Текст книги "Грустные размышления об ушедшей эпохе"

Грустные размышления об ушедшей эпохе
Цви Владимирович Найсберг

© Цви Владимирович Найсберг, 2023

ISBN 978-5-4496-3701-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга посвящается светлой памяти Василия Гроссмана, чье великое личное мужество всецело так послужило автору до чего еще на редкость как есть более чем весьма достойным примером.

Автор выражает особую благодарность писателю Владимиру Колычеву самому наилучшему своему учителю великого и могучего русского языка.

«А между тем замечено, что хорошую вещь можно написать только в обстреливаемом отеле». Братья А. Б. Стругацкие «Хищные вещи века».

«Потому что в истории мира не было более отвратительного государства, – сказал Кетшеф». Братья А. Б. Стругацкие. «Обитаемый Остров».

«Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми».

Н. Макиавелли

Именно с той сколь еще безукоризненно искренней охотой сладостно и бесконтрольно так и тянясь ко всему в этом мире восторженно и распрекрасно явно уж, как водиться небесно чистому та еще дореволюционная российская интеллигенция, жила себе и жила в мире светлых бликов всяческих политических брошюрок и большой литературы.

А это само собою подразумевает односторонне восторженное восприятие всей той или иной окружающей действительности.

И можно же плавно скользить между теменью и мраком общественной жизни, как-никак их чисто так, принципиально вовсе-то не видя и не примечая.

А если обо всем существовании запредельно неприглядных сторон жизни, хоть как-либо вообще ведь и вспоминая, то только лишь разве что, ставя при этом крест на всем сразу минувшем, совсем не разбирая какие его стороны были светлыми, а какие и впрямь весьма вычурно темными.

И надо же кое-кто более чем искренне при этом явно полагал, что нечто подобное следует делать так вот и изобличая все нечистое и нечестивое нутро современного ему общества разве что в некоей той чисто совсем абстрактной манере…

То есть, бичуя безрадостно неказистые реалии своего времени, как нечто вовсе бесформенно аморфное и крайне кровожадно мешающее всему тому невообразимо великому духовному прогрессу.

Ну а тот всецело уж тем людям виделся разве что в розовом сиянии грядущих благ, а о том, что их надо создавать, возясь в вязкой грязи общественного  быта, кое-кто попросту, наверное, уж совсем ведь вовсе  и не знает.

Причем само, то чисто мысленное соприкосновение ко всем тем вот чудодейственно сладостным свойствам и качествам духовности у некоторых явно всецело само собой разом и подразумевает как физическое, так и духовное наслаждение.

И именно ярко чувственное восприятие мира прекрасного и есть для кое-кого истинно главное, во всем том из чего только должна бы состоять вся уж духовная жизнь умственно развитого человека.

А между тем утилитарное употребление в пищу плодов духовности той или иной интеллектуальной элитой вполне вот оставляет простой народ в диком невежестве и отчаянно тупом неведении во всем, что только касается нравственного развития каждой отдельной личности.

Однако это подчас совсем же никого не волнует раз мир, в котором живут люди определенного рода ума, бесподобно полон огнями яркого света, а этот пламень душевного энтузиазма раз и навсегда сходу отучает видеть какую-либо вообще общественную тьму.

Ее ведь лучше будет вовсе и не видеть, а если и пытаться ее изжить, то уж никак не разбирая, где среди тех, кто имеет на лбу каиновою печать зла, те нечестивцы, действующие сознательно и обдумано, а где те, кого не в пример другим следовало бы вразумить и сильно одернуть.

Да и вообще для кое-кого жизнь до того во всем прекрасна и удивительна, а потому и надо бы просто брать от нее все, что только еще возможно.

Ну а как раз именно потому, так и скрепя своими большими челюстями, столь еще умело, как бы между делом подобные люди и уплетают плоды чужого, и непомерно огромного творческого труда.

И уж до чего бодро действуя именно подобным образом, кое-кто из их числа всеми фибрами души разом и чувствует всю свою попросту невообразимо высокую человеческую значимость…

А главное, та полностью невозмутимо пестрая и разношерстная толпа всех тех отчаянно сладкоречивых личностей и вправду ненароком разом так обмерла, полностью вот сопрев в том самом до чего еще глубокомысленном ожидании неких тех донельзя широких грядущих перемен в той самой извечно так и доселе горькой общественной жизни.

