Текст книги "Люди с хвостами и без"

Сказка о пенсии

Отставной подьячий Ивашка остервенело водил костяным писалом по куску бересты, покрывая его цифрами. Перед тем, как написать несколько цифр, он обдумывал их, потом произносил вслух, а потом уже принимался писать. Дописав до конца, он оглядел бересту, изрёк несколько слов из тех, использование которых иногда захаживавшие в Киев христианские проповедники объявляли исключительно греховным, после чего подытожил:

– Опять не сходится, сучье вымя…

Отложив писало, он ещё раз пробежал глазами по куску бересты, немного подумал и изрёк:

– Считаю, вроде, правильно. А раз считаю правильно – значит, в самих числах проблема…

Не успел Ивашка договорить, как дверь каморки, в которой он сидел, приоткрылась и в неё просунулась голова дворовой девки:

– Барин там вас требуют. Серчают уже.

Вздохнув, Ивашка взял бересту и поплёлся к двери. Выйдя из каморки, он прошёл к лестнице, поднялся на верхний этаж терема и робко постучал в дверь. Из-за двери раздался громовый рык:

– Заходи!

Приоткрыв дверь, Ивашка протиснулся в неё и тут же увидел развалившегося на лавке здоровенного мужчину с громадной растрёпанной чёрной бородой.

– Ну, что у тебя? – прорычал мужчина. – Закончил?

– Да вот, барин Илья Иваныч, закончил, но получается всё то же…

– Что то же? – рык был настолько громок, что Ивашка присел.

– Да вот… – Ивашка вдохнул воздух и собрался с духом. – Приход вот, барин, меньше расхода…

Громадный кулак с силой опустился на лавку. Лавка жалобно застонала.

– Почему меньше? Я тебе разве не говорил, что больше должен быть?

– Да вот говорил, говорил… Всё я попробовал… Но не получается…

– Как это не получается, если я сказал, что должно получиться? – Илья Иваныч всё больше и больше напоминал закипающий чайник, что не внушало отставному дьяку никакого оптимизма.

– Ну, видишь вот, барин… Ты за последний месяц получил денег меньше, чем потратил. И месяц перед этим так же. И до того… Вот, посмотри…

– Да что ты мне в нос берестой своей тыкаешь? – окончательно разъярился Илья Иваныч. – Ты мне объясни, почему счёт не сходится!

Барину Илье Иванычу не хотелось в очередной раз признаваться, что грамоте он не обучен, поэтому в общении с дьяком он изначально избрал наступательную тактику.

– Ну… Вот… Денег ты, барин, с каждым месяцем получаешь всё меньше и меньше…

Это утверждение окончательно переполнило чашу терпения Ильи Иваныча. Схватив Ивашку за воротник кафтана и подняв, он дал ему такого пинка, что то вылетел из горницы, покатился по лестнице и остановился, только врезавшись во входную дверь терема.

– Пошёл вон! – послышалось сверху. – За такую работу денег не получишь! И Добрыне скажу, что дурня он мне прислал, а не счетовода!

Ивашка встал на ноги и, поняв, что относительно дёшево отделался, бросился прочь из терема, решив, что в подобной ситуации требовать денег за работу будет не очень благоразумно.

Выкинув Ивашку за дверь, Илья Иваныч, известный в Киеве и окрестностях под прозвищем «Илья Муромец», задумался. Его надежды на то, что знающий грамоту счетовод сможет решить проблему падающих доходов, не оправдались. Ситуация оказалась более серьёзной, чем он думал. Свежих идей не было, и Илья решил посоветоваться с другом, к которому относился с большим уважением – в том числе и потому, что тот был обучен грамоте и умел различать буквы.

Подпоясавшись ремнём, на котором висели ножны с огромным мечом, и накинув на плечи полушубок, Илья Иваныч вышел из терема и отправился на соседнюю улицу, на которой проживал друг. Звали друга Добрыней Никитичем, и прозвища у него не было.

Дойдя до терема Добрыни, Илья Иваныч ударил кулаком в ворота. Ворота жалобно заскрипели. Во дворе послышался топот ног и выбежавшие на шум дворовые, поняв по силе удара, кто пришёл, тут же раскрыли их и попрятались, понимая, что гость не в духе. Быстро пройдя через двор, Илья Иваныч вошёл в терем и уже из сеней заорал:

– Слушай, Добрыня, не помог мне твой чурбан Ивашка! Дурак дураком оказался!

