Текст книги "Штормовое предупреждение"

Но мне Жун Яо всегда говорил, что моя мать была просто душевнобольной, которая забрела в Даньчжэнь невесть откуда, грязная, как помойка, и утонула во время наводнения на третий день после моего рождения. Ее тело плыло от конца улицы Цилоуцзе, через переулок Гуаньиньган и Даюфан, вдоль улицы Цзиньши к столовой и, наконец, надолго заткнуло вход в канализацию с левой стороны столовой, в результате чего затопило один из залов. Крик, призывающий Жун Яо, как раскаленная эстафетная палочка, разнесся из нижней столовой, через переулок Бологан на улицу Чжэньчжудацзе, в сторону универмага, свернул в государственную фотостудию, к снабженческо-сбытовому кооперативу, а затем полетел вдоль улицы Мангодацзе, в сторону здания правительства, кинотеатра, мясных и птичьих рядов, добрался до лесопилки и там велел Жун Яо прочистить канализацию с левой стороны столовой. Жун Яо не понял, что случилось, кувырком вывалился из кровати и бросился наружу, помчавшись по затопленным улицам, невзирая на восьмибалльный шторм. Вода доходила ему до пупка, и иногда ему приходилось даже плыть, чтобы продвинуться вперед. Нижняя часть трупа женщины уже попала в канализацию, а верхняя торчала вертикально в щели входа. Жун Яо вытащил тело, отнес его на возвышенное место позади столовой и бросил там, ожидая, пока люди из администрации и полицейского участка придут с проверкой и решат вопрос. Жун Яо нашел меня в дровяной нижней столовой. Я погрузилась в воду, из которой торчало только мое лицо. Уровень воды быстро поднимался, и если бы меня нашли позже, я бы превратилась в рыбу и уплыла. Кто-то сказал, что я родилась в резиденции цзиньши[12]12
  Цзиньши – высшая ученая степень в системе государственных экзаменов кэцзюй.


[Закрыть] на улице Шилоуцзе, там никто не жил уже много лет, а эта женщина обитала там по ночам. Там водились призраки, люди даже видели, как они плачут внутри. Сумасшедшие не боятся призраков. Кто-то услышал плач младенца. Сначала решили, что это звук подступающей бури, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что действительно плачет ребенок. Шторм вызвал наводнение, а резиденция цзиньши находилась довольно низко. Сумасшедшая сбежала оттуда с младенцем на руках. Вероятно, она утонула, как только положила его. А может, на обратном пути, когда вернулась забрать одежду или еду. Жун Яо взял это дитя. Ребенком этим и была я, и говорили, что раз я родилась в период штормового предупреждения, то не должна бояться шторма и наводнения. А я никогда не верила его словам, я боялась и шторма, и наводнения. Жун Яо «выдумал» для меня убогую, презренную личность, и я возненавидела его за это. Я твердо верила, что моя мать – женщина из большого города, может быть, из образованной молодежи[13]13
  Образованная молодежь, направляемая в деревню под лозунгом «Ввысь в горы, вниз в села» – движения в ходе «культурной революции» в КНР по отправке части студентов, рабочих, военных из городов в сельские районы Китая.


[Закрыть], может быть, принцесса, скитавшаяся в народе, или дочь землевладельца, красивая, добрая, любящая, богатая, благородная, воспитанная, как Тереза Тенг или, по крайней мере, как Лю Сяоцин[14]14
  Лю Сяоцин – китайская актриса и бизнесвумен. Она была одной из ведущих актрис Китая 1980-х годов.


[Закрыть], просто ей пришлось на время покинуть меня и обречь на некоторые лишения, дать перетерпеть некоторые разочарования, но совершенно точно однажды она отвезет меня в город ярких огней, где я буду вести достойную и благополучную жизнь.

Словам Жун Яо поверили почти все в городе. Поэтому я ненавидела и их. Хай Куй была единственным исключением. Она сказала мне, что моя мать такая же красивая, добрая и благородная, как я себе представляла, как Каору в «Танцовщице из Идзу». Вот почему я была готова ходить к ней, какой бы злобной она ни была.

Теперь у меня в руках была фотография «матери». Она бы пригодилась мне в пути, нужно было пересекать улицы и переулки, ходить от двери к двери, расспрашивая людей о том, где моя мама, и когда я покажу ее фотографию, мое лицо будет светиться от гордости, и я получу бесчисленное количество похвал и приязни.

