Текст книги "Извилистые тропы"

15

Экспедицию сэра Уолтера Рэли снаряжали со всей возможной основательностью, ее одобрил сам король. Сэра Рэли освободили из Тауэра, где он провел в заключении пятнадцать лет, специально для того, чтобы он отправился «в южную часть Америки… дабы найти в тамошних краях продукты и товары, которые могут оказаться полезными и даже необходимыми для подданных королевств и доминионов его величества, а туземцы используют их мало или вовсе не используют и не знают им цены».

Рэли говорил, что ему известно одно богатое месторождение золота близ берегов реки Ориноко, и оно-то и стало истинной целью его экспедиции. Под его командование было отдано несколько судов, и в июне 1617 года он отплыл из Плимута с добрыми напутствиями короля, тайного совета и народа. Когда Фрэнсис Бэкон был еще лордом-хранителем, он как-то раз обсуждал с сэром Рэли этот план в Грейз инне и при своем огромном интересе к разработке полезных ископаемых и к колониям – он одним из первых вложил деньги в компанию «Торговля с Виргинией и прибрежными островами», – конечно же, горячо его поддержал; Рэли был так же сведущ в науках и в минералогии, как и сам Фрэнсис.

Однако Фрэнсису следовало предупредить Рэли, что он ни в коем случае не должен пиратствовать и причинять ущерб подданным испанского короля, которые могут оказаться поблизости. Этот запрет с несомненностью подразумевался и в указаниях, данных сэру Рэли тайным советом, но то ли сэр Рэли этого не понял, то ли находящийся под его командованием капитан Кимис не подчинился приказу, так до конца выяснить и не удалось; кончилось все тем, что на берегах Ориноко англичане встретили испанцев, стали с ними сражаться, сожгли их поселения, никакого месторождения золота там не нашли, и в июне 1618 года экспедиция вернулась в Плимут, ничего не достигнув, но поставив под угрозу дипломатические отношения между Англией и Испанией.

Испанский посол граф де Гондомар (тот самый, кого Тоби Мэтью посещал под покровом ночи) высказывался против экспедиции еще до того, как ее начали снаряжать, и теперь, убедившись, что он оказался прав, принялся в негодовании обвинять Рэли и его спутников, называя их во всеуслышание пиратами и разбойниками. К несчастью для посла, как раз в это время кто-то из его свиты имел неосторожность сбить своим конем ребенка на улице, и это привело в такой гнев жителей Чансери-лейн, где произошел несчастный случай, что дом графа осадили, собралось около пяти тысяч человек, живших по соседству, и чуть было не начались беспорядки. Арест сэра Уолтера Рэли и заключение его в Тауэр, совпавшие с арестом зачинщиков беспорядков, превратили его в глазах простых людей в народного героя, все испанское в стране сразу возненавидели, и дипломатические отношения с Испанией буквально повисли на волоске.

В совет шести, которому было поручено допрашивать сэра Рэли, входил также и сэр Эдвард Коук, который с такой злобой обличал его шестнадцать лет назад и приговорил к смерти за государственную измену, но тогда его величество вмешался и отменил смертный приговор. Расследование продолжалось весь сентябрь и половину октября, совет наконец решил, что дело сэра Уолтера должен рассматривать тайный совет в полном составе, а также судьи, представители знати и мелкопоместного дворянства. Король не согласился: он не желал, чтобы на слушании присутствовал еще кто-то, кроме первоначально назначенного жюри, пусть обвинения Рэли и его сообщникам предъявят генеральный стряпчий и генеральный прокурор. А потом приговор, так долго отсрочиваемый, будет приведен в исполнение.

Король слишком хорошо знал, что если сэру Уолтеру Рэли, который стал поистине народным героем, позволят защищаться публично, то он завоюет еще больше симпатий и у простого люда, и у знати, и у мелкопоместного дворянства. А если его простят и второй раз, если приговорят не к высшей мере наказания, а к пожизненному заключению, это нанесет серьезный удар по отношениям с Испанией и положит конец переговорам о браке с испанской инфантой.

