Текст книги "Путь сердца"

– Прошу прощения, лорд Уэссингтон, но мистер Стивене хотел бы поговорить с вами без свидетелей.

Стивене владел клубом, причем заведение перешло к нему по наследству от отца и деда. Хозяин всегда необычайно вежливо разговаривал с клиентами, однако у Филиппа сложилось стойкое впечатление, что в действительности представители светского общества не вызывали у него ни малейшего интереса, а тем более уважения. Поскольку сам граф тоже нисколько не интересовался бомондом, подобное отношение в некоторой степени сближало.

Владелец нередко приглашал посетителей в свои частные апартаменты. Филиппу уже не раз приходилось там бывать, а потому он не заметил в случившемся ничего из ряда вон выходящего и спокойно направился вслед за лакеем.

– Уэссингтон. – Стивене приветствовал вошедшего наклоном головы, а потом обратился к слуге: – Закройте, пожалуйста, дверь. Не хочу, чтобы нашу беседу прерывали.

Слуга бесшумно исчез.

– Какой сюрприз вы приготовили мне сегодня? – игриво поинтересовался граф.

– Ничего особенного.

Стивене, молодой человек, почти ровесник Филиппа, был хорош собой. Этот голубоглазый блондин обладал внешностью, которую точнее всего можно было бы определить как слегка потрепанную. По какой-то непонятной причине налет бурного жизненного опыта действовал на дам неотразимо.

– Просто желательно поговорить еще до того, как вы начали играть. Возникли некоторые немаловажные обстоятельства.

Филипп мгновенно насторожился. Обычно темы для обсуждения в этой комнате ограничивались новыми развлечениями, которые можно было придумать, чтобы развеять собственную скуку и скуку товарищей.

– И что же это за обстоятельства? – с подозрением уточнил граф.

– В отличие от других клубов в моем заведении существуют определенные границы кредита для клиентов. Я установил их, чтобы внезапно не оказаться виновным в тот печальный момент, когда семью должника будут выкидывать на улицу.

– Мне это известно, и должен признаться, подобная принципиальность вызывает искреннее восхищение. Но при чем же здесь я?

– При том, что вы давно и очень серьезно превысили установленный лимит.

Внезапный гнев Филиппа мог сравниться лишь с его смущением. Однако прекрасное воспитание и гордость не позволили устроить скандал.

– И каковы ваши предложения? – поинтересовался он самым сдержанным и аристократическим тоном.

– Прошу прощения, Уэссингтон. Даже, несмотря на давнее знакомство, углублять вашу несостоятельность не представляется возможным.

– То есть вы хотите сказать, что лишаете меня членства в клубе?

– Правильнее будет сказать, что вас здесь больше не ждут и обслуживать не собираются. Ни еды, ни напитков, ни игр. Даже в качестве гостя кого-то из джентльменов.

Граф Роузвуд смерил Стивенса пристальным, несколько презрительным взглядом. Увы, наглец даже не стыдился собственного тона в разговоре с потомственным пэром королевства. Поистине бедность умеет уравнивать людей в правах.

Лорд встал.

– Наглый щенок! Мой дед был почетным членом этого клуба, а отец заседал в его совете.

– Знаю, Уэссингтон. Кроме того, оба всегда вели себя исключительно достойно и исправно оплачивали счета. Причем полностью и вовремя.

– Вы за это поплатитесь, помяните мое слово. – Едва произнеся опрометчивую фразу, Филипп сразу пожалел о том, что сказал. Не имея денег, он не обладал ни силой, ни властью, в то время как Стивене царствовал в одном из самых престижных и популярных клубов города.

– Пустая угроза, Уэссингтон. Вы ничего не сможете предпринять хотя бы потому, что в таком случае будете вынуждены объяснить, с какой стати вас попросили покинуть заведение. Готов обещать, что сохраню неприятный разговор в секрете. А если кто-нибудь из постоянных посетителей начнет интересоваться, почему вы больше не приходите, я постараюсь избавить вас от неловкости и просто отвечу, что не заметил отсутствия и ничего не знаю о его причинах. – Стивене тоже встал: смотреть на графа снизу вверх не хотелось. – Понимаю, что поверить мне вы все равно не сможете, но все-таки скажу, что делаю это для вашего же блага. Когда появятся средства, чтобы заплатить, возвращайтесь – добро пожаловать! С удовольствием снова увижу вас среди постоянных посетителей. Но до тех пор двери для вас будут закрыты.

Жалкий ублюдок! Грубые слова едва не вырвались сквозь плотно стиснутые зубы, но граф все-таки сумел сдержаться и не проявить слабости. Лишь резко повернулся и, не произнося ни слова, вышел из комнаты.

Привратник уже держал наготове вещи. Филипп молча накинул плащ. Ни в коем случае нельзя позволить окружающим догадаться о случившемся. Ведь сплетен и пересудов не избежать.

В самом мрачном расположении духа Уэссингтон вышел в темноту позднего ненастного вечера, втайне надеясь встретить кого-нибудь из знакомых. Тогда можно будет притвориться, что сел в экипаж просто так, за компанию, и проехать за чужой счет. Но, увы, следом так никто и не вышел, а стоять на крыльце, подобно нищему, не позволяла гордость.

По оживленной улице фешенебельного квартала быстро проносились многочисленные экипажи, развозя всех, кто стремился приятно провести вечер. Однако Филипп Уэссингтон, восьмой граф Роузвуд, шестой граф Рейвенвуд, пятый барон Эббисфорд растерянно и униженно стоял у негостеприимного подъезда того самого клуба, который еще совсем недавно считал своим. Карманы оказались совершенно пусты, нигде не завалялось ни единой монетки. Надвинув шляпу как можно глубже, чтобы никто из встречных не смог рассмотреть лица, обиженный и непонятый, развенчанный герой пустился в долгий, одинокий и безрадостный путь к дому.

Глава 7

Филипп и сам не смог бы объяснить, какой неведомый поворот судьбы привел его к подъезду небольшого особняка, в котором остановились мисс Фицсиммонс и миссис Керью. Обреченно покинув клуб, граф направился прямиком в сторону собственного дома, однако разум пребывал в таком смятении, что, неожиданно для себя самого пропустив нужный поворот, он продолжал идти прямо. На нескромный вопрос кого-либо из любопытных знакомых Уэссингтон ответил бы, что в этот сырой и туманный вечер просто решил прогуляться. Однако на самом деле граф твердо знал, куда именно держит путь.

До сих пор ему каким-то образом удавалось хранить в секрете масштаб собственных финансовых затруднений. Но сегодняшнее отлучение от клуба означало, что поток разговоров, сплетен и осуждений остановить уже не удастся. Стивенсу можно было доверять. Дав слово, этот человек ни за что его не нарушит. Однако всеведущие слуги, разумеется, не удержатся от пересудов и разнесут новость по всему Лондону. Сплетня начнет распространяться, обрастая пикантными подробностями, уже через пару дней весь бомонд будет знать, что лорда Уэссингтона выгнали из клуба за финансовую несостоятельностью. Понимая ненадежность тех, кто составлял так называемое высшее общество, граф предвидел нескончаемую цепочку разорванных отношений, унизительных ухмылок, оскорбительных перешептываний и даже откровенного, не прикрытого показной вежливостью выражения презрения. Чем закончится печальный спектакль, ведомо одному лишь Богу.

Перед внутренним взором неожиданно возникло лицо Джейн Фицсиммонс. Граф представил ее такой, какой увидел вчера: вот она стоит в гостиной арендованного дома, отвечая на слово словом, на крик криком, на оскорбление оскорблением. Руки воинственно сложены, щеки пылают от гнева, грудь высоко вздымается от безмерного волнения. Развязные друзья графа нещадно ранили, оскорбили молодую леди. В глубине души он и сам немало сожалел о том, что предстал в крайне неприглядном свете и позволил приятелям так безобразно вести себя в гостиной.

Уэссингтон протянул было руку, чтобы открыть узорчатую литую калитку, но в этот момент дверь парадного распахнулась. Филипп сделал еще несколько шагов и, оказавшись в тени, остановился, чтобы понаблюдать за происходящим. Мисс Фицсиммонс стояла возле двери с лампой в руке и провожала миссис Керью и еще двух знакомых. Джейн подождала, пока дамы сядут в экипаж и уедут, а потом вернулась в дом и заперла за собой дверь.

