Текст книги "Из человеческой неволи к свободе. Введение в генофизику"

Глава III
Наука для спасения

Грубо говоря, философия была мало полезнанамитремнашимклиентам. Вконце концов, она никогда не обещала дать определенные ответы, будучи просто теоретической и спекулятивной по природе. Альберт Эйнштейн был намного менее снисходителен.

«Я убежден, – сказал он с привычной краткостью⁴, – что философы оказали вредный эффект на прогресс научного мышления, сместив некоторые фундаментальные концепции из области эмпиризма, где они находятся под нашим контролем, к неосязаемым высотам априори».

От подхода, который полагается на непроверенные или врожденные предположения, мы, наконец, обратились к науке. Опять-таки, согласно Эйнштейну: «Цель всей науки, естествознания ли или психологии, состоит в том, чтобы координировать наш опыт и привести его в логическую систему»⁴.

Следовательно, человек научился достигать впечатляющих результатов с творениями своей изобретательности. Он может задумать, спроектировать, построить, проанализировать, изменить или отремонтировать их с относительной легкостью. Это истинно в отношении и самой простой игрушки, и самой сложной межпланетной ракеты. Причина этой способности проста. Ученые открыли соответствующее число законов, управляющих физическим миром. Инженеры, техники и даже неспециалисты оказались способны использовать их, чтобы изобрести механизмы и системы, которые в очень предсказуемой манере исполняют специфические задачи. Именно это знание принципов вслед за концепциями делает человека их владыкой. Однако, несмотря на свои технические достижения, очевидный правитель этой планеты не научился полностью понимать себя, свое поведение и свой опыт. Мы можем объяснить этот парадокс. Очевидно, человек – создание интеллекта, более высокого, чем его собственный. Он – отражение этого интеллекта, точно так же, как электромеханические изделия человека отражают его самого. В силу этого факта физики, химики и другие ученые, изучающие физический мир, имели тенденцию сверху вниз смотреть как на психиатрию, так и на психологию. По их мнению, области, касающиеся человеческого поведения, просто не являются науками в чистом смысле этого слова.

Такое отношение не безосновательно. Исключая ограниченные применения, не представляется возможным анализировать человеческое поведение посредством пожизненного наблюдения (т. е., неконтролируемое наблюдение) или строгости экспериментального метода. Это невыполнимо, поскольку наблюдатель, вероятно, не может постоянно следовать за субъектом и записывать каждый его опыт. Даже если бы он был способен сделать таким образом, исследуя например себя, это не обязательно позволило бы ему разработать удовлетворительные законы поведения, посредством которых он был бы с уверенностью способен к предсказанию и воссозданию конкретных явлений, и которые были бы применимы ко всем людям. Последнее не выполнимо, поскольку переменные, вовлеченные в каждодневные действия и опыт одного человека, не говоря уже о нескольких людях, слишком многочисленны, поэтому не поддаются контролю даже самого квалифицированного экспериментатора. Все, на что он мог бы надеяться, – это одновременно изучить один или в высшей степени ограниченное число аспектов поведения.

Привыкший анализировать, классифицировать и предсказывать данные, явления или события, применимые к его области, и производить специфические результаты, ученый, изучающий физический мир, имеет тенденцию исключать человека из поля зрения своих исследований. В конце концов, он – просто человек. Взгляд на его собственную жизнь и жизнь ему подобных удовлетворяет его.

Он может лишь надеяться, но не ожидать с уверенностью, что он и его семья останутся здоровыми и будут вместе, что цели его карьеры будут достигнуты, что его сын будет следовать по его стопам или займется правом или медициной (чтобы наслаждаться большей защищенностью с точки зрения работы, чем его отец), что его незамужняя дочь останется в колледже, пока не получит свидетельство преподавателя. Если ему сопутствует то, что люди обычно называют удачей, его надежды осуществятся.

Если нет, возможны все виды нежелательных альтернатив. Он или любой член его семьи мог бы заболеть и преждевременно умереть. Его брак мог бы закончиться разводом по одной или большему количеству причин. Экономические условия могли бы ухудшиться так, что он не получил бы продвижения по службе, которого он ожидает. Его могли бы даже уволить. Его сын из-за оценок мог бы не получить диплом об окончании школы. Молодой человек мог бы также начать употреблять наркотики и разрушить свои возможности для прочного будущего. Его дочь могла бы забеременеть или уже быть беременной. Даже заглядывая вперед всего на несколько часов, возможно, он мог бы попасть в аварию на пути домой или вместо приятного вечера, который он предвкушает, вступить в спор со своей женой.