Королева, слегшая с водянкой в Хэмптон-Корте, делала все возможное, чтобы сэру Рэли сохранили жизнь. Она не могла забыть дружбы, которая связывала его и ее старшего сына Генри, принца Уэльского. Она была уверена, что маркиз Бекингем вступится за Рэли, и написала ему, как встарь, письмо, начинавшееся словами: «Мой добрый песик, если Вы по-прежнему повинуетесь мне, я молю Вас всем сердцем: позвольте мне сейчас подвергнуть испытанию Ваши чувства ко мне, убедите короля со всем пылом и искренностью, какие Вам свойственны, что сэру Уолтеру Рэли следует сохранить жизнь…» Но маркиз, как и его величество, не желал портить отношения с испанским послом и с королем Испании; он, как и принц Уэльский Чарлз, считал, что брак следует заключить любой ценой.

Суд прошел закрыто, как и требовал король. Рэли отрицал все обвинения, кроме одного: что он пытался убежать из Тауэра, когда его туда первый раз заключили. 28 октября он предстал перед Судом королевской скамьи и был приговорен к смертной казни. Ночью его перевезли из Тауэра в тюрьму над воротами Вестминстерского дворца, а утром обезглавили во дворе старого дворца.

Сэр Уолтер Рэли говорил на эшафоте полчаса и вызвал уважение у всех, кто его слушал. Даже циник Джон Чемберлен был взволнован. «Он говорил и держался без тени страха, ни капли не красуясь, и тем заслужил огромное сочувствие, все, кто его видел, скажут, не кривя душой, что его конец был omnibus numeris absolutus[33]33
  Во всех отношениях совершенный (лат.).


[Закрыть], он умер с безупречным достоинством, какое только может проявить человек». Сэру Рэли было шестьдесят шесть лет. Солдат, мореплаватель, придворный с изысканными манерами, независимый, всегда уверенный в себе, имевший много друзей и много врагов, он был последней звездой из плеяды блестящих молодых людей, к которым так благоволила и которых так отличала королева Елизавета.

Страна негодовала. Отравитель граф Сомерсет живет себе припеваючи в Тауэре – в покоях, где раньше жил Рэли, что сейчас вызывало особенное возмущение, – а отважного первооткрывателя, который верой и правдой служил королю и державе, совершил в прошлом столько экспедиций, плавал по всему миру, привозил с собой огромные богатства для страны, обвинили в предательстве и приговорили к позорной казни лишь для того, чтобы угодить кровожадным испанцам, но он умер гордо, как подобает герою.

Надо было как-то успокоить народ. Поскольку открытого суда не было, никто и не знал, в чем именно он виноват. А Рэли и его солдаты принимали ошибочные решения, нарушали приказы и совершили множество других проступков, о которых следует рассказать людям. Сейчас его величество осознал, что требование закрытого суда было ошибкой. Нужно выстроить все до единого факты и довести их до всеобщего сведения.

До сих пор Фрэнсис Бэкон не играл в процессе сколько-нибудь заметной роли, разве что был всего лишь одним из шести членов тайного совета, кому было поручено допрашивать сэра Уолтера Рэли в Тауэре. Сейчас король пожелал, чтобы он вместе с другими членами совета написал официальную декларацию об «Истинных причинах, побудивших его величество добиваться правосудия в деле сэра Уолтера Рэли, что и было выполнено».

Джон Чемберлен и многие другие приписали авторство пространного документа, который был напечатан в Лондоне в типографии его величества и выпущен в свет 28 ноября, «лорду-канцлеру, генеральному прокурору и первому министру Нонтону». (Незадолго до этого сэр Роберт Нонтон сменил на этом посту покойного сэра Ральфа Уинвуда.) Если всех трех членов тайного совета обвинили в том, что они очернили любимого народом героя, чтобы успокоить совесть короля, то Фрэнсису Бэкону было к таким обвинениям не привыкать. Что ж, ему приказали сделать то же самое семнадцать лет назад после казни графа Эссекса. Нелегко служить монарху, получившему власть от Бога. Выполнение августейшего повеления превыше преданности бывшим друзьям.

