Электронная библиотека » Дафна дю Морье » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Извилистые тропы"


  • Текст добавлен: 26 сентября 2014, 21:04


Автор книги: Дафна дю Морье


Жанр: Литература 20 века, Классика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Шрифт:
- 100% +
7

Никому из современников Фрэнсиса Бэкона не приходило в голову сравнивать его с этим великим героем прошлого, однако он продолжал дарить свой опус на латыни своим друзьям как в Англии, так и на континенте. Его апология королеве Елизавете не встретила большого одобрения у любопытствующих всезнаек, которые лишь пролистали ее. Джон Чемберлен упомянул о ней в письме к своему другу Дадли Карлтону в свойственном ему злопыхательском тоне.

«Я только что прочел, – писал он 16 декабря 1608 года, – небольшое сочинение о жизни королевы Елизаветы, написанное сэром Фрэнсисом Бэконом на латыни. Если оно не попадалось Вам на глаза и Вы не слышали о нем, любопытно было бы полистать; однако мне кажется, что он к концу languescere[11]11
  Выдохся (лат.).


[Закрыть]
и становится разочаровывающе скучным; что до его латыни, смею заметить, что она далеко не безупречна».

Сам Фрэнсис, как и многие писатели, которым больше нравятся те из собственных творений, которые не слишком понравились публике, всю жизнь любил свой небольшой опус о покойной государыне; он даже надеялся, что именно благодаря ему и еще двум-трем сочинениям потомки и будут его помнить. Королева Елизавета не благожелательствовала ему и никак его не продвигала, только в детстве назвала своим маленьким лордом-хранителем большой печати, и все равно он не мог забыть ни ее, ни того, что она была одним из величайших монархов во всей истории английского королевства. Будущие поколения признают эту истину.

Мы можем лишь гадать, читал или нет этот опус король Яков, равно как и будущий принц Уэльский. Экземпляр его получили сэр Джордж Кэри, английский посол во Франции, и Тоби Мэтью, который, как написал в сопровождавшем опус письме Фрэнсис, «уж скорее предпочел бы услышать похвальное слово Юлию Цезарю, чем королеве Елизавете».

Наступил новый, 1609 год, шли дожди, было беспросветно пасмурно, Темза не замерзла, как год назад, не происходило ничего интересного, о чем могли бы сообщать друг другу светские хроникеры-любители, разве что сессию парламента опять отодвинули – на сей раз до ноября, да сэру Уолтеру Рэли, который все еще находился в заключении в Тауэре, было предписано королевским указом передать все свои поместья фавориту его величества сэру Роберту Карру, который, что вовсе не удивительно, был королевским постельничим. Рэли с жаром умолял короля не отнимать наследство у его сына, а его жена и дети бросились перед государем на колени в последней попытке смягчить августейшее сердце. Но все было напрасно. Известно, что король сказал: «Мне нужны эти земли, они мне нужны для Робби», и фаворит, который уже имел ренту в 600 фунтов в год и золотую пластину, усеянную бриллиантами – знак королевского благоволения, – стал еще богаче. Фрэнсис Бэкон, всегда далекий от толков и пересудов, ни словом не упомянул о все возрастающем состоянии фаворита-шотландца в своем письме к Тоби Мэтью, которому будет в наступившем году писать часто, ведь парламент был распущен на неопределенно долгие каникулы, а управление страной находилось в надежных руках Совета, возглавляемого его кузеном графом Солсбери, который сейчас был не только первым министром, но и занимал пост лорда-казначея, так что никакого исполнения служебных обязанностей от генерального стряпчего не требовалось.

Как досадовали и досадуют последующие поколения, что Фрэнсис, обсуждая с Тоби свои литературные труды, называл их так завуалированно. В одном из писем, относящихся к этому времени, он говорит: «Я послал Вам несколько экземпляров «Усовершенствования», о которых Вы просили, и небольшой плод моего отдохновения, о котором Вы не просили. Мое Instauration я храню до нашей встречи; она бодрствует». Он также упоминает «алфавитные сочинения… по моему мнению, в Париже они Вам будут более полезны, чем там, где Вы сейчас». Наверняка эти последние зашифрованы его собственным кодом, по поводу которого в последующие столетия кипело и кипит столько споров. «Плод отдохновения» не был апологией королевы Елизаветы, ее Тоби получил раньше, не был он и латинским трактатом «De Sapientia Veterum» («Мудрость древних»), этот опус, возможно, был начат весной 1609 года и завершен только к его концу.

И снова, как и в 1608 году, в распоряжении Фрэнсиса оказался чуть не целый год, который он мог посвятить литературным трудам, и хотя он все это время рассказывал Тоби о том, как продвигается работа над «Instauratio Magna» («Великое возрождение наук»), и даже посылал ему отрывки, этот огромный высокоученый труд на латыни был столь сложен, что назвать его «плодом отдохновения» никому бы не пришло в голову. К тому же плод этой титанической работы увидел свет лишь одиннадцать лет спустя.

Нам остается лишь гадать, как Фрэнсис распорядился предоставившимся ему временем, а гадание может завести куда угодно. Дневники Фрэнсиса не дают подсказки. Единственная сохранившаяся его рукопись того периода – несомненно, были и другие, но они либо уничтожены, либо утеряны – относится к лету предшествующего 1608 года и, как считает его биограф Дж. Спеддинг, была создана за семь дней, с 25 июля по 31-е. Конечно, на рукописи есть пометки, сделанные его рукой, и сводящая всех с ума запись о том, что у него есть книга, которая «вмещает все воспоминания, касающиеся моей частной жизни, она состоит из двух частей, Diariu и Scheduloe. В одной записи всего того, что происходит; в другой просто даты и перечисление этих событий, чтобы легче было вспомнить и вынести суждение, а также выбрать то, что мне сейчас более всего нужно». Далее он упоминает еще несколько книг с разными названиями. О том, что он начал дополнять свой сборник эссе, посвященный брату Энтони и содержавший изначально десять эссе, явствует из записи в памятных листках «Scripta in Politicis et Moralibus»[12]12
  «О политике и морали» (лат.).


[Закрыть]
; рукопись с таким названием хранится в Британском музее. Вряд ли Фрэнсис посылал какие-то из новых эссе Тоби Мэтью, он бы дал их названия.

Единственные записи в памятных листках, относящиеся к его частной жизни в июле 1608 года, касаются оценки его собственности, недвижимости, получения выплат от арендаторов в Горэмбери и так далее. Есть все основания считать, что он в это время арендовал Бат-Хаус, потому что мебель в доме оценивается в 60 фунтов стерлингов, а мебель в его квартире в Грейз инне, «включая книги и прочую утварь», – в 100 фунтов стерлингов. Там же мы находим умилительную запись, обозначенную как «Драгоценности моей супруги»:

Прямое страусовое перо – 100 фунтов

Изогнутое страусовое перо – 100 фунтов

Страусовое перо fleur de lys[13]13
  В форме ириса (фр.).


[Закрыть]
– 100 фунтов

Подвески, мой подарок, – 50 фунтов

Жемчужное ожерелье – 50 фунтов

Мой прекрасный

бриллиантовый перстень – 45 фунтов

Вряд ли появление Элис Бэкон в этих украшениях при дворе было способно ослепить собравшееся там общество и приковать к себе восхищенные взоры. Нетрудно представить, что сказала бы по их поводу леди Хаттон, подари их ей ее бывший поклонник Фрэнсис… И наконец, после этих и других записей он приводит список долгов, «полностью выплаченных», имена бывших кредиторов, уже знакомых читателю, как, например, Николас Тротт и Олдермен Спенсер, который был лордом-мэром Лондона, когда брат Фрэнсиса Энтони жил в Бишопсгейте. Олдермен Спенсер устраивал роскошные приемы в Кросби-Холле, а его дочь однажды ночью спустилась тайком из окна в корзине для белья и убежала с лордом Комптоном.

