Текст книги "Ребекка"

– Ты выглядишь куда лучше, старина, – сказала она, склонив голову набок и критически вглядываясь в него, – слава богу, у тебя теперь совсем другой вид. Верно, благодарить за это мