Текст книги "Это так просто… и прочая ложь"

Часть II. Просто уличный сорванец[42]42
  Аллюзия на первую строчку текста песни Guns N’ Roses «Paradise City» (1987): «Just a’ urchin livin’ under the street».


[Закрыть]

Глава 12

Когда мы вернулись из Сиэтла, то первым делом в Лос-Анджелесе отправились в ресторан «Canter’s Deli». В турне мы изголодались – еще бы, мы ведь толком и не ели. И даже этот голод перевешивала решимость покорить клубную сцену родного города, а значит, нужны были фотографии, чтобы печатать флаеры и организовывать концерты. Марк Кантер помог с фотосессией – под «фотосессией» я подразумеваю, что он сделал черно-белый снимок нас на диване в «Canter’s Deli», ничуть не смущаясь людей, обедавших за соседними столиками (эта фотография попала на флаер нашего второго концерта в Лос-Анджелесе в классическом составе). В переулке за рестораном Марк сделал еще одно фото[43]43
  Авторство этого фото Марк Кантер до сих пор оспаривает с еще одним приятелем музыкантов Guns N’ Roses Джеком Лью (Jack Lue).


[Закрыть], которое в конце концов оказалось на заднике EP «Live?!@ Like A Suicide».

Мы принялись искать возможность выступать, как только вернулись из Сиэтла, и репетировали, охваченные этим острым чувством движения в сторону цели, подпитываемым знанием, что идем ва-банк. Сперва мы играли на базе, принадлежавшей хорошо известной фигуре ранней лос-анджелесской панк-сцены Ники Биту, – на пустыре, на месте заброшенных промышленных зданий рядом со стадионом «Dodger Stadium». Это был заодно и дом Ники (вернее, он, помимо прочего, жил там). Ники был одержим обретением идеальной мускулатуры. Каждый день, приходя на базу, мы встречали Ники: совершенно голый, он лежал на скамье для силовых упражнений на спине и делал подъемы корпуса. Он останавливался и говорил: «Я выжимаю по тысяче в день!» Мы показывали ему большой палец и шли в репетиционную комнату.

Это был идеальный момент для того, чтобы отработать со Стивеном ритм-секцию. Его драйвило, и мы продолжали репетировать, час за часом и день за днем – поистине безжалостный процесс. Наверное, в те времена я еще был барабанщиком куда лучшим, нежели бас-гитаристом (не то чтобы я проявлял особый талант по части барабанов, но, по крайней мере, мне случалось играть на них во время концертов). Что касается баса, я все еще оттачивал свой стиль: Guns N’ Roses оказались первой группой, где я играл на басу всерьез. В тот момент я находился под сильным влиянием соула и R&B, и мы со Стивеном слушали записи Принса и групп Parliament, Cameo и Sly And The Family Stone[44]44
  Американская соул-фанковая группа из г. Сан-Франциско, существовавшая с 1966 по 1983 гг., и являющаяся одним из составов, выработавших стереотипы исполнения фанка и соула в сочетании с рок-музыкой и психоделикой.


[Закрыть], наигрывали под них и таким образом оттачивали работу в команде и свои навыки в музыке в целом.

Конечно, я не мог отрицать влияния на меня бас-гитаристов панк-роковых групп, особенно тех, чье исполнение действительно меняло музыкальный материал в целом – например, Барри Адамсона из Magazine[45]45
  Британская пост-панковая группа из г. Манчестера, существовавшая с 1977 по 2011 гг.


[Закрыть] и Пола Симонона из The Clash[46]46
  Одна из важнейших британских панк-групп первой волны, создана в г. Лондоне в 1976 г. Впоследствии внесла немалый вклад в становление британского пост-панка и новой волны. Распалась в 1986 г., хотя до самой смерти лидера группы Джо Страммера (Joe Strummer, 1952–2002) состав прошел через ряд довольно условных реюнионов.