И это никто иной, а именно они и примерили на самих себя то до чего изрядно нарядное фактически уж маскарадно-опереточное мировоззрение, некогда созданное именно для того, чтобы сходу всемогуще примерить на всю общественную жизнь седло, так и сделав из абсолютно любых представителей общества полностью одинаково тянущих воз цивилизации тягловую силу…

И уж как-никак, а была эта их фанатичная вера в лучезарно светлое завтра попросту всесильной и пламенной.

Да и буквально-то все и вся в те времена было еще изначально разом сплошь уж пропитано весьма приторно сладкими надеждами на некое, то совсем  до конца небесно чистое и как есть весьма ведь откровенное явное авось.

Ну а кроме того и оказались все те крайне несуразные чаяния до чего еще вскоре  помпезно отображены на белой бумаге всем тем бородатым племенем довольно-то безбедно живущих мыслителей, до чего зачастую рассуждающих о всеобщей судьбе людской, для того вот явно используя один лишь разве что свой собственный указательный палец.

И они в том еще более чем  чудовищном исступлении яростно втыкали его в те самые для них отныне ведь навеки пустые небеса.

А потому и нет, да и никогда не будет ничего более верного, нежели чем донельзя метко и верно прозвать оседлавших «безумных парнасов» мечтателей отчаянно ретивой когортой, чьи представители были явно готовы дружно побрести по перистым облакам к их главной где-то уж совсем отдаленно маячившей на самой линии горизонта блистательной цели.

В нее они верили всею душой и, размахивая буквально каждой же своей распаленной мыслью, словно рапирой… о да они и впрямь были готовы сделать буквально все, чтобы как можно воинственнее приблизить свет идей к серой темени безыдейной жизни.

Причем эти люди может и вправду хотели дать всему миру что-то небесно чистое, да только руки свои они при этом хотели оставить белоснежно же белыми, а от этаких усилий быт людской становиться разве что чернее и горше.

А, следовательно, и усилия подобного рода могли ведь только лишь, и иметь самый несуразный и чисто вовсе обратный эффект.

А как раз потому и именно во имя самого доподлинного духа настоящей правды и впрямь явно потребуется разом назвать все это явление духа именно, как оно того сколь безупречно разом уж и заслуживает.

Вся та от вольного и разудалого духа свободы вконец опьяневшая братия, вовсе ведь неотвратимо так затем воцарилась посреди нисколько несусветного бедлама всплывших, словно мыльные пузыри и впрямь-таки самых еще новоявленных «мыслей-миражей».

Ну, а неистовствующе негодующая по поводу всех тех доселе существовавших порядков донельзя разношерстная орда бравых экстремистов довольно быстро весь этот их духовный настой всецело же приспособила как раз под те сколь еще изуверские личные свои нужды.

И это как раз именно в связи со всеми теми более чем восторженными дифирамбами о лучшей жизни, вся та в стране власть, в конце концов, и впрямь до чего на редкость безнадежно затем разом и уплыла в руки отъявленно криворуких революционных ханжей и хамов.

Поскольку – это они и оказались наиболее наилучшим образом более чем сходу и приспособлены к той самой насквозь промозгло лживой реализации, всех тех блекло-светлых радужных надежд на то самое как есть невообразимо ведь сладостно всеобщее, однако, в конечном итоге сугубо же личное лишь их только грядущее наилучшее бытие.

Ну а для всех тех остальных из разряда прочих была тогда в наличии одна вот вовсе вот  безмерно вширь необъятно огромная помойная яма довольно уж чрезвычайно острого на свой язык коммунального быта…

И вот тупо идя вброд через кровь, смерть и страдания целых поколений на редкость бесподобно же радостно осчастливленных всем тем вовсе-то забесплатно им дарованным бесправным существованием в самой той жуткой тине бравых идей, кое-кто тогда жил и не тужил, бескрайне торжествующе при всем том сколь еще счастливо весьма благоденствуя.

Но при всем том этакое его роскошное житье-бытие было совсем вот безнадежно крайне, как есть до чего совсем  осоловело неправедным.

Все партийное начальство народный хлеб досыта жевавшее было именно тем чисто вот новым свирепо паразитическим классом.

Их хлебом насущным стала страстно льстивая и бестрепетно лживая самопропаганда.

Верные псы сталинской гвардии стали ярыми инквизиторами, подавляющими даже и не высказанные вовсе уж неважно насколько более чем глубоко так затаенные мысли.

Ну а все те фальшивые и крикливые воззвания остались одними лишь разве что бесцветными фетишами истинно настоящей жизнью если и живущими, то только лишь в том весьма ведь строго официозном языке броских лозунгов.

Ну, а все, то самое простейшее тогдашнее существование стало тогда и близко ни с чем тем, что было ранее вовсе и несравнимо, куда значительно вот поболее скудным, нищим и совсем уж отчаянно печальным.

Причем все свои как они есть чисто прямые истоки та весьма вот беспрестанно, так и льющаяся из довольно-то многих лживых уст демагогия явно брала именно из тех совсем неистово рьяных экивоков в сторону на редкость высокопарно немилосердных книжных истин…

А ими был попросту всецело пропитан сам воздух той еще дореволюционной империи…

Поскольку буквально все в то время начиналось и зачиналось разве что только-то всеми теми попросту до чего   немыслимо «титаническими» усилиями тогдашней интеллигенции, что в весьма значительной мере была чрезвычайно уж прозападно тогда более чем близоруко  тогда ориентирована.

И сколь, несомненно, она и вознамерилась, ни сходя с этого места всячески до чего мощно расколоть, а не обдуманно и неспешно чисто так со временем растопить, весь извечный лед, никак на скорую руку в лучшую сторону (в своей внутренней, а не наружной сущности), и близко-то неизменяемых застарело собственнических общественных взаимоотношений.

А между тем та самая, словно струна натянутая молодцеватая холодность промеж извечно обирающей народ до нитки властью и до чего властно обложенным оброком наивности и беспросветного невежества простым российским людом на самом-то деле более чем однозначно имела глубочайшие исторические корни, и никому с ними было разом никак вовсе не совладать.

Однако кое-кто еще задолго до тех чисто тифозного духа революций, собственно, и занялся всецело уж старательными поисками наиболее надежного способа как бы это взять да перевернуть общественную пирамиду именно тем довольно мудреным путем, дабы все, значит, само собой разом и стало таковым, каковым тому и вправду положено быть от века.

Причем наиболее важной составляющей подобного более чем скороспелого подхода всецело уж послужило именно то, что художественные книги для человека, постепенно переставшего обращать буквально всякое свое пристальное внимание на довольно-то объективно существующие вне какого-либо его восторженного мировоззрения обыденные реалии…

Все перекроить – это ведь не платье по-другому сшить, а по душе и телу всего ныне существующего общества разом так безжалостно острым скальпелем пройтись.

Теоретики революционных изменений к самому же исключительно одному  наилучшему во многом будут подобны именно тем, кто вовсе  никак не будут способны вполне осознать всю разницу между трупом, корпя над которым можно будет весьма  стоически учиться медицине и живой плотью общества, которую резать без крайней необходимости совсем явно никак нельзя.

И вот со временем подобный подход еще уж полностью  выпестует тех донельзя безмозглых и безграмотных практиков, что будут действовать, словно хирурги в гигантской операционной.

И, ясное дело, сразу так на деле они окажутся готовы пустить народу кровь, напрочь с ходу отсечь все гнилое, ненужное и, по их мнению, давно омертвевшее…

Но ведь они только лишь осуществляли кем-то вовсе не ими чисто теоретически некогда ранее задуманное.

И те благородные мечтатели вполне истово верили, что царство добра и справедливости можно будет создать, дьявольски жестоко отрезав от существующей современности ее не в меру разжиревшие филейные части.

А между тем разве этаким образом можно было помочь обществу на деле стать справедливее и чище…?

А может наоборот оно тогда станет чисто людоедским и непримиримо жестоким.

Но у кого-то все время перед глазами мелькали картины весьма удручающей общественной несправедливости, а то, что ее надо медленно и осторожно столетиями подобные благодетели рода людского вовсе вот никак не понимали от слова совсем.

Мягкие души всяких тех этакого рода сладостно позевывающих доброхотов, вполне конкретно сталкиваясь буквально-то со всем в этом мире весьма настороженно казенным, а иногда и того хуже, еще, и отчаянно воинственно свирепым, «вздорным» неприятием всех их истинно гуманнейших намерений, до чего быстро и легко приобретали самую доподлинную каменную твердость и хладность.

