Текст книги "Штормовое предупреждение"

После шторма я не видела Сяо Мо несколько дней и запаниковала. В тот день кинотеатр вывесил объявление о том, что в честь двадцатилетия кинотеатра завтра будет бесплатный показ, покажут как раз-таки «Танцовщицу из Идзу». Я была приятно удивлена, Сяо Мо ведь не откажется от бесплатного фильма, верно? Я очень надеялась, что все люди на свете увидят прекрасную Каору и ее трагическую любовь.

Едва забрезжил рассвет, я тайком села на велосипед Жун Дунтяня, стоявшего на углу, и поехала по 324-му Национальному шоссе в деревню Баймицунь. Я хотела сообщить Сяо Мо хорошие новости, чтобы он смог приехать в город и, не таясь, посмотреть бесплатное кино.

По пути повсюду попадались ил, ветки, опавшие листья, рухнувшие горы и совершенно неузнаваемые рисовые поля. Одиночество, запустение и разложение. Песок на дороге и впрямь был таким толстым и скользким, что, несколько раз упав, я больше не осмеливалась ехать на велосипеде и двинулась вперед, толкая его перед собой. Обжигающий песок забрался мне в туфли и натер ноги до крови. К полудню я добралась до местечка под названием Сэньлун. Следуя указаниям прохожих, я повернула налево и прошла еще три или четыре ли до деревни Баймицунь. Однако путь мне преградила река. Над ее излучиной возвышался мост, но он был сломан, остались лишь четыре пустые опоры, похожие на раны. Оба берега и останки моста обвивали побеги бамбука, банановые листья, сорняки и виноградные лозы, а также одежда подозрительного вида. Шторм не отступил, он всего лишь скрылся в мутной реке, по-прежнему свирепый. Мост был единственной дорогой в деревню. Я сидела на берегу в оцепенении. Я думала, что Сяо Мо чудесным образом появится на другой стороне. Я была одна-одинешенька, как будто в одиночестве сидела в кинозале. Конечно, меня терзало отчаяние. Потому что даже до маленькой деревни нельзя было добраться, а до Сяо Мо, который находился совсем близко, нельзя было дотянуться. Любой путь в большой мир оказался отрезан. Мне предстоит задыхаться в Даньчжэне до конца жизни. Сельская местность, которая раз за разом подвергалась нападениям штормов и наводнений, еще не восстановила прежней силы, и даже печной дым и лай собак были совсем слабенькие.

Кто-то встал у меня за спиной и спросил, что я собираюсь делать, уж не через реку ли перебираться. Я ответила, что ищу Сяо Мо.

– Которого Сяо Мо? – спросил человек.

У него было черное лицо, и это касается не только кожи, казалось, будто чернота его дошла до самых костей, придав ему вид мощный и дикарский. Я ответила, что того Сяо Мо, что мороженое продает. Он покачал головой, словно я поставила его в тупик, задав нерешаемую математическую задачу. Он не знал Сяо Мо, но во все глаза таращился на мой велосипед. Протянул руку и коснулся руля.

– Где ты раздобыла такой хороший велосипед? – потребовал разъяснений он.

Я ответила, что взяла у Жун Дунтяня. Это был результат его трехлетнего труда. Уж сколько ему пришлось лягушек перерезать, чтобы Ли Цяньцзинь ему велосипед продал, пусть из вторых рук, зато со скидкой в тридцать процентов. Шанхайской марки «Фэнхуан». Он каждый день его протирал, тщательнее, чем сам умывался. В результате рама блестела и была безупречно чиста, а на цепи не появилось ни крапинки ржавчины. Этот велосипед был капиталом Жун Дунтяня для того, чтобы блистать в Даньчжэне, был светом его жизни, он и императору бы его не одолжил. А я его сперла, рискуя быть обруганной и получить от него по шее. Я немного обнаглела.

– Жун Дунтянь – это кто? – Чернолицый отпихнул меня и взялся за руль велосипеда, разделив нас с ним собственным телом.

Я сказала, что Жун Дунтянь – мой старший брат. У меня четверо старших братьев – Жун «Весна» Чуньтянь, Жун «Лето» Сятянь, Жун «Осень» Цютянь и вот Жун «Зима» Дунтянь еще. Жун Яо – их отец, и мой тоже…

Чернолицый почувствовал стоявшую за мной невидимую силу и стал чуточку добрее.