– Ты, Илья, не ори. Лучше заходи, выпей мёда, а потом рассказывай, что там у тебя приключилось, – донеслось из горницы.

Скинув полушубок на лавку, Илья Иваныч зашёл в горницу. Навстречу ему поднялся хозяин дома. В размерах он не уступал Илье, основное отличие заключалось в том, что его борода была аккуратно расчёсана и напоминала бороду проповедника из Константинополя, которого пару недель назад они утопили в Днепре. Протянув гостю чашу с мёдом, он поинтересовался:

– Ну, что там у тебя такое случилось?

– Как что? Ты же мне сам этого бывшего подьячего посоветовал. Говорил, что, мол, считать он умеет. Ну он и насчитал – что расходов больше, чем доходов.

– Ну… А если он правильно насчитал? Если так оно и есть? – недоумённо спросил Добрыня.

– Что значит, так оно и есть? Так и я могу насчитать. А если он умеет счета вести, то должно быть так, чтобы доходов больше было! – Илья начал выходить из себя и говорил уже на повышенных тонах.

– Подожди, подожди. Он же твои деньги пересчитывал. Сколько есть – столько и насчитал. У меня вот та же проблема – меньше стал зарабатывать. Но я ведь не обвиняю того, кто мне деньги пересчитывает. Кстати, это тот же Ивашка. Считает-то он правильно.

– Так что, у тебя тоже доходов меньше стало? – спросил Илья. По его интонации чувствовалось, что гнев постепенно сменяется недоумением.

– Ну да. И не только у меня. У всех так. На днях с Алёшей Поповичем говорил – тоже жалуется. А на прошлой неделе встретил в корчме Сухмана Одихмантьевича – так он вообще брагу в долг брал.

– Ну и дела… А что случилось-то?

– Да вот не знает никто. Но проблема есть у всех. Да и княжеские дьяки, по слухам, поговаривают, что податей платить стали меньше. Непонятное что-то в Киеве творится…

– Ну ты уж попробуй понять, что творится-то, – грустно сказал Илья. – Ты же из нас самый умный – грамоте обучен.

– Да уж попробую… Если выясню что – расскажу.

Илья Муромец допил мёд, встал и, попрощавшись с хозяином, двинулся к выходу. Добрыня же, подумав, вытащил из сундука несколько листов бересты и углубился в чтение. Потом, подумав, надел кольчугу, подпоясался мечом и спустился в конюшню. Вскоре он уже быстро скакал по направлению к городским воротам.

Выехав за ворота, Добрыня Никитич поехал по дороге, ведущей на запад, но потом свернул с неё и углубился в лес. Сначала он двигался по узкой тропинке, потом свернул с неё и поехал прямо через чащу, раздвигая ветви деревьев руками, а когда попадались особо толстые – рубя их мечом. Вскоре он выехал на поляну, посреди которой блестело озеро. Сойдя с коня и пустив его пастись, Добрыня подошёл прямо к воде, огляделся по сторонам, вставил два пальца в рот и засвистел. От свиста по поверхности озера пошли волны, верхушки деревьев пригнулись, а конь перестал жевать траву и задумчиво посмотрел на хозяина.

Вскоре что-то загремело, а затем на поляну опустилась ступа, в которой сидела лохматая старуха весьма преклонного возраста. В руках она держала видавшее виды помело. Выбравшись из ступы и опершись на помело, она прошамкала:

– Ну что ты такой шум устроил? Распугал всех в лесу.

– Шум как шум. Не сильнее, чем обычно. Можно подумать, Яга, что у вас тут всегда тишина стоит.

– Тишина не тишина, а порядок у нас есть. Мы в лесу живём дружно.

– Слышал я, как вы тут дружно живёте. Но ладно, это к делу не относится. Вопрос у меня к тебе есть.

Старуха сплюнула и заметила:

– Понятно, что вопрос. Думаешь, я бы поверила, что ты просто так пришёл, старую женщину навестить?

– Вот именно о тех, кто тебя навещает, я поговорить и пришёл. Скажи-ка мне, сколько прохожих ты за последние три месяца к себе в избушку заманила?

– А то ты не знаешь. Троих. А к чему ты спрашиваешь? Я тебе про троих рассказала, и треть от того, что от них осталось, вы и получили. Как договорено. У меня всё честно.