Однако к 1609 году Фрэнсис перестает вести записи в дневниках, и, если не считать писем к Тоби Мэтью, у нас нет никакого другого источника сведений о Фрэнсисе Бэконе, даже любители-хроникеры Чемберлен и Карлтон молчат. Да и вообще их переписка того года малоинтересна современному читателю, а единственная книга, вышедшая в свет 20 мая, книга, которой суждено было вызвать у грядущих поколений вулканическое кипение страстей, прошла мимо современников совершенно незамеченной.

Это был томик ин-кварто «Shake-Speares Sonnets. Never before Imprinted. George Stevens at London. By B. Eld. for T.T. and are to be solde by John Wright, Dwelling at Christ Church gate 1609»[14]14
  «Сонеты Шейк-Спира. Печатаются впервые. Джордж Стивенс в Лондоне. Изд. Дж. Элд. для Т.Т., продавец Джон Райт, проживающий на Крайст-Черч-Гейт, 1609».


[Закрыть]
. Интригует написание фамилии автора и то, что имя Уильям опущено. Было только одно издание, в следующий раз сонеты увидели свет в печати лишь в 1640 году. Ученые и историки уже более полутора веков ведут споры о том, кому они посвящены.

 
To the only begetter of
these insuing sonnets
Mr. W.H. all happiness
and that eternity
promised
by
our ever-living poet
wishes
the well-wishing
adventurer in
setting
forth.
 

T.T.[15]15
Единственному зачинателюэтих последующих сонетовмистеру W.T. всякого счастьяи того бессмертиячто обещанонашим вечно живым поэтомкоторый желаетблагожелательномуискателю приключенийотправитьсяв путь  Т. Т.


[Закрыть]


Что означает begetter – «обладатель», то есть человек, который продал сонеты Т.Т. (издателю Томасу Торпу), или же «вдохновитель», тот самый «прекрасный юноша», к кому сонеты обращены? Если это «обладатель», как утверждает Э.Л. Раус, тогда главным претендентом на роль «Mr. W.H.» оказывается Уильям Гарви, третий муж вдовствующей графини Саутгемптон и отчим молодого графа Саутгемптона, Генри Райотсли (Henry Wriothesly), которого большая часть исследователей считает «прекрасным юношей». Однако многие убеждены, что «begetter» следует понимать как «вдохновитель», и тогда у них выстраивается длинная цепочка претендентов, оспаривающих право на эту роль, причем главным соперником Генри Райотсли (Henry Wriothesly) оказывается, если переставить инициалы, Уильям Герберт (William Herbert), третий граф Пембрук. Ему наступает на пятки Уильям Хэтклиф (William Hatcliff) Лесли Хотсона, студент Грейз инна, которого во время рождественских празднеств 1588–1589 годов избрали принцем Перпулом. Эта хитроумная гипотеза кажется весьма привлекательной тем, кто, подобно пишущему эти строки, способен представить себе молодого барристера Грейз инна автором значительного числа сонетов; однако этот молодой барристер вращался вместе со своим братом Энтони в более высоких кругах, где тон задавали граф Эссекс и граф Саутгемптон, и потому мог найти в этом блистательном кругу друзей объект куда более вдохновляющий, чем в тесном мирке судейских.

И Эссекс, и Саутгемптон писали стихи, равно как и Роберт Сидни, брат знаменитого Филиппа Сидни, и Фулк Гревилл, близкий друг Фрэнсиса Бэкона. Ученые всего мира спорят, написаны ли все сонеты, – иные из них стали любимейшими английскими стихами, к иным обращаются не слишком часто – одним автором, и пытаются проникнуть в смысл загадочных строк: идет ли здесь речь о каком-то реальном событии того времени или, может быть, автор рассказывает о своей внутренней душевной борьбе? Даже точное время написания сонетов так и не удалось установить, хотя все единодушно называют период между 1592 и 1594 годом. Написать один-два сонета, которые впоследствии были включены в изданный Томасом Торпом сборник, могли многие в том созвездии талантов, которые собрались вокруг графа Эссекса и графа Саутгемптона.