И уж во всем том дальнейшем они до чего однозначно разом и станут именно на тот исключительно неприглядный путь непримиримой войны со всем тем, так или иначе существующим общественным организмом, который надо бы то признать, некогда, как и сегодня, тоже был донельзя отягощен сущими веригами многовекового бесправия и произвола.

И был он, кстати, исключительно во всем беспредельно могуч, да вот уж, однако целиком и полностью умственно недалек, а главное, и того он вовсе совсем ни на йоту нисколько не осознавал…

…а именно как раз того самого, что наиболее грозный его козырь «стращать и не пущать» не только ныне безвременно устарел, но и до чего неприглядно будет ему дано только и послужить, именно теми широкими кузнечными мехами, беспечно раздувающими едва-едва тлеющие угли безмерно ужасающего довольно-то многие души беспросветно массового политического террора.

И стал данный во все стороны бушующий пламень революционных страстей, куда поболее весомым орудием в деле донельзя яростного расшатывания царского трона, поскольку чисто так изначально во главу угла тогда ставилась не лютая ненависть, а именно то в некоем лучезарном грядущем явственно уж затем последующее истинно всеобъемлющее и всеобщее грядущее счастье.

С другой стороны, нисколько нет никакого же существенного повода до чего непримиримо сходу идеализировать ту некогда доселе вот существовавшую прежнюю еще дореволюционную будто бы всецело наилучшую эпоху…

Поскольку, так или иначе, а то самое «БЛАГОСЛОВЕННОЕ» царское время и близко никак совсем не скупилось на всяческого самого так разного рода трагические события и безумно мрачные происшествия.

Ну, а из всего того само собой разом и следует, что вовсе ведь незачем совсем уж безостановочно плакать о том, что прежде всего и стало донельзя наглядной предтечей всей той грядущей жесточайшей трагедии 20 века.

И сколь неисчислимо многие и истинно нескончаемых его бед по всей своей чисто исконной сути как раз и начались именно с тех никак не до конца логически верно осмысленных мыслей тех самых господ добрейших идеалистов, что были совсем не наспех наделены чисто так неземным разумом.

Ну а будучи как раз вот именно  им вооружены они и оказались собственно теми, кому попросту был явно никак не близок весь белый свет с его извечно во всем на редкость донельзя безмерно застарелыми болячками.

Зато до чего радостно и светло им было от всего того невероятного возвышенного сияния, что как то кое-кому беспрестанно казалось, само исходило от необъятно толстых фолиантов, созданных усердной слепотой самого различного рода теоретиков, что столь усердно корпели в библиотеках над трудами древнейших философов, а также и своих ближайших предшественников.

…и надо же, именно как раз оттуда и изымали они все те до чего ярко на солнце сверкающие блики своего блестяще-ярчайшего нового мира.

Причем то было бы вполне надлежащим делом, да и, кстати, безупречно естественным, кабы, конечно, никто и близко не собирался излишне скверно спешить, наскоро одевая в белый саван всю чисто рядом с ним безбедно так пока существующую современность того ныне исключительно бывшего 19-го, да и самого начала 20-го столетия.

А между тем тот весьма  самонадеянно самоуправствующий и более чем донельзя вот ретроградно правящий порядок в каких-либо действительно довольно же резких и более чем немыслимо долгожданных положительных улучшениях…

Нет, вряд ли, что он в том хоть сколько-то поболее нуждался, нежели чем некий тяжелобольной и вправду имел нужду в тех-то самых весьма ведь пресловутых белых тапочках.

И никакие идеалистические (не заземленные) принципы и близко не помогут переменить всю ту от века повседневно сложившуюся действительность хоть чуточку к чему-либо хоть сколько-то, как есть донельзя так всецело наилучшему.

Все те ярые зачинатели подобных заранее гибельных и безнадежно вот обреченных на неуспех общественных преобразований, либо попросту все как один сгинут в сплошном бездеятельном популизме, либо, что лишь окажется несоизмеримо хуже, будут они наспех беспардонно отодвинуты в сторону яростными сторонниками захвата власти любой ценой и буквально под любым «благим» предлогом.

И, кстати, вот еще, что все те так и витающие в облаках собственных благодушных мечтаний яростные доброжелатели всего рода людского были весьма удивительно схожи со всеми теми, кто был вполне «героически готов» с величайшей радостью и живостью поживиться за чужим столом, только на этот раз в чисто духовном смысле.

А кроме того, и все те нескончаемо бурные дебаты о более чем никак несомненной, и столь безотлагательной надобности самой еще спешной перекройки всего того всегдашне вот помимо нас уж существующего мироздания и создают великое множество всевозможных и всяческих сладострастно воспевающих насилие фанатиков.

А заодно и этакого бесславного рода, бессмысленно вторящих всему тому заученному энтузиастов революционных  вакханалий, которых весьма явно поболее уж всего  ослепило именно суровое сияние, что весьма вот крайне сурово исходило от всех тех несокрушимо бесценных, однако, при всем том до чего совсем неестественно обезличенных истин.

И разве то непонятно, кому – это именно еще оказалось и впрямь-то под силу со всею большою страстью хрустально чистой души действительно поверить всему тому неистово пустозвонному кликушеству.

И это как раз, поэтому все те никак не злокозненные, а прежде всего, исключительно так бескорыстные разрушители всего того старинного, барского и холопского уклада разом и устремились до чего решительно распахать плугом идей всю ту необъятную целину ничуть с ходу вовсе так непроходимого, да и всасывающего, словно трясина общечеловеческого невежества.

А чего это вообще от них можно было, собственно, еще тогда ожидать?

Разве были они способны на разумный, читай раннехристианский подход в смысле вящей терпимости, а также и благодушия к людям, что вовсе-то не осознают саму сущность всяческих безапелляционных требований по весьма наглядному улучшению всей той безбрежно же сколь обыденно суровой и вовсе вот никогда в России и близко не изменяющейся действительности?

Ну а, кроме того, никто из них никак совсем не жаждал вовсе  никаких (благих?) перемен…

Да только понять ли это…

Нет уж, на что-либо подобное представители современного агностического ума были никак и близко совсем не способны, поскольку было им нисколько совсем не видать за отдельными деревьями славных благих убеждений целого леса общечеловеческого тупого невежества.

А между тем на той самой «опушке», кое-кому и довелось столь весьма старательно обосновать все те тезисы, которые более чем неизменно базировались никак не на знании, а прежде всего на воинственном всеядном всезнайстве.

Но только зачем это вообще видеть всю ту довольно-то подчас совсем невзрачную действительность, если кому-то как есть, до конца явно этак всегда более чем неизменно  хватает и ее вполне верно и надежно отмытой проезжей части.

И это как раз именно, поэтому некоторые яркие и блистательные личности сколь еще отчаянно и заболотили весь тот путь, по которому и следовало вести всегда совсем же пассивные, да и как есть более чем агрессивно собственнические массы простого народа.

Правда, подобного рода «просветители» буквально всегда отчаянно же действовали в одно лишь то широчайше во всеуслышание так и объявленное всеобщим наиболее наилучшее людское благо, да вот ведь, однако только лишь в меру всего своего чрезмерно как есть более чем до чего нелепо затасканного книгами разумения.

А между тем было оно до чего уж безупречно-то разом вот выпестовано именно на том никому и никак не нужном сколь сухом и черством мистически-философском хламе.

И все те исключительно острые и неумолимые, словно вражеский штык мировоззрения кое-кем были впитаны еще и безо всяческих хоть сколько-то долженствующих рассуждений и прений, причем разве что именно потому, что как есть они кое-кому весьма явственно показались абсолютно так явно вовсе вот совершенно излишними.

И, ясное дело, что светлые чувства и впрямь всецело должны превалировать над любыми логическим построениями, когда речь идет о любви, да только настоящая любовь к истине всегда настояна на сомнении, а не на фанатическом самомнении…

Разумеется, что не все дореволюционные либералы были именно таковы, однако и те другие, куда поболее взвешенные и здравомыслящие люди, никак не могли уразуметь, что простой народ и близко совсем неспособен к умственному употреблению больших и неудобоваримых (безо всякого соответствующего образования) философских постулатов.

И его можно будет разве что до чего же дьявольски хитро заманить в более чем и впрямь самой необъятной ширины ловушку всяческими теми довольно изящными и изощренными словесами обо всем том, как есть до чего только непреложно грядущем, куда явственно лишь значительно поболее благостном бытии.

Однако кое-кто обо всем этом мыслил совсем иначе, поскольку подобного рода людям вся та окружающая их несветлая жизнь так и впрямь попросту бьет в нос самым же отвратительным запахом чудовищного гниения.

А между тем им-то самим чего это вообще, собственно, было еще надобно от всей той крайне для них, уж вовсе-то на редкость бессодержательно постной общественной и личной жизни?

И им она и вправду тогда показалась как раз ведь именно таковой без сколь еще помпезного в ней самого достойного присутствия всякого того великого праздника безумно светлых идей.

И попросту никак не иначе, а действительно главным для подобного рода ярких духом и плотью людей было лишь то, чтобы им и вправду более-менее удалось безо всяческих долгих, мучительных проволочек нынче-то наскоро просочиться сквозь все те препоны и запоры в те отныне вовсе не запертые перед самым их носом двери.

И при этом они до чего изощренно пользовались системой отмычек, поскольку ни в какие те и без того широченно открытые двери все их огромное мироощущение и близко ведь ни в жизнь бы никак совсем не пролезло.

А как раз потому они и ломились сквозь все, что могло еще стать хоть сколько-то существенным препятствием на их пути, да так, словно бы те плохо смазанные ворота в широкий внешний мир и впрямь были столь уж крепко, как и ранее намертво прихвачены пудовыми запорами, да и засовами в придачу!

Причем, словно бы сквозь замочную скважину, глядя на простой народ они и впрямь-то истинно уж безудержно всячески нагнетали в его среде весь тот догматический свет тех самых сколь осатанело доморощенных, чисто ведь абстрактно ничем никак непобедимых истин.

А те, кто их взяли затем на щит, были и впрямь-то беспристрастно-беспринципными аскетами, так и горящими пламенем своей идеи в точности, как конкистадоры некогда горели пламенем именно что своего воинственно-пламенного понимания христианства, и суть их фанатизма имела одну и ту природу, да и точно тот изначально общий внутренний исток.

Они боролись за счастье всех и вся, идя путем убийств и разрушений, а путь этот сам собою разве что только и ведет в одну лишь сплошную алую мглу всех тех лишь затем только донельзя разве что безрадостно грядущих времен.

И точно так же отблески средневековых костров инквизиции и впрямь на редкость беспрестанно некогда отсвечивали тьму до чего отчетливо царившую во многих сердцах людских.

И с той самой не столь, в сущности, уж древней эпохи ничего этакого существенного в человеческом обществе и близко-то никак явно не переменилось.

Наше всеобщее бытие – оно по всей своей сути довольно-таки как есть фактически незыблемо и попросту вечно.

Причем во всех своих наиболее заглавных принципах оно именно все то же, каковым оно было еще в древности, и только лишь сознание стало шире, да окружающий нас мир оказался нынче, куда только менее необъятным, нежели чем он некогда представлялся нашим далеким предкам.

А сами люди нынче точно таковы, каковыми они были всегда ведь и ранее, им, несомненно, свойственна полностью слепая вера, а уж в кого – это именно не столь оно, по сути, и важно.

Их и сегодня можно купить одними только пустыми обещаниями светлого и совсем вот иного грядущего дня.

Главное делать это надменно и насуплено не отступая не на шаг от чисто своей твердокаменной линии.

А комиссары и были сущим верхом донельзя беззастенчивой и самодостаточной самоуверенности, когда они сколь печально так и принимались говорить о бесконечных горестях темного прошлого и более чем благих перспективах того самого чисто уже своего ближайшего будущего.

Причем в них самих все, то наиболее собирательно темное как раз поболее всего почти ведь всегда безо всякой меры, безусловно-то всецело до чего наглядно и преобладало.

Причем нет, никак не идет тут, собственно, речь о чем-либо том, что лишь в самой глубине их души и впрямь разве что лишь только до чего еще осатанело совсем уж ненароком присутствовало из-за всех тех чисто внешних тяжелых условий той еще самой дореволюционной жизни.

Нет, дело оно вовсе не в этом.

А попросту на самом том первичном этапе явственным оплотом всей большевистской идеи была острая отточенность, словно бы как у карандаша и именно в ней была отображена вся та абсолютно уж ничем никак незамутненная идеологическая верность, причем самой разве что только себе.

Ну а в реальном мире кровавых дел все это непременно разом так и чревато лютой смертью миллионов людей и уж все это только ведь разве что во имя того и близко затем никак не наступивших светлых дней до чего еще ненаглядно лучезарного коммунистического грядущего.

Его чисто мифическое существование было во всей полноте зафиксировано в одних только тех еще ярчайших грезах сколь безнадежно утопически настроенной интеллигенции, видевшей все свое настоящее в одних лишь черных, а будущее, вполне сообразно сему, в исключительно розовых оттенках.

А мир он имеет огромное количество оттенков всех совершенно же немыслимых цветов, но есть при этом люди, всецело игнорирующие этакую донельзя разноликую гамму.

Такие Индивидуумы видят одни только яркие оттенки света и тьмы, а остальное их попросту вообще вот не интересует.

Они всею душою неистово любят самую полную определенность, а тот факт, что ее придется добиваться, вырезая из общей истины наиболее лакомые куски их нисколько так совсем не смущает.

Да и надо бы учесть все бессмысленные ужимки того самого пресловутого непорочного разума, которому попросту была безнадежно чужда всякая убогая действительность, а дороги одни лишь разве что бесплотные выводы, порожденные почти невидящими глазами, ненавидящими буквально всякую живую и трепещущую под их взглядом плоть жизни.

Да и вообще довольно-то многие рьяные последователи самых ведь разных, но одинаково блажных философских течений отличались той еще крайней узостью мышления, как и весьма специфическими вкусами…

Не просто уж так они всею душой сурово и яростно абстрагировались от всей той и впрямь попросту разом навязшей им на зубах самой этак повседневной и вовсе ведь до чего еще незыблемо вездесущей реальности…

Им попросту была нужна исключительно иная жизнь, они ее придумали и восхваляли, а неистово суровую смерть всего того крайне темного прошлого они буквально всегда разом воспринимали, как самую что ни на есть естественную и прямую историческую надобность.

И, кстати, всем этим блудливым своим языком деятелям от века ведь были свойственны тайность, хитроумная аллегоричность, эзопов язык, сущая благосклонность ко всяческим закулисным интригам.

Да только все это никак не было предвестником грядущих более светлых и благих дней, а скорее наоборот – являлось оно сколь явным пережитком позднего средневековья, а потому и несли все эти «кровососущие словно слепни» идейки сущие черты до чего давнишней закрепощенности совершенно так неистовствующего во всех своих оковах довольно-то праздного духа.

Люди, проповедующие свет от имени лютой тьмы, попросту разом перешли из стародавнего холопства в холопство вовсе-то иное, исключительно ведь возвышенно идеалистическое.

Хотя, конечно, еще изначально и были некоторые признаки и несколько иного развития событий.

Как-никак, а некий тот чисто внешний легкий налет заморских европейских свобод несколько затронул и ту стародавнюю от века так самодержавную Российскую империю.

Однако все это было и впрямь-то разом раздавлено в прах стопою солдафона Николая Первого.

Причем он ее не просто до чего слепо раздавил, а именно вывел, как изводят клопов в старом диване.

Да и после всякого окончания его сурового правления любая полусвобода сколь еще неизменно была только лишь и чревата исключительно вот разве что поболее свирепым безнадежно же отчаянно тяжким грядущим рабством.

Сама ведь собой столь внезапно появившаяся возможность некоей той исключительно уж явной отдушины, несомненно, вскоре вылилась в сущий антагонизм и отрицание всех прошлых религиозных идеалов, глупейшую попытку их скорейшей и безусловной замены чем-либо земным, и попросту вполне житейским и плотским, однако при этом и вправду-то безмерно радужным и сияющим.

И в этих новомодных проявлениях мысли и духовности, несомненно, отпечаталось буквально все самое наихудшее, как довольно этак донельзя скупое на всякий свой житейский ум наивное рыцарство, да и наиболее темные злокозненные интриги.

Причем люди, придерживающиеся последнего, частенько вот добивались своих целей разве что путем самого еще яростного взвинчивания и растравления слепых надежд людей, куда поболее, чем они во всем и вправду безупречно же достойных.