Усилия, которые потребовались от лорда-канцлера для участия в составлении декларации, обычным образом сказались на его здоровье; всю неделю, предшествующую опубликованию декларации, суд Звездной палаты не мог собраться на заседание из-за «недомогания» лорда-канцлера, равно как и всю первую неделю декабря, под предлогом того, что «холод ему сейчас опасен». Холода и в самом деле стояли сильные, Темза замерзла и стала несудоходной, да еще в Лондоне как раз в это время вспыхнула эпидемия оспы. Вряд ли природные катаклизмы заставили Фрэнсиса отказаться от своих привычных занятий, а мы – мы не можем не подумать, что он наверняка считал казнь сэра Рэли жестокой ошибкой, которая будет иметь роковые последствия и для монархии, и для самого короля, никогда не пользовавшегося любовью простых людей.

«Недомогание» длилось всю зиму, то отступая, то снова возвращаясь, и, наверное, впервые за все годы брака Фрэнсиса имя леди Верулам появляется в одном из писем Джона Чемберлена, написанном в декабре: она шла в большой похоронной процессии за гробом какой-то знатной особы, умершей от оспы, «среди множества других дам». Возможно, она представляла своего мужа и радовалась своему новому статусу.

Что несомненно печалило Фрэнсиса, так это нежелание Тоби Мэтью принести присягу, вследствие чего король в начале года снова приказал ему покинуть Англию. «Какой проступок он совершил и кому нанес обиду, я не знаю, – писал Джон Чемберлен, – но, несмотря на влияние высокопоставленных друзей, его высылают». Переписка между двумя друзьями будет продолжаться, Тоби будет писать Фрэнсису из Брюсселя, но это совсем не то, что постоянно видеться друг с другом в Йорк-Хаусе и в Горэмбери, а среди окружавших Фрэнсиса людей, даже среди секретарей и помощников, не было никого, кому он мог бы открыть свою душу и с кем поделился бы своими мыслями, как делился с Тоби Мэтью. Не слишком доброе начало нового, 1619 года.

К тому же 12 января в Уайтхолле случился огромный пожар. Банкетный зал сгорел полностью, огонь уничтожил значительную часть документов тайного совета, которые хранились в помещении под галереей. К счастью, никто не погиб, но исчезновение такого числа бумаг и документов оказалось невосполнимой потерей для тех, кто занимал высокий пост в государстве, – например, для лорда-канцлера и других членов тайного совета.

Тревожили и донесения из-за рубежа. В начале февраля Тоби Мэтью сообщил лорду-канцлеру из Брюсселя, что в Испании «идут необыкновенные приготовления, снаряжается новая Армада». Куда должна была отправиться эта армада, никто не знал.

Примерно в это же время, в конце зимы и в начале весны, Фрэнсис составил документ, называвшийся «Краткий обзор отношений между Великобританией и Испанией», с очевидной целью показать этот документ королю для оценки соотношения сил этих двух держав. Документ нашли после его смерти, и у нас нет возможности установить, показывал он его королю или нет. Стоит привести несколько выдержек из него ради тех нелицеприятных суждений, которые он наверняка высказывал за столом заседаний тайного совета.

«Его величество король Англии обладает сейчас большей властью, чем кто бы то ни было из его предшественников… Ирландия приведена в состояние совершенной покорности и никогда раньше не приносила столько доходов государству… Объединение с Шотландией отдало в наше владение весь остров, который является надежнейшим оплотом и обеспечивает все преимущества силы, которую искусство может соединить с природой; что и позволяет нам в одно и то же время предпринимать любые действия за рубежом и отражать нападения на нашу страну, не подвергаясь большой опасности и не неся слишком больших расходов…

Что же касается Его Величества короля Испании, то хоть он и считается самым могущественным монархом христианского мира, но корни его могущества слишком слабы для такой кроны… Испания пролила больше крови, чем любая другая страна христианского мира, такую уж она проводит политику. Возьмите ее соглашения с другими странами, переговоры, которые ее министры ведут за рубежом. Вы увидите, что там каждое слово ложь, каждый пункт грозит кровопролитием… И при этом Его Испанское Величество посягает на роль владыки всего христианского мира… Разве кто-нибудь еще когда-нибудь так жаждал нашей крови, как Испания? И разве кто-нибудь еще так много ее пролил? Кто еще был так долго нашим врагом? Кто еще совратил католической ересью так много наших граждан?»

Современного читателя особенно поразит то, что Фрэнсис Бэкон выступил здесь в оперении «ястреба», если выражаться языком сегодняшнего дня. Ведь в своем памфлете он предлагал не более и не менее, как завоевание для Великобритании обеих Индий, даже рискуя вступить в войну с Испанией, – если, конечно, у испанского короля найдется довольно средств для подобного противостояния на море.

Король Великобритании, напротив, был «голубем». Он вообще не желал воевать. Роль миротворца была ему больше по душе. Поэтому он пока не стал вникать в планы лорда-канцлера, рожденные, как естественно предположить, горькими сожалениями по поводу казни Рэли; впрочем, скоро происходящие в стране события целиком поглотили внимание и короля, и всех верноподданных англичан.

Утром 21 марта умерла в Хэмптон-Корте королева, болевшая уже несколько месяцев. Принц Уэльский был с ней у ее постели. Король в это время находился в Ньюмаркете, у него случился приступ «каменной болезни», да такой сильный, что доктора опасались за его жизнь и не позволили ему ехать в Хэмптон-Корт.

По случайному совпадению лорд-канцлер слег с приступом той же самой болезни, причем приступ оказался гораздо более серьезным, чем показалось сначала. Позднее он писал об этом Тоби Мэтью: «Когда сначала моего господина, а потом и меня поразил тяжкий недуг, которым нельзя было пренебречь, я получил от него такие уверения и доказательства его любви и благоволения ко мне, каких не получал никогда раньше». Какая досада, что эти послания страждущего монарха к его в равной степени страждущему подданному не сохранились.

Тело королевы перевезли в Денмарк-Хаус на Стрэнде для торжественного прощания, и там она пролежала больше двух месяцев: по слухам, в казне не было денег на похороны. Лондонская толпа, ожидавшая привычного пышного зрелища, начала волноваться. Развлечения были запрещены, все театры закрыты, и это по странной случайности совпало со смертью самого знаменитого и всеми горячо любимого лондонского актера и владельца театра Ричарда Бербеджа.

Наконец 13 мая траурная процессия с гробом королевы, который везла шестерка лошадей, двинулась к Вестминстерскому аббатству. Впереди шел принц Уэльский, представляя своего отца, который находился в Теоболдзе. Джону Чемберлену похороны не понравились: «Похороны были утомительные, бестолковые, если чем и отличались, так это многолюдством… хотя лордов и леди было очень много, они являли собой унылое зрелище, может быть, потому, что все были одинаково одеты или устали от долгого пути и веса тяжелых платьев, на платье леди идет двенадцать ярдов ткани, а на платье графини шестнадцать». Конечно, среди дам была и леди Верулам, равно как и леди Хаттон.

Жизнь королевы Анны была печальной и одинокой, особенно после смерти любимого сына принца Генри, хоть ее и окружало множество придворных дам; уже много лет она очень редко виделась со своим мужем королем, который жил с ней врозь, предавался своим любимым занятиям и был окружен фаворитами. Самое счастливое время своей жизни она пережила, когда только что приехала в Англию, ее приветствовали восторженные толпы, дети еще не выросли, ей было двадцать девять лет, и она с упоением окунулась в нескончаемые увеселения, играла в столь любимых ею масках. Покоится она в Вестминстерском аббатстве возле часовни Генриха VII, но на ее могиле так и не поставили памятника.

Лорд-канцлер отдал дань уважения памяти королевы Анны в своем письме к ее брату, королю Дании Кристиану, причем сначала упомянул, что он «только что оправился от весьма серьезной болезни… однако нескончаемые дела так безотлагательно требуют моего участия и внимания, что я не успеваю перевести дух и не знаю, на каком я свете. Ко всем бедам прибавилось новое горе, великое и неутешное, смерть моей светлейшей госпожи королевы Анны, чье неизменное благоволение позволяло мне чувствовать себя сильным и счастливым… Отныне я буду до конца моих дней благоговейно лелеять ее благороднейшую память».