В 1609 году, когда сонеты были опубликованы, их автор – или авторы – уже не были молоды. Кто-то, возможно, уже умер вопреки посвящению, где говорится о «нашем бессмертном поэте». Вероятно, издатель Т.Т. также не знал, кто автор этих сонетов, как не знаем и мы.

Не следует забывать, что Энтони Бэкон, брат Фрэнсиса, еще в середине восьмидесятых годов посылал из Франции в Англию сонеты; и если авторов было несколько, то Энтони ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов, ведь он был близкий друг всех, кто входил в кружок Эссекса и был предан Роберту Деверё. В часто цитируемых сонетах 37, 66 и 89, где поэт говорит о своей хромоте – хотя и в переносном смысле, как убежден Э.Л. Раус, – возможно, нет никакой загадки: тот, кто их написал, в самом деле хромал. Возможно, Уильям Шакспер тоже прихрамывал.

Смуглых леди просто не счесть. Фаворитка среди претенденток Молль Фиттон, которую считали оригиналом те, кто расшифровывал «Mr. W. H.» как «Уильям Герберт, граф Пембрук», в 1609 году овдовела и уехала жить в деревню. Последняя из присоединившихся к списку, Эмилия Ланьер, канула в безвестность; хотя не исключено, что официант Бассано, поступивший несколько лет спустя в услужение к Фрэнсису Бэкону – единственный итальянец среди его семидесяти слуг, – доводился ей родственником.

Никто не забыл и Элизабет Хаттон, супругу главного судьи Коука. В марте 1610 года она дала ужин, на котором, как рассказывали друг другу досужие любители светских новостей, гости рассорились, рассаживаясь за столом, – граф Эрли и граф Пембрук заспорили о том, кто должен занять более почетное место. Красивейшая из придворных дам и приближенная королевы Анны, исполнительница главных ролей в масках, которые устраивались при дворе, леди Элизабет Хаттон через семь лет станет любимой героиней сплетен. Но когда сонеты писались – возможно, это было в 90-е годы XVI века, – она была вдовой Уильяма Хаттона (один из кандидатов на роль мистера W. H.?), который сражался рядом с Филиппом Сидни в Нидерландах и был сводным братом Уильяма Андерхилла, владельца Нью-Плейс в Стратфорде-на-Эйвоне. В 1597 году, когда Уильям Андерхилл продал Нью-Плейс Уильяму Шаксперу, Фрэнсис Бэкон ухаживал за Элизабет Хаттон, а Фулк Гревилл был – по слухам – одним из его соперников. Была она смуглая или белокожая? Увы, ее портретов не сохранилось. Тайна остается. Смуглые леди, прекрасные юноши и бессмертные поэты продолжают будоражить наше воображение и поныне, хотя ученые и историки убеждены, что все загадки разгаданы.


В феврале 1610 года парламент наконец-то собрался. Среди вопросов первостепенной важности, которые надлежало обсудить, были финансы его величества. Предмет деликатный, и Фрэнсису была поручена незавидная задача составить список доходов и расходов.

Король Яков был на троне уже семь лет, и расходы короны возросли неисчислимо. Повинен в этом был не только монарх с его расточительностью и неслыханным размахом придворных празднеств. Вина лежала и на тех, кто ему служил, – на членах тайного совета и в особенности на графе Солсбери. Что бы они ни затевали, все их поддерживали, надеясь получить свою долю в благодарность. Меньше чем за четыре года строительное ведомство потратило на возведение новых зданий около 75 000 фунтов, а королевские долги превысили сумму в 400 000 фунтов. Как их выплачивать – сократить ли расходы или плюс к сокращению расходов добиться еще и согласия парламента на увеличение королевских ассигнований, – было главной задачей нынешней сессии парламента, которая продолжалась до конца июля с небольшими каникулами на Пасху. Фрэнсис как генеральный стряпчий трудился не покладая рук, поскольку должен был защищать интересы короля и сделать все, чтобы его величество не был ущемлен и в то же время чтобы преданная своему королю палата общин не почувствовала, что на ее права покушаются, и потому Фрэнсис советовался с ней по всем аспектам обсуждаемой проблемы.