– А вот скажи мне, старая, почему за последние три месяца были трое, а за три месяца перед этим – семеро? А раньше ещё больше.

– Ты что же, считаешь что я тебя обманываю? – разгневалась старуха и взмахнула метлой.

– Да успокойся ты, старая, – сказал Добрыня. – Знаю, что не обманываешь. Но мне интересно, почему вдруг прохожих меньше стало. У тебя – меньше. У Соловья-Разбойника – вообще кот наплакал. Кикимора Болотная только одного за эти три месяца утащила. У всех выработка падает. А у нас – доходы. Илья Муромец, вон, еле концы с концами сводит. Сухман Одихмантьевич – брагу в корчме в долг берёт.

– Ну так прохожих в Киевском княжестве меньше стало, вот и у нас работы меньше, – ответила старуха. – У нас же как – есть прохожий, есть деньги. Нет прохожего – не обессудь…

– А нам что делать? – спросил Добрыня. – Нам же даже княжеских дьяков скоро подмазывать будет нечем. А если князь Владимир дознается, что мы вместо того, чтобы с нечистой силой бороться, деньгами с вас берём, повыгоняет нас и новых богатырей наймёт? Они же вас выведут. Всех. Под корень.

– Ну, ну, раскричался тут, – невозмутимо ответила Баба-Яга. – Ты вот своему князю Владимиру скажи, что вместо того, чтобы пировать постоянно, надо порядок в княжестве навести.

– Какой порядок? Вас, что ли, всех повывести?

– А ты, мил человек, не перебивай. Пока вы там с князем пируете, в княжестве что происходит? То хазары вторгнутся, то печенеги. Недавно ещё вот эти появились, как их? Половцы. Ездят, на дорогах грабят, житья от них совсем нет. А пока они тут бесчинствуют, князь с дружиной пирует. Везде уже про это знают и не только в Киев приезжают меньше, но и из варяг в греки если и ходят, то этих нанимают для охраны, как их звать-то? Ну, у которых крылья ещё на шлемах и говорят не по-нашему?

– Викингов, что ли?

– Вот-вот, викингов. Совсем старая стала, забываю всё. А когда купцов две-три дюжины викингов сопровождают, их в избушку не очень и заманишь. Да и в болото не утащишь. Вот так и получается – вы там пируете, в княжестве непонятно что творится, а ты потом жалуешься, что денег мало. Так ещё меньше будет – ещё годик, и вообще в Киев ездить перестанут. И из варяг в греки станут через Польшу ходить. Польский-то король своё дело знает – порядок у него ого-го какой. Да и в Галиче у Ярослава Осмомысла всё тихо и спокойно, и нет ни половцев, ни хазар, ни печенегов.

Добрыня озабоченно покачал головой:

– Да ты же не хуже меня знаешь, что у нас за князь. А дружина княжеская так вообще, обленилась, и делать ничего не хочет.

– А тут уж, мил человек, тебе думать надо. Кто ещё половцев с печенегами выгонять будет? Я? Или, может Кикимора Болотная? Мы-то своё дело делаем, а вот половцы с печенегами – это к тебе и к князю.

– Слушай, старая, а если Кощея позвать, чтоб помог? У него ж и рать, вроде, своя была. Святогор-покойник, помнится, когда-то давно рассказывал, как воевать с ним ходил.

– Да где она, эта Кощеева рать… Разбежались все давно. Кощей в замке у себя сидит, над сокровищами своими дрожит, жалованье воинам платить перестал. Я-то с ним давно не виделась, да и не хочу – никогда этого сквалыгу не любила, а вот те, кто бывал у него. говорят, что и забываться стал. Так что не жди от него помощи.

– Грустно, старая, грустно, – приуныл Добрыня. – А вот скажи – если не звать его, а печенегов с половцами им припугнуть? Успокоятся?

– А пёс их знает. Дикие они. Может и успокоятся, а может, и нет. Одно слово – кочевники.

– Так что же нам делать-то? Если так и дальше продолжаться будет – всем плохо станет.

– А вот ты подумай, чего делать. Мы-то своё дело делаем, а ты возвращайся в Киев, собери друзей своих, и подумайте. А то деньги с нас брать горазды, а вот думать – нет. Обленились не меньше дружинников.

Услышав это, Добрыня вспылил и потянулся к мечу, но старуха с неожиданным проворством вскочила в ступу, взмахнула помелом и с диким грохотом умчалась. Добрыня проводил её взглядом, подозвал коня и поехал обратно в Киев.

Вернувшись домой, Добрыня выпил мёда и сел думать. Думал он долго. Додумав же, крикнул холопа и приказал ему срочно позвать прочих богатырей – Илью Муромца, Алёшу Поповича, Сухмана Одихмантьевича, Никиту Кожемяку и Микулу Селяниновича.

Вскоре все богатыри собрались и расселись по лавкам в просторной горнице терема Добрыни. Начал, как обычно, Илья Муромец:

– Ну, рассказывай, зачем звал. Оторвал нас всех от дел…

– От каких дел он тебя-то оторвал? Не дал дневную порцию браги допить? – съязвил Сухман Одихмантьевич.

– Да какой браги? – подал голос Алёша Попович. – Ему уже в корчмах в долг наливать прекратили – денег-то всё равно нет.

– Это кто тут гавкает? – взревел Илья Муромец. – Не ты ли позавчера в корчме на берегу Днепра просил мёда в долг налить?

– Так мне-то налили, – ответил Алёша Попович, на всякий случай перемещаясь в дальний угол горницы. – А тебе и в долг не дают…

– Так, хватит! – тяжёлый кулак хозяина дома опустился на лавку. – Не за этим собрались! У всех денег нет, и нам подумать надо, где их достать!

– Известно, где, – отозвался Сухман Одихмантьевич. – Эти-то, в лесу, небось, деньги утаивают. Отдают нам меньше, чем должны были бы. Вот и надо их встряхнуть хорошенько.

– У тебя, Сухман, всё всегда просто и все всех обманывают, – отозвался Добрыня. – Нельзя так к людям относиться. Да и к нечисти лесной – не ко всей, по крайней мере.

– Ты что же, хочешь сказать, что бабка эта из леса – как её, которая в ступе летает – одну правду тебе говорит?

– Вообще – не уверен, но в этом случае незачем ей меня обманывать, – и Добрыня изложил товарищам разговор с Бабой-Ягой. Выслушав его, богатыри задумались. Молчание нарушил опять же Добрыня:

– Ну, что молчите? Делать-то что будем?

– А может извести этих половцев? – спросил Илья Муромец. – И печенегов с хазарами вместе с ними.

Предложение вызвало смешки присутствующих.

– И как ты их изводить будешь? – ехидно поинтересовался Алёша Попович.

– Как, как… Поход в Степь организуем и изведём…

– Да? И кто в поход пойдёт? Ты один? Их, знаешь ли, много. Там одной твоей палицы не хватит. Даже нас всех вместе не хватит. А дружина княжеская обленилась.

– А если других князей позвать? – не сдавался Илья.

– И что эти князья смогут? – подал голос Микула Селянинович. Говорил он редко, но, как правило, по делу, и прочие богатыри обычно к нему прислушивались. – Ты думаешь, они меньше нашего князя пьют? Или дружины у них поприличнее? Некому в Степь ходить.

– Я даже про Кощея подумал сначала, – добавил Добрыня. – Но Яга сказала, что и у него дела так себе. Сидит дрожит над сокровищами, войско разбежалось. Да и видел его мало кто в последнее время.

Богатыри тяжело замолчали. Положение было тяжёлым. И тут подал голос Никита Кожемяка. Говорил он ещё реже, чем Микула Селянинович, и тоже, в основном по делу.

– А ведь с Кощеем-то дело такое… Когда ходил я много лет назад с ним бороться, прошёл я через несколько царств. И везде Кощея боялись.

– Так это когда было? – отозвался Добрыня Никитич. – С тех пор лет-то сколько прошло, все его забыли.

– А напомнить можно. Может, если слух пустить, что мы с Кощеем дружим, то половцы, печенеги и хазары сами испугаются.

– А напоминать как будем? – поинтересовался из дальнего угла Сухман Одихмантьевич.

– Статую его поставим. Памятник, – осенило вдруг Добрыню Никитича.

– Какой памятник? Где памятник? – спросил Сухман.

– Где, где… В Киеве. И так идолов стоит неизвестно сколько. Перун, Чернобог, Даждьбог, разные там помельче. Ну ещё одного поставим. Главное – князя и волхвов уговорить, но если объясним, для чего – думаю, согласятся.

– А на какие деньги ты памятник ему ставить будешь? – спросил Микула Селянинович. – Его сделать тоже же денег стоит. У нас денег нет, князь не даст.

Судя по реакции богатырей, вопрос был сочтён вполне разумным. Все задумались.

– Где деньги взять, ещё придумаем. Сначала надо посчитать, сколько понадобится.

С этими словами Добрыня встал, прошёл к выходу из горницы и приказал ждавшему снаружи холопу сбегать за Ивашкой.

Вскоре, запыхавшись, прибежал Ивашка. Зайдя в горницу и увидев Илью Муромца, он попятился было к двери, но Добрыня Никитич схватил его своей могучей рукой за воротник и поставил посреди горницы.

– Значит, так. Работа у нас для тебя есть. Решили мы тут в Киеве памятник Кощею Бессмертному поставить. Тебе же надо будет посчитать, сколько это нам будет стоить.

– А памятник, простите, какой? – спросил Ивашка дрожащим голосом. – Мне же, чтобы считать, знать надо – какого размера, из дерева или из камня, ну, и вообще, для чего…

– Из дерева. И чтобы был немного меньше большого идола Перуна. А зачем… – немного подумав, Добрыня кратко объяснил Ивашке суть проекта.

– А м-можно м-мне с-сказать? – спросил Ивашка, дослушав.

– И что ты сказать хочешь? – спросил Илья грозно.

– Ты, Илья, помолчи, – оборвал его Добрыня. – Может, что-то умное скажет.

– Я вот подумал… – проговорил Ивашка неуверенно. – Вам же, в общем, деньги нужны… Ну соберёте вы на памятник, то, что после строительства останется, поделите, а потом что?

– Когда потом? – спросил Добрыня.

– Ну, когда эти деньги кончатся?

– Ну, не знаю. Ещё что-нибудь придумаем…

– А вот если не придумывать? Или, точнее, прямо сейчас придумать, – сказал Ивашка. – Вы вот говорите, что Кощей – он теперь наш друг.

– Не наш он друг! Мы слух хотим пустить, что он наш друг.

– А это не важно! – сказал Ивашка, внезапно осмелев. – Ну, не друг, в вроде бы друг. Другу же, вроде, помогать надо. И вообще, он же герой практически. Сколько историй про него рассказывают…

– Никакой он не герой, – резким тоном ответил Никита Кожемяка. – Так себе… А помогать ему? Это что, вообще, за идея?

– Герой, не герой – тоже не важно, – сказал Ивашка. – Знают-то его все. Герой легенд, можно сказать. Ну вот и можно памятник поставить, а потом начать ему на пенсию собирать. Ему-то самому пенсия не нужна – у него и так сокровищ достаточно.

Добрыня уставился на Ивашку – идея стала до него доходить, и он поразился её простоте.

– А кто же платить-то будет? – спросил он.

– Как кто? Купцы киевские, например.

– А с какой стати они платить станут? – подал голос Алёша Попович.

– Как с какой? Кощей же нам помогает от половцев защищаться, так надо ему и помочь немного. А потом – неужели же вы убедить их заплатить не сможете?

Богатыри, уверенные в том, что убедить купцов труда не составит, довольно хмыкнули.

– Понятно! – сказал Добрыня. – Давай, беги, считай. Чтобы к утру готово было.

Когда Ивашка ушёл, Добрыня оглядел товарищей и изрёк:

– Хорошо он придумал. Умный. Теперь надо только решить – сколько будем с собранного княжеским дьякам отдавать?

Скоро сказка сказывается, но и дело иногда делается скоро, особенно когда очень нужно. Через несколько дней богатыри обошли киевских купцов и объяснили ситуацию, а ещё через некоторое время появилось на берегу Днепра деревянное изображение Кощея Бессмертного, наиболее видным элементом которого была рожа со зверским оскалом. Слух об этом прошёл сначала по Руси, а потом и до Великой степи добрался. Не то, чтобы половцы, печенеги и хазары совсем перестали на Русь походами ходить, но это богатырей не очень волновало. Главное – что каждый месяц приносили им киевские купцы деньги, собранные на помощь Кощею, который помогает Киевскому княжеству от половцев, печенегов и хазар защищаться. А на эти деньги зажили богатыри счастливо. С лесной нечисти они свою долю, правда, тоже требовали, но уже не так настойчиво, ибо и помимо этого деньги у них завелись.