– Мне нет дела до этих людей, – сказал он. – Так или иначе, велик угнали. Жун как-его-там угнал его зимой.

Я возразила, что Жун Дунтянь точно купил его сам, купил у Ли Цяньцзиня, а Ли Цяньцзинь купил на компенсацию по зарплате от государства.

– А Ли Цяньцзинь – это кто? – спросил чернолицый.

– Папа Ли Дань, – ответила я. – Ветеран правых…

– Так, а Ли Дань кто? – спросил чернолицый.

– А Ли Дань – это поэта Дуаня…

– А поэт Дуань кто?

Я понятия не имела, как ответить человеку, который ничегошеньки не знал о Даньчжэне.

– Ну, ты наверняка знаешь стоматолога Цзиня и ветеринара Иня, красотку-собачатницу Хай Куй, часовщика Глухню Пи, Красотку Юй, Го Мэй…

Чернолицый выглядел озадаченным. Тогда я упомянула Сун Чанцзяна из полицейского участка и судью Сюй Чжэнжуна, чьи имена, вероятно, испугали его, и потому его тон несколько смягчился.

– Давай так, я переправлю тебя на другой берег, а взамен ты одолжишь мне свой велосипед на три дня. Я как раз печалился, что не на чем забрать невесту. Через три дня отправлю велосипед обратно в город и верну его вам, – сказал он. – Без меня ты никогда не доберешься до другого берега. Это будет справедливо. Я вовсе не хочу тебя обижать.

Чернолицый уже заполучил полный контроль над велосипедом. Вокруг не было ни души, и я никак не могла ему отказать. Если он разозлится, он не только отберет велосипед, но задушит меня и в реку выбросит…

Я притворно поколебалась еще немного и согласилась. Я сказала, что через три дня он должен приехать на велосипеде ко входу в городской кинотеатр, я буду ждать его там. И если мы не вернем велик вовремя, от Жун Дунтяня пощады не жди.

Чернолицый радостно сказал: «Хорошо».

Чернолицый был невысокого роста, он присел на корточки и велел обхватить ногами его шею, а затем взвалил себе на плечи. На шее парня сиял яркий шрам от ножевого ранения. Я стыдливо сделала так, как он велел. Он схватил меня за ноги, убедившись, что я закрепилась, и пошел прямо в реку. Поток немедленно ударил в него так, что он пошатнулся, и я вцепилась в его волосы. Он утвердился на речном дне и двинулся вперед шаг за шагом. Он пошатывался, и его могло в любой момент унести вместе со мной. Но он не сдавался. Вода затекала ему в рот. Мои штаны все промокли, даже в промежность налило.

Реку шириной меньше десяти метров мы преодолевали полчаса, и вот я наконец-то оказалась на другом берегу. Чернолицый так измотался, что упал на землю ничком, постоянно кашляя и плюясь водой. Я спросила, как вернусь на прежний берег после того, как увижусь с Сяо Мо.

– Я тебя отнесу, – сказал Чернолицый и вновь поперхнулся водой.

Он и правда немало наглотался.

Мне оставалось лишь довериться ему.

– Я отведу тебя к Сяо Мо, – сказал Чернолицый.

Я была приятно удивлена. Он встал и сказал:

– Пойдем со мной.

Чернолицый повел меня вверх по склону небольшого холма, через густой бамбуковый лес, и мы добрались до деревни.

Деревня была густо застроена полуразрушенными кирпичными домами. Некоторые уже превратились в руины, а у тех, что не рухнули, на крыше почти не осталось черепицы. Некоторые деревья свалились прямо посреди дороги, а некоторые придавили крыши домов. Везде, докуда доставал взор, царило запустение. Чернолицый привел меня в маленький дворик на обочине дороги, встал за забором и сказал:

– Это мой двор, Сяо Мо здесь.

Я подозрительно уставилась на Чернолицего, думая, что он лжет.

– Сяо Мо, о котором ты говоришь, – мой младший брат. – Похоже, Чернолицый не шутил.

Это был обычный двор. Дома хоть еще и не развалились, но сильно обветшали, а тот, что слева, вообще дышал на ладан и еле держался на трех бревнах. Но двор был аккуратно убран, и какой-то старик готовился развешивать по комнате фонарики.