Филипп долго стоял в нерешительности, размышляя, что же предпринять. Мисс Фицсиммонс осталась одна – возможно, даже без горничной, так что трудно было представить более удобный для откровенного разговора случай. Через пару минут на втором этаже зажегся свет – может быть, в той самой гостиной, где вчера состоялась столь неудачная встреча.

Не позволив себе ни секунды промедления, Филипп снова подошел к калитке, бесшумно поднял щеколду и приблизился к крыльцу. Он вовсе не был уверен, что в столь поздний час ему откроют. А если и откроют, то вряд ли впустят в дом. В густой тьме граф медленно повернул ручку. Удивительно, но она с легкостью поддалась. Дверь тут же открылась. После отъезда подруг Джейн даже не сочла нужным ее запереть.

– Глупая деревенская девчонка, – осуждающе прошептал лорд Уэссингтон и шагнул в сумрак прихожей. Если этот вечер не принесет результатов, то, по крайней мере, графу удастся объяснить неосторожной особе некоторые из опасностей городской жизни.

Филипп остановился, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Как он и подозревал, в доме стояла тишина; из комнат, где, как правило, помещались слуги, не доносилось ни единого звука. Возможно, в арендованном особняке их просто не было, а может быть, все уже легли спать. На втором этаже, под дверью гостиной, теплилась полоска света. Скинув плащ, сняв мокрую шляпу и перчатки, граф положил их на маленький столик у входа и начал подниматься по лестнице. Все камины в доме, судя по всему, уже погасли, и вечер явно не сулил тепла.

На площадке второго этажа Филипп помедлил, напряженно прислушиваясь. Стояла полная тишина. Уэссингтон осторожно приоткрыл дверь гостиной. Небольшая комната освещалась одной-единственной лампой, а в старинном камине уютно горел огонь, даря тепло и покой. Мисс Фицсиммонс стояла у окна, глядя в сумрак холодной дождливой ночи и глубоко погрузившись в собственные мысли.

Зато время, пока граф медлил у калитки, размышляя о дальнейших действиях, Джейн успела переодеться: сейчас она была уже не в вечернем платье, а в домашнем халатике. Длинное одеяние простого покроя, туго перехваченное в талии узким пояском, подчеркивало изящество, почти невесомость тонкой девичьей фигуры, миниатюрность талии и плавный изгиб бедер. На ногах вместо атласных туфелек красовались толстые носки из мягкой шерсти. Длинные каштановые волосы пышной волной спускались вдоль спины, касаясь поясницы. Пламя камина окрашивало их в золотисто-красные тона. Неяркий свет лампы позволял рассмотреть чистую линию профиля, задумчиво нахмуренный лоб, сосредоточенно сжатые губы. Джейн выглядела невинно прелестной и такой одинокой, беззащитной и слабой, что Филипп едва не бросился через всю комнату, чтобы заключить ее в объятия.

Боясь испугать ее своим неожиданным появлением, граф переступил порог и остановился – так, чтобы, едва обернувшись, Джейн сразу его заметила.

– Если бы у меня в кармане завалялась хоть одна монетка, то я непременно сказал бы: «Пенни за ваши мысли». – С этими словами граф поднял руки в миролюбивом жесте, ладонями вверх. – Но поскольку денег нет, то лучше промолчать.

– Лорд Уэссингтон!

– Добрый вечер, мисс Фицсиммонс.

– Добрый вечер.

Странно, но неожиданное появление графа Роузвуда ничуть не удивило Джейн. На протяжении нескольких последних часов она так напряженно думала об этом человеке, что словно материализовала его подобно фокуснику.

В зыбких отсветах камина Филипп выглядел темным и опасным. Приглаженные ладонью, мокрые от дождя волосы спускались до плеч, но несколько непослушных прядей все-таки падали на лоб и закрывали глаза. Несмотря на безупречно выбритую, гладкую кожу, лицо казалось резко очерченным, даже угловатым. Плащ промок, и даже рубашка намокла. Тонкая ткань плотно облегала плечи и грудь. В маленькой комнате высокая, статная фигура выглядела слишком громоздкой.