– Это всего лишь фотография. Ты не сможешь найти ее по фотографии. Она спряталась в мире или уже вырыла яму и похоронила себя, – злобно сказала Хай Куй, возвращаясь к своим старым привычкам.

Хай Куй была уже настолько слаба, что едва могла шевелиться, и казалось, что все мухи и комары Даньчжэня собрались вокруг нее. Я не спрашивала о происхождении фото, не препиралась с ней и уж тем более не смела ее раздражать, опасаясь, что она тут же умрет у меня на глазах, и быстро убежала с фотографией.

Но Хай Куй и на последнем издыхании остановила меня, она выглядела очень злой и почти рычала:

– Ты беременная! Мелкая потаскушка!

Я замерла, словно стоя в центре урагана, мое тело вдруг повисло в воздухе в ожидании, пока ветер не забросит меня куда-нибудь. Спустя некоторое время я пришла в себя и с ужасом посмотрела на свой живот. Он был все еще плоский, худой, а еще голодный, по ощущениям – совершенно пустой. Во мне не было никого, кроме меня самой.

– Я ваш беременячий дух чую, – сообщила Хай Куй. – Даже если сучка только-только понесла – все равно унюхаю, меня не обманешь.

Я внезапно очнулась. Всему непонятному дискомфорту в моем теле в последние дни появилось ужасное объяснение. Я думала, что это простуда, я думала, что это экспериментальная газировка Жун Чуньтяня, которая раздражала мой желудок, я думала, что нервничаю из-за надвигающегося тайфуна, а еще думала, что рвет меня от тревоги из-за отъезда из Даньчжэня. Кроме этого, я не могла думать ни о каких других причинах.

Слова Хай Куй звучали как догадка, как высосанное из пальца, нарочито нагнетающее панику предположение, но кто осмелится отрицать лисье обоняние старухи? Мою душу захлестнула крайняя паника, словно на меня обрушился потоп, сломав последнюю линию обороны.

– Кто это сделал? – спросила Хай Куй. Ее язвительность и дознавательский тон были мне невыносимы.

У меня в голове бушевал шторм, перевернувший все вверх дном.

– Кто это сделал, говори! Чей сучок тебе натыкал? – резко спросила она. Грудь ее бешено вздымалась, груди сотрясались от волнения и ярости. По такому отношению она казалась моей матерью.

Я совершенно не планировала ничего ей говорить. Это было мое личное дело.

– Ты на самом деле беременна? – Хай Куй с ожесточением била руками по спинке кровати, лицо ее было исполнено ненависти и запредельного горя. – Ты, едрить тебя, беременна!

Я не выношу, когда меня поучают, и потому ответила Хай Куй, ни капли не церемонясь. Нисколько не сомневаясь в своей правоте, я подумала: «Ты же сама никогда не была беременной, откуда тебе знать, что это такое? Как ты можешь чувствовать запах чужой беременности?»

Хай Куй разозленно уставилась на меня, горя желанием вскочить с кровати, наброситься на меня и сожрать.

Моя душа занялась гневным пламенем, я скомкала фотографию, подбежала к кровати и злобно швырнула в ее похожее на кусок навоза лицо. Сквозь стиснутые зубы я пожелала:

– Сдохни!

Стоматолог Цзинь и ветеринар Инь

В Даньчжэне было двое врачей, которые презирали друг друга. Один из них – стоматолог Цзинь Дачэн по прозвищу Золотой[15]15
  Цзинь по-китайски означает «Золотой».


[Закрыть], а другой – ветеринар Инь Лайсин[16]16
  Инь по-китайски означает «Серебряный».


[Закрыть] по прозвищу Серебряный.

Стоматолог Цзинь утверждал, что ветеринар Инь похож на макаку и что при виде него стоматологу хочется накормить его бананами, пустить лазать по деревьям и помогать ему чесаться. Вопрос только в том, как обезьяна может лечить кошек и собак? Могут ли ему доверять куры, свиньи и коровы?

А ветеринар Инь говорил, что стоматолог Цзинь не может отличить здоровые зубы от больных, поэтому часто вырывает хорошие зубы вместо плохих, ни разу не вылечил ни одного пациента, и у него слишком черная душа. Такая клевета была уже чересчур, стоматолог Цзинь был очень зол, однажды он сбил замешкавшегося ветеринара Иня с ног, застав того врасплох, и даже хотел плоскогубцами вырвать ему все зубы и язык.