– Я женюсь, – радостно пояснил Чернолицый.

– Где Сяо Мо? – спросила я.

– Сяо Мо потерял мой велосипед. Велосипед, на котором он продавал мороженое и катался, был мой. И несмотря на то, что он был сломан, во всей деревне велосипед был только у нас. Я собирался на нем невесту привезти, – сказал Чернолицый. – После тайфуна, в тот день, как только дождь прекратился, он торопился в магазин прохладительных напитков, чтобы купить партию мороженого, но наводнение тогда еще не прошло за мост, а он уперся, что ему надо на другой берег, и когда дошел до середины моста, тот рухнул, и он вместе с великом тоже в реку упал…

Я чуть не заплакала от горя, но Чернолицый улыбнулся:

– Его спасло дерево в бухте Танлан, а вот велосипед не удалось найти. Без велосипеда он не сможет продавать мороженое, а у меня свадьба вот-вот накроется.

Я колебалась. Чернолицый крикнул издалека в сторону двора:

– Мо Чжэньдун!

Спустя некоторое время кто-то вышел из дома на костылях. Хотя глаза его были завязаны марлей, я издалека могла разглядеть, что это был Сяо Мо. Меня охватило радостное удивление. Сяо Мо повернулся в нашу сторону. Его лицо, шея и руки были покрыты ссадинами. Чернолицый прошептал мне, что его глаза пострадали во время наводнения.

Я немного испугалась. Чернолицый поспешно объяснил: мол, доктор сказал, что марлевую повязку можно будет снять завтра, и тогда Сяо Мо сможет смотреть кино.

Я глубоко вздохнула с облегчением.

– К тебе пришли, – сказал Чернолицый Сяо Мо.

– Кто?

– Ты кто? – спросил меня Чернолицый.

Я не могла сказать, кто я такая. Я не знала, с чего начать. Дело в том, что я не могла точно описать себя. Я навертела на голове высокий иссиня-черный старомодный пучок, а в уголки глаз и на краешек губ нанесла по мазку кармина, как в старину. Так я подражала изысканному облику Каору, не хватало только кимоно. Жаль, что он не видел.

– Завтра в городском кинотеатре можно будет бесплатно посмотреть фильм «Танцовщица из Идзу». Не потратив ни фэня[2]2
  Фэнь – денежная единица Китая, 1/100 юаня.


[Закрыть]! Я пришла, чтобы сообщить тебе. Мы можем вместе сходить… – Я наконец набралась смелости высказать это вслух. И как только сказала – тут же помчалась со двора.

Сяо Мо, спотыкаясь, последовал за мной и спросил, кто я такая. Я так разволновалась, что не смогла произнести собственное имя. Сяо Мо назвал много имен подряд, но ни одно из них не было моим. Он взаправду не знал моего имени. Я не винила его. Но было немного грустно.

На самом деле про себя я ответила ему уже тысячу раз. Просто слова все никак не могли прорваться через осаду в горле. Я хотела съесть его фруктовое мороженое. Я хотела смотреть, как он затыкает уши ватными шариками. Я надеялась посидеть бок о бок с ним в кинотеатре и посмотреть «Танцовщицу из Идзу». Пусть мы не будем разговаривать, даже если нас будет разделять пустое место, пока наши глаза одновременно смотрят на экран, наблюдая, как Каору медленно подходит и садится рядом с Кавасимой, я буду довольна.

Я почти сбежала из деревни. Чернолицый преследовал меня до берега и снова переправил через реку.

– Ты странно одета, – с хитрым видом сказал Чернолицый. – Как японка. Мой брат такое любит.

Я никак не могла успокоиться насчет велосипеда и, приправив голос предупреждением и угрозой, заявила Чернолицему:

– Через три дня я должна увидеть свой велосипед. Иначе Жун Дунтянь найдет это место и поквитается с тобой.

– Как только женюсь – немедленно верну, – обещал Чернолицый.

Назавтра я ждала Сяо Мо у входа в кинотеатр. Но, прождав весь день, не увидела и следа его. Поскольку акция была бесплатной, кинотеатр стал похож на овощной рынок. Входило и выходило множество людей. Даже сборщик мусора, продавец кур и уток, гадалка, сапожник, даже нищие и сумасшедшие явились посмотреть кино. Воистину позорно, добро на ветер. Последний показ закончился, а Сяо Мо так и не пришел.