Это почти бесконечное разнообразие случайностей когда-то заставило человека отпрянуть от строгого изучения себя.

Но были и другие причины. Не только ученые, но также, и даже в большей степени, философы, писатели и непрофессионалы стали считать человека столь же переполненным недостатками, как и далеким от совершенства. Он подвержен ошибке, ненависти, страху, отчаянию, бедности, старению, болезни, миллиону других превратностей и смерти. Эта точка зрения, без сомнения, проистекает от гиперкритичности к самому себе и к другим людям.

Несмотря на то, что ученые делали упор на истину, они не были непогрешимыми. Это результат ошибочного рассуждения или неверного истолкования доступной очевидности. Великий Галилео Галилей развил замысловатую, хотя в значительной степени ошибочную теорию приливов. Теория Ньютона содержала три недостатка, которые были преодолены только благодаря общей теории относительности. И даже Эйнштейн, по-видимому, ошибался, принимая скорость света как конечную скорость Вселенной.

Эту точку зрения, высказанную нами много лет назад, теперь также поддержали другие ученые. Среди них такие выдающиеся физики, как профессор Э.К. Сандаршан из Сиракузского университета, г. Сиракузы, штат Нью-Йорк, и доктор О.М. Биланюк⁵, а также Джеральд Фейнберг⁶, физик из Колумбийского университета.

Современные микробиологи не являются исключением. «Не существует жизни без клеток», – уверяют например они нас⁷. Мы утверждаем, что это равносильно высказыванию, что следствие создает причину. В действительности, конечно, верно обратное. Картины не могли бы возникнуть без усилий живописца. По той же причине клетки самим своим существованием обязаны жизни. По нашему мнению жизнь, направляемая интеллектом, – невидима и предшествует всем физическим формам. Они включают атом, молекулу и клетку. Эти основные единицы не только сформированы жизнью, они также содержат ее. Они подвержены разрушению. Жизнь – нет. Подобно энергии, ее нельзя ни создать, ни разрушить.

Продолжая в том же направлении, мы теперь представляем одно из наших любимых исходных положений. Когда автомобиль работает со сбоями, ошибка заложена в данном конкретном транспортном средстве, его компонентах, его проекте, конструкции, сборке, обслуживании или использовании, а не в принципах, лежащих в основе автомобильного транспорта. То же самое имеет силу, когда автомобиль попал в аварию. Ответственность на водителе этого или другого автомобиля. В принципе автомобиль был, есть и всегда будет совершенен, независимо от того, сколько усовершенствований или ошибок может быть еще сделано. Так, по крайней мере, по нашему мнению, обстоит дело и с человеком. Принцип, по которому создан человек, и который движет им, был, есть и всегда будет совершенным. То, что обычно считается человеческой слабостью или несовершенством, происходит из-за собственных неправильных представлений человека и неправильного обращения с собой и другими людьми.

Другая причина нежелания ученых сосредоточиться на человеке лежит в самой природе научного метода. Предположительно, этот метод – «процедура расследований, которая включает применение принципов логики к решению научных проблем. В легкости ее адаптируемости ко всем наукам логика становится общим знаменателем и инструментом рассуждения научного метода и наблюдения и эксперимента как средств проверки продвигаемых, таким образом, теорий»⁸.

Ключевое слово здесь – логика. Ее видимое отсутствие в человеческом поведении – популярная тема мировой литературы, истории и газетных уток. Обычным было и все еще остается расценивать поведение многих мужчин и даже в большей степени женщин как иррациональное. Даже до Спинозы философы ликовали по поводу величественного порядка Вселенной. Они или игнорировали человека, или на одном дыхании сетовали по поводу его злых, непредсказуемых путей. Неудивительно, что человечество до недавнего времени было высвобождено из научных исследований. На вопрос, почему это так, у ученого имелся готовый ответ. Что может сделать логика (а именно его логика) с нелогичностью других? Даже сегодня многие судьи, психиатры, психологи, адвокаты и журналисты подписываются под этой точкой зрения. Мы собрали много свидетельств, доказывающих этот трагический момент.

Ученые воздерживались от изучения человека в силу другого жизненного фактора. Это – всеобщая вера в случайность. Ее господство без сомнения происходит, очевидно, от ограниченной силы сознательной воли. Немногие люди, кажется, способны достичь того, что они желают. Когда они не достигают таких целей как получение работы, осуществление продажи или вступление в брак, они обычно возлагают вину на других или на силы вне их контроля. Они поступают так же, если попадают в аварию, совершают преступление или страдают от потери.

Это неудивительно притом, что всеобъемлющая теория человеческого поведения была недоступна до публикации первой работы Зигмунда Фрейда⁹. Это была храбрая попытка преобразовать хаос в порядок. Однако она едва ли могла квалифицироваться как наука.

Даже если мы рассматриваем непсихоаналитические методы, то Ийсинк¹⁰ показал, что, по крайней мере, в десятилетие, предшествующее 1960 году, психотерапия не сумела продемонстрировать, что с ее помощью можно вызвать восстановление в более быстрой степени, чем оно произошло бы спонтанно, без применения процедуры. Согласно Кеттеллу¹¹: «В настоящее время для ученого не существует убедительного опровержения утверждения о том, что число восстановлений, обязанных психотерапии, не превышает ожидаемого в результате случайности. Однако споры по этому поводу сослужили бы небольшую службу. Даже более оптимистически настроенные психиатры, как и практики-реалисты, будут готовы признать, что существующие методы диагностики, назначения лечения и понимания необходимых тактических шагов весьма далеки от стандартов, требуемых от развитой науки».

«Психоанализ, – замечает Маркс¹², – больше искусство, философия и практика, чем наука».

В нашей работе с людьми, которые воспользовались возможностями психоанализа без улучшений, мы столкнулись с замечательным явлением. В тех случаях, где теория не подходила под субъективные факты, они были изменены или интерпретировались так, чтобы исполнить теорию, не считаясь с частым несогласием пациента.

В результате возникли бо́льшая вина, позор или страх там, где в начале их не существовало. Многие люди начали подвергать сомнению свое собственное психическое здоровье, поскольку они не испытывали к родителю противоположного пола чувств в манере, постулируемой в соответствии с теорией. Вместо того чтобы подвергнуться риску критики аналитиком или группой, они принимали решение сообщить то, что от них ожидалось, а не то, что было на самом деле.

Несмотря на их большую вескость, работы Эдлера, юнга и более современных новаторов не обеспечивали существенных улучшений положений Фрейда, по крайней мере, с точки зрения научной строгости. Даже экзистенциальная терапия – не столь новая школа, сколько новая интерпретация фрейдовского анализа.

Иван Павлов – тот, кто указал путь к изучению и предсказанию поведения и руководству им, хотя и на ограниченном основании. Его классический эксперимент с условными рефлексами у собак¹³ показал, что животные субъекты могут быть обучены тому, чтобы автоматически реагировать (слюнотечением) на «нейтральный» стимул или идентичным образом на условный стимул (звонок), как они прежде реагировали на бузусловный стимул (мясо). Позже Уотсон¹⁴ и другие доказали, что то же самое оказалось верным для человеческих субъектов. Условный стимул сам по себе не может произвести первоначальную реакцию, как производит бузусловный стимул.

Естественно, что для этого типа манипуляции поведением требуются строго контролируемые лабораторные условия. Результаты в высшей степени изменчивы. Тот же самый субъект в разное время реагирует на идентичный стимул различным образом. Когда два или больше субъекта изучены, они реагируют на один и тот же стимул подобным, хотя и не идентичным образом. Это происходит из-за индивидуальных отличий.

Эти эксперименты из многих скептиков сделали сторонников. Очевидность бесспорна. Изучение человека прогрессировало со времен эры мифов и спекуляции к, по крайней мере, некоторой степени научной точности. Все же, подобно последователям Фрейда, у бихейвиористов не было всех ответов. Их эксперименты были до неудовлетворительной степени ограничены в своем охвате.

Первичная цель даже сложных поведенческих исследований состоит в том, чтобы изучить реакцию одного или более субъектов на один или несколько стимулов при отчетливо определенных условиях. Бихейвиористы исключили из рассмотрения, как краткосрочные, так и долгосрочные взаимодействия межличностной природы. Не было представлено никаких экспериментальных или других точных с научной точки зрения данных, которые, например, пролили бы свет на движущие силы, если таковые вообще имеются, стоящие за инцидентами, вовлекающими современников или представителей различных поколений.