Отец стоматолога Цзиня был заезжим из Наньяна, тоже стоматологом. За всю жизнь он не смог многого накопить. Перед смертью он поручил кому-то привезти стоматологу Цзиню из Наньяна мешочек с золотыми зубами. Одни говорили, что их были сотни, другие – что всего несколько. Стоматолог Цзинь никогда не спорил и не вносил ясность в этот вопрос. С изначальным капиталом в виде золотых зубов он открыл единственный в Даньчжэне стоматологический кабинет. Ветеринар Инь говорил, что даже если золотые зубы, привезенные из Наньяна, были настоящими, их выбили изо ртов мертвых людей. Хотя насмешки ветеринара Иня над медицинскими навыками и этикой стоматолога Цзиня никогда не прекращались, тот проявил великодушие и изъявил готовность заменить полужелтые-получерные тетрациклиновые зубы ветеринара Иня золотыми со скидкой в полцены. Ветеринар Инь в ответ огрызнулся, что он со скидкой в полцены готов исправить искривленную шею стоматолога Цзиня. Стоматолог Цзинь повредил шею при падении еще в детстве и так никогда и не выправил. Он вырос вполне симпатичным, только кривошеим.

В результате они оба не признавали достоинств и не привечали друг друга. Позже, когда стоматолог Цзинь утонул во время наводнения, ветеринар Инь пришел посмотреть на него и провел долгое время, исправляя его искривленную шею, из-за чего тело стоматолога Цзиня лежало на земле необычно прямо и было вообще незаметно, что шея у него кривая. Но это заставило людей думать, что при жизни он держал ее криво нарочно.

Стоматолог Цзинь и ветеринар Инь всю жизнь были соперниками в любви, в молодости они оба отчаянно бегали за убийцей собак Хай Куй. В городе рассказывали истории о том, как они соревновались, подлизываясь к ней. Например, ветеринар Инь обещал, что на третий день свадьбы отвезет Хай Куй в Пекин, чтобы поклясться перед великим лидером председателем Мао, что они будут любить друг друга до скончания времен, на веки вечные. В то время в Пекине не бывал никто, кроме Ли Мума, секретаря коммуны. Все люди в мясных рядах рассыпались в похвалах широте его души и искренности, а штатная работница снабженческо-сбытового кооператива Сяо Янься немедленно отправила сваху, чтобы сообщить ветеринару Иню, что если он точно отвезет ее в Пекин, она тоже пойдет за него замуж. Сяо Янься, позже вышедшая замуж за овдовевшего секретаря коммуны Ли Мума, тоже была известной даньчжэньской красавицей, но ветеринару Иню претил запах ее подмышек.

– Если сможем поехать в Пекин, то в Даньчжэне станем выше тьмы и ниже одного, – посулил ветеринар Инь.

Хай Куй прониклась и осторожно отложила нож для убийства собак, надменность постепенно сошла с ее лица, и она попросила ветеринара Иня показать ей сберкнижку. У ветеринара Иня действительно была сберкнижка кредитного кооператива с депозитом, который его мать и он сам отложили, урезая себя во всем. Этих денег хватило бы на поездку в Пекин для них двоих. Однако, перетряхнув коробки и обыскав шкафы, ветеринар Инь не смог ее найти. Он рассказывал людям в мясной лавке, что перед смертью его мать плотнехонько запечатала сберкнижку в полиэтилен и спрятала ее под ножкой второй кровати у стены. Она была плотно прижата, так что тайфуну было не сдуть, наводнению не замочить, а вору никогда не догадаться, и каждые три дня ветеринар Инь забирался под кровать, чтобы посмотреть, там ли еще сберегательная книжка. Буквально три дня назад она все еще была на месте, и, хотя рядом с ней обнаружились следы крысиной активности, сама книжка оставалась в целости и сохранности. Ветеринар Инь хотел доказать Хай Куй, что у него есть сбережения, но почему же книжка вдруг исчезла? Ветеринар Инь предположил, что сам перепрятал ее во сне, он обыскал весь дом внутри и снаружи, перевернул свой кабинет на ветеринарной станции, но сберкнижку так и не нашел. В конце концов он заподозрил, что ее забрал его отец. Тот был известным в городе алкоголиком, и мать ветеринара Иня никогда бы не позволила ему узнать, где спрятана книжка, не говоря уже о самом ветеринаре Ине. Дело в том, что этот алкоголик давно страдал болезнью Альцгеймера и даже не мог вспомнить, в какое отверстие на лице ему следует класть еду, и как бы у него вышло книжку ветеринара потревожить? Ветеринар Инь умолял Хай Куй подождать еще несколько дней, чтобы он успел обратиться в кредитный кооператив, сообщить о пропаже и получить новую сберегательную книжку. Хай Куй согласилась. Но внезапно пришла буря, принеся с собой нежданное наводнение, которое затопило кредитный кооператив и приостановило его работу на полмесяца… В результате стоматолог Цзинь воспользовался случаем и, дав Хай Куй обещание вставить ей пять золотых зубов, быстро уделал на первый взгляд молодого и красивого ветеринара Иня.