Во время дебатов снова всплыл щекотливый вопрос королевских прерогатив и привилегий, например, имеет ли право монарх облагать налогом ввозные пошлины без санкции парламента, или же парламент должен контролировать короля, отказывая ему в предоставлении субсидий. Король Яков, убежденный в своем божественном праве управлять страной, оказался вовлеченным в конфликт, который затрагивал самую основу отношений между верховной властью короля и свободой его подданных.

В 1606 году, когда вопрос субсидий тоже обсуждался, палата общин смягчилась в связи с неожиданно распространившимся ложным слухом об убийстве короля. 14 мая 1610 года во Франции и в самом деле был убит король. Генриха IV заколол кинжалом какой-то маньяк, вскочивший на подножку его кареты. Он умер мгновенно. Весть об этом сообщил обеим палатам парламента граф Солсбери. Нам неведомо, оказала ли трагическая смерть этого поистине великого короля умиротворяющее воздействие на преданную своему монарху палату общин или нет, но несомненно одно – сторонам удалось каким-то образом прийти к согласию, по каким-то пунктам уступил король, по каким-то палата общин. Обсуждения продолжались весь июнь и июль, и к началу летних каникул был составлен договор, в соответствии с которым монарх соглашался отказаться от некоторых своих прав и привилегий в обмен на выделяемые ему ежегодно 200 000 фунтов.

К несчастью, во время каникул и у короля, и у палаты общин появилось искушение изменить свою позицию, и когда они снова встретились в октябре, настроены обе стороны были куда более жестко. Теперь король требовал уже субсидию в 500 000 фунтов, а если парламент не согласится, он будет считать себя свободным от зафиксированных в договоре уступок. (Как тут не вспомнить договоры или контракты, заключенные уже в наше время правительством и профсоюзами!) Палата общин, как и следовало ожидать, не согласилась, и переговоры прервались.

Любопытная подробность: одним из членов нижней палаты, кто с большим жаром выступал против предоставления королю субсидии, если он не выполнит условия договора, был Натаниэль Бэкон, единокровный брат Фрэнсиса, которого король тоже возвел в рыцарское достоинство по восшествии на престол. Богатый землевладелец лет шестидесяти пяти, живущий в Норфолке и женатый на богатой вдове, он, естественно, возражал против растущих посягательств на свои средства. Сам Фрэнсис занимал более умеренную позицию и высказывался за предоставление королю субсидии, выбирая слова и выражения с обычной для него осторожностью.

Соглашение так и не было достигнуто, договор остался пустой бумажкой. У короля были колоссальные долги, а о том, что казна пуста, знала не только палата общин, но и вся Англия. Не платили послам; те, кто жил на пенсию, вынуждены были занимать. Палата собралась 24 ноября и была распущена в феврале 1611 года. Ни одного важного вопроса на сессии не решили.

А двор словно и не испытывал финансовых затруднений. Были устроены обычные увеселения. Принц Уэльский Генри, официально утвержденный в этом звании в июне, написал свою первую новогоднюю маску. Она называлась «Оберон, принц эльфов». Он хотел, чтобы герои представления выступали на конях, потому что сам обожал скакать верхом, но король не согласился, сейчас-де это будет неуместно, и без того все только и говорят что о расточительности двора. Королева Анна, по обыкновению, также не ограничивала себя ни в чем – ни себя, ни своих придворных дам. Бен Джонсон и Иниго Джонс устроили для них роскошное представление – «Любовь, освободившаяся от невежества и безумств», в котором ее величество выступила в роли царицы Востока.

