Текст книги "Зло в имени твоем"

Глава 5

Этот день она запомнила на всю жизнь. Может, потому, что испытания этого дня оказались наиболее сильным нервным потрясением. А может, потому, что в молодости все воспринимается несколько иначе. С годами нервы утрачивают эластичность и все воспринимается уже по-другому.

С утра ничего не предвещало неприятностей. Все было как обычно. Сначала – два часа теоретического курса, затем два часа занятий психологией, и, наконец, они отправились на обычную, регулярно проводимую стрельбу, в которой молодые женщины редко отличались. За исключением Милы, сумевшей каким-то образом освоить столь экзотический вид подготовки и регулярно выбивавшей до восьмидесяти пяти баллов из ста, у всех остальных успехи были куда скромнее. В среднем курсантки их группы не выбивали больше семидесяти пяти – восьмидесяти очков. В этот день по непонятной причине Марина смазала первый выстрел, умудрившись вообще выбить тройку. И хотя потом она отстрелялась неплохо, но на общем результате это сказалось, она набрала очков меньше всех – шестьдесят девять. Так плохо она еще никогда не стреляла. Впрочем, начальство и раньше не придавало особого значения этому элементу подготовки. Справедливо считалось, что разведчик, думающий о своем пистолете, – плохой разведчик, а применивший оружие нелегал уже не может считаться нелегалом. Но по традиции все сотрудники КГБ регулярно проверялись и на этом компоненте подготовки.

Однако в этот раз их не отпустили на привычный обеденный перерыв, а попросили собраться в аудитории, где обычно проходили лекции по истории шпионажа, тактическому мастерству, искусству психологического мышления и анализа. Молодые женщины собрались в аудитории, не зная, для чего их сюда приглашают. За три года пребывания в этом «учебном заведении» у них обычно не бывало изменений распорядка. Дисциплина среди сотрудников аппарата КГБ была образцово-показательной. И вот случился такой срыв.

В зал вошли несколько человек. Марина узнала лысого незнакомца, старого знакомого ее отца, беседовавшего с ней три года назад в кабинете ректора МГИМО перед их распределением и временами даже появлявшегося во время занятий. Идущая за ним Аркадия Самойловна была одета в строгий серый костюм и, как всегда, своим обычным недовольным взглядом смотрела на своих подопечных. Затем вошли еще двое. Один из них был уже знакомый по Москве и памятной встрече с капитаном Бробиной психолог Лев Григорьевич. Второй был руководителем их подготовки – полковник Зотов.

Все четверо расположились за небольшим столом, усевшись, таким образом, перед пятью будущими агентами. У Марины почему-то заныло сердце. Ей показалось, что сегодня Аркадия Самойловна смотрит на нее как-то по-особенному неприязненно. Первым поднялся полковник Зотов.

– Как вам известно, – сказал он, глядя куда-то в сторону, – в вашу подготовку включены различные дисциплины, по итогам которых мы и оцениваем ваши способности к дальнейшей работе. После окончания трехлетнего курса мы просим психологов дать свое заключение по кандидатурам будущих сотрудников нашего управления. – Он не говорил – сотрудниц, подчеркивая своеобразное равноправие всех кандидатов на работу в аппарате КГБ.

Марине не понравились сегодня и лица всех остальных. В том числе и старого знакомого ее отца, смотревшего все время на нее с каким-то нескрываемым интересом, словно пытавшегося увидеть нечто, до сих пор ему неизвестное.

– Именно поэтому, – продолжал Зотов, – мы попросили наших психологов дать заключение по каждому члену вашей группы. Думаем, что это правильно, так как уже сейчас мы должны определять вашу специализацию. Кто-то останется для работы в нашем управлении, кому-то будет предложено перейти в другие структуры Комитета государственной безопасности либо просто поменять профессию. Надеюсь, вы меня понимаете? В течение трех лет вас не только готовили к предстоящей весьма ответственной миссии, вас еще и проверяли. Не скрою, иногда проверки бывали чересчур жесткими, ограниченные рамками наших требований. И многим из вас пришлось достаточно трудно. Но вы все люди подготовленные, с высшим образованием, уже сформировавшиеся духовно и физически. Поэтому мы и надеемся, что вы правильно воспримете сегодняшнее сообщение психологов и сделаете для себя нужные выводы. Лев Григорьевич, прошу вас, – закончил он, предоставив слово психологу.