[Закрыть]. В 1979 году я был на концерте The Clash в сиэтлском зале «Парамаунт», и Симонон поразил меня тем, что смог воплотить все хорошее, что есть в рок-н-ролле. Через год, когда вышел альбом The Clash «London Calling», на обложке была его сценическая фотография – зачесанные назад волосы, закатанные рукава, черные рабочие ботинки – само воплощение крутости. Некоторые из великих бас-гитаристов эпохи пост-панка и нойз-рока привнесли в игру больше настроения, как бы «раскрасили» музыку, как, например, Пол Рэйвен из группы Killing Joke[47]47
  Британская группа, созданная в 1979 г. в лондонском районе Ноттинг-Хилл и прославившаяся исполнением материала на границе пост-панка и психоделического рока. Активна по сей день.


[Закрыть]. Серьезная игра на басу – это не дело, которое просто захватывает, это отношение, кроющееся за игрой, заставляющее развиваться. Уже после я познакомился с музыкой Лемми Килмистера из Motörhead – его звучание до сих пор не имеет себе равных. А еще позже благодаря панк-вечеринкам разлетелся первый альбом группы Mötley Crüe 1982 года «Too Fast For Love». Лидером группы был бас-гитарист Никки Сиккс. Многие придерживаются мнения, что именно гитаристы вроде Эдди Ван Халена создали звучание начала 1980-х, но легко можно проследить и альтернативную историю рок-н-ролла, в которой не меньшую революцию сотворили бас-гитаристы.

Еще одна новая группа, Jane’s Addiction, как и мы, репетировала на базе у Ники Бита – у них был интересная ритм-секция в лице бас-гитариста Эрика Эйвери и барабанщика Стивена Перкинса. Думаю, что конкуренция способствует созданию лучшего «музыкального продукта», и мы со Стивеном, познакомившись поближе с Эйвери и Перкинсом, ходили смотреть выступления Jane’s Addiction так часто, как могли. Это сделало нас лучше – думаю, что и мы тоже повлияли на их ритм-секцию в хорошем смысле.

По мере того как мы со Стивеном срабатывались, я узнавал его как человека и быстро понял, что не мог бы и мечтать о лучшем музыкальном напарнике или друге. Заодно я усвоил, как обманчива внешность Стивена, – то же, впрочем, можно было сказать и про остальных членов группы. Несмотря на патлы металлиста и походы на концерты группы Leatherwolf[48]48
  Калифорнийская хэви-группа, одни из первопроходцев концепции работы с тремя гитаристами в концертном хэви-составе. Создана в 1981 г. и существует по сей день с перерывом в 1992–1999 гг.


[Закрыть], он любил Фрэнки Вэлли[49]49
  Настоящее имя Francesco Stephen Castelluccio (р. 1934) – американский вокалист, в 1960–1977 гг. и вновь с 1979 г. – основной вокалист соул-группы The Four Seasons, формально существующей до настоящего времени.


[Закрыть] и группу The Four Seasons.

Как-то вечером мы со Стивеном прогуливались, и он сказал мне:

– Знаешь, все, чего я хочу от жизни, – заиметь столько денег, чтобы у меня всегда был наготове пакет хорошей травы и большой шар кокаина!

Я рассмеялся и сказал:

– Да мы никогда столько не заработаем!

И подумал про себя: даже если мы когда и увидим вживую такие суммы, эта мечта так и останется не более чем подростковой шуткой.

Путешествие в Сиэтл ознаменовало начало периода постоянного общения между пятью участниками Guns N’ Roses. Мы ходили на выступления других групп, играли на акустических гитарах, учились взаимодействовать на сцене, работали над песнями и развешивали флаеры для растущего числа организуемых нами лично концертов. Конечно, попутно мы творили кучу глупостей и неуклонно приближались к границе социально приемлемого поведения. Секс был блаженным, обильным и беззаботным, а выпивка и наркотики в нашем сознании ассоциировались с вечеринками, а не с дурными наклонностями. Что до рок-н-ролла, то он стал спасительным смыслом нашего существования на следующие два года (чего никогда не случалось ни с одним из моих ранних коллективов). К сожалению, этого хватило всего на несколько лет, а потом и Guns N’ Roses настигли трудные времена.