Даже до того, как мы начали частную практику, мы знали, как достоинства различных доступных подходов, так и их недостатки. Главным образом из-за недостатков мы решили предпринять смелый шаг. Его первичная цель состояла в том, чтобы развить простое логически обоснованное, широко приемлемое объяснение даже того, что казалось самым сложным или сбивающим с толку опытом, вовлекающим человека на единичном (или индивидуальном), коллективном (групповом) и всеобщем (всечеловеческом) основании.

Эта процедура была с научной точки зрения здравой. Эйнштейн бы без нее не преуспел. «Физика устанавливает логическую систему мысли, – сообщил он¹⁵, – которая находится в состоянии развития, основание которого не может быть выделено, так сказать, из опыта индуктивным методом, но может быть достигнуто только в соответствии со свободным изобретением».

То же самое, конечно, должно быть истинным для поведенческих наук. Мы обнаружили, что каждое правило или закон, с которым сталкиваются в мире физики, имеет свое соотношение в том, что мы стали называть Физикой человека¹⁶, поэтому мы раньше любого физика оказались способными развить теорию единого поля – в сущности, закон единого поля. Но это выходит за рамки нашего настоящего обсуждения.

Определенно, мы научились определять и использовать сознание таким образом, что все поведение и опыт стали его логическими, предсказуемыми и поэтому исправимыми проявлениями. Соответственно, шанс или случайность не существуют. Мы достигли результатов там, где другие не достигали. Наш подход оказался эффективным даже в областях, где Фрейд, Павлов и их преемники не сумели представить адекватные логические обоснования. Не имело значения, насколько приведенными в замешательство, испуганными, обескураженными или отчаявшимися могли быть те, кто консультировался у нас. Вскоре они расслаблялись, принимали наши объяснения (которые обычно включали точную дедукцию мыслей, чувств и событий, не упомянутых клиентом) и начинали следовать нашим инструкциям с усердием, если не сказать с благодарностью.

В нашей первой публикации¹ мы кратко обсуждали взаимодействия, вовлекающие двух или более человек, и ссылались на комплементарную природу всех межличностных отношений. Подготовка этого издания была вызвана тремя основными положениями.

1. В ранней работе с обусловленными эмоциональными (и другими) реакциями субъект всегда осознавал любую эмоцию, которую он испытывал. Более поздние эксперименты показали, что эмоциональные ответы могут быть перемещены с одного стимула на другой, когда субъект не осознает связь между стимулом и результирующей эмоцией. Кроме того, было обнаружено, что эмоции, которые субъект не осознавал, более сильные, чем сознательные.

2. Мы обнаружили, что все люди имеют один уникальный ключевой паттерн (модель поведения – прим. перев.) или более, а также вторичный, третичный или другой производный паттерн(ы). Соответственно, специфические типы поведения или опыта повторяются на систематическом основании. Мы обнаружили, что всякий раз, когда люди взаимодействуют друг с другом, те, кто имеет конкретный опыт, действительно взаимодействуют только с теми другими, кто проявляет паттерн или паттерны, идентичные или комплементарные их собственным. Представители этих двух групп, очевидно, встречаются, чтобы действовать и реагировать в манере, подобной той, которая точно управляет сцеплением в зубчатом механизме.

3. Согласно нашим открытиям, дети имеют паттерны, по крайней мере, подобные или комплементарные, если не идентичные как паттернам их родителей, так и бабушек и дедушек или других членов семьи. Даже если они не знали этих старших, их поведение и опыт демонстрировали замечательное подобие. Несмотря на значительные отличия в манере их проявления, эти паттерны, как представляется, в сущности, являются теми же самыми.

Мы могли бы рассмотреть паттерн (завершенность, например) как постоянную, тогда как манера, в которой он выражается (в образовании, браке, работе, других областях) – переменная.

Это межпоколенное увековечивание встречалось нам настолько часто и последовательно, чтобы считать его предсказуемым. Оно распространяется даже на тип комплементарного паттерна, управляющего людьми, с которыми в приблизительно том же возрасте взаимодействуют дети или внуки субъекта.

Мы продемонстрируем применимость этих фактов к трем рассмотренным случаям точно так, как мы применили их к тысячам других случаев. В силу уже упомянутых недостатков исследования посредством наблюдения и эксперимента для целей исчерпывающего анализа мы прибегли к качественному методу или методу изучения случаев.

В результате наших открытий мы чувствуем себя вправе постулировать существование обусловленной реакции не только личностной (или единичной) по своей природе, но и межличностной, а также межпоколенной (коллективной и всеобщей). Такая претензия соответствует солидной научной практике. Объединяя экспериментально подтвержденные концепции с нашими собственными эмпирическими выводами, мы достигли исчерпывающего подхода к человеческому поведению и опыту, который принес пользу нам и нашей клиентуре. В каждом и любом случае этот подход прошел испытание полезностью и временем. Поэтому он составляет неотъемлемую часть того, что стало известным как IDEAL-метод Тойча (IDEAL=individualized-directive-explanatory– action-log – индивидуализированный направляющий объясняющий включающий программу действий представленный в логической форме) или, сокращенно, TIM.

Глава IV
Разум как закон

Начальная гипотеза

Средний ребенок счастлив. Он чувствует себя желанным, любимым, накормленным, что о нем заботятся и что он в безопасности. Не осознавая беспокойства и диссонанса в своем окружении, он в состоянии блаженной удовлетворенности.

Взрослея, он взаимодействует с теми, кто его окружает, и формулирует суждения, которые отличаются от его невинного и главным образом бессознательного убеждения о том, что в этом мире все хорошо. Позвольте нам допустить, что он играет с новой игрушкой, которую его отец дал ему накануне. Он ломает ее. В результате мать ругает его. Поскольку он испытал этот опыт и несколько часов назад наблюдал женщину в процессе брани на мужа по причине, которую мальчик не понял, он формулирует простую гипотезу: матери злобные, отцы хорошие. Нет никаких ограничений или модифицирующих исключений.

Наш маленький мальчик не помнит, что его родитель мужского пола отшлепал его, когда несколько дней назад он описал свои штаны. Он не считает, что у матери было серьезное основание для гнева, и что в большинстве других случаев на самом деле она была любяща и добра к нему. Он называет «выстрелы» такими, какими он их видит, независимо от того, насколько неправым он может быть. Для большинства детей существует только черное и белое. Не существует серого или промежуточных цветов. Это не должно нас удивлять. Разве мальчиков не называли хорошими, если они тихие, и плохими, если они шумят? В результате многие дети, стремящиеся угодить своим родителям, могут сознательно или бессознательно решить умереть молодыми так, чтобы оставаться тихими, хорошими и любимыми. Болезнь или несчастный случай могли бы помочь им осуществить их желание.

Позже тот же самый грубиян едет на трехколесном велосипеде. Он врезается в пожилую женщину. В приступе гнева она кричит и шлепает его. Несмотря на его содействующую ответственность, первоначальная гипотеза была расширена следующим образом: женщины являются злобными, мужчины хорошими. После нескольких более неприятных инцидентов, связанных с женщинами, гипотеза становится теорией, правилом, законом, исполняющимся пророчеством.

Факт, что женщины являются злобными по отношению к нему, мальчик некоторое время обычно игнорирует. Но его курс по отношению к ним установлен. Мы можем с высокой степенью уверенности предсказать тип опыта, который он, вероятно, испытает в отношениях с женщинами-преподавателями, подругами, с коллегами или служащими женского пола, а также в браке. Он мог бы сбега́ть от жены к жене. Это не застраховало бы его в жизни от словесных и другого рода оскорблений со стороны женщин. Он находится под управлением специфического закона, который он научился принимать сознательно или бессознательно. То же самое, конечно, имеет место и для женщины.

Более благоразумный мальчик даже из идентичной семьи в результате того же самого материнского ворчания принял бы более милостивую гипотезу. «Мама любит меня», – мог бы чувствовать он. «Мама хорошая», – мог бы также сказать он себе, добавляя, что она злится только потому, что он сделал что-то не правильно. Это могло бы быть подытожено как: «Мама права и справедлива». В конечном счете, такая гипотеза в силу последующего и более приятного опыта мальчика в отношениях с представительницами противоположного пола могла бы стать теорией, правилом, а затем законом, который обеспечил бы для него намного более счастливое, чем у его брата будущее в школе, в профессиональной деятельности, в браке и в общественной жизни.

Третий ребенок также из той же самой семьи мог бы научиться жить в соответствии с гипотезой и, в конечном счете, законом, который гласит: «женщины злобны иногда», «некоторые женщины злы», «женщины злобны только по отношению к их мужьям и детям», «женщины злобны только дома», «пожилые женщины злобны», «женщины становятся сердитым только по серьезным причинам» или «женщины, которые не связаны с вами, лучше, чем те, которые связаны».

Опять-таки, мы обнаруживаем тесную корреляцию между концептуальной причиной и опытом реальной жизни, или следствием.