– Вот съездите вы в Пекин, председатель Мао сможет сделать вам дорого-богато? И какая будет разница, ездить или нет? – откровенничал стоматолог Цзинь перед Хай Куй. – А с пятью золотыми зубами у тебя рот прямо засияет, будешь самой большой выпендрежницей в Даньчжэне! Спустя сто лет умрешь – и те, кто подберет твои кости, будут дивиться тому, как у тебя во рту дорого-богато, целых пять золотых зубов, и твои потомки тоже будут тебя уважать. А людям в жизни только и нужны, что знатность и уважение.

Хай Куй прониклась и осторожно положила нож для убийства собак, надменность постепенно сошла с ее лица, и она попросила стоматолога Цзиня показать ей золотые зубы. Стоматолог Цзинь хорошо подготовился и осторожно достал из кармана сверток из фольги и начал на глазах у Хай Куй медленно разворачивать слой за слоем. Наконец пять золотых зубов ослепительно засверкали на солнце, рассыпав сияющие блики по всей мясной лавке.

Стоматолог Цзинь и Хай Куй не могли ждать. Хай Куй досадовала, что нельзя вставить золотые зубы прямо сейчас, чтобы следующим утром показать людям свой дорого-богатый образ. А стоматолог Цзинь, сжимая ее руку и глядя на нее под углом своей кривой шеи, досадовал, что не может немедленно с ней переспать. Хай Куй сказала, чтобы он не спешил, вот как поставит ей зубы, тогда и переспать с ней сможет. Стоматолог Цзинь сказал, что в медицинских книгах пишут, что золото – это инородное тело, поэтому девственницам их ни в коем случае вставлять нельзя. Девственная Хай Куй и кривошеий стоматолог Цзинь наконец пришли к соглашению. Во время наводнения они переспали. По словам жителей города, непристойные вопли, издаваемые Хай Куй во время секса, были громче завываний семибалльного тайфуна, они вызывали штормовые волны и приносили разрушения. Ветер подхватил ее непристойные вопли и усвистел из Даньчжэня, сел на поезд, на самолет, на корабль и объехал всю страну. Они говорили, что эти крики слышали даже сибиряки в меховых наушниках среди льдов и снегов и пингвины на Южном полюсе.

Что странно, когда тайфун ушел и наводнение отступило, ветеринар Инь нашел пропавшую сберкнижку. Она была на старом месте, под ножкой второй кровати у стены, лежала себе аккуратненько и мирнехонько, целая и невредимая, как будто всегда была там и никуда не девалась.

Ветеринар Инь взял сберкнижку и сломя голову помчался к Хай Куй. Та открыла дверь, растрепанная, и устало прислонилась к косяку.

Ветеринар Инь сказал:

– Смотри, Хай Куй, я нашел сберкнижку. Сегодня пойду в кредитный кооператив и перепишу ее на твое имя, и так моя книжка станет твоей, поедешь ты в Пекин или нет, деньги будут твои.

Хай Куй с сожалением сказала:

– Опоздал ты, стоматолог Цзинь уже переспал со мной тринадцать раз. Так переспал, что у меня ноги ватные, даже с кровати встать сил нет. Мечтал меня так отпереспать, чтобы аж парализовало.

Ветеринар Инь был убит горем, но ничего не мог поделать.

