Текст книги "Неосторожность"
Автор книги: Чарлз Дюбоу
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Конечно, милый, – кивает Мэдди и поворачивается к Клэр: – Хотите помочь? Как обычно, небольшая вечеринка для своих, которую затеял мой муж, превратилась в оргию. Их надо накормить, а то они тут все разнесут. – Она театрально качает головой и улыбается Гарри.
– Лучшая жена в мире, – с восторженным вздохом замечает он.
– Я с радостью, – отвечает Клэр.
– Отлично. Нужно, чтобы кто-нибудь разложил по тарелкам яйца со специями. Они в холодильнике, а тарелки в кладовке. И не переживайте, если что-то уроните, здесь нет ничего ценного.
– Ты замечательный боевой командир, – говорит Гарри, целуя жену в щеку. – А мне нужен лед.
– И вино проверь! – кричит она ему вслед. – Мы уже прикончили два ящика. И где ящик водки? Я думала, он под лестницей.
Она начинает выкладывать канапе из духовки на поднос.
– Что-нибудь еще сделать? – Клэр принесла яйца со специями.
– Да. Фил, – обращается Мэдди к мужчине с посудным полотенцем в руках. – Пусть этим пока займется Клэр. Отнеси это и поставь на буфет.
Она поворачивается к Клэр:
– Вы тут впервые?
Та кивает.
– Тут очень красиво.
– Сейчас все богаче, чем когда я была маленькой, – говорит она, нарезая хлеб и отводя тыльной стороной запястья волосы с лица. – Тогда вокруг были сплошные фермы. Через дорогу – молочная ферма. Мы ходили помогать дояркам. А теперь тут все поделили между миллионерами. Передайте мне тарелку, пожалуйста.
– Вы здесь всегда жили?
– Приезжали на лето. Это был домик прислуги. А моя семья владела большим домом неподалеку.
– Что-то случилось?
– То, что всегда случается. Мы с братом Джонни были вынуждены продать дом, чтобы заплатить налог на землю, но этот домик сумели сохранить. Я бы не вынесла, если бы мне пришлось со всем этим расстаться. Правда, Уолтер?
Вот тут-то и появляюсь я.
У каждой истории есть рассказчик. Тот, кто сядет и запишет, когда все закончится. Почему в этой истории рассказчик именно я? Потому что это история моей жизни – моей и тех, кого я больше всего люблю. Я постарался быть как можно точнее в своем рассказе. Не во всех событиях я участвовал сам – но, когда стал известен финал, мне пришлось восстанавливать утраченные фрагменты по взглядам, которые в тот момент ничего для меня не значили, по воспоминаниям, вернувшимся с новым значением, по старым блокнотам, предложениям, нацарапанным в записных книжках и на обороте старых фотографий. Так было даже с Гарри, хотя он об этом не подозревал. У меня не было выбора, кроме как найти во всем произошедшем смысл. Но поиски смысла никогда не бывают простыми, особенно в данной истории.
Я подхожу, хватаю канапе и сую в рот. Бекон с чем-то еще. Вкусно.
– Конечно, милая. Все, что скажешь.
– Ой, замолчи. Не выставляй себя дураком.
Потом она обращается к Клэр:
– Уолтер – мой юрист. Он все об этом знает. Прощу прощения, Уолтер Жерве, это Клэр. Уолтер – мой старейший друг.
Это правда. Мы знаем друг друга с детства. Я живу в соседнем доме.
– Добрый вечер, Клэр, – произношу я. – Смотрю, Мэдди вас уже привлекла к подневольному труду на бар и гриль Уинслоу. Я отказываюсь и пальцем шевельнуть, разве что присоединить его к четырем, уже обнимающим стакан, где позвякивает лед.
Мне нравится воображать себя остроумным и немного ленивым. На самом деле я ни то ни другое. Маска, какая мне нужна для защиты. По сути, я очень скучен и одинок.
– Я не против. Я тут никого не знаю, поэтому лучше помогу, – говорит Клэр.
– Повезло вам, – улыбаюсь я. – Я тут знаю слишком многих. Этим, наверное, и объясняется то, что я прячусь в кухне.
– Уолтер – жуткий сноб. По-моему, он не заводил себе друзей с младшей школы, – замечает Мэдди.
– Ты права. В любом случае, к тому времени я знал уже всех, кого следует знать.
– Клэр пришла с Клайвом.
– Вот, пожалуйста. Я с ним только что познакомился. Он мне не нравится.
– Вы меня не знаете, – говорит Клэр.
– Вы правы, не знаю. А нужно?
Скажу кое-что о Клэр: она вообще-то красивая, но в ней есть что-то еще, что выделяет ее из толпы. В нашем мире красота обыденна, как кредитная карта. Я попробую сформулировать позднее.
– Вам решать. Но в школу мы вместе не ходили, так что у меня, похоже, мало шансов.
Она улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Клэр мне нравится. Ничего не могу с собой поделать. Я велю Мэдди прекратить работать. Она вечно работает. Демон активности.
– Хорошо. – Она откладывает нож. – Все равно еды в доме больше нет. Остался только луфарь в морозильнике.
– А они хороши, только если мариновать в джине. Как я.
Почему всегда выставляюсь при ней дураком? Дело ведь не в том, что я красуюсь. Нет, красуюсь я сейчас перед Клэр.
– Уолтер, хватит стоять и нести чушь, принеси нам с Клэр выпить. – Мэдди обращается к Клэр: – Он отличный юрист.
Я бы мог об этом не упоминать, но решил оставить. Это смиряет мое эго. Я получил очень хорошее образование, и я опытный юрист. Я зарабатываю неплохие деньги. Мне это не то чтобы нравится. Чужие проблемы по крайней мере не дают слишком много думать о своих.
Я возвращаюсь с бутылкой вина.
– Идемте наружу, бежим от толпы, – говорю я Клэр. – И ты тоже, Мэдди.
Мы втроем выходим через кухонную дверь. Стоим на сырой траве. Теперь и Клэр сняла обувь. Мэдди закуривает сигарету. Она пытается бросить. Вечеринка шумит с противоположной стороны дома. Здесь темнее. Большое дерево, на котором висят качели, виднеется в тени. Луна и миллионы звезд наполняют небо. Вдали видны огни большого дома.
– Дом ваших родителей? – спрашивает Клэр.
Мэдилейн кивает.
– А слева дом Уолтера. Мы выросли по соседству. Но он свой сохранил.
Слишком темно, чтобы разглядеть мой дом сквозь заросли деревьев.
– Юриспруденция не так блистательна, как писательское ремесло, однако обеспечивает стабильный доход, – замечаю я.
– Не верьте, – усмехается Мэдилейн. – Уолтер непристойно богат. Даже если бы он не работал юристом.
Мой прапрадед основал «Тексако». В отличие от многих других семей мы умудрились не потерять свои деньги.
– Не выдавай все мои секреты, Мэдди. Я хочу, чтобы Клэр полюбила меня, а не мои деньги.
– Жаль, что любить в тебе, кроме денег, особенно нечего.
Клэр молчит. Ей нравится происходящее. Словно стоишь у костра; ее согревает наша дружба, она благодарна, что мы делимся ею с ней. Клэр кажется, будто она могла бы всю ночь стоять и слушать наши дружеские перепалки, не желая возвращаться в мир, существующий за пределами этого дома.
Но о чем она думает в действительности? Так легко понять, что на уме у Мэдди. У нее нет жилки обманщика. А эта будет посложнее. Она более закрыта.
Полночь. Толпа поредела. На старой плетеной мебели в углу веранды собралась небольшая компания. Гарри в центре. Семейная пара, Нэд и Сисси Траскотт. Нэд был соседом Гарри по общежитию в Йеле. Крупный мужчина, футболист. Сейчас стал банкиром. Я несколько раз за большие деньги защищал интересы его фирмы. Несмотря на это, отношения у нас теплые. И Нэд, и Сисси мне очень по душе. Клэр сидит с ними, слушает. Громко смеется, показывая красивые зубы. У нее славный смех. Напоминает серебряный колокольчик. Говорит Гарри. Он прекрасный рассказчик.
Подходит Клайв. Топчется перед ними, похоже, не очень твердо держится на ногах, ждет возможности заговорить. Все уже изрядно выпили.
– Привет, Клайв! – восклицает Гарри. – Садись.
Гарри тоже пьян, но держится хорошо. Всегда умел. Завтра встанет в шесть, будет насвистывать в кухне.
– Нет, спасибо, – говорит Клайв. – Спасибо за вечер. Клэр, нам пора. Я обещал, что мы поедем танцевать, помнишь?
– А нельзя остаться? На минуточку? Мне так весело.
– Оставайтесь, выпьем еще по одной, – приглашает Гарри. – Зачем вам ехать на танцы? Можете и здесь потанцевать.
– Спасибо, – произносит Клайв, заставляя себя улыбнуться. – Гости хотят обойти все злачные места. Освоить Хэмптон.
– Как хотите.
– Идем, Клэр.
Она неохотно поднимается.
– Спасибо большое, Гарри. Пожалуйста, передайте Мэдди, что я была очень рада с ней познакомиться.
Гарри тоже встает.
– Конечно. Рад, что вы смогли к нам выбраться. Осторожнее на стремнинах.
Они уходят, и Гарри принимается рассказывать очередной анекдот.
2
Проходит несколько недель. Субботнее утро. Клэр взяла напрокат машину. Она едет в дом Клайва. Они не виделись с тех самых выходных. Он был в отъезде, сказал, что на Дальнем Востоке. Или в Восточной Европе? К удивлению Клэр, Клайв опять ее пригласил. Она готова была отказаться, но он ей сообщил, что их пригласили на ужин к Уинслоу. Откуда я об этом знаю? Меня тоже пригласили. Забавно, но мне кажется, что идея была моя.
– Зачем тебе брать машину? – возразил Клайв.
Трата для нее была существенной, но Клэр настояла на своем. Она не объяснила ему, почему. Позднее рассказывала мне, что ее раздражало ощущение, будто она от него зависит, что ей хотелось иметь возможность ехать, куда она захочет и когда захочет.
Клэр уже подъезжала к Саутхэмптону и попала в затор на шоссе, начав жалеть, что решила поехать на машине. Солнце стоит высоко над чахлыми щетинистыми соснами, растущими вдоль шоссе, отражается от крыш дорогих машин, направлявшихся на восток, закрывающих ей путь сплошным потоком. Они ползут мимо заправок и мотелей, автосалонов и дорожных указателей. С дороги ничего интересного не увидишь. По другую сторону разделителя мчатся в противоположную сторону автомобили. Клэр жарко, она раздражена. Даже радио выводит ее из себя.
Когда Клайв позвонил, она уже почти перестала о нем думать и готова была двигаться дальше. Дана, ее соседка, сказала, что богатого красивого англичанина с домом в Саутхэмптоне бросит летом только дура. Можно подождать хотя бы до осени.
Она спрашивает себя, уже не первый раз, почему это делает. Понимает, что займется с Клайвом сексом. Любовник он опытный, хотя и эгоистичный, но Клэр потеряла к нему интерес. Это ничего не будет значить, просто небольшая плата за доступ. Она раздвинет перед ним ноги, а потом, когда он сделает свое дело, сдвинет их и уснет, и оба получат что хотели. Я ее хорошо представляю. Клэр будет издавать все положенные звуки, царапать ему спину, должным образом задыхаться и одобряюще стонать. Она не такая, какой кажется.
Кто же она? Наполовину француженка, как она мне расскажет позже. Гордится этим. Это придает ей экзотический шарм. Ее отцом был американский офицер с ирландской фамилией, выпускник колледжа, неотразимо выглядевший в форме и щедро тративший свое скромное жалованье. Ее родители познакомились, когда он получил отпуск на базе в Германии и отправился в Париж. Мать Клэр была моложе, только закончила монастырскую школу. Единственный ребенок, к тому же поздний. Отец – профессор Эколь Нормаль Суперьер. Они жили в старом доме в Аньер-сюр-Сен, пригороде, который известен в основном потому, что там расположен семейный особняк Луи Виттона. Я там бывал. Удивительно буржуазное место.
Родители Клэр поженились незадолго до увольнения отца в запас. Скромную свадьбу отметили в местной католической церкви. Шафером тоже был солдат. Пришлось делать все второпях, пока маленькая выпуклость, из которой получилась Клэр, была почти незаметна под платьем. Вскоре они переехали в его родной город в Массачусетсе, недалеко от Вустера. Затем появился второй ребенок, младший брат Клэр. Но ее мать так и не смогла привыкнуть ни к суровым зимам, ни к замкнутым обитателям Новой Англии. Ей тяжело давался язык. Она говорила с сильным иностранным акцентом. Клэр помнит, как мать часами пряталась в своей комнате, когда город накрывали долгие темные месяцы. Она начинала улыбаться лишь с наступлением весны. Отец Клэр все это время боролся. Он работал продавцом, потом брокером. Они купили новый дом – большой, в викторианском стиле, в унылом районе. Отец был успешен, но так и не разбогател. Бывали годы получше и годы похуже. Зеленый «Ягуар», украшавший одно время дорожку к дому, сменился «Бьюиком». У Клэр была своя комната, у брата тоже. Клэр ходила в школу, получала хорошие оценки, выучилась кататься на коньках и целоваться. Мать учила их французскому и водила по воскресеньям на мессу.
Каждый год мать Клэр ездила в Париж к родителям. Она брала с собой обоих детей. Клэр ненавидела эти поездки. Бабушка и дедушка казались ей старыми и далекими, обломками другого века, другой жизни. Однако ей нравилось гулять по парижским улицам и паркам. Этот мир был чем-то невообразимым для ее одноклассников, которые не выезжали за старые фабрики, окружавшие городок. Им и Бостон казался далеким, как луна. Клэр видела французских мальчиков своего возраста и представляла, что встречается с ними и они ее ждут. Они позволили бы ей курить их сигареты и ездить на заднем сиденье своих мотоциклов, а она изо всех сил держалась бы, сцепив руки на чьем-то плоском и твердом животе. Вместо этого они с матерью и братом послушно ходили по Лувру и сидели в кафе, где всегда заказывали комплексный обед. Однажды ради особого случая к ним присоединился отец, и они все вместе отправились на неделю в Ниццу, к морю. К тому времени дедушка уже умер, и бабушка от всех отстранилась, сидела в старом кресле у окна в мрачной гостиной среди черствого печенья и запаха тления. Это была их последняя поездка. Вскоре родители развелись.
Отец снова женился. Переехал в Бельмонт, у них с женой родилась дочь. Он начинал все заново. Клэр было шестнадцать. Она жила с матерью в старом доме и виделась с отцом по праздникам и в дни рождения. Когда через два года настало время поступать в колледж, Клэр уже знала, что любовь просто так не дается. Если хочешь любви, ее надо брать самой. Защитный панцирь, который она понемногу отращивала, окончательно затвердел. Клэр не обижалась на отца. Понимала, что им нечего сказать друг другу. Через несколько недель после того, как она перебралась в Нью-Йорк, он прислал ей чек на небольшую сумму. В короткой записке говорилось: «Надеюсь, это поможет тебе на первых порах», – но Клэр много месяцев не обналичивала чек, хотя зарплата у нее была маленькая, а потом и вовсе порвала его. Отец никогда о нем не упоминал.
Пока Клэр училась в колледже, мать переехала к бабушке, чтобы ухаживать за ней. По завещанию ей отошло немного денег и квартира, которую мать после смерти бабушки продала. Она больше не выходила замуж. Клэр к ней однажды ездила. Мать жила недалеко от Парижа, в бывшей королевской резиденции – городке Санлис, в квартирке возле собора. Она постарела, но казалась более спокойной. На шее носила золотой крестик. Они с Клэр походили скорее на старых подруг, чем на мать и дочь. Когда Клэр уезжала, мать молча обняла ее.
Все это происходило много лет назад. Теперь Клэр принадлежала к независимым женщинам, работающим в городах без всяких гарантий и наставников, надеющимся, что их ждет любовь, а если не любовь, то хотя бы успех. Она не была неразборчива в связях, но доступна, что объясняет появление Клайва и мужчин, которые были до него и, без сомнения, появятся после него.
Добраться оказалось сложнее, чем Клэр предполагала. Когда она подъехала к дому Клайва, они уже опаздывали к ужину.
– А ты не слишком торопилась, – говорит Клайв, для порядка целуя ее в щеку.
Он уже одет, в руке у него бокал шампанского. Ей он не предлагает.
– Извини, пробки, – произносит она, устремляясь в спальню, чтобы быстро принять душ и переодеться.
Через пять минут Клэр сбегает с крыльца, неся в руках туфли. Клайв ждет в машине, включив двигатель.
– Готова? – спрашивает он, даже не дождавшись, пока она захлопнет дверцу, и жмет на педаль.
Гравий летит из-под колес на траву. Клэр мазнет по губам помадой и причешется уже в машине.
– Я тебе говорил, глупо было связываться с автомобилем, – замечает Клайв. – Я бы тебя мог забрать со станции.
Она не обращает на его грубость внимания. Она приехала не ради него.
Когда они добираются до дома Уинслоу, еще светло. Небо на западе окрашивается в удивительные сочетания оранжевого и фиолетового. Гарри встречает их у дверей. Он не беспокоится о времени.
– Заходите! – приглашает Гарри.
У него мокрые после душа волосы. Голубая рубашка липнет к влажной коже. Нос обгорел на солнце.
– Вы поглядите, какой закат, – говорит он, словно это его подарок.
Клэр подставляет ему щеку для поцелуя и чувствует, как его губы слегка касаются ее кожи.
– Большое спасибо, что пригласили, – произносит она. – Я так обрадовалась, когда Клайв мне сказал.
– Всегда рады, – улыбается Гарри. – Вы произвели впечатление на Мэдди. Давайте я вам обоим чего-нибудь налью.
Дом кажется ей еще волшебнее, чем прежде. Нет толчеи, нет гостей, которые болтают, смеются и флиртуют. Сегодня вечером дом снова стал собой – тихим, уединенным, где живет семья, где делятся тайнами и хранят их. Клэр видит на стене небольшую картину, которую в тот раз не заметила. Морской пейзаж. На выцветшей раме со сложной резьбой видна маленькая медная табличка с именем художника. Уинслоу, Гомер. Клэр удивлена и потрясена. Ей хочется все осмотреть, изучить фотографии, понять этот язык.
Гарри стоит возле бара. У нас есть старая шутка. Каждый раз, когда кто-нибудь из нас оказывается в Венеции, он идет в знаменитый «Бар Гарри» недалеко от Сан-Марко и крадет пепельницу или бирдекель[1]1
Бирдекель – подставка под пивную кружку или пивной бокал.
[Закрыть], чтобы привезти в здешний бар. На стене висит фотография Гарри, с видом собственника стоящего перед двойными дверями с матовым стеклом и улыбающегося во весь рот. Мэдди сфотографировала его во время медового месяца.
– Отличный день, – говорит Гарри. – Нэд взял в Монтоке лодку напрокат, и мы поймали по акуле. Господи, до чего здорово! – Он открывает бутылку вина и морщится. – Только руку распорол ко всем чертям.
Гарри показывает ладонь. Клэр и Клайв видят, какая она красная и ободранная. Клэр тихо, бережно берет Гарри за руку и держит ее, поглаживая израненную кожу.
– Очень больно, наверное, – произносит она.
– На вид страшнее, чем на самом деле. – Он убирает руку и берет стакан. – Красное – это большей частью йод.
– Что будете делать с акулой? – спрашивает Клайв.
– Собираемся сделать чучело. Повесим вон там. Будет о чем вспомнить. Вы же знаете местных. Они ума лишатся из-за нее, – добавляет он со смехом.
Они выходят на веранду. На лужайке Нэд осторожно бросает крученые мячи маленькому светловолосому мальчику. Клэр узнает его – это мальчик, который ходил с фонариком на вечеринке. Увидев их, мальчик машет рукой.
– Это Джонни, – объясняет Гарри. – Джонни, иди сюда, поздоровайся с гостями.
– Здравствуйте, – говорит Джонни мягким тоном, протягивая руку, как его учили. Он стесняется. Не смотрит в глаза.
– Привет, приятель! – восклицает Клайв.
– Здравствуй, Джонни, – говорит Клэр, присаживаясь на корточки, чтобы быть с ним одного роста. – Я Клэр. Сколько тебе лет?
Я наблюдаю за ней. Она умеет обращаться с детьми. Это сразу видно. Наверное, во время учебы в колледже Клэр подрабатывала помощницей по дому. Дети ее, конечно, любили.
– Восемь, – тихо отвечает он, но хотя бы смотрит Клэр в лицо, – но уже почти девять.
– Почти девять? Совсем большой. Мне двадцать шесть. Что ты любишь? Я люблю ходить под парусом и читать.
– Мой папа пишет книги.
– Знаю. Я читала его книгу. Замечательная.
Джонни улыбается. Гарри кладет руку сыну на плечо.
– Так, дружок. Пора ужинать. Что надо сказать?
– Спокойной ночи. Было приятно познакомиться.
Джонни уходит в дом. Клэр смотрит ему вслед, уже совершенно очарованная. Он – мой крестник.
Подходит Нэд. Несмотря на свои размеры, он удивительно быстрый. Я видел, как он играет в теннис. До сих пор может обыграть соперника, который моложе и легче.
– Привет!
Обращаясь к Гарри, он говорит:
– У него получается все лучше. Еще попадет в команду.
Тот рассеянно улыбается. Клэр понимает, что Гарри думает о другом.
– Хоккеисты умеют все то же самое, что и футболисты, но только на льду и задом наперед, – произносит он. Потом поворачивается к Клэр и Клайву: – Вы бы видели, как Джонни бьет щелчок.
– Щелчки для девчонок, – усмехается Нэд.
Они говорят на жаргоне своей юности. Два бывших спортсмена. Члены «Дельта Каппа Эпсилон». Гарри играл в хоккей. На выпускном курсе был капитаном команды.
Я помню долгие холодные вечера на арене «Ингаллс», когда мы с Мэдди жались друг к другу под пледом, попивая бурбон из моей фляжки, и смотрели, как Гарри катается. Он был хорош, очень хорош. Она от него глаз не могла отвести. Волосы у него тогда были длиннее и светлее. Забивая гол, Гарри каждый раз поднимал голову, ища ее одобрения, в глубине души зная, что иначе и быть не может. Они уже были неразлучны.
Мэдилейн Уэйкфилд была самой красивой девушкой в школе. Она везде была самой красивой, куда бы ни пришла. Мужчины увивались вокруг нее, но она выработала иммунитет к этому вниманию. Редакторы журналов и фотографы звали ее в модели, но Мэдди всегда отказывалась. Считала, что красота – не ее заслуга. Красоту просто надо принять к сведению, как то, что ты левша, например. Она не думала о своей красоте. Другие девушки наряжались для вечеринок, брали друг у друга одежду, вдевали серьги, которые для особого случая вытащила из шкафа мама, а Мэдди даже не пыталась это делать. Обычно она была в старой отцовской рубашке, мешковатом свитере и джинсах. И все равно, где бы Мэдди ни появилась, мужчины забывали о своих спутницах и смотрели на нее, хотя не у многих хватало духу подойти познакомиться. Было в ней что-то отличное от других, ее настоящую за красотой способен был различить не каждый.
Я-то видел. Мы всегда хотели поступать в Йель вместе, но после того, как Мэдди окончила школу для девочек в Мэриленде, а я свою в Массачусетсе, реальность оказалась даже едва ли не лучше мечты. У нее тогда была машина. Классическая красная «Эм-Джи» с откидным верхом, которую ей подарила бабушка. Первый курс превратился в неясное мелькание выходных на Манхэттене, ночных клубов и затуманенных гонок по шоссе, когда мы в последнюю минуту выезжали, похмельные и веселые, в понедельник утром на занятия.
А на втором курсе Мэдди влюбилась в Гарри. Мы учились в разных колледжах. Он в Девенпорте, мы с Мэдди в Джонатан-Эдвардс. Мы его, конечно, видели. В баре «Мори», где он обычно был окружен друзьями, пил пиво или праздновал очередную победу. Гарри был популярен, и, честно говоря, заслуженно. Мэдди его сразу невзлюбила, в чем я должен был бы увидеть знак.
– Он только о себе и думает, – заявила она в один из наших вечеров, проведенных вдвоем, как это чаще всего и бывало.
Она хотела высмеять его, презирать его за то, что видела в себе самой. Но, оборачиваясь назад, я понимаю, что они были похожи на двух львов, ходящих кругами друг вокруг друга. Все шло или к смерти, или к одной жизни на двоих.
Мэдди и я остались друзьями – разве могло быть по-иному? Она составляла мне компанию по ночам с тех самых пор, как впервые вылезла из своего окна на втором этаже, чтобы пойти со мной ловить светлячков. В детстве мы тихо выкатывали велосипеды по гравийной дорожке и устраивали полуночный побег на пляж, где жгли костер из выброшенного морем дерева и слушали, как плещут о берег волны, пока мы делимся сокровенными мыслями и мечтами.
Правда, нам приходилось вести себя осторожно. Мои родители часто уезжали, и я оставался на попечение Женевьевы и Роберта, бездетной швейцарской пары, которая присматривала за домом. Низкорослая, крепко сбитая Женевьева готовила еду, Роберт водил машину и ухаживал за садом. Оба они к десяти часам уже ложились спать и полагали, что я тоже лег. Я был единственным ребенком, пухлым книгочеем, так что едва ли они могли вообразить, будто у меня есть тайная ночная жизнь. С отцом Мэдилейн было сложнее. Он ее бил, если ловил, когда она пыталась удрать. Однако ее это не останавливало.
Однажды мы играли в теннис, и я увидел рубцы на ее бедрах, когда она наклонилась поднять мяч. Он бил ремнем. Я хотел как-то с этим разобраться, но Мэдди уверила меня, что все в порядке, и вообще, давай еще сет. Господи, какая она была храбрая! Да она и сейчас такая.
Ужин великолепен. Свежевыловленная рыба-меч, помидоры и кукуруза, горячий хлеб и мороженое, запиваем мы это все холодным, отдающим сталью белым вином. Мэдди готовит рыбу на гриле по собственному рецепту, используя сосновые ветки, которые придают чудесно насыщенный вкус. Мы сидим под круглыми бумажными фонариками на маленькой веранде со стороны кухни. Мужчин больше, чем женщин, поэтому я сижу между Клайвом и Сисси. Сисси очень смешная. Маленькая, светленькая, может болтать часами. Она из пригорода Филадельфии. Они с Нэдом много лет безуспешно пытались завести ребенка. Меня восхищает ее стойкость и отсутствие жалости к себе.
Клайв расспрашивает меня о клиентах, но я отделываюсь шутками. Когда меня начинает утомлять его настойчивость, я перестаю обращать на него внимание и слушаю, как Гарри рассказывает одну из своих историй – кажется, о том, как он в семнадцать лет нарочно въехал на машине в дерево, чтобы получить страховку. Даже взял у вратаря своей команды щитки для защиты. Автомобиль был старой рухлядью, и Гарри надеялся получить около пяти тысяч долларов. Решил, что скорость тридцать миль в час будет в самый раз, не слишком быстро и не слишком медленно, но удар был так силен, что он вырубился.
– Прихожу в себя, – говорит Гарри, – а в окно случит коп с фонариком, желающий знать, что, черт возьми, происходит и зачем на мне хоккейные щитки в середине июля?
Мы воем от смеха. Клэр, сидящая справа от Гарри, в восторге. Она помогала Мэдди в кухне и первой вскакивает из-за стола, чтобы помочь с посудой. Клэр работает на публику, показывая нам, что она не просто очередная любовница Клайва. Нам всем за сорок, и мы поневоле хоть немного попадаем под обаяние этого мощного сочетания юности, красоты, страсти и ума. Выясняется, что она разгадывает кроссворды в «Нью-Йорк таймс», а это одно из любимых развлечений Гарри. Они совместно жалуются на ползучее влияние поп-культуры на формулировки вопросов. Спорят о недавно прочитанной книжной рецензии. И они оба любят Марка Твена. Разве это не лучший вечер в ее жизни? Думаю, да.
Клайв во всем этом не участвует. Ему не нравится, что звезда здесь не он. На это общество не произвел впечатление его «Астон-Мартин», или дорогие часы, или последний раз, когда он был на Сент-Барте. Он здесь чужой. Клэр он тоже чужой. Мне хочется, чтобы он ушел.
После ужина мы играем в шарады, в которых Гарри тоже мастер. К полуночи все пьяны, и Гарри встает и произносит:
– Пора.
Я, конечно, знаю, о чем он. Как и Нэд, и Сисси. Мэдди просто закатывает глаза.
– Что – пора? – спрашивает Клэр, но все уже поднялись.
– Пора идти на пляж, – бросает Сисси через плечо. – Мы каждый раз после ужина ходим.
– Идите без меня, – объявляет Мэдди. – Кто-то должен остаться тут, с Джонни.
Я мог бы вызваться. Обычно так и делаю. Но не сегодня.
– Вперед, – говорит Клэр, поднимая растерянного Клайва и устремляясь наружу к старому красному джипу семьи Уинслоу.
На переднем сиденье, рядом с Гарри, сидит Нэд с бутылкой вина. У него немного заплетается язык. Сисси устроилась у него на коленях. Клайв и Клэр втискиваются следом за мной сзади. От дома до пляжа ехать менее пяти минут. В это время на пляже никого нет. Луна зажигает для нас дорожку на воде. Песок под ногами прохладный.
Гарри бежит к воде, стаскивая рубашку, потом скидывает брюки и голышом, ухая, бросается в темную воду. Нэд и Сисси следуют за ним, Сисси взвизгивает, когда окунается. Я раздеваюсь дольше, но неожиданно рядом со мной оказывается Клэр. Я не могу не обратить внимания на ее тело в лунном свете, на молодую грудь, круглые бедра. Мельком вижу темный треугольник лобковых волос. Все это, конечно, происходит за мгновение. Только что Клэр стояла рядом, и вот она уже в воде. Меня подхватывает волна желания, пока я смотрю, как она бежит. Теперь остались только мы с Клайвом. Я стаскиваю брюки.
– Черт, – бормочет Клайв и тоже раздевается.
Мы ныряем вместе.
По ночам океан кажется гораздо спокойнее. Он похож на большое озеро, а волны едва ли сильнее ряби. Вода доходит нам до пояса. Большинство женщин присело бы в воде, чтобы спрятаться. Но не Клэр. Мне становится ясно, что она не принадлежит к большинству. Гарри и Нэд затеяли сражение брызгами, как мальчишки. Она присоединяется к ним, смеется, сильно бьет по воде. На нее невозможно не смотреть. Клайв стоит в стороне, словно вторгся на чужую территорию, и Клэр ему не любовница. Потом Сисси забирается Нэду на плечи и легко спрыгивает в воду.
– Я так тоже хочу, – произносит Клэр.
Но вместо того, чтобы залезть на плечи Нэду или Клайву, она скользит к Гарри и хватает его за руки. Он послушно приседает в воде, пока Клэр устанавливает ноги на его плечах. Он легко поднимает ее, она секунду балансирует, отпускает его пальцы, разбрасывает руки, откидывает голову и ныряет почти без всплеска. Вынырнув, убирает мокрые волосы с лица и кричит:
– Хочу еще!
Гарри снова приседает, спиной к Клэр, и она уверенно забирается на него. И опять она отпускает его пальцы, балансирует, но на сей раз не удерживает равновесия и шумно падает в воду. Гарри помогает ей встать.
– Осторожнее, – смеясь, говорит он.
– Мой любимый спасатель, – провозглашает она, смеется, целует его мокрыми губами и обнимает так, что ее соски задевают его грудь.
– Вы меня снова спасли, не дали утонуть.
Клэр отступает на шаг и стоит перед ним, словно говоря: «Посмотри на меня. Это может быть твоим». Я не помню, заметил ли это кто-нибудь, кроме меня. Я попытался поймать взгляд Нэда или Сисси, но они готовились к очередному прыжку.
Гарри ничего не говорит и отводит глаза, когда подходит Клайв.
– Давай покажу, как это делается, – произносит он.
Клэр отшатывается, но он приседает в воде и говорит:
– Давай.
Она залезает, даже не глядя на него, и просто ныряет, прямо и чисто. Вынырнув, спрашивает:
– Может, поедем? Я замерзла.
Момент ушел. Клэр бредет к берегу, опустив плечи, прикрывая грудь и низ живота руками. Она ни на кого не смотрит. Никто ни на кого не смотрит, пока мы быстро натягиваем одежду на мокрые тела. Настроение у нас как после грехопадения.
Домой едем в тишине. Даже Сисси молчит. Когда выходим, Клэр и Клайв отстают. Ясно, что они поссорятся. Мы заходим в дом.
Я задерживаюсь и слышу обрывки разговора. «Не трогай меня!», «тупая сучка», «могла бы его просто трахнуть».
Она появляется, в слезах, и бежит мимо меня в кухню. К Мэдди.
– Все в порядке? – спрашивает Гарри.
Я молчу, а Клайв стоит в холле, злой. Он хочет пойти следом за ней, но знает, что нельзя, он – неверующий в храме.
Появляется Мэдилейн.
– Клайв, Клэр очень переживает. Я знаю, уже поздно, и мы все выпили. Но она попросилась переночевать у нас, и я согласилась.
Клайв смотрит на нее, не зная, как реагировать. Слова застревают у него в горле. У него не такая сильная воля, как у Мэдди. Она чувствует, что Клайв расстроен, и кладет ладонь на его руку.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?