Нам не дано знать, аплодировали ли им в качестве зрителей Фрэнсис Бэкон и его супруга. Более вероятно, что после роспуска парламента он стал проводить больше времени в Горэмбери, которое он наконец-то, по прошествии стольких лет, мог считать полностью своим. Элис, которой сейчас было восемнадцать лет, была полновластной хозяйкой дома, потому что леди Бэкон умерла в августе 1610 года. Единственный источник сведений об этом мы находим в письме, которое Фрэнсис написал своему старому другу сэру Майклу Хиксу.

«Я высказываю всего лишь мое желание и ни в малейшей мере не хотел бы Вас затруднить. Просто я всей душой хочу, чтобы Вы были рядом со мной во время похорон моей матери, которые состоятся во вторник днем. Осмеливаюсь обещать Вам хорошую проповедь, которую прочитает священник Грейз инна мистер Фентон, ибо никаких иных он не читает. Поминального застолья я устраивать не буду. Но если бы Вы смогли провести в моем доме два или три дня, мне было бы легче пережить в Вашем обществе это печальное событие. Если бы Ваш сын по-прежнему учился в колледже Святого Юлиана, это притянуло бы Вас сюда как магнитом, а теперь, если Вы приедете, я смогу сказать, что Вы приехали только ради меня».

У нас нет текста проповеди, но, без сомнения, она воздала должное величайшей набожности покойной и ее учености. Не были забыты и проповеди, которые она когда-то давно перевела с итальянского и с латыни, как, вероятно, и то, что реформатор Теодор Беза посвятил ей свои размышления. Вероятно, вспомнили и ее ученых сестер: жену лорда-казначея лорда Берли Милдред, которая умерла еще в 1589 году, и Элизабет, леди Расселл, которая умерла всего год назад, в 1609 году.

Энн Бэкон умерла в возрасте восьмидесяти двух лет, но о ее последних годах в Горэмбери мы знаем только то, что она «совсем выжила из ума», как писал епископ Гудмен. Похоронили ее в церкви Святого Михаила в Сент-Олбансе. Если о ком поистине и можно было сказать: «наконец-то отмучилась», так это о ней. Она страдала всеми старческими немощами – была прикована к постели, не могла есть без посторонней помощи, ходила под себя, и можно только надеяться, что вдовы или дочери ее бывших верных слуг, «добряка» Финча, Тома Готерема и других, заботились о ней до конца. Что до ее невестки Элис, о которой, увы, мы знаем так мало, хотелось бы думать, что она проявляла доброту и сострадание к старой свекрови, которая так страстно мечтала о внуках от своих сыновей Энтони и Фрэнсиса, но так их и не дождалась.

По крайней мере письмо Фрэнсиса к сэру Майклу Хиксу свидетельствует о его добром отношении к матери, а то обстоятельство, что он в своем завещании пожелал быть похороненным в церкви Святого Михаила, «ибо там покоится прах моей матери», показывает, что, несмотря на хлопоты и беспокойства, которые она всем причиняла, впав в старческое слабоумие, он надеялся упокоиться с ней рядом, когда придет его срок.

Что касается литературных успехов Фрэнсиса за прошедший год, то после трактата на латыни «De Sapientia Veterum», вышедшего в свет в 1609 году и привлекшего к себе довольно большое внимание, он не напечатал ничего. Это была та самая книга, которую он послал Тоби Мэтью в феврале 1610 года и о которой писал: «Посылаю Вам небольшую вещь, которая начала завоевывать мир. Говорят, моя латынь стала чистой, как серебро, и ее считают образцом. Если бы Вы были здесь до выхода книги, я представил бы ее на Ваш строгий и взыскательный суд».