Граф был без галстука. Несколько верхних пуговиц рубашки оказались расстегнуты, а рукава завернуты – почти так же, как в день злополучного визита в его особняк. Глазам открывалась живописная картина: руки и грудь, покрытые зарослями темных волос. Джейн неожиданно ощутила странное, доселе неведомое желание прикоснуться к ним ладонью – настолько острое, что кончики пальцев охватил легкий зуд. Пытаясь отогнать опасные мысли, Джейн тряхнула головой. Да, этот человек действительно был наделен невероятной, безмерной, даже излишней красотой и неодолимой мужской привлекательностью. Больше того, он прекрасно сознавал собственную силу.

– Позволите присоединиться? – скромно попросил разрешения Филипп, кивая в сторону камина. – В коридоре ужасно холодно. Если я не закрою дверь, то выпущу все тепло.

Понимая, что незваный гость разглядывает ее так же пристально, как и она его, Джейн старательно запахнула на груди отвороты халата, пытаясь спрятать ночную рубашку.

– Вам не следовало появляться, сэр. Я не одета. Это просто неприлично.

Уэссингтон улыбнулся и сделал еще один шаг, плотно закрывая за собой дверь.

– В доме никого нет, так что никто не узнает о позднем визите. Если, конечно, вы не расскажете. А уж я сумею сохранить тайну, не сомневайтесь.

– Миссис Керью может вернуться в любой момент.

– Я стоял на улице и видел, как она уезжала.

– О… – Джейн не привыкла появляться перед мужчиной в столь свободном наряде. Даже родной отец ни разу не видел ее без туфель, и вдруг совершенно неожиданно она предстала перед чужим человеком едва одетой и в этих огромных, бесформенных носках!

– И все же, несмотря на то, что подруги нет дома, я не могу позволить вам здесь остаться. Это в высшей степени неприлично.

– Но я промок до нитки. Неужели у вас хватит жестокости безжалостно вышвырнуть беднягу обратно под дождь, даже не дав согреться?

– Разумеется, не хватит. Горничной сейчас нет, но я сама приготовлю чай. Думаю, отказываться вы не будете.

– Спасибо, не стоит хлопотать. Просто позвольте немного постоять у огня и погреться.

– Как пожелаете.

Граф подошел к камину и, чтобы не упустить ни искры живительного тепла, раскрыл ладони навстречу огню. На фоне языков пламени этот прекрасный экземпляр сильной половины человечества выглядел еще красивее. Насколько разительно Филипп отличался от светловолосого голубоглазого Грегори! Зять всегда казался Джейн очень красивым, но если уж природа и не поскупилась на красоту, то щедрость осенила ее в тот самый момент, когда она отмеряла порцию, предназначенную графу Роузвуду.

– Что гонит человека на улицу в такую непогоду? Разве в детстве матушка не говорила вам, что так можно очень серьезно простудиться?

Граф взглянул на собеседницу через плечо:

– Если честно, то у нее просто не было возможности это сказать. Мама умерла, когда я был еще совсем маленьким – настолько маленьким, что почти ее не помню. А ваша матушка? Она предупреждала вас?

– Вполне вероятно. Но я не помню. К сожалению, я тоже потеряла ее в раннем детстве.

Молодые люди долго смотрели друг на друга в полном молчании. Они впервые затронули такую личную тему, бесконечно близкую душе каждого. Волны живой энергии наполнили не только комнату, но, казалось, и весь дом. Джейн первой нарушила глубокую тишину: подошла к буфету и открыла дверцу.

– Самая не пью ничего крепче красного вина. – Мисс Фицсиммонс наполнила бокал янтарной жидкостью. – Но, судя по всему, это французский коньяк. Он поможет согреться.

Джейн протянула бокал, и граф благодарно принял его. На какую-то долю мгновения пальцы соприкоснулись. Рука Филиппа оказалась холодной, а рука Джейн – теплой и ласковой. Каждый ощутил странное, острое желание сжать руку другого: он – чтобы попросить хоть каплю тепла; она – чтобы с готовностью им поделиться.

Граф залпом опустошил бокал и жестом попросил, чтобы Джейн снова его наполнила. На сей раз Филипп пил не спеша, смакуя каждый глоток.

– Спасибо. Действительно очень помогает.