Пожилой врач, одетый в темно-коричневый костюм в полоску, встал, несколько смущенно откашлялся, словно собирался начать свою традиционную лекцию, посмотрел на людей, сидевших рядом, затем на молодых женщин, сидевших напротив, собрал листки бумаги, лежавшие перед ним, и начал говорить:

– Как вам известно, у каждой из вас есть так называемый коэффициент интеллекта по шкале Роундерса, который мы высчитываем по своему специальному графику. Но есть еще и показатели психологической устойчивости индивида, его дальнейшей совместимости, его возможности адаптации к трудным условиям существования на нелегальной работе за рубежом. Как вы понимаете, ошибаться мы просто не имеем права. По критериям коммуникабельности, устойчивости, интеллекта мы проверяем таким же образом только командиров подводных атомных лодок и космонавтов. Но с ними все ясно, они люди военные и находятся на конкретных объектах. В случае чего всегда можно вернуть космический корабль или ракету на исходные позиции, в крайнем случае попросить заместителя капитана взять командование на себя, отстранив оказавшегося опасным капитана корабля.

В реальной жизни самая сложная подготовка у будущих нелегалов. Здесь второго шанса просто не бывает. И никаких заместителей тоже нет. И даже страховочной красной кнопки, которой можно отменить всю программу идиота, случайно попавшего на корабль. У нас нет такой кнопки, и мы обязаны гарантировать стопроцентное попадание во всех случаях.

Он любил говорить интересно и долго. Но сейчас, Марина почувствовала, он специально тянет время, так подробно рассказывая об их суровом отборе. Ему нужно сообщить им нечто неприятное, поняла вдруг Чернышева, и он просто успокаивает курсанток своим длинным вступлением.

– Мы учитывали при этом и специфические показатели, о которых многие из вас даже не подозревают. И пришли к однозначным выводам. – Он сделал паузу, снова посмотрел на сидевших рядом с ним людей и сказал: – В основном вы все обладаете высоким интеллектом и устойчивой психикой. Все достаточно коммуникабельны. Просто некоторых можно будет использовать в дальнейшем за рубежом или для работы в нашем управлении, а с другими… – он снова сделал мучительную качаловскую паузу, – мы вынуждены будем расстаться. Конечно, обретенный вами во время учебы опыт не должен пропадать, и вам будут предложены очень интересные, перспективные работы в научно-исследовательских институтах и на оборонных предприятиях.

Марина переглянулась с Леной. Та облизнула губы: кажется, Лена считала, что первым кандидатом на вылет будет именно она.

Лев Григорьевич, закончив говорить, достал носовой платок, осторожно вытер лоб и добавил последний абзац:

– Мы старались исходить из строго научных критериев нашего отбора. Думаю, каждая из вас и без того знает сама, насколько качественно и толково она подготовлена к своей дальнейшей нелегкой работе.

Закончив, он снова оглянулся на всех, почему-то пожал плечами и сел. Аркадия Самойловна посмотрела на Зотова. Тот, поняв, что придется говорить второй раз, поднялся. Достал какой-то листок бумаги.

– Наши психологи решили, – сказал он напряженным голосом, – что три сотрудника вашей группы годятся для дальнейшей работы. Остальные двое… – он все-таки чуть замялся, – будут откомандированы в распоряжение резерва. Вопросы есть?

Все пятеро ошеломленно молчали. Они понимали, что такое должно было когда-нибудь случиться. Но не думали, что это произойдет именно так. Лена все время смотрела на Марину, словно искала у нее поддержку. Она почему-то не сомневалась в том, кто именно будет в числе откомандированных. Марина, напротив, была абсолютно уверена в своем попадании в тройку остающихся.

Зотов посмотрел на сидевших перед ним пятерых молодых женщин. Красивых молодых женщин – некрасивые не прошли бы отбор еще на первом этапе. И стал называть фамилии.

– Остаются, – сказал он напряженным голосом, – Азизова…

Гюльнара чуть улыбнулась, не выдавая своей радости. Она была слишком восточная женщина. И продолжала спокойно сидеть.

Марина восприняла первую фамилию спокойно, за долгие годы учебы она привыкла к тому обстоятельству, что ее фамилия всегда идет в самом конце любого списка. Лена снова тревожно посмотрела на нее. Как она волнуется, подумала Марина.

– …Иволгина, – назвал вторую фамилию полковник Зотов, и Лена, не скрывая своего восторга, чуть не закричала от счастья. Она обернулась к Марине.

– Мы остаемся, – прошептала она, не в силах более скрывать свои чувства.

Марина почувствовала радость за подругу. Она спокойно ждала третью фамилию, не сомневаясь в результатах этого конкурса. Сейчас Зотов назовет ее.

– …и, – действительно сказал Зотов, поднимая голову, – …Людмила Старцева.

Мила даже не обрадовалась. Она только коротко кивнула головой. Марине показалось, что она ослышалась. Лена испуганно оглянулась на нее. И Зотов закончил свое выступление:

– В распоряжение резерва переводятся Чернышева и Яковлева. – Полковник сел.

И только теперь вдруг Марина поняла, кто именно не прошел испытания. Кто вхолостую потратил эти три года. Кто не сумел закрепиться в их группе. Поняла, и дикая несправедливость случившегося ударила ей в голову. Лена растерянно смотрела на нее. Мила взглянула с каким-то злорадством, как всегда радуются поражению столичных жителей провинциалы, сумевшие закрепиться в городе. Во взгляде Азизовой было недоумение.

– Чернышева и Яковлева, – сразу поднялась Аркадия Самойловна, – идемте со мной.

Марина не видела уже ничего вокруг. Она только чувствовала взгляды присутствующих. И поэтому, подняв голову, заставила себя спокойно встать и даже выдавить улыбку для Лены.

– Все в порядке, – чудовищно спокойно произнесла она, сама удивляясь своей выдержке.

Таня Яковлева, не выдержав, расплакалась. Прямо на глазах у всех. К ней подошла Аркадия Самойловна и, взяв ее за плечи, повела к дверям. Марина без лишних напоминаний поднялась и, громко стуча каблуками, прошла к двери. И, не обернувшись, вышла.

– У этой девочки неплохое самообладание, – кивнул Лев Григорьевич.

– Умеет держать удар, – угрюмо произнес генерал. – Разбирайтесь со своими клиентками без меня.

И, поднявшись, тоже вышел из зала.

В другой комнате Аркадия Самойловна успокаивала Таню.

– Не нужно так переживать, Яковлева. Может, это и к лучшему. Выйдешь еще замуж, у тебя семья будет, дети. Чего ты так убиваешься?

– А мужу она расскажет про ваши экзамены, – не удержалась от язвительной насмешки Марина.

– Что ты сказала? – не поняла Аркадия Самойловна.

– Ничего, – махнула рукой Марина. – Что нам нужно делать?

– Идите собирать свои вещи, – безжалостно произнесла Аркадия Самойловна, – вы едете в Москву сегодня вечером.

– Хорошо. – Она повернулась, чтобы уйти.

– Вы ничего больше не хотите мне сказать? – удивилась Аркадия Самойловна.

– Ничего. Хотя нет. Я вам все равно благодарна, Аркадия Самойловна. Спасибо.

– За что? – не поняла строгая наставница.

– За учебу, – объяснила молодая женщина, выходя из комнаты.

Таня вытерла слезы.

– Может, там ошибка? – с надеждой спросила она.

– Нет, – жестко отрезала Аркадия Самойловна, – у нас не бывает ошибок. Иди, собирай свои вещи.

Таня с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать еще раз. Когда она наконец ушла, Аркадия Самойловна взглянула наверх, где была установлена скрытая камера. Затем вышла в соседний кабинет, где перед камерами сидел генерал.

– Вы все видели? – спросила она.

– Конечно.

– Вы знаете, мне даже жаль Чернышеву, – призналась Аркадия Самойловна, – она так здорово держится.

– Так решили психологи, – недовольно заметил генерал, – из нее не получится хорошего разведчика.

– Это странно, – призналась Аркадия Самойловна. – Я ведь здесь работаю уже много лет. Мне казалось, что она как раз подходит нам больше всех остальных. Немного характер был дерзкий, но девочка умная, толковая.

– Видимо, характер и сказался. – Генерал видел, как Чернышева собирала свои вещи. Яковлева, напротив, сидела в полной прострации на своей кровати.

– Помогите Яковлевой, – попросил он Аркадию Самойловну, отключая микрофоны.

Через полчаса женщины вышли во двор со своими чемоданами.

– Они нам не разрешат попрощаться с девочками? – спросила Яковлева. Глаза у нее были красные.

– Не знаю, – сквозь зубы ответила Марина, – может, и не разрешат.

К ним вышли Зотов и Аркадия Самойловна.

– Вас посадят на поезд, – сказал полковник, – в Москве явитесь по известному вам адресу, доложите, что прибыли в их распоряжение. Все ясно?

– Ясно, – за свою подругу и за себя ответила Чернышева.

– Поедете в разных вагонах, – хмуро добавил полковник, – и на вокзале, если даже увидите друг друга, не подходите с расспросами. Вы офицеры КГБ, не забывайте об этом. Просто теперь вас будут использовать несколько по другому направлению.

Подошла машина. Это был обычный крытый грузовик. Пожилой прапорщик-водитель поднял их чемоданы в кузов.

– До свидания, – сухо сказала Аркадия Самойловна.

– До свидания, – также без эмоций произнесла Чернышева и первой полезла в грузовик. Таня всхлипнула, кивнула всем и полезла следом. Когда машина выехала со двора и дежурный офицер бросился закрывать ворота, Марина чуть нахмурилась. Она не думала, что все может закончиться так. Но всю дорогу до вокзала молчала. На вокзале строгий прапорщик выдал им билеты в разные вагоны и даже не помог нести чемоданы. Марине пришлось тащить свой тяжелый чемодан одной. На вокзале маленького городка не было привычных столичному жителю носильщиков.

Она вошла в вагон. К ее удивлению, место у нее оказалось в купе, где, кроме нее, уже сидела какая-то семья – отец, мать и их любознательный сын-пионер. Марина еще умудрилась поднять свой чемодан наверх, переговорить с будущими соседями по купе и выйти в туалет. И только запершись там, она расплакалась. Это был какой-то выстраданный плач, короткий и злой, будто прорвавшийся внезапно гнойный чирей, за которым обычно идет кровь. Проплакав так полминуты, она наконец успокоилась, вымыла лицо, вытирая его полотенцем до боли.

Вечером соседи вышли, и вместо них в вагон сели двое молодых ребят и одна девушка. Шумная компания праздновала защиту кандидатской диссертации, и ребята весело обсуждали подробности поведения диссертанта и его оппонентов. Марина поневоле втянулась в дискуссию. Поздно вечером она снова вышла в тамбур постоять у раскрытого окна. Мимо мелькали огни. Она стояла так минут двадцать, пока не почувствовала, что рядом с ней стоит незнакомец. Просто стоит и курит, также глядя в окно. Она обернулась к нему.

– Вы Чернышева? – спокойно спросил мужчина.

– Да. – Она не удивилась, откуда он знает ее фамилию. Просто привычно ответила утвердительно.

– Сейчас вы сойдете на станции, – сказал незнакомец, – так нужно.

– Хорошо. – Она ни о чем не стала расспрашивать. Просто вернулась в свое купе и быстро собрала вещи. Через пятнадцать минут она вышла на пустынной станции. Когда поезд ушел, она вдруг обнаружила, что стоит на перроне совсем одна. Марина удивленно оглянулась, и в этот момент в нескольких метрах от нее остановился автомобиль.

– Вы Чернышева? – спросил другой незнакомец. Даже не спросил, а скорее уточнил и добавил: – Садитесь в машину.

И снова, не задав ни одного вопроса, она села в машину. Было удивительно, что рядом нет Тани. Ехали они долго, около часа. И за все время она не проронила ни слова. Наконец они подъехали к какому-то небольшому дому.

– Чемодан можете оставить в машине, – сказал водитель, – а сами идите туда. Ничего не бойтесь.

– Я и не боюсь, – уверенно сказала она, входя в дом.

В холле на первом этаже никого не было. Она уже собиралась подняться наверх, когда заметила две работающие по сторонам камеры, фиксирующие каждое ее движение. Заметила и замерла в ожидании. Затем, подумав немного, прошла к дивану и села около столика, приготовившись ждать. И она не ошиблась. Через пять минут послышался знакомый голос:

– Как доехали, Чернышева?

Сверху по лестнице спускался бывший знакомый ее отца. Тот самый лысый генерал, который не сказал ни слова, когда утром ее изгоняли из школы.

– Спасибо, – поднялась она, – кажется, неплохо.

Он спустился вниз, подошел к ней вплотную и посмотрел в глаза.

– Вы здорово держитесь, Чернышева. Можете садиться.

Она села лишь после того, как он опустился в стоявшее напротив кресло.

– И что вы обо всем этом думаете? – внезапно спросил генерал.

– Пока ничего не понимаю, – честно призналась она, – зачем меня сняли с поезда?

– А почему вы не задали этот вопрос своему водителю? – спросил генерал. – Ведь вы ехали с ним достаточно долго.

– Он исполнитель, – ответила она, – а в таких вопросах исполнители могут не знать всех подробностей операции.

– Хорошо, – кивнул генерал, – у меня к вам еще один вопрос. Как сами считаете, вы были подготовлены хуже остальных или произошла ошибка?

Она инстинктивно почувствовала ловушку в его словах.

– Думаю, что психологи не ошибаются, – медленно произнесла она, – может, я действительно в чем-то хуже других. А в чем-то лучше.

Генерал усмехнулся.

– Достаточно дипломатично.

Она промолчала.

– А теперь послушайте меня, – сказал генерал, – психологи действительно не ошиблись. Вы и Яковлева отличаетесь от остальных курсанток вашей группы. Яковлева в худшую сторону, а вы в лучшую.

До нее постепенно дошел смысл сказанного. Но она сидела молча, стараясь не дышать.

– Мы не могли выделять вас таким образом, – пояснил генерал, – вы не худшая среди остальных, вы лучшая, – снова повторил он, внимательно следя за реакцией Марины. Она глядела на него и не шевелилась. Только слушала.

– Ваши коэффициенты по всем показателям значительно превышают коэффициенты ваших подруг. Поэтому с сегодняшнего дня вы будете готовиться по особой, индивидуальной программе, – сказал генерал, – мы будем готовить вас для исключительной, очень важной работы. Вы понимаете?

– Да.

– А сегодняшнее происшествие можете считать еще одним испытанием. Не скрою, достаточно суровым. Будем считать, что этот экзамен вы тоже выдержали.

У нее не было никаких сил. Даже на улыбку.

Генерал поднялся и, ни слова больше не сказав, начал подниматься по лестнице. Наверху, в одной из комнат, его ждал главный психолог Лев Григорьевич.

– Она просто молодец, – прошептал психолог, – я думал, у нее будет шок. Нет, она просто молодец.

– Я же вам говорил, – с удовлетворением произнес генерал, – это как раз то, что нам нужно. Вы видели, как здорово она держалась?

– Но это было жестоко, – напомнил Лев Григорьевич. – Подвергать такому испытанию даже агента очень жестоко. Она могла не выдержать, сорваться.

– Тогда мы бы дали ей просто доехать до Москвы, – безжалостно произнес генерал. – Вы ведь сами давали характеристики ее необыкновенной психологической устойчивости.

– Но это был рискованный эксперимент. Не советую вам его повторять, – сказал Лев Григорьевич.

– Вот теперь я с вами не согласен. Такие испытания должны быть всегда, дорогой Лев Григорьевич. Только таким образом мы сможем отбирать действительно лучших. Это очень тяжелое испытание, согласен, но необходимое. Меня даже интересовала не столько ее реакция на неудачу. Я мог предсказать, что она сумеет не показать нам, как переживает. По моим наблюдениям, любой человек не любит показывать своего огорчения, а многие агенты умеют и скрывать свое разочарование. Но вот реакция на радостное известие, на мой рассказ. Она должна была вопить от радости. А она молча меня слушала. И это для меня самое ценное, Лев Григорьевич.

– Я столько лет с вами работаю, – восхищенно произнес психолог, – и всегда поражаюсь вашей эрудиции. И вашим знаниям.

Внизу на диване сидела Марина Чернышева. Закрыв глаза, она прокручивала в памяти весь сегодняшний день. И понимала, что это был самый странный и самый неожиданный день в ее жизни.

Глава 6

Индивидуальная подготовка была совершенно другой, совсем не похожей на то, чему до сих пор учили Чернышеву ее наставники. В первые три дня ее вообще не беспокоили, словно забыв. И только когда она уже начала беспокоиться, к ней пришел генерал. И она впервые узнала, что его зовут Виктором Георгиевичем Марковым. Или он просто хотел, чтобы его так называли?

Она и раньше обращала внимание на его одежду. В аскетичные семидесятые годы он выглядел почти франтом, умудряясь носить широкие галстуки павлиньих расцветок, которые были тогда столь популярными. Марков смотрел на нее так, словно видел впервые. Она еще не знала, что теперь начинается самое главное.

– Понимаешь, Марина, – начал генерал, – есть просто разведка. Это наше Первое главное управление КГБ СССР, это и Главное разведывательное управление Министерства обороны СССР, это, наконец, разного рода разведгруппы в войсках и у наших пограничников. И все это называется одним словом – разведка. Но среди всего этого множества организаций, объединяющих массу служащих, называемых в силу простого недоразумения разведчиками, есть и специальные отделы, занимающиеся своим делом более профессионально. Там иногда встречаются неплохо подготовленные люди. И, наконец, есть очень секретные группы в этих отделах, состоящие только из профессионалов. Вот твоя подружка Таня Яковлева – из первого числа, некоторые девочки из твоей бывшей группы, возможно, из второго. А вот ты должна попасть в число третьих.

Она слушала молча, лишь чуть нахмурив брови.

– Чтобы быть профессионалом, – продолжал генерал, – нужно быть настоящим специалистом своего дела. Мастером. Нужно любить свою профессию. Нужно жить только одной работой. И во имя ее отдавать все, что имеешь. Иногда даже семью и близких товарищей. Ты меня понимаешь?

– Не совсем, – призналась Марина.

– Мы хотим сделать из тебя профессионала. Настоящего профессионала. Не смазливую бабенку, которая годится только для постели, и не куклу, повторяющую все слова наших секретарей парткомов, а настоящего специалиста. Судя по всему, у тебя есть все основания стать таким специалистом, таким Мастером. Теперь ты меня понимаешь?

– Кажется, да.

– Прекрасно. Теперь посмотрим, что ты усвоила за три года. Как по-твоему, какие главные потребности есть у любого человека? Вспомни, чему вас учили на уроках психологи. Начнем с чисто естественных.

– Желание есть, пить, спать, – удивилась Марина, – заботиться о своих детях.

– Еще.

– Сексуального удовлетворения, – чуть покраснев, сказала Марина, – это по Фрейду.

– Хорошо, – кивнул генерал, – дальше.

– Здоровья, ощущения комфорта, безопасности себе и близким, – перечисляла она, чувствуя, что генерал ждет чего-то другого.

– Еще.

– Стабильности, уверенности, – перечисляла она.

– Еще.

– Денег, материального достатка для людей с искаженными нравственными устоями, – вспомнила она.

– Это у тебя искаженные нравственные устои, – пробормотал генерал, – нужно уметь понимать, где глупые идеологические штампы, а где правда. Деньги дают ощущение независимости. И это совсем неплохое чувство. Ты, кажется, говорила что-то о Фрейде. Помнишь его слова о всех мотивах человеческих поступков? Какие главные побудительные мотивы?

– Сексуальность, – снова сказала Марина.

– И желание быть великим, – напомнил генерал, – многие мотивации наших поступков связаны с этим особенным чувством собственной значимости. Человек всю жизнь стремится получить признание своего статуса. Так вот, по имеющимся у нас показателям твоей психологической устойчивости, именно эта мотивация у тебя преобладает над другими. Понимаешь?

– Они считают, что я хочу самореализоваться? – поняла Марина.

– Они в этом убеждены. Давай проконтролируем твои наиболее значительные поступки за последние три года, – напомнил генерал. – Сначала была наша беседа в кабинете ректора. Ты ее помнишь?

– Конечно.

– Тогда ты сказала, что хочешь подумать. Но уже тогда мы видели, что ты согласишься. И ты действительно согласилась, хотя не могла не знать, что при распределении тебя должны были направить в распоряжение Управления кадров Министерства иностранных дел.

– Я об этом знала, – призналась она.

– Идем дальше. Какое задание было для тебя наиболее сложным за время твоей учебы? Можешь не отвечать. Я знаю сам. Это была проверка твоей коммуникабельности, возможностей твоего женского обаяния у гостиницы «Интурист». Ты ведь пошла туда через «не могу». И точно так же через «не могу» вошла в гостиницу. И даже переспала с американцем, оказавшимся нашим сотрудником. Думаешь, я поверю, что главной мотивацией твоих поступков было сексуальное желание? Конечно, нет. Именно желание доказать свою профпригодность, свою значимость заставило тебя лечь в постель с незнакомым человеком.

– Может быть. – Ей не нравились его слова, слишком откровенные и слишком обидные.

– Или случай в городе, когда вы искали подставного резидента. Ты ведь понимала, что, сидя в комнате вместе со своей подругой, ты не сможешь его найти. Но мучительно размышляла, пытаясь еще раз доказать всем, в том числе и ушедшим подругам, свою значимость и первой найти резидента. И, наконец, случай, происшедший три дня назад. Ты держалась просто отлично. Но почему ты это делала? Какова мотивация твоих поступков? Продумай их сама, и ты поймешь, что я прав. И правы наши психологи, решившие отобрать тебя для особо сложной работы. Теперь ты будешь заниматься по особой программе. Тебе нужно стать не просто профессионалом, ты должна быть лучшим психологом, аналитиком и разведчиком в одном лице. И, конечно, красивой женщиной, наделенной интуицией и воображением. А когда будет нужно, ты сможешь пускать в ход и свое женское обаяние. Знаешь, как говорят англичане? «Измена в имени твоем, женщина». У тебя будет очень непростая жизнь, но она будет интересной и увлекательной, это я тебе обещаю.

– Да, – непонятно почему сказала Марина, – я ведь Овен по гороскопу, и мне говорили, что рутина и спокойствие не для меня.

– Только не рассказывай никому, что ты читаешь гороскопы и знаешь свой знак, – усмехнулся Марков, – иначе тебя еще обвинят в моральном разложении. Комсомолка не должна верить в гороскопы.

– Не буду, – согласилась она.

– В принципе твоя работа строится на нескольких китах. Первое – твоя подготовка. Это самое важное и самое нужное. Без должной подготовки ты просто смазливое, никому не нужное существо. Просто баба, на которую каждый может обращать внимание и с которой может спать, когда ему захочется. В этом смысле в контрразведке полно платных проституток, которые поставят нам любую информацию. Есть даже и офицеры, способные удовлетворять нужды высокопоставленных дипломатов и задавать им нужные вопросы. Но у них нет и никогда не будет твоей специальной подготовки разведчика. Понимаешь?

Она кивнула. Удивительно, как генерал может говорить про очевидные вещи такие обидные слова.

– Следующий кит – твой ум, интуиция, твое почти мужское желание отличиться, доказать свою нужность. В принципе любая женщина – существо неустойчивое, в любой момент ты можешь забыть и про ум, и про свою интуицию, и про свою мотивацию. У меня уже были такие случаи. Увлечься каким-нибудь смазливым блондином…

– Мне больше нравятся брюнеты, – улыбнулась Марина.

– Ну, брюнетом и забыть обо всем на свете. В любой женщине слишком много животного, первобытного, если хочешь, скотского. Один раз в месяц она истекает кровью и часто просто теряет над собой контроль в этот момент. Да и в другие дни женщина не особенно следует голосу разума. Это эмоциональное, неустойчивое существо, в то же время отличающееся поразительной расчетливостью и прагматизмом, когда речь идет только о ее собственных удовольствиях или о будущей семье.

«Интересно, была ли у него мать, – подумала вдруг Марина, – и есть ли жена. За что он так ненавидит всех женщин?»

Словно прочитав ее мысли, генерал продолжал:

– Я могу столько рассказать тебе о случаях из моей жизни, когда в решающий момент эмоциональная неустойчивость женщины приводила к полному срыву наших операций. И не только наших. Нам нужна не очередная истеричка, не курсистка, влюбляющаяся в первого встречного, а умная, толковая, целеустремленная женщина с мужским умом. Понимаешь? С мужским умом. Чтобы ты могла в решающий момент улыбнуться своему будущему убийце и сама выстрелить первой. Как профессионал. Разведчик экстра-класса может влюбиться в женщину, переспать с ней, подарить ей на рассвете цветы, а потом спокойно задушить ее, если это нужно в интересах дела. Вот это я называю мужским умом. Когда во имя общих интересов, во имя задачи, которая перед тобой поставлена, ты отказываешься от всего, от самого себя и делаешь то, что обязан делать.

Она вдруг подумала, какие безжизненные глаза у Маркова.

– И наконец, третий кит, – генерал смотрел на нее не мигая, – это твое женское обаяние, твоя красота, твоя внешняя привлекательность. Дурнушка нам бы не подошла. То, что никогда не расскажут уродливой женщине, могут запросто выдать хорошенькой мордашке. Твоя мордашка в этом смысле нас вполне устраивает. Ты объективно красивая женщина. И должна понимать, что тебе придется использовать свое тело как инструмент. Самый лучший инструмент для достижения цели. Женское тело лучше пистолета, оно быстро развязывает языки мужчинам. Тебе придется любить без любви и отдаваться без души. Но мотивация твоих поступков должна быть сильнее сиюминутного влечения. Хотя это обычное удовольствие, и ты сможешь относиться к этому, как к занятию спортом. Можешь даже коллекционировать мужчин, некоторые получают от этого большое удовольствие. Но всегда должна помнить о деле. О самом важном деле, которое будет в твоей жизни. Вот на этих трех китах и будет держаться вся твоя работа. Твоя подготовка, то есть твое умение и опыт, которые приходят с годами. Твой ум и мотивация твоих поступков. И наконец, твое женское обаяние и красота. Применив все эти слагаемые, ты в итоге можешь стать лучшим агентом. Лучшим. Ни у одного из мужчин, с которыми я имел дело, никогда не было такого коэффициента по шкале Роундерса. Ты обязана быть самой лучшей. Я многого от тебя жду, Марина. Постарайся не обмануть моих ожиданий.

Наконец он отвел глаза. Чуть улыбнулся. И спросил уже значительно мягче:

– Вопросы есть?

– Есть. – Обидные слова генерала почему-то сильно ее задели. – А вот такой вопрос, товарищ генерал, можно задать? Почему комсомолка гороскопы читать не должна, а ложиться в постель может с кем попало? Это, по-вашему, правильно?