– Значит, он вставил тебе золотые зубы? – спросил он.

– Он со мной переспал, – ответила Хай Куй, – нешто посмеет зубы мне не вставить? Это как… Если бы ты переспал со мной, посмел бы не отвезти меня в Пекин?

– Не спи с ним больше, я завтра отвезу тебя в Пекин, – сказал ветеринар Инь. – И зубы его не нужны. Ты молодая, да и зубы у тебя такие славные, зачем их менять!

– Не пойдет, – ответила Хай Куй. – Тогда выйдет, что он на халяву переспал со мной тринадцать раз.

– Этот убыток – как будто он на халяву поел, я не возражаю, – влюбленно сказал ветеринар Инь.

– А я не могу убытки терпеть. Я хочу дорого-богато, – ответила Хай Куй. – Вот думаю, если бы мне и зубы вставить, и в Пекин скататься, было бы идеально.

Ветеринар Инь хотел сказать что-то еще, но тут из комнаты вышел стоматолог Цзинь, неторопливо потянулся и спросил:

– На твоей сберкнижке хватит денег на пять золотых зубов?

Ветеринар Инь не мог видеть самодовольную рожу стоматолога Цзиня, но не сумел ничего ответить, поэтому пришлось ему в бешенстве уйти.

Собственные зубы начали раздражать Хай Куй, и она твердо решила выйти за стоматолога Цзиня замуж.

Ветеринар Инь по-прежнему рассчитывал на удачу, раздумывая – ну как это неизменно скупому стоматологу Цзиню не жалко будет вставить пять золотых зубов в рот Хай Куй? А зубы у Хай Куй аккуратные, белые и крепкие, только ее личико может быть достойно этих красивых зубов, как же возможно, чтобы стоматолог Цзинь выбил их безо всякой причины? Разумеется, стоматолог Цзинь отбрехался от Хай Куй на том основании, что в период наводнения активны бактерии, и это время не подходит для замены зубов. Период наводнения закончился, и тогда стоматолог Цзинь сказал, что зубы менять лучше зимой, так что он велел Хай Куй подождать еще. Ну что ж, она и ждала. А все в городе ждали, чтобы увидеть, как Хай Куй будет выглядеть с золотыми зубами, будет ли похожа на богатую даму из Гонконга. Но когда пришла зима, стоматолог Цзинь по-прежнему отказывался менять ей зубы.

– Хай Куй, а стоматолог Цзинь может тебе вставить собачьи зубы? – потешались на ней люди в лавке.

Подгоревшие собаки лежали на мясном столе со зверскими мордами, их зубы совсем не страдали от огня и были по-прежнему крепкими, белыми и зловещими. И стоматолог Цзинь любил их собирать, утверждая, что они отгоняют злых духов. На протяжении многих лет, чтобы снискать расположение Хай Куй, он часто выкупал собачьи головы, которые никому не были нужны, выбивал зубы и выбрасывал все остальное. В его доме стоял шкаф из душистого палисандра, полный собачьих клыков и острых зубов. Люди с повышенной бдительностью, когда шли к нему вставлять зубы, всегда сперва несли их на ветеринарную станцию через улицу, на экспертизу ветеринару Иню. Только после того, как ветеринар Инь говорил, что зубы не собачьи, они успокаивались и разрешали стоматологу Цзиню вставить их.

Хай Куй поняла, что стоматолог Цзинь может нагло нарушить соглашение, она ничего не получит и станет посмешищем для всего города. Хотя ее отец и был немым, когда он слышал насмешки других, то приходил в ярость. Он «нещадно ругался» на ее поспешность и распущенность, булькая что-то непонятное, да еще и перед всем честным народом отвесил ей пощечину. Это разозлило ее. В тот день Хай Куй схватила окровавленный нож для разделки собак и отправилась прямиком в стоматологический кабинет. На этот раз слегка необдуманный ход сработал на удивление хорошо. В результате, во-первых, стоматолог Цзинь согласился зарегистрировать брак в конце месяца; во-вторых, он согласился до свадьбы вставить Хай Куй пять золотых зубов; в-третьих, он пообещал ее немому отцу, что отныне и впредь не позволит жителям Даньчжэня насмехаться над ней.