Большеухий Лу закрыл дверь кинотеатра. Он понял, что я кого-то жду. Придав голосу насмешливый и испытующий тон, он поинтересовался:

– Кого ждешь?

– Матушку твою! – грубо взревела я и, не дожидаясь реакции Большеухого Лу, усвистела, словно ветер.

Три дня спустя я вновь прождала перед кинотеатром целый день, но так и не дождалась Чернолицего с велосипедом. Это не на шутку меня встревожило, я чуть не плакала от волнения.

Последние три дня Жун Дунтянь лихорадочно искал свой велосипед. После безуспешных поисков от дома к дому он остановился на перекрестке главных улиц Мангодацзе и Чжэньчжудацзе, чтобы понаблюдать за проезжающими велосипедами. При малейшем сходстве он тут же бросался на него. В те три дня его злодейский вид заставлял людей содрогаться. Я не смела признаться ему и боялась даже встречаться с ним, опасаясь, что он с первого взгляда заметит мою тревогу и стыд. Я надеялась, что Чернолицый выполнит обещание и спокойно передаст велосипед в мои руки, а затем я незаметно поставлю его на прежнее место. Жун Дунтянь проснется, увидит, что пропавший велосипед вернулся, и все успокоится, как будто ничего и не случилось. Однако Чернолицый нарушил договор и, очевидно, забрал велосипед себе. Чужая душа – потемки. Я учитывала этот самый плохой итог и теперь посчитала, что именно так все и случилось. Четвертый, пятый день, вплоть до седьмого – я все еще ждала у входа в кинотеатр, по-прежнему лелея лучик своей иллюзии. Но чуда не произошло. Я захотела рассказать Жун Дунтяню правду, чтобы он взял трех братьев и вместе они отправились на поиски Чернолицего, но боялась, что четверо братьев подожгут дом Сяо Мо.

На восьмой и девятый дни я по-прежнему высматривала Чернолицего, спрятавшись в укромном месте в мясной лавке напротив кинотеатра. Лучше уж выносить насмешки мясника, чем попасться на глаза Большеухому Лу.

Так все и шло до десятого дня, в полдень. Я все еще наблюдала, как Хай Куй по прозвищу Актиния забивает в мясной лавке собак, как вдруг у входа в кинотеатр раздался шум. В этот день не показывали никаких фильмов. Наверняка кто-то подрался. Драки перед кинотеатром были в порядке вещей, но обычно горожане задирали сельских, меж собой дрались редко. Много лет назад шпана из Сунчжэня забила стрелку луцзяочжэньским, и как раз прямо перед кинотеатром в Даньчжэне. В то время наводнение еще не успело отступить до конца, но дело не терпело отлагательств. Вечером они собрались в Даньчжэне. Сунчжэньские прятались в бамбуковом лесу за винодельней, а жители Луцзяочжэня собирались на сельхозрынке. Народ в Даньчжэне уже почуял, что в атмосфере витает некий тревожный дух, но пока было неясно, что не так, и никто не пошел их провоцировать. Чужаки же не трогали местных. Просто одолжили поле брани, а с даньчжэньскими-то они жили в мире, по-соседски. Однако до наступления темноты никто так и не шелохнулся. Битва началась глубоко за полночь. Посреди ночи во всем городе можно было услышать звуки выстрелов и вопли. Никто в Даньчжэне не смел выйти посмотреть, даже свет не решался зажечь. Полицейские в участке также притворились глухонемыми и спали за закрытыми дверями. Кто-то подглядел за свирепой дракой через окно. Более пятидесяти человек с обеих сторон схлестнулись в ближнем бою не на жизнь, а на смерть, призывы «бить!» сотрясали небо. От кинотеатра до мясной и птичьей лавок словно развернулся захватывающий фильм о боевых искусствах. Бой длился более получаса, и обе стороны силой не уступали друг другу. Позже, по какой-то неизвестной причине, битва резко прекратилась, участники с криками разбежались и мгновенно испарились, не оставив и следа. На следующий день, за исключением мелких пятен крови перед кинотеатром, не осталось никаких свидетельств побоища. Как будто прошлой ночью ничего не произошло. Казалось, это была битва призраков.