В «De Sapientia Veterum» Фрэнсис пересказывает сюжеты тридцати одного мифа Древней Греции, давая им свое собственное толкование; рассуждает о том, как они возникли, как влияли на мысли и поступки людей на протяжении столетий. Неудивительно, что книга пользовалась таким успехом у его современников, да и в наше время те, кто любит античные мифы и легенды, читают ее с огромным интересом. Любопытно, что Фрэнсис, такой непримиримый противник греческих философов, с великим уважением относился к мифам и легендам, считая их иносказаниями, которые с древнейших времен помогали человеку понять самого себя. Он всегда глубоко вдумывался в сочинения античных писателей и часто цитировал их и в своих политических выступлениях, и в философских трудах; но сейчас его ум, казалось, пытается проникнуть в доисторические времена и ответить на вопрос, не населяли ли тогда землю существа, которые обладали более высоким разумом, и не они ли оставили это богатство мифов и аллегорий в назидание тем, кто придет на землю после них. Читая пересказ и толкование Бэконом тридцати одного древнегреческого мифа, понимаешь, что эта книга писалась им в период творческого взлета, когда он был временно свободен от участия в политической деятельности и мог направить свое воображение на разработку идей, которые его занимали.

Судя по всему, особенно его волновал миф об Орфее, певце и музыканте, наделенном волшебной силой искусства, которому покорялись даже дикие звери и которого растерзали насланные разгневанным Вакхом менады; Фрэнсис проводит сравнение между судьбой Орфея и судьбой, которая ожидает нашу собственную страну, если ее начнут опустошать мятежи и войны. «И если эти бедствия будут продолжаться, они скоро погубят и литературу, и философию, растерзают их в клочья и надо будет собирать останки, как собирают выброшенные на берег обломки погибшего корабля; наступит эпоха варварства, воды источника Гиппокрена уйдут под землю и лишь долгое время спустя, после предначертанных судьбой превратностей истории, вырвутся наружу, скорее всего в другом месте, на другой земле, где живут другие народы».

Фрэнсис с горечью говорит о коварной, губительной власти Вакха над человеком, он вселяет в него страсть, которая торжествует над рассудком. «В этой аллегории особенно поражает то, что Вакх щедро одаривает своей любовью тех, от кого другие отвернулись. Ведь всем известно, что страсть жаждет того, что отвергает опыт. И пусть все, кто, потворствуя своим желаниям, готов в пылу погони отдать все ради удовлетворения своей страсти, знают: что бы ни было предметом вашего вожделения – почет ли, богатство, или любовь, слава, знания, да что угодно, – вы гонитесь за пустым призраком, за тем, чего люди испокон веков домогались, но, добившись, с отвращением отбрасывали».

Неожиданно горькие слова, они наводят на мысль, что Фрэнсис, когда писал их, переживал очередной приступ меланхолии, которая время от времени охватывала его, но от меланхолии не остается и следа, когда он берется за миф о Прометее, который похитил у богов на Олимпе огонь, чтобы отдать его людям, и был приговорен Зевсом к вечной казни, однако Геракл его освободил. Фрэнсис заключил свое толкование этого мифа, сравнив его с таинствами христианского вероучения. «Геракл, плывущий в утлой золотой ладье, чтобы спасти от мук Прометея, с несомненностью напоминает нам образ Бога-Слова, спешащего в хрупкой оболочке своей плоти искупить грехи людей», – пишет он.

De Sapientia Veterum Фрэнсис посвятил «вскормившей его матери» – Кембриджскому университету, а также своему кузену графу Солсбери, лорду государственному казначею Англии и канцлеру университета.

Наступил 1611 год, но перспектива занятости в государственных делах так и не открылась. Парламент не был созван, а предложение написать историю нынешнего правления, с которым он обратился к королю, не встретило поощрения. Его величество не заинтересовался этой идеей: все его внимание было целиком сосредоточено на его собственном Эндимионе – Роберте Карре, которого он готовился сделать кавалером ордена Подвязки и виконтом Рочестерским. Что ж, нет так нет. Фрэнсис оставил эту мысль. Его изобретательный ум обратится к другим замыслам, к другим планам. Он будет строить, разбивать парки, завершит свои эссе; а поскольку король сейчас только и делал, что охотился и развлекался со своим постельничим, больше у него ни на что времени не оставалось, то Фрэнсис на сей раз посвятит свои эссе тому, кто с Божьего соизволения станет преемником Якова I, – принцу Уэльскому.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации