Книга: Плач перелетной птицы - Чингиз Айтматов

Мы летим, возносясь все выше и выше… Так высоко, что горы становятся плоскими, а потом и совсем незаметными, и земля, удаляясь все дальше и дальше, очертанья теряет: где там Азия, где там Европа, где океаны, где твердь? Так пустынно вокруг — во Вселенной безбрежной только шар наш земной, как верблюжонок заблудший в степи, тихо качается, тихо плывет, ищет мать свою. Но где она, мать-верблюдица? Где мать всей земли, где мать всей земли? Ни звука! Только ветер гудит, ветер пустынных высот, и тихо плывет и качается, точно сиротское, точно дитячье темечко — зыбка земля, зыбка земля. Так неужели на ней столько Добра вмещается, столько Злых дел прощается, столько Добра вмещается, столько Злых дел прощается? Нет, не надо прощать, нет, не надо прощать, молю вас, дымы творящие, думы творящие, долю творящие! Я всего лишь крылатая птица в этой стае летящей. Я лечу с журавлями и сам журавль. Я лечу с журавлями темной ночью — по звездам, днем — над нивами и городами. Думая думу свою. Лечу и плачу, Лечу и плачу, Лечу и плачу, Заклиная людей и богов, Поосторожней с землею, О, люди, полегче сплеча… Что — журавлиные слезы?.. Смахните с лица! И все же, и все же, и все же — Упаси вас, о люди, от бед нелюдских — Упаси от пожаров неугасимых, От кровавых побоищ неудержимых, Упаси вас от дел непоправимых, Упаси вас, о люди, от бед нелюдских… Стая вдали скрывается с глаз. Не различить уже взмахов крыла. Вот она уже как точка средь неба, и нет ее… Но вот снова весна, и опять журавлиные клики в выси…

Основную мысль произведения можно сформулировать как ценность жизни, ее несправедливость, о том, что мы живы только благодаря молитвам наших близких, и благодаря этим же молитвам мы умираем во имя Великого... И здесь, сын умирает во имя своей Земли под ударами вражеских войск, только лишь, перед смертью вспоминая те моменты, которые оказались недооцененными при жизни...

Моя оценка: 9 из 10

«Вместе с сыновьями Кертолго-зайип внесла мужа в его плотницкую юрту, раздела, быстро уложила в постель и сказала Сенирбаю-юртовщику: — Уста, бог простит тебя, если ты не в силах отправиться на похороны к сватам. Оставь это мне. После тебя я аксакал этой семьи, и с годами мне быть старшей матерью нашего рода Бозой. Сваты не обидятся, если я сама поведу бозоев на плач. Да и до обид ли сейчас, когда один бог знает, что там, в Талчуе, как там наши сыновья: или победят, или сложат головы. И пока никаких вестей, сам видишь, все в страхе. Ты моли о здоровье своем, ты думай о тех, кто там, на побоище! Побереги себя, ты большой человек среди Бозоев, а для меня ты, отец моих детей, — самый великий человек. Позволь мне самой исправить службу эту горькую. А ты не двигайся, лежи. Элеман останется при тебе, а все мы отправимся…»

Разговор матери с младшим сыном; его преклонение перед старшими, горечь потери отца… Образ перелетных птиц, которые стали свидетелями человеческой трагедии на поле брани, когда земля не могла принять птиц из-за потоков крови… В притче столько огромного философского смысла, что после прочтения кажется, что сам как птица лишь чуть коснулся поверхности, но глубины всего не постиг. И потому я перечитала эту притчу сразу повторно – чтобы насладиться прекрасным языком Чингиза Айтматова, и прочувствовать атмосферу, высокую «ноту» произведения… Его хочется читать вслух – потому что оно написано напевным стилем народной песни. Его хочется читать с чувством - потому что по-другому невозможно, ведь как иначе можно читать горячую молитву матери о своих близких, обращение сына к птицам, птиц к людям?…

«Ступая по песку, сосредоточенная и отчужденная от обычных забот и обычных мыслей, она шла к озеру, одухотворенная, взволнованная, взирая на голубую, зыбкую гладь воды и вздымавшиеся в сиреневой дали на той, на далекой, призрачной стороне призрачные вершины снежного хребта, на призрачные облака над ними. … Кертолго-зайип опустилась на колени, ее примеру последовал и сын, и мать взмолилась, не громко и не тихо, вполголоса: — О Иссык-Куль, ты око земли, ты всегда смотришь в небо. Обращаюсь к тебе — вечный, незамерзающий Иссык-Куль, чтобы стала известна мольба моя богу неба — вершителю судеб — Тенгри, когда он глянет сверху в твои глубины. О Тенгри, в час грозный и опасный дай нам силу устоять перед врагом ойратским. Сохрани наш шестиколенный киргизский народ, живущий в горах твоих дарами твоими — выпасая скот на лугах и травах. Не дай истоптать очаги наши копытами ойратских коней. Будь справедлив — не откажи нам в победе в битве открытой… Сохрани, сохрани же, Тенгри, ушедших сражаться. Дай увидеть их в седлах и не дай нам встретить тела их, навьюченные на верблюдов. Услышь молитву мою, Тенгри, я мать троих сыновей…»

И буквально видишь, как на берегу озера под огромным небом женщина стоит с распахнутой душой:

«А мать все молилась, горячо и страстно, выкладывая богу неба — Тенгри все, что накопилось на душе. …А мать все молилась истово и яро: — Заклинаю белым молоком своим материнским, услышь, Тенгри, услышь мои слова! Мы пришли сюда, к оку твоему на земле — к священному Иссык-Кулю, чтобы к тебе обратиться, великий вершитель судеб — небесный Тенгри. Вот я, а вот рядом сын мой Элеман — мой последыш, больше уж мне не зачать и не родить мне больше ни хорошего, ни худого человека, а прошу только, дай моему последышу дар отцовский — мастерство Сенирбая, он и сам уже к ремеслу его тянется… А еще хочет он, последыш мой Элеман, хочет быть сказителем «Манаса», как брат его Койчуман. …Я мать троих сыновей, Тенгри, услышь мои мольбы, услышь. И просят тебя вместе с нами безъязыкие твари, что с человеком всегда заодно, — гончий пес наш Учар, настигающий зверя любого, что по правую руку сына стоит, и рыжая кобылица гривастая, что ни разу еще не прохолостила, что по левую руку стоит…»

И образ этой молитвы останется в душе сына на всю жизнь:

«Не знал он, дитя, что еще не раз и не два, а много раз в жизни вспомнит этот день, этот час мольбы матери на Озере, что, вспоминая, будет плакать и отрадно, и горько, будет благодарить судьбу за то, что мать вымолила ему у самого Тенгри дар великого сказителя «Манаса», за что имя ему дадут в народе — громоподобный манасчи Элеман. …Не знал он, что именно ему будет написано на роду напоминать затаившим от страха дыхание людям «Манас»

Вообще в притче поражает некое единения человека и природы, которая уважаема человеком, обожествлена, прекрасна в своей гармонии и силе, и она ЖИВАЯ для человека!…

«Это был тот пространственный мир, доступный взгляду и пониманию, в котором жил человек и от которого он зависел, это был мир могучий и вседарящий, как бог, как земное воплощение самого бога»

Это прямо бросается в глаза, потому что в современном мире человек так разъединен с природой, отчужден, будто он не является ее частью, стал настолько потребительски и неуважительно к ней относиться, что становиться просто стыдно за сегодняшний век с его «цивилизацией»… И вот уже сама природа – свидетель человеческой драмы – повествует с высоты птичьего полета, будто из философских, надвременных высот:

«Тормозя крыльями и хвостами, наши стаи череда за чередой приближались к заветному разливу, когда внизу открылась картина людского побоища. То было страшное зрелище. Несчетное число людей, тысячи и тысячи, конных и пеших, столкнулись здесь, на нашем разливе. Дикие крики, гул и рев, орущие возгласы, визг, стоны, ржание и храпы оглашали окрестность на далеком пространстве. И на таком же огромном пространстве люди истребляли друг друга в кровавой битве. … Наши стаи дрогнули, замешкались, в воздухе поднялся гвалт, наши ряды расстроились, и закружились мы в небе беспорядочной тучей испуганной птицы. Долго не могли мы прийти в себя, долго летали мы над несчастными людьми, убивающими друг друга, долго собирали мы свои стаи, долго не могли успокоиться. Так и не пришлось нам приземляться здесь на привал, так и пришлось нам покинуть это проклятое место и двинуться дальше…»

И хочется вместе с автором повторять слова к людям, как заклинание, не то от имени природы, не то от имени тех, кто сам уже стал травой и землей, но слова предостережения:

«Я всего лишь крылатая птица в этой стае летящей. Я лечу с журавлями и сам журавль. Я лечу с журавлями темной ночью — по звездам, днем — над нивами и городами. Думая думу свою. Лечу и плачу, Лечу и плачу, Лечу и плачу, Заклиная людей и богов, Поосторожней с землею, О, люди, полегче сплеча… Что — журавлиные слезы?.. Смахните с лица! И все же, и все же, и все же — Упаси вас, о люди, от бед нелюдских — Упаси от пожаров неугасимых, От кровавых побоищ неудержимых, Упаси вас от дел непоправимых, Упаси вас, о люди, от бед нелюдских…»

В душе остается образ Семьи как оплота народности, нации, в конце концов, человечества (!). И образ этот надо ВИДЕТЬ, который надо возрождать и сохранять как основу, генетическую силу, которая будет достойна и памяти и уважения! Айтматов открывает перед нами целый мир, настолько интересный и глубокий, что в нем абсолютно все герои завораживают своей реальностью и какой-то предначертанностью бытия. «…Открывая наугад тот или иной том, погружаешься в магию его повествовательной речи, в образы, человеческие по своей глубинной сути, от мальчика до старика Момуна, от «солдатёнка» или Эрмека до учителя Абуталипа, Едигея Буранного, табунщика Танабая, сопереживаешь прекрасным женским характерам – Алтынай, Джамиля, Бегимай... А чего стоят образы животных, в силу великого таланта писателя – истинного художника слова, одухотворённых и очеловеченных, зачастую превосходящих нас, смертных и грешных, своим природным благородством»»

(Из статьи Бахытжана Мусахановича КАНАПЬЯНОВА «Я жизнь ощущаю как трагедию..." ( Уроки старых мастеров. Памяти Чингиза Айтматова) - http://www.literatura.kg/articles/?aid=1760:

Мне повезло это произведение прослушать и в аудиоисполнении – прочтении самого Чингиза Айтматова, которое просто незабываемо и прекрасно, искренно и красиво! Всем советую и прочитать и послушать эту притчу!

Простите, птицы перелетные! Простите за то, что было, простите за то, что будет. Мне не объяснить, а вам не понять, почему так устроена жизнь людская, почему столько убитых и убиваемых на земле…