Вскоре после турне в Сиэтл мы начали общаться с ребятами из Нью-Йорка, махнувшими в Калифорнию; я подозревал, что они переехали, чтобы избежать проблем с законом. «Рыжий» Эд, Пити и Дел разделили наш образ жизни – то есть круглосуточное употребление алкоголя и любых доступных наркотиков (к этому моменту я уже привык прибегать к разного рода таблеточкам), всевозможные дебоши и прослушивание массы записей Motörhead, The Rolling Stones и Sly And The Family Stone.

С момента моего отъезда из Сиэтла я переписывался не только с Большим Джимом, но и с Эдди. Кажется, он воспринял мой отъезд как своего рода сигнал тревоги и попытался завязать с наркотиками. Его мама помогла ему пройти курс метадоновой заместительной терапии, а когда он вышел из реабилитационного центра, она же позвонила мне и спросила, не может ли Эдди приехать ко мне и провести немного времени в Лос-Анджелесе. Она решила, что переезд Эдди в Голливуд – отличная идея, потому что он будет далеко от дилеров и наркоманов Сиэтла.

Эдди прилетел в Лос-Анджелес, и я встретил его в аэропорту. Полагаю, что в течение следующих нескольких дней я был слишком занят репетициями и не обращал внимания даже на то, что творилось у меня под носом. Я не заметил, что Эд отказался от метадона и вернулся к героину, принимая его прямо в моей крошечной квартирке. Потребовалось всего четыре дня, ведь наркоман легко отыщет другого наркомана – и наркоман Эд свел знакомство с нашим ритм-гитаристом, то есть с Иззи. Я даже не думал, что Эдди скатится с такой скоростью. Но к тому моменту повлиять я ни на что не мог – ни на него лично, ни на его наркозависимость, – так что заявил, что ему придется уехать. Потом еще несколько лет из Сиэтла просачивались ужасные истории: Эд совсем опустился, кого-то из его тамошних друзей убили, Эдди даже пустился в бега – но я предпочитал не думать об этом вовсе.

В тот момент я встречался с девушкой по имени Кэт. Мы решили жить вместе, и я переехал с Оркид-стрит в другую квартиру на первом этаже (они всегда были самыми дешевыми) на Эль-Серрито. Эта квартира своим местоположением свидетельствовала о моем продвижении наверх: она находилась не между Голливудом и Франклин-авеню, а на полквартала вверх по склону от Франклин-авеню. Здесь жило много стриптизерш, но проституток, промышлявших прямо под окнами, не наблюдалось. Я мог оставлять звуковую аппаратуру дома, не беспокоясь, что ее украдут.

У меня не было почти ничего, кроме матраса, но в процессе переезда мне с моим немногочисленным имуществом помогал сосед – мелкий парень, похожий на тролля. Его звали Уэст Эркин, и он учился в Колледже современной музыки, совсем рядом с моей предыдущей квартирой. Уэст производил впечатление крутого и забавного парня, и мы быстро нашли общий язык, но еще важнее было то, что он писал песни. Он вовсе не хотел играть в группе, но при этом оказался потрясающим гитаристом. В итоге он стал писать песни для Guns N’ Roses.

Он приложил руку к неизданной песне Guns N’ Roses «Sentimental Movie», а также к номерам «Yesterdays» и «The Garden», которые в конце концов вышли на альбомах «Use Your Illusion»[50]50
  А также номера «Bad Obsession» с альбома «Use Your Illusion I».


[Закрыть]. Все эти песни написаны там, на Эль-Черрито, в тандеме с разными участниками нашей группы. А еще Уэст показал мне, как настраивать гитару в тональности «ре», чтобы брать аккорд ми-мажор, не зажимая струны. Вот почему он числится соавтором «It’s So Easy» – без настройки под «ре» эта песня никогда не появилась бы, потому что, если б не Уэст, я бы и не знал, что такое возможно.

Мы с Кэт узнали, что над нами живет эксцентричный старый музыкант, но не придали этому значения. Мы тоже были соседями не из лучших: Эксл, Иззи, Слэш и Стивен постоянно приходили к нам в гости, заводили громкую музыку, пьянствовали, пели и играли на гитарах вместе с Уэстом. Однако парень наверху оказался никем иным, как Слаем Стоуном, музыку которого мы со Стивеном слушали почти каждый день, оттачивая ритм-секцию.

Он давал мне слушать кассеты с демозаписями, которые делал на четырехдорожечном магнитофоне у себя дома, а через какое-то время принялся использовать мою квартиру как своего рода психологическое бомбоубежище. Кэт все это не очень-то нравилось. Как-то раз я был в квартире Уэста и работал над текстами песен. Кэт из-за чего-то ругалась, а потом вышла в общий коридор и заорала:

– Дафф, этот чертов ублюдок опять курит крэк у нас в ванной!

Это был один из важных моментов моей жизни. Иллюзии, которые я питал относительно одного из моих кумиров, моментально стерлись. Разве великий Слай Стоун не живет роскошной жизнью, не джемует в домашней студии где-то в центре своего огромного особняка? Нет, он крадется мимо моей подружки, чтобы покурить крэк у меня в ванной.

Наш первый концерт в Лос-Анджелесе состоялся 28 июня 1985 года в клубе «Stardust Ballroom», к востоку от федерального шоссе US 101. Клубный вечер под названием «Scream» начинался как готическая вечеринка, самыми популярными записями у ди-джея были номера групп Bauhaus и Christian Death. Guns N’ Roses оказались хедлайнерами концертной программы – группа должна была выходить на сцену в 20.00. Следующий концерт прошел 4 июля в ресторане «Madame Wong’s East» в Чайнатауне: вечерами там играло множество панк-концертов, и мы были вторыми в списке из четырех. Нас пришли послушать всего три человека, из них двое – Кэт и Уэст.

Концерт в «Madame Wong’s» походил на многие наши первые концерты в том смысле, что нас вписали в программу вместе с панк-группами. В начале карьеры мы часто играли с составами типа Social Distortion, The Dickies[51]51
  Калифорнийская панк-группа, созданная в 1977 г. и существующая по сегодняшний день.


[Закрыть] и FEAR. Думаю, что сперва нас тоже воспринимали как эдаких панков. Но самое классное в нашей группе (и это отличало нас с самого начала) было то, что наш стиль не поддавался однозначному толкованию. Да, иногда это обстоятельство может сыграть не в вашу пользу. Если вы не могли считаться в достаточной мере панками для панк-концерта или металлистами для поклонников хэви-метал, то рисковали быть выкинутыми на обочину. Но когда к группе присоединились Слэш и Стивен, мы каким-то образом ухитрились взять лучшее от двух музыкальных миров. Когда шоу удавалось, Эксла могли счесть большим панком и большим металлистом, чем представляла собой вся лос-анджелесская сцена вместе взятая.

Что до глэм-роковой сцены Лос-Анджелеса, то она казалась частным клубом, членство в котором обеспечивалось какими-то таинственными и секретными рукопожатиями. У нас было несколько концертов с обретающими популярность глэм-составами, но мы вопиюще не соответствовали обстановке. Вместо того чтобы рассматривать эти концерты как возможность внести разнообразие, инсайдеры глэм-сцены предпочли навесить на нас ярлык посторонних. Сцена Сансет-Стрип состояла, казалось, исключительно из кокаина и шампанского, но мы-то точно были другими. Публику, приходившую на подобные концерты, мы тоже слегка шокировали, но при этом честно делали то, за чем пришли, не старались притворяться безопасными или, напротив, излишне дурными и крутыми, не играли хорошо срежиссированный спектакль. Был у Guns N’ Roses и другой период существования: море дурных концертов с Tex & The Horseheads и прочими группами стилистики «ковбойского панка» – но мы с трудом вписывались и в эту сцену.

Все это время мы посматривали в сторону клуба «Troubadour» в Западном Голливуде. Большинство групп выступали там первыми в будние дни в понедельник или вторник. Если (или когда) группа начинала привлекать публику, то она могла претендовать на другие дни недели или становиться хедлайнером и, наконец, играть по выходным дням. По выходным «Troubadour» всегда был переполнен. Если удавалось стать хедлайнером пятничных или субботних концертов, то это был показатель реального статуса: некоторые хедлайнеры концертов «Troubadour» по выходным уже подписали контракты с фирмами-мэйджорами именно на этом основании. Но на тот момент мы считались слишком низкоуровневой группой, чтобы хотя бы открывать важные концерты по пятницам или субботам. Нужно было начинать с самого низа и пробираться наверх самостоятельно.

Одним из центральных номеров наших ранних концертных программ была песня «Move To The City», которая в конце концов легла на миньон «Live?!@ Like A Suicide». Мы всегда слышали ее внутри именно так, как она была записана, то есть с духовой секцией. Иногда, даже на самых маленьких площадках, где мы все едва могли поместиться за кулисами, мы собирали небольшую духовую секцию, выходившую на сцену для исполнения этой песни. На тромбоне играл мой брат Мэтт. В первый раз, выступая с нами, он выглянул из-за кулис и спросил: «А где же все?»

И он был прав. На наши первые концерты почти никто не приходил. Редкие слушатели на самом деле были там ради группы, выступавшей после нас. В нас кидались сигаретами и плевались – не то чтобы нас сильно ненавидели, просто так люди веселились, таковы были нравы в некоторых панк-клубах Лос-Анджелеса… Мы привыкли, что нас дурно встречают все: зрители, промоутеры, владельцы клубов и коллеги-музыканты.

Как только Guns N’ Roses начала регулярно выступать в Лос-Анджелесе, мы завели списки для телефонных обзвонов и для почтовой рассылки. Мы пристально следили, чтобы люди, приходившие на концерты, оказывались в них – даже посылали знакомых стриптизерш в зал, чтобы они убеждали людей записываться в эти списки. Очевидно, чтобы привлечь большую аудиторию, мы должны были писать хорошие песни и хорошо играть вживую – и я уже знал, что для этого у нас есть все. Но списки рассылок тоже сработали: за первые полгода в них собралось около тысячи имен с контактной информацией. У других групп тоже были такие списки, но один из секретов успеха Guns N’ Roses – время и усилия, затраченные на составление и поддержание наших списков. Мы знали, что должны были всем заниматься сами, а после поездки в Сиэтл о неудаче не могло быть и речи.

Именитые рок-клубы Голливуда в то время разработали жесткую систему, которая должна была обезопасить их на случай низкой посещаемости. Введя в дело принцип «плати за выступление», они переложили финансовые риски на плечи музыкантов. Допустим, клуб выставлял договор предварительной продажи группе: 30 билетов по 10 долларов за штуку. Что происходило потом, для администрации уже не имело значения – они получили свои деньги. А группе приходилось продавать билеты самостоятельно, чтобы компенсировать цену предварительного выкупа.

Мы с трудом собирали деньги на аренду зала: богатые жители Голливуда одалживали деньги группам, в которых играли их отпрыски, но у нас-то не было подобной подушки безопасности. Вот тут-то и пришел на помощь лучший друг Слэша Марк Кантер – невоспетый герой группы Guns N’ Roses. Даже не знаю, как мы бы справились без него и с половиной того дерьма, которое наворотили на заре нашей карьеры.

Марк верил в нашу группу с первого же дня. Верил так сильно, что не только фотографировал нас, но и давал нам деньги для выкупа у клубов, работавших по принципу «плати за выступление». Мы, конечно, возвращали ему все, как только продавали билеты, и неутомимо обзванивали людей из нашего телефонного списка. Сперва приходилось очень постараться, чтобы просто возвращать деньги Марку, но мы наращивали число поклонников, а, по мере того как списки росли, продавать билеты на концерты становилось все проще и проще. Правда, деньги на марки для почтовой рассылки мы тоже занимали у Марка.

Мы делали замечательные флаеры и не только рассылали их людям из списка, но и расклеивали по всему городу. Делали мы это всей компанией и глубокой ночью. Я открыл для себя «Night Train» во время одного из эпических ночных походов, которые лучше всего удавались, если я пил вино, пряча бутылку в бумажном упаковочном пакете. Вскоре я с радостью обнаружил, что в винном магазине за углом репбазы вино «Night Train» тоже продается, всего $1.29 за бутылку. «Night Train» мгновенно стал привычной выпивкой музыкантов, и неделю спустя мы взялись за песню «Nightrain» – как раз на репетиции перед очередной вылазкой по расклейке флаеров.

Довольно быстро мы решили арендовать специализированную репетиционную базу. Хотя пришлось бы выкладывать за аренду ежемесячно по несколько сотен долларов, мы на самом деле экономили, если брать в расчет почасовую плату на других базах, – ведь мы репетировали подолгу. Мы чувствовали, что все складывается хорошо, и помесячная оплата предоставила нам гораздо больше свободы: мы могли оставлять аппарат в одном месте вместо того, чтобы разбирать его перед приходом следующей группы (именно так приходилось поступать, репетируя на базах с почасовой оплатой). Однако, учитывая стесненные финансовые обстоятельства, решение о репбазе принималось в спешке.

Через полквартала к северу от Сансет-авеню на Гарднер-стрит был тупик, протянувшийся на восток за магазином сети «Guitar Center»[52]52
  Американская общенациональная сеть магазинов музыкальных инструментов и оборудования. Создана в 1959 г. под названием «The Organ Center».


[Закрыть]. На полпути он выводил на асфальтированную стоянку позади начальной школы. Вдоль стоянки – с полдесятка дверей, ведущих в небольшие склады различных торговых фирм. Мы сняли один из этих складов за $400 в месяц и теперь знали, что это наше собственное помещение, хотя пришлось немного поразмыслить о том, что именно мы планируем там делать. Отбившись от вопросов беспокойного арендодателя, мы получили ключи от нашей новой репетиционной студии[53]53
  В интервью 2018 г., опубликованном в спецвыпуске британского журнала «Classic Rock», посвященном истории Guns N’ Roses, бывший менеджер коллектива Алан Нивен (Alan Niven), занимавшийся делами группы в 1986–1991 гг., утверждает, что вся история с обретением музыкантами этой репетиционной базы и со всеми приключениями на ней – не более чем поздняя PR-выдумка.


[Закрыть].

Если на Оркид-стрит Guns N’ Roses родились как группа (в тот момент там жили Эксл, Иззи и я), то переулок за Гарднер-стрит стал местом, где мы стали настоящей группой. Мы превратили похожее на гараж строение размером 10 на 14 футов[54]54
  То есть примерно 3 × 4.3 м.


[Закрыть] в штаб-квартиру, в место для репетиций, вечеринок и ночевки одновременно. Складское помещение могло похвастаться лишь наличием двери и неотделанными стенами из шлакоблоков. Там не было ванной комнаты, но кто рассчитывает на ванную за 400 баксов в месяц? К тому же на автостоянке имелась уборная. Не было ни кондиционера, ни отопления, но было электричество, и мы могли шуметь хоть целые сутки.

Мы совершили набег на соседнюю стройплощадку за деревянными балками и фанерой, которые использовали для надстройки убогого второго этажа в нашем крошечном новом доме. Благодаря второму этажу пространства стало чуть больше, как и столь необходимого нам места для сна. При входе все оказывалось по левую руку: мой усилитель для бас-гитары, полустэк «Marshall»[55]55
  Полустэк «Marshall» – это комбинация гитарного усилителя производства британской фирмы «Marshall» и колонки с четырьмя динамиками диаметром 12 дюймов (обозначается как 4 × 12).


[Закрыть] Иззи, барабаны Стивена и аппарат Слэша. Ровно так мы расставляли технику на каждом концерте, пока Иззи не ушел из группы в 1991 году. Все это снаряжение было древним и потрепанным, с ободранной виниловой облицовкой колонок – все как полагается. Но в том помещении наш дерьмовый аппарат звучал волшебно – четко и громко. У нас не было системы мониторов для Эксла, поэтому мы в основном импровизировали и как-то обходились без нее. Есть фотография, на которой Эксл кричит мне на ухо – только так он мог тогда донести до меня свои идеи. Одним из преимуществ частых выступлений стало то, что мы могли послушать, как поет наш вокалист.

Было забавно иметь дрянную аппаратуру без мониторов и постоянно пялиться на мусорные баки у черного входа голливудского «Guitar Center». Это был настоящий рай для тех, у кого имелись деньги или возможность взять кредит, но для нас – лишь дурацкая шутка. К тому времени, когда мы наконец подписали контракт и получили аванс на первую запись, я точно знал, какой новый аппарат хочу.

Справа от нашей базы была еще одна – там репетировала группа Johnny And The Jaguars, участники которой вместе приехали в Лос-Анджелес из Денвера. Почему-то если группа переезжала в Голливуд из другого города полным составом, то вскоре разваливалась. Думаю, что сама жизнь в Лос-Анджелесе, полная развлечений, оказывалась чересчур серьезным испытанием для музыкантов. В Голливуде приходилось разгребать массу нового дерьма, и все постоянно менялось. Для пяти парней было практически невозможно пройти через подобные перемены и реагировать на них одинаково.

Johnny And The Jaguars в самом деле распались через какое-то время. Что еще сказать об иногородних группах? Как правило, они были ужасны. Johnny And The Jaguars не стали великой группой, но ее ребята оказались приятные, и позже мы пригласили их клавишника Диззи Рида присоединиться к нашему тур-составу в туре в поддержку альбомов «Use Your Illusions».

А на противоположной стороне Сансет-бульвара в неприметном ряду одноэтажных зданий теснился дешевый мексиканский ресторан «El Compadre», где подавали крепкие коктейли «Маргарита»[56]56
  Алкогольный коктейль на основе текилы с ликером и соком лайма.


[Закрыть]. Внутри было так темно, что ты ничего не мог разглядеть, зайдя с улицы, – сперва глазам требовалось привыкнуть к темноте. Через какое-то время слева вырисовывался темный бар, а справа – виниловые банкетки и столики, укутанные еще более глубокой тьмой. В конечном итоге в зале все равно было весьма темно: можно было употреблять наркоту прямо за столиком, пока тебе отсасывают. А в нескольких кварталах ниже по бульвару от «El Compadre» находился стриптиз-клуб «Seventh Veil», и мы ценили там именно девушек – вроде бы очевидно, не так ли? Но я имею в виду, что для нас как для музыкальной группы были важны именно девушки, а не шоу или клуб. Мы проводили много времени со стриптизершами, когда они заканчивали работать, и некоторые охотно танцевали во время наших концертов на сцене.

Наша база, как и прочие расположенные в тупике, начала притягивать к себе наркотики, алкоголь, девушек и музыкантов из других групп. То и дело забегали стриптизерши из соседних заведений, часто у них были куалюды[57]57
  Quaalude – американская торговая марка седативного и снотворного средства метаквалон. Вызывает привыкание, и на сегодняшний день метаквалон запрещен к применению в ряде стран, в том числе в России. В 1960-х и 1970-х гг. метаквалон был популярным «клубным» наркотиком, а также использовался рок-музыкантами как снотворное после долгих загулов. В Европе был известен под торговой маркой Mandrax.


[Закрыть], валиум[58]58
  Патентованное название диазепама – лекарственного средства группы бензодиазепинов. Обладает седативным, снотворным, противотревожным, противосудорожным, миорелаксирующим и амнестическим действием.


[Закрыть], кокаин или выпивка для нас. Я пока еще избегал сильнодействующих наркотиков – боялся, что их эффект вступит в конфликт с моей склонностью к паническим атакам, но таблеточки уже пошли в дело… Когда мы начали давать больше концертов и знакомиться с большим числом людей, слухи о базе разлетелись, и тупик стал популярным местом для тусовок по ночам. В итоге еще больше людей оседало в нашем окружении, например парень по имени Филипп, водивший городской автобус, а заодно спекулировавший кокаином. Он был старше и не принадлежал к числу рок-музыкантов, но ему нравилось, что в нашей компании крутились страстные девчонки. Он накачивал их наркотой и разводил на секс – на самом деле весьма жуткое дело. Таких людей, как Филипп, вокруг нас было в избытке.

Поскольку на вечеринки в наш тупик приходило все больше народу, особенно поздней ночью по пятницам и субботам, когда закрывались клубы, мы решили продавать баночное пиво. Мы покупали ящик отвратительного пива за $5.99, то есть всего по 25 центов за банку, а продавали их по доллару за штуку. По нашим меркам это приносило серьезные деньги – черт, мы могли только этим заработком покрыть аренду помещения!

Понятно, что начались проблемы с полицией – но, как ни странно, это была не столько полиция Лос-Анджелеса, сколько сотрудники офиса шерифа Западного Голливуда (хотя территория тупика находилась не в их юрисдикции). От их рейдов было трудно укрыться, потому что раз база в тупике – бежать некуда. Помню, как к нам приезжали копы и начинались все эти разговоры – кто есть кто, давайте проверим документы, и далее в том же духе. Сейчас понятно, что такие истории толком ни на что не влияли. Иззи ловко торговал наркотиками, и даже мифические заявления от девчонок наверняка были просто уловкой, чтобы напугать нас, – якобы копы приезжали по жалобам родителей тех ребят, что возвращались слишком поздно домой, набухавшись возле нашей базы. Конечно, тогда подобные рейды казались делом серьезным и неприятным, и кое-кто даже на некоторое время скрывался после того, как полиция заявлялась на базу с расспросами.

Однажды в шесть утра по дороге на работу у меня случилась очередная стычка с полицией. У моего «Форд-Мэврика» отказали тормоза – я выехал на перекресток Голливуд-бульвара и Хайленд-авеню и столкнулся сразу с шестью машинами. На бейдже подъехавшего полицейского значилось «О’Мэлли», а на мне в тот раз была зеленая толстовка, которую прислал мне один из братьев: спереди на ней крупно значилось «Ирландия». За рулем других машин были мексиканцы, и они просто обезумели от ярости. Патрульный О’Мэлли глянул на мою толстовку, а потом на других водителей.

– О, да у тебя отказали тормоза, тут уж ничего не поделаешь. Ты точно не виноват.

И отпустил меня.

После того как я разбил машину, пришлось повсюду ходить пешком. Голливудские переулки кишели местами, где можно обставлять сомнительные сделки, прятаться или исчезать – и откуда могли появиться мерзкие ублюдки. В те времена у нас имелась штаб-квартира в закоулках, и мы сами себя ощущали теми самыми ублюдками – что может быть страшнее, чем жить в складском помещении за «Guitar Center»? Но пищевые цепочки общества в тогдашнем Голливуде оказались короче, чем я думал: как-то я шел с работы в магазин, и меня ограбили четверо парней. Они были при ножах и цепочках для кошельков, причем задолго до того, как такие цепочки стали стильным аксессуаром.