Я поспешно подбежала посмотреть. Конечно же, это была драка. Жун Дунтянь прижал кого-то к земле и жестоко месил кулаками. Мужчина, упавший на землю, не сопротивлялся, а просто обхватил голову и согнул колени, чтобы защитить лицо, открыв прочие части тела, чтобы соперник ни в чем себе не отказывал. Столпившиеся зрители возбужденно кричали:

– Убей угонщика! Убей угонщика!

Велосипед Жун Дунтяня чудесным образом появился у дверей кинотеатра, целый и невредимый, стоял прямехонько, выглядел как новенький – блестящий, благородный и лоснящийся.

Какое-то время я не могла разглядеть, кого избивали. Я высматривала его лицо. Оно должно было быть черным. А на шее должен быть шрам. А на теле – остатки новобрачной радости. Однако его били и пинали ногами, и он катался по земле от боли. И наконец-то я увидела. Это не Чернолицый, это был Сяо Мо!

Я хотела броситься вперед и вместо Сяо Мо подставиться под кулаки и ноги. Но я все же струсила. Как я могла защитить Сяо Мо перед лицом стольких людей, полных праведного негодования, и Жун Дунтяня пылавшего гневом? Его глаза зажили? Он может снова ослепнуть?

– Это ты украл велосипед? Зачем украл?

Столкнувшись с таким допросом, Сяо Мо твердо сказал:

– Я украл. Мой смыло наводнением. Мне нужен был велосипед, чтобы продавать фруктовое мороженое.

Большеухий Лу стоял в сторонке, злорадствуя, и говорил:

– Этот негодяй подслушивал фильму, а теперь вот и лисапет украл. Я ж верно говорил, потом начнет насиловать, грабить и убивать, нельзя с такими по-доброму.

Жун Дунтянь утомился от побоев и чувствовал себя немного виноватым. Время от времени кто-то из зрителей пинал Сяо Мо, тем самым выражая свою праведность и ненависть.

– Отныне никто в Даньчжэне не будет есть твое фруктовое мороженое, ворюга!

Они даже плевали в Сяо Мо.

Жун Дунтянь снова и снова тщательно проверял свой велосипед и в итоге не обнаружил никаких повреждений. Он вздохнул с облегчением и злобно сказал Сяо Мо:

– Если бы хоть один волос упал с головы моего велосипеда, я б тебя как лягушку освежевал да на мясо порубил!

Сяо Мо, весь в порезах и синяках, лежал на земле, не в силах пошевелиться, словно мертвый. Его штаны снова разошлись по шву, от мотни до нижнего края штанины, и в прорехе были смутно видны его потайные части. Жун Дунтянь понял, что переусердствовал, и это могло быть опасно, поэтому поспешно удрал на своем велосипеде. Зрители побоялись нарваться на неприятности, поцокали языками и с гомоном разошлись.

На земле было жарко. Сяо Мо мог зажариться, как рыба на сковородке. Я подошла и потянула его на себя. Он с трудом сел. Весь его рот и лицо были в крови. Я достала бумагу, чтобы обтереть его. Не глядя на меня, он оттолкнул мою руку. Мне было обидно и стыдно одновременно.

Подошел Большеухий Лу, наклонился и посмотрел на Сяо Мо, не решаясь заговорить. Сяо Мо бросил на него презрительный взгляд, достал из кармана два ватных шарика, заткнул уши и снова оглох.

Сяо Мо долго сидел на земле, прежде чем собрал достаточно сил, чтобы встать. Почему он даже не смотрел на меня? Я хотела спросить, почему все так случилось? Где его чернолицый брат? Но прежде чем я открыла рот, он ушел, тяжело дыша. Его штаны были изорваны в клочья, а левая штанина и вовсе разошлась по всему внутреннему шву до самой промежности. Но он был исполнен уверенности в себе и, высоко подняв голову, похромал в сторону почты и автовокзала.

До конца лета я больше не видела Сяо Мо. Без него и его фруктового мороженого я, казалось, потеряла душу, часто бродила перед кинотеатром, уже не заботясь о том, какие фильмы в нем идут. Полгода пролетели как мгновение, и я не знаю, накопил ли Сяо Мо денег достаточно на дорогу в столицу провинции.

В тот год после Праздника весны погода стояла еще очень холодная, а в кинотеатре внезапно снова показывали «Танцовщицу из Идзу». Это расщедрилась Тан Фан, доход семьи которой превышал десять тысяч юаней, – она спонсировала показ в честь избрания ее депутатом уездного собрания народных представителей, так что на сеанс пускали без билетов. Несмотря на то что жители Даньчжэня устали от повторных показов фильма, они, хоть и ругаясь, все же пошли в кинотеатр. Поскольку кино можно было смотреть бесплатно, Большеухий Лу был похож на генерала, потерявшего власть, он одиноко стоял у дверей, и его специально толкали и пихали, а кто-то даже издевательски достал денежную купюру: «Деньгами возьмешь?» Большеухий Лу неловко улыбнулся.

За несколько минут до начала показа я уже собиралась войти, как вдруг приметила знакомый силуэт. Он стоял далеко, возле мясных рядов, располагавшихся напротив, и смотрел в сторону кинотеатра. Я узнала, это был Сяо Мо.

Я хотела подойти и сказать, что сегодня кино бесплатное. Но он подошел первым.

Только это больше не был тот Сяо Мо, который продавал фруктовое мороженое. Грязное лицо, спутанные волосы до плеч, рваная и грязная одежда, на ногах шлепанцы. Во время ходьбы он держал руки в штанах, и холодный ветер делал его одежку все тоньше и тоньше. Он подошел к Лу Большеухому и заискивающе поклонился, стараясь изо всех сил польстить ему.

– Я хотел бы послушать кино, – умоляющим голосом произнес Сяо Мо, потирая ладони.

Лу Большеухий стоял на ступеньках, снисходительный и суровый. Он не сразу ответил Сяо Мо.

– Слыхал, что ты ездил в столицу провинции и научился кино снимать. Чего ты здесь делаешь?

Сяо Мо отвесил поясной поклон, опустив голову, и дрожащим голосом ответил:

– Не было такого.

– А чем же ты занимался? – не унимался Большеухий Лу.

– Ничем не занимался, – ответил Сяо Мо. – Тайфуна ждал. С тех пор я каждый день ждал здесь тайфуна…

– Зачем ты ждал тайфуна? – с подозрением спросил Большеухий Лу. – Думаешь, когда тайфун придет, не нужны будут деньги, чтобы фильму смотреть?

– Да, это так, – смиренно и искренне произнес Сяо Мо. – Мне нравится тайфун.

Большеухий Лу с угрюмым видом махнул рукой:

– Отойди в сторону и заткни ухи ватой!

Но Сяо Мо вдруг назойливо взмолился, смеясь и обливаясь слезами одновременно:

– Только раз, всего один разик…

– Нет! – отрезал Большеухий Лу. – Даже полразика не дам. Коли начал красть, то, украв раз, будешь красть всю жизнь!

Сяо Мо в отчаянии поник всем телом, словно разом сжавшись в комок.

– Ухи заткни! – Большеухий Лу достал из кармана пригоршню жесткой туалетной бумаги и свирепо сунул в руку Сяо Мо. – В следующий раз мне придется навсегда заткнуть тебе ухи бетоном. Какой прок от ухов таким, как ты!

Сяо Мо разделил туалетную бумагу пополам, растер ее в два шарика и с силой запихал себе в уши, после чего просигналил Лу Большеухому, что ничего не слышит. Тот удовлетворенно указал на угол: «Иди и стой там».

Именно там Сяо Мо раньше продавал фруктовое мороженое. Он с улыбкой добрался до угла, сел под карнизом, привалившись спиной к стене, и наконец смог свернуться калачиком, как бродяга, обошедший весь мир и теперь вволю наслаждавшийся теплыми солнечными лучами, с довольным выражением на лице.

Фильм начался. Из громкоговорителя донеслась знакомая вступительная песня, а также близкий звук ветра, бегущей воды, голоса и смех. Красивый и застенчивый Кавасима идет по опасной горной тропе и вот-вот встретит прекрасную и добрую Каору. Я не хотела пропустить эту захватывающую сцену и быстро вошла в кинотеатр.