Слухи о том, что казна пуста и нет средств оплатить королевские похороны, явно оказались безосновательными, потому что 21 мая лорд-канцлер смог доложить его величеству, что поступления в его казну и расходы сейчас сбалансированы в части покрытия обычных расходов, чрезвычайные же расходы составляют 120 000 в год, но он, лорд-канцлер, молит Господа, чтобы при более точных подсчетах эта сумма оказалась меньше.

Его собственные финансовые дела также поправились, потому что он недавно получил субсидию 1200 фунтов в год от отчуждения имущества. Безотлагательные дела, по поводу которых он сетовал датскому королю, были, по всей видимости, связаны со Звездной палатой. Ссора между графиней Эксетер и ее внучкой леди Руз была улажена в феврале в пользу леди Эксетер. Родителей леди Руз, сэра Томаса и леди Лейк, заключили в Тауэр, а их злосчастную служанку Сару публично высекли и выжгли на лице буквы F и A (лжесвидетельница – false accuser). Условием освобождения супругов Лейк из Тауэра было признание своей вины и принесение извинений леди Эксетер. В июне сэр Томас заболел и не мог предстать перед Звездной палатой, он написал признательное письмо его величеству.

Еще одним из дел, подлежащих рассмотрению высшего королевского суда, было дело лорда-казначея графа Суффолка, которого обвиняли в злоупотреблении служебным положением. Его отстранили от должности и приказали предстать перед судом Звездной палаты, но дату слушания пока не назначили.

Не слишком приятно видеть, как твои коллеги тайные советники лишаются своего высокого поста; и после всех пережитых неприятностей, своей собственной недавней болезни и смерти королевы Анны Фрэнсис был рад, что расследование можно отложить до осени, король, как всегда летом, отправится в поездку, а сам он сможет удалиться в Горэмбери.

«Я надеюсь дать его величеству достойный отчет о том, на что я трачу время нынешних каникул», – писал он 19 июля маркизу Бекингему, уверяя тем не менее его светлость, что он, Фрэнсис, принадлежит ему, и только ему, и полон желания усовершенствовать себя, дабы быть как можно более полезным такому господину, как его светлость.

Отношения между ними восстановились почти на прежнем уровне доверительности; и Фрэнсис, отдохнув несколько недель в Горэмбери, где он будет долгие часы диктовать своим преданным секретарям – среди них, к его радости, был и священник Уильям Рэли, в высшей степени заслуживающий доверия молодой богослов из Корпус-Кристи-колледжа, которого он знал уже несколько лет, – и сможет завершить работу над «Новым органоном».

В конце августа король прибыл в Виндзор, куда к нему приехал Фрэнсис, и они, по всей видимости, обсуждали болезненный вопрос, касающийся напряженного положения в Богемии. Король Богемии Фердинанд Габсбург, столь сильно не любимый своими подданными, был низложен, и его трон предложили зятю Якова, графу-палатину Фридриху. Граф-палатин опрометчиво принял предложение и выехал в Прагу со своей супругой Елизаветой. Экс-король Фердинанд, двоюродный брат и назначенный преемник императора Германии, незамедлительно объявил войну Фридриху. Новый король Богемии, вполне естественно, надеялся на помощь Великобритании. Его положение было не из легких. Он почти не знал своего нового королевства, а может быть, и совсем не знал, и никогда не командовал войсками на поле боя; но его вера в торжество протестантской религии была так велика, что он готов был выступить против объединенной армии императора и короля Испании.

Нам известно, что думал лорд-канцлер по поводу Испании. К сожалению, не было обнаружено никаких письменных свидетельств, касающихся беседы Фрэнсиса и его величества в Виндзоре, так что мы не знаем, посоветовал ли он королю поддержать своего зятя или остаться в своей прежней роли посредника. Возможно, эти несколько недель в Горэмбери смягчили его воинственную позицию «ястреба». Завоевать Ост-Индию еще куда ни шло, но перессорить всю Европу и восстановить против себя императора Германии… И все же Фрэнсис посоветовал королю либо первое, либо второе, это мы узнали из письма, которое он получил от Бекингема в сентябре, где тот упоминает о «беседе в Виндзоре», при которой «сам я не присутствовал, однако слышал, с каким одобрением его величество отзывался о Вашей мудрости и кровной заинтересованности в его делах».

Вскоре в Уонстеде, где тогда жил король, собрался тайный совет, чтобы обсудить богемский вопрос. Советники склонялись к тому, чтобы оказать помощь Фридриху, однако было ли это единодушное мнение совета или только большинства его членов, нам неизвестно. Его величество со своими советниками не согласился. Он видел себя в роли миротворца христианских стран и не хотел разжигать раздор между венценосцами Европы, не хотел, чтобы его считали пособником одного из них только потому, что он оказался его зятем.

И как всегда в трудных обстоятельствах, его величество занял выжидательную позицию, он заявил, что нельзя принимать никакого решения, пока не будет доказана законность прав Фридриха на престол Богемии. Для этого потребуется несколько недель, и потому дело отложили, к большому облегчению всех, кроме Фридриха и его супруги королевы Елизаветы, которая покидала Англию после своей свадьбы в 1613 году, всем сердцем надеясь, что никаких войн не будет.

К рассмотрению дела графа Суффолка Звездная палата приступила в октябре, и лорд-канцлер каждый день посылал отчет о слушании маркизу Бекингему, который находился с королем в Ройстоне. Злоупотребления графа оказались гораздо более серьезными, чем представлялось вначале. Экс-лорда-казначея, имевшего доступ к деньгам короны, обвиняли в растрате сумм, которые сочли весьма значительными. Сэр Эдвард Коук, как и следовало от него ожидать, потребовал наложить на графа Суффолка штраф в размере 100 000 фунтов и заключить его с супругой в Тауэр. Лорд верховный судья Хабард и лорд-канцлер согласились с заключением в тюрьму, но штраф предложили снизить до 30 000 фунтов.

На том и порешили. В ноябре граф Суффолк с графиней были препровождены в Тауэр и присоединились к обществу избранных, которые уже наслаждались свежим речным воздухом в крепости его величества, среди них также были граф Сомерсет и сэр Томас Лейк.

В начале декабря лорд-канцлер тоже почувствовал потребность подышать свежим речным воздухом, но не в лондонском Тауэре и даже не в своей собственной резиденции Йорк-Хаусе, а гораздо выше по течению Темзы, ибо 12-го числа он написал маркизу Бекингему: «В пятницу я покинул Лондон с намерением уединиться в Кью; после двух с половиной месяцев такого напряжения тетива моего лука вот-вот лопнет». Он пригласил с собой сэра Джайлса Момпессона, чтобы обсудить с ним финансы его величества. Возможно, в Кью они с сэром Джайлсом поселились в доме, который назывался Датч-Хаус и принадлежал голландскому купцу сэру Хью Портмену, – кстати, последнее дело, которым занималась в декабре Звездная палата, было принятие мер против тех торговцев, которые вывозили золото в Голландию.

Приближалось очередное Рождество, и теперь, когда лук Фрэнсиса не был так туго натянут, можно надеяться, что ему удалось встретить Новый год в Горэмбери, может быть, даже в Верулам-Хаусе, «где всю зиму зеленеют остролист, плющ, лавр, можжевельник, кипарисы, тис, ананасы, ели… И миртовые кусты, если их пересадили в теплицу, и так сладко пахнущий майоран, он тоже любит тепло». Фрэнсису скоро стукнет шестьдесят, а бремя государственных дел так редко дает ему возможность перевести дух; он помнил, как рано состарился под бременем государственных дел его отец, как мучила его подагра, как сильно он располнел… Надо бы Фрэнсису поменьше есть.

Одно он знал твердо: когда он вернется в Лондон, он не примет ни одного приглашения в Хаттон-Хаус. Такой темп жизни не для него. Еще до Рождества ее светлость объявила, что каждый четверг будет устраивать ужины с танцами и развлечениями вплоть до начала Великого поста – его бывшая возлюбленная была неутомима, – и уж если она захотела танцевать, в кавалеры она выберет себе молодых людей, например своего зятя Джона Вильерса, который теперь стал виконтом Пербеком, и своего пасынка Роберта Рича, графа Уорика.

«Не забывай о надвигающихся летах и не думай делать по-прежнему то, что делал раньше, ибо с возрастом не спорят»[34]34
  Ф. Бэкон. «Эссе о поддержании здоровья».


[Закрыть].