Хотя ситуация выглядела безнадежной, а поражение было неизбежно, – но пока Хай Куй не вставила золотые зубы, ветеринар Инь не сдавался и думал, что шанс еще есть. Он ходил в мясную лавку каждый день и первым делом смотрел на рот Хай Куй, не появились ли в нем золотые зубы. Хай Куй же не разговаривала, ей не было необходимости раскрывать рот, так что ветеринар Инь не мог увидеть ее зубы. Тогда он рассказывал ей анекдот, и все мясные ряды заливались смехом, кроме Хай Куй, которая держала рот плотно закрытым. Даже отвечая на вопрос о цене собачьего мяса, она просто вытягивала несколько пальцев, так что никто не знал, золотые у нее зубы или нет. Наконец однажды она заговорила, громко засмеялась и широко-широко открыла рот. Ветеринар Инь пригляделся и обнаружил, что ее рот ярко сияет, обжигая ему глаза ослепительным светом. Пять золотых зубов, два передних сверху и три передних снизу, хотя и неаккуратные, но притягательные в своей небрежности и очень красивые. Пять золотых зубов прочно связали Хай Куй, и ветеринар Инь наконец сдался.

– Цзинь Дачэн и правда не пожалел! Вот ведь вложился!

Ветеринар Инь про себя удивился, а еще втайне потерял всякую надежду.

Раньше Хай Куй была временной работницей на продовольственной станции. Временные работники не имели права забивать свиней, они могли быть лишь на подхвате у мясников. Хай Куй не захотела быть на подхвате у этих вульгарных и гнусных мясников и выбрала работу, на которую никто не соглашался, – забивать собак. В первый год после свадьбы стоматолог Цзинь подкупил секретаря коммуны Ли Мума тремя золотыми зубами, и Хай Куй стала постоянным работником. С тех пор как ему вставили три золотых зуба, Ли Мума изменил свое обычное суровое выражение лица, стал дружелюбным и при встрече всем улыбался.

Летом третьего года после свадьбы Хай Куй и стоматолога Цзиня Жун Яо объявил, что шторм обрушился на полуостров Лэйчжоу и скоро ударит по Даньчжэню. Весь город вступил в период штормового предупреждения. Ли Мума, секретарь коммуны, так нервничал, что упал с крыши водохранилища в деревне Хунцунь, получил серьезные травмы и на третий день умер. Не дожидаясь, пока он испустит дух, Сяо Янься распорядилась, чтобы стоматолог Цзинь выбил изо рта секретаря коммуны три золотых зуба и вставил их ей в рот. Хотя она была сдержаннее, чем Ли Мума, и прятала свои золотые зубы более тщательно, но «цветенья в весеннем саду не закроешь», так что, если внимательно присмотреться к ее розовому рту, все же можно было увидеть в нем мельканье золотых зубов, сияющих, как звезды.

После шторма ветеринар Инь быстро женился на Сяо Янься. Люди в городе говорили, что Сяо Янься сама по себе не была дорого-богатой, но после того, как с ней переспал секретарь коммуны, раздорогобогатела. И пусть от нее несло лисой, ветеринар не был столь привередливым, как прежде. Что странно, после свадьбы ветеринар Инь вылечил Сяо Янься от лисьего запаха, к тому же вскоре она родила сына. Однако неясно было, принадлежит ли сердце ветеринара Иня по-прежнему Хай Куй. С тех пор как Сяо Янься вышла замуж за секретаря коммуны, она считала себя дорого-богатой, и пусть даже Ли Мума умер, она все равно рисовалась повсюду и смотрела на людей в городе свысока. Некоторые говорили, что нужно сообщить о том, что Ли Мума при жизни был взяточником, и попросить прокуратуру конфисковать три золотых зуба изо рта Сяо Янься. Сяо Янься немного запаниковала, но внешне неизменно притворялась спокойной, говоря, что не верит, что прокуратура вытащит Ли Мума из гроба для дачи показаний. Ветеринар Инь же в душе не мог смириться с тремя золотыми зубами во рту Сяо Янься, не потому что они были доказательством подкупа стоматолога Цзиня, а потому, что при виде этих зубов не мог не думать о секретаре Ли Мума, секретаре Ли. Когда он целовался, ему казалось, что секретарь Ли вставляет палки ему в колеса, время от времени заставляя чувствовать себя неловко. Ветеринар Инь умолял Сяо Янься удалить золотые зубы, в качестве приманки обещая свозить ее в Пекин, но Сяо Янься отказалась.

– Ты можешь обманом похитить у девушки невинность, но не сможешь украсть золотые зубы у нее изо рта! – сурово сказала она.

Она была очень бдительна и старалась не целовать ветеринара Иня, потому что ветеринар Инь втайне лелеял коварный план высосать ее золотые зубы. Даже во сне она не забывала прикрывать рот руками, опасаясь, что Инь Сюань ловко запустит ей в рот плоскогубцы.

Любовь Сяо Янься к золотым зубам победила любовь к сексу, поэтому ветеринар Инь все-таки считал, что Хай Куй лучше и что они с Сяо Янься были полной противоположностью друг другу, совершенно разными людьми.

Но однажды Сяо Янься добровольно сняла золотые зубы, что удивило ветеринара Иня. Позднее он узнал, что Сяо Янься боялась, как бы кто-нибудь действительно не донес на Ли Мума, ведь тогда украденное им востребуют назад и в конце концов выбьют ее золотые зубы и конфискуют их, вот потому она и поступила так. Ветеринар Инь ничего не мог с собой поделать и пригрозил разоблачить Ли Мума за получение взятки от стоматолога Цзиня. Это повергло Сяо Янься в некоторую панику.

Наконец, в один прекрасный день она покинула Даньчжэнь под предлогом того, что не может больше выносить одержимости ветеринара Иня Хай Куй, и увезла трехлетнего сына в еще более захолустный городок. Ветеринар Инь же обрадовался, что его оставили в покое, и настрой его постепенно стал фривольным и развратным, как у кобеля, унюхавшего течку. При виде женщины он всегда принюхивался, а затем оборачивался и сообщал другим: прошлой ночью она случалась с мужиком. Пользуясь отсутствием стоматолога Цзиня, он внезапно начал нахально приходить домой к Хай Куй и соблазнять ее, а та частенько пинками и кулаками выпроваживала его за ворота. Хай Куй не была ветреницей, она хотела не только дорого-богато, но и сохранить доброе имя. Делать было нечего, в глубине души зародилась ненависть, и ветеринар Инь стал надеяться, что стоматолог Цзинь умрет пораньше. Только с его смертью Хай Куй переметнется в его объятия.

Ветеринару Иню неизменно сопутствовала удача. Пять лет назад стоматолог Цзинь отправился в свой кабинет, невзирая на бушующий над его головой шторм, – он сказал, что спрятал три золотых зуба в трещину в стене и забыл достать. В результате порывом ветра его унесло в реку Даньхэ, и его труп нашли только спустя три дня под старой водяной мельницей ниже по течению. Как только стоматолог Цзинь умер, Хай Куй начала стремительно толстеть, и жир на ее теле рос с такой бешеной скоростью, будто это стоматолог Цзинь прирастал к ее телу и они сливались в одного человека. Вскоре ноги уже не в состоянии были поддерживать ее громоздкое тело, появились проблемы с сердцем, двигаться стало неудобно. Мужчины в мясных рядах называли ее свиноматкой. Ветеринар Инь, явившись за мясом, едва увидел Хай Куй – так испугался ее жира, что бросил мясо и улепетнул. А Хай Куй вовсе не считала, что страдает какой-то болезнью, и по-прежнему умело забивала собак. Собачатина под ее ножом распадалась на куски, а собачьи головы висели на поперечной балке над прилавком, и их зверски оскаленные зубы было видно издалека. Со смертью стоматолога Цзиня никто больше не собирал собачьи зубы, и головы больше не стоили ни гроша. Часто, когда мясные ряды закрывались, во всей лавке оставалась одна лишь собачья голова, которая одиноко висела на балке и болталась на ветру.

Ветеринар Инь обычно хвастался, что независимо от того, какая птица (или животина) чем болеет, он может вылечить кого и что угодно. Главное, чтобы оно еще не сдохло. Более того, он не желал просто лечить домашний скот, он внедрил и продвигал технологию искусственного осеменения свиноматок, из-за чего древняя профессия свиновода внезапно пришла в упадок, а затем и вовсе полностью исчезла. Это действительно было уму непостижимо и потому вызвало ажиотаж и ожесточенные споры во всем городе. Ветеринар Инь действительно умел лечить болезни, иначе не стал бы так задирать нос. Я и в самом деле видела, как иные безнадежно больные куры, утки и пастушьи собаки снова оживали в его руках. Это меня восхищало, и я думаю, что наличие в городе такого человека – дар небес Даньчжэню. Но моя симпатия к нему быстро была повержена его безжалостным равнодушием.

Однажды летом четыре года назад палящее солнце было похоже на огонь, в который плеснули масла, так что и трава, и деревья, и одежда, сушившаяся на балконах, вот-вот должны были загореться, а в улицы и проулки словно навтыкали ножей и люди не смели ступить за порог. Все мы знали, что такая жаркая погода часто предвещает приближение тайфуна. Никогда не забуду тот тихий томный полдень, когда в город из деревни пришел сгорбленный мужчина, он шагал по пустой улице Чжэньчжудацзе и вел за собой на веревке молодую женщину со связанными руками, а за ними шла белая собака – старая сука, тощая, с торчащими наружу ребрами, с высохшими сосками, которые болтались из стороны в сторону, гипнотизируя народ. На длинной улице никого, кроме них, не было. Женщина была покладистая и красивая, только живот у нее явно выпирал. Собака также выглядела послушной и следовала строго за женской задницей, не слишком быстро и не слишком медленно, не слишком далеко и не слишком близко, ее длинный язык свисал набок, почти касаясь земли. Люди, сидевшие в лавках, вставали один за другим, подходили к дверям и показывали на них пальцами. Когда они проходили мимо культстанции, Ли Цяньцзинь подал справедливый голос и сурово спросил мужчину:

– Ты что делаешь? Ты что, людьми торгуешь?

Мужчина, должно быть, осоловел на солнце. Он остановился, тупо глянул на Ли Цяньцзиня и, не говоря ни слова, продолжил путь. Ли Цяньцзинь, казалось, не мог вынести, что им пренебрегли вот так, на глазах у честного народа, не стал сдаваться, ринулся из дома и, встав перед мужчиной, преградил ему путь. Солнечный луч внезапно поразил Ли Цяньцзиня. Кровь не пролилась, но он содрогнулся.

– Почему ты водишь человека, как животное? – спросил Ли Цяньцзинь. Он держался так, словно твердо уверен был в собственной правоте, но на самом деле, если приглядеться, легко можно было разглядеть его внутреннюю слабость.

– Мы идем на ветстанцию, – ответил мужчина.

– И зачем вы туда идете? – Ли Цяньцзинь стал чуть снисходительнее и блефанул: – Если не объяснишься, вызовем полицию.

– Лечиться, – сказал мужчина.

– От чего? – снова спросил Ли Цяньцзинь. – Собаку будешь лечить или бабу?

Мужчина указал на женщину. Ли Цяньцзинь присмотрелся повнимательнее. Несмотря на одуряюще жаркий день, женщина была одета в телогрейку, ее руки и ноги не гнулись, она тяжело дышала раскрытым ртом, язык был бессознательно высунут, но от чего действительно бросало в дрожь, так это от ее холодного, застывшего взгляда.

Ли Цяньцзинь остолбенел, и ему потребовалось довольно много времени, чтобы внезапно очнуться и закричать: «Бешенство!» и вслед за этим он пустился в бегство, не разбирая дороги. Сперва он хотел бежать на культстанцию, но вломился в магазин сельхозинструментов, схватил мотыгу и стал ждать, во всеоружии повернувшись лицом к двери. В это время люди, вытягивавшие шеи и вертевшие головами, разом вдохнули мгновенно остывшего воздуха и дружно отступили назад, последовав примеру Ли Цяньцзина и похватав в качестве оружия что под руку подвернулось.

Мужчина был спокойнее всех остальных. Он поднял веревку, которую держал в руке, чтобы показать им, что, пока веревка все еще у него, им не о чем беспокоиться. Но это не ослабило их бдительности. В этот момент солнце сложило все свои лучи и направило их на мужчину, женщину и собаку, грозя немедленно поджечь их. Мужчина подошел к продуктовому «Магазину весенней всячины» и попросил у Жун Чуньтяня воды. Жун Чуньтянь сжимал в руке железный прут и с суровым видом стоял у двери, холодно и безразлично глядя на мужчину. За его спиной пряталось несколько трепещущих женщин. Некоторые из них прониклись состраданием и шепотом сказали: