна «Мадлен», приписанного к порту Монреаля, однако в Мадриде ему пришлось сойти на берег – причиной тому стало письмо, лежащее сейчас в правом кармане его брюк. Вылетев первым же рейсом в Лондон, Феликс рано утром прибыл в аэропорт Гэтвик, где поменял имевшиеся у него деньги на фунты стерлингов, а потом электричкой добрался до вокзала Виктория.

И вот теперь он дожидался другой электрички, которая должна была увезти его в западную часть страны.

Поставив багаж на платформу, Феликс прислонился к столбу и сунул руки в карманы. Пальцы, его коснулись сложенного конверта.

«Здравствуй, Феликс! – так начиналось послание. – Мне неловко обращаться к тебе: в то время как ты засыпал меня многочисленными открытками, я ограничилась только рождественской. Прости. Но ты говорил, что, если когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, нужно будет лишь дать тебе знать. Так вот, твоя помощь мне необходима. Можешь ли ты приехать к Дедушке?

Пожалуйста, не сердись на меня. Я ни за что не попросила бы тебя, если бы не была в таком отчаянии.

Заранее благодарна, Джейни».

Весь текст, включая подпись, был отпечатан на машинке. В обратном адресе значился корнуэльский Маусхол, где жил дед Джейни. Именно туда при каждой возможности Феликс посылал свои открытки – несколько строк из длинных монологов, с которыми он обращался к девушке, будучи в море… Там, где она не могла его слышать.

Вздохнув, он потеребил конверт и сложил его в еще более маленький квадратик.

Сердиться на Джейни? Это невозможно! Его чувства к ней всегда были противоречивыми. Он был счастлив тем, что встретил ее; испытывал печаль оттого, что они расстались, и разочарование при мысли о невозможности все вернуть. Впрочем, последнее они и не пытались сделать. Их чудесный роман длился два с половиной года, не омрачаемый никем и ничем, однако последние месяцы ссор, возникавших на пустом месте, но неизменно оставлявших осадок в душе, не прошли даром: однажды выпущенные на волю, обидные слова начинали жить своей собственной жизнью, неумолимо мстя тем, кто их породил.

Феликс никогда не переставал любить Джейни и надеяться на то, что в один прекрасный день они снова будут вместе. И все же сейчас, получив от нее письмо с просьбой срочно приехать в Маусхол, он думал не об этом, а о том, что же за беда могла заставить ее позвать его.

«Только бы не Дедушка! – молил он. – Дай бог, чтобы ничего плохого не случилось с этим милым стариком».

Но ведь что-то произошло! Письмо было таким странным… совсем как Джейни, чьи мысли порой начинают беспорядочно метаться.

Поезд прибыл, и, обрадовавшись тому, что в суматохе посадки можно было ненадолго забыть о терзавших его тревогах, Феликс подхватил свои вещи и отправился занимать место. Вагон был наполовину пуст. Летом Корнуэльская Ривьера – район вокруг Пензанса – вполне оправдывала свое название, а в это время года – середина октября – желающих попасть в западную часть страны было не много, главным образом жители полуострова Пенвит и те, у кого имелись там какие-то дела.

Устроившись в купе, Феликс достал детективный роман в мягкой обложке и попробовал погрузиться в чтение, однако мысли о Джейни стали вплетаться в сюжетную линию, мешая сосредоточиться на строчках перед глазами и вынуждая то и дело возвращаться к первой странице. Беспокойство по поводу случившегося с Джейни только усиливалось из-за того, что вскоре Феликсу предстояло увидеть ее саму. В итоге, едва состав покинул Лондон, молодой человек отложил книгу в сторону и принялся смотреть в окно, наблюдая за сменяющими одна другую живыми изгородями. Воспоминания поднимались в его душе одно за другим, и наконец он сдался, позволив им захлестнуть себя целиком.