Не выдержав пристального взгляда гостя, Джейн подошла к окну и остановилась возле широкого подоконника. Уэссингтон последовал за ней. Опершись одной рукой о стену, а другой все еще сжимая бокал, Филипп внимательно оглядел темную, почти пустую улицу.

– Когда я вошел в комнату, вы стояли в глубокой задумчивости. Что так занимало ваши мысли?

Джейн на мгновение замешкалась. Хотела солгать, но тут же осознала необходимость говорить искренне.

– Я думала о вас.

– И что же, позвольте узнать, вы обо мне думали?

– Пыталась решить, что именно скажу, если сумею убедить мистера Тамбертона организовать еще одну встречу.

– И к какому же выводу пришли? Что сочли нужным сказать в первую очередь?

Джейн помедлила, глядя в пол так внимательно, словно пыталась прочитать ответ.

– О, прежде всего, наверное, следовало бы попросить прощения за все неприятные и даже грубые слова, которые вырвались сами собой, просто от обиды. О вашей семье, о доме и друзьях.

– Вы сожалеете?

Джейн неопределенно пожала плечами, и губы изогнулись в едва заметной улыбке.

– Не могу сказать, что глубоко сожалею, однако считаю необходимым извиниться.

Филипп усмехнулся.

– Интересный взгляд на ситуацию, мисс Фицсиммонс. А что еще вы сказали бы, если бы Тамбертон согласился устроить новую встречу?

– Наверное, начала бы унижаться перед вами.

– Не представляю, что это получилось бы.

– И я тоже. Потому и хотела начать тренироваться.

– Уязвленная гордость – горькое лекарство, не так ли?

– Очень горькое. И я ненавижу его принимать.

Граф снова коротко рассмеялся, и от этого негромкого, не слишком радостного смеха в душе Джейн что-то оборвалось.

– А если бы вы, милорд, пришли на ту предполагаемую встречу? Какие слова показались бы вам своевременными?

– Думаю, прежде всего слова раскаяния. В том, что вам пришлось увидеть в моем доме, и в том, как там с вами обошлись.

– Так вы сожалеете обо всем, что случилось?

– Если честно, то да. Мне очень и очень жаль. – Филипп отвернулся от окна и в упор взглянул на Джейн. В полумраке комнаты его и без того темные глаза казались бездонными и полными чувства. – Надеюсь, вы согласитесь принять самые искренние извинения.

– Конечно, сэр. Благодарю. В свою очередь, надеюсь, что вы примете мои. Во-первых, за то, что явилась без приглашения, а во-вторых, за поведение, недостойное настоящей леди. Простите, пожалуйста.

– С удовольствием. – Филипп проглотил последнюю каплю крепкого, обжигающего напитка и поставил пустой бокал на широкий подоконник. Прислонившись плечом к стене, граф привычным жестом сложил руки на груди.

– Но ведь вы до сих пор не объяснили, с какой целью оказались в моем доме.

– Почему-то показалось, что поступить следует именно так. От меня требуют принятия крайне ответственного решения, причем в исключительно короткие сроки. Я не хотела делать выводы на основании лишь тех коротких встреч, которые организовал для меня мистер Тамбертон. Предпочла провести собственное расследование. Тогда мне казалось, что оно многое прояснит, но…

– Но все обернулось иначе.

– Позвольте заметить, что в дома других джентльменов я не заходила.

– А как прошли другие встречи? – Почему-то у Филиппа не возникло сомнений в том, что ничего хорошего из этих встреч не получилось.

– Если честно, то очень плохо. Вот почему завтра утром мне предстоит еще одна беседа с мистером Тамбертоном. Элизабет считает адвоката весьма достойным человеком. Соответственно если он расположен к вам, значит, вы должны обладать какими-то вескими достоинствами, с лихвой искупающими недостатки. Вот я и собиралась узнать, в чем же конкретно эти достоинства заключаются.

Джейн чувствовала себя неловко и неуютно: граф стоял слишком близко, смотрел слишком пристально, словно пытаясь заглянуть в душу и прочитать самые сокровенные помыслы. Джейн отвернулась к тускло мерцающему в камине огню.

– Как вы считаете, что ответит на мой вопрос мистер Тамбертон?

– О, думаю, начнет плести витиеватую паутину, рассуждая о моем благородном сердце и высоких моральных устоях, которые в силу жизненных обстоятельств оказались погребенными в глубине души.

– Но окажутся ли эти слова правдой? Вы действительно человек с благородным сердцем и высокими моральными устоями?

Филипп не спешил с ответом, явно раздумывая, не приукрасить ли реальность, но в итоге решил, что необходимо говорить чистую правду.

– Нет, к сожалению, должен признаться, что это не совсем так.

Неожиданная искренность немало удивила Джейн. Она подняла глаза, надеясь встретить глубокий печальный взгляд, но в глазах графа мерцали лукавые огоньки.

– Так готовы ли вы похвастаться положительными качествами?

Обдумывая ответ на озадачивающий прямотой вопрос, Филипп провел рукой по все еще влажным волосам, а потом присел на подоконник.

– Боюсь, мне не удастся придумать ничего существенного. Признание могло бы показаться забавным, не будь оно слишком откровенным и близким к истине.

– Уверена, что вы слишком суровы к себе. Наверняка можно обнаружить хоть искру благих намерений.

– Сомневаюсь. К сожалению, во время нашей неудачной встречи вы оказались совершенно правы. Я настоящий негодяй и хам. Пью без меры, без меры предаюсь азартным играм и чрезвычайно склонен к распутству. За всю свою жизнь ни дня не провел в труде. Не имею ни увлечений, ни серьезных интересов. Судьбе было угодно сделать меня единственным сыном титулованного семейства. Должен сказать, что во всем, что подразумевает благородное происхождение и высокое положение в свете, я преуспел. Стремлюсь получить все доступные и даже недоступные выгоды.

– То есть можно считать вас в некотором роде избалованным?

– Думаю, что даже не в некотором роде.

Сейчас лицо графа осветилось открытой улыбкой, и в суровую самооценку верилось с трудом. Ни разу в жизни Джейн еще не доводилось разговаривать с мужчиной так искренне.

– И смысл каждого дня вашей жизни состоит в постоянных развлечениях?

Даже не взглянув на собеседника, Джейн почувствовала, как энергично он кивнул. Молодые люди продолжали смотреть в пламя камина, однако Филипп усмехнулся. В его глазах снова сверкнула лукавая искра.

– Должен признать, что, будь в моем распоряжении достаточно денег, я сумел бы сделать собственную жизнь куда лучше интереснее. Чертовски сложно наслаждаться, едва сводя концы с концами. Ума не приложу, как решить проблему.

– А почему вы ходите пешком в такую ужасную погоду?

– Да все потому же. Последний из семейных экипажей недавно конфисковали кредиторы, а в кармане не найдется даже пенса, чтобы нанять кеб.

В душе Джейн боролись противоречивые чувства, однако самым сильным из них оказалась жалость к плачевному состоянию этого красивого и необычного человека. Легко ли гордому, независимому, привыкшему к известности и почестям графу утратить все свое состояние и оказаться униженным, едва ли не отверженным тем самым обществом, которое еще недавно видело в нем кумира? Его мир отклонялся от привычной оси столь же стремительно, как и ее собственный.

– У меня в ридикюле лежат кое-какие деньги. Уходя, напомните, чтобы я отдала их вам.

– Право, неудобно принимать столь откровенную помощь.

– Но для меня она вовсе не обременительна, поверьте. Куда больнее представлять, как одиноко и уныло вы шагаете по темным дождливым улицам.

Филипп вздохнул.

– Я жалок, правда?

– Вовсе нет. Просто сейчас у вас тяжелая полоса в жизни, и это вызывает сочувствие.

Граф покачал головой.

– Не сочувствуйте. Я сам во всем виноват и сам навлек все неприятности. – С этими словами Филипп взял Джейн за руку.

Неожиданно дружеское, интимное прикосновение заставило Джейн взглянуть в глаза собеседнику. Снова мелькнула отрезвляющая мысль об излишней близости. Джейн, конечно, не могла не осознавать некоторой неловкости и даже неуместности ситуации. Вот только почему-то сердце не соглашалось с разумом и решительно отказывалось признавать эту самую неловкость. Казалось вполне естественным сидеть рядышком на широком подоконнике, по-дружески держась за руки и ведя искреннюю беседу.

– Думаю, в наших судьбах немало сходства. Я тоже сама навлекла на собственную голову массу неприятностей.

– И в чем же заключаются эти неприятности?

– Да в том, что пришлось приехать в Лондон и заняться поисками мужа.

– И что же, замужество кажется вам ужасной проблемой?

– Видите ли, я как-то не планировала подобного поворота судьбы.

– Сейчас? Или вообще?

– Разумеется, в настоящее время. А впрочем, может быть, и вообще. Не знаю. Не могу сказать.

Филипп слегка придвинулся и взглянул на собеседницу. Джейн хотела отвернуться, однако они сидели почти вплотную и каждое движение делало их еще ближе.

– Можно, я буду называть вас Джейн?

Вопрос прозвучал совершенно неожиданно, а имя так прокатилось по губам, что Джейн едва не вздрогнула. Звук оказался нежным, чувственным. До этого еще никто не произносил короткое слово «Джейн» так выразительно и красиво. Конечно, правила приличия запрещали подобное обращение как чересчур фамильярное и не следовало допускать излишнюю вольность, но все же…

– Думаю… думаю, это вполне возможно.

– Джейн, вы так хороши собой, так прекрасно воспитаны. Наверняка дома, в Портсмуте, немало джентльменов искали вашей благосклонности. Так почему же до сих пор никто так и не смог получить согласия?

– Отец был настолько добр, что никогда не навязывал решение. В результате я, не раздумывая, отвергла несколько предложений.

– Почему же?

– Очень дорожила работой на верфи и опасалась, что будущий муж заставит ее бросить.

Джейн не добавила, что все без исключения молодые люди, просившие ее руки, казались слишком банальными, скучными и пресными. Ни один не заставил трепетать сердце, не зажег воображение. Джейн часто повторяла себе: если уж ей суждено выйти замуж, то необходимо сделать это лучше, ярче, чем удалось большинству подруг. Элизабет со своим нудным, внушающим тоску мужем являла яркий пример. Одна лишь мысль о столь бесцветном существовании навевала зевоту. Нет, такое замужество способно свести с ума. Лучше всю жизнь оставаться в одиночестве, но на свободе.

– В таком случае объясните, пожалуйста, почему понимающий, терпеливый отец внезапно заторопился?

– Ах, это… – Джейн на мгновение задумалась. Что можно рассказать, не вдаваясь в излишние подробности? С одной стороны, о любви к Грегори графу знать вовсе не обязательно. Но если Уэссингтон размышляет о возможности брака, то она просто обязана представить сколько-нибудь логичное объяснение нынешней напряженной ситуации. Джейн решила выбрать золотую середину и открыть далеко не всю правду, а лишь некоторую ее часть.

– Видите ли, я немного увлеклась одним молодым человеком, и отец решил, что мы не слишком подходим друг другу.

– О, разумеется, я понимаю. – Филипп задумался, кем именно мог оказаться этот парень. Моряком? Может быть, одним из корабельных плотников на верфи? – И вы готовы так покорно подчиниться отцовской воле?

– Это мой отец, и он приказал, так что особого выбора у меня нет. Но я делаю это и по собственным соображениям. – Джейн было просто необходимо узнать реакцию собеседника на свои дальнейшие слова. – Дело в том, что отец разрешит мне вернуться в семейный бизнес не раньше чем через полгода после свадьбы. Только тогда я смогу возобновить работу.

– Работа очень важна для вас?

– Да. Больше того, я ни за что не смогла бы связать судьбу с человеком, не способным понять, как много она для меня значит.

По лицу Филиппа промелькнула неуловимая улыбка. Если им все-таки суждено пожениться, то он ни за что не позволит молодой супруге вернуться в Портсмут. Если девочке так уж необходимо заниматься чем-то серьезным и значительным, то он готов немедленно предоставить ей массу важных и неотложных дел в обширных поместьях Уэссингтонов. О семейном бизнесе она даже и не вспомнит.

– Да, я прекрасно понимаю, как важно для вас серьезное и интересное дело. Просто нечестно было бы лишать человека того, что так ему дорого.

Ложь возникла без малейшего напряжения, словно сама собой, и граф ничуть не раскаялся. Обстоятельства складывались значительно благоприятнее, чем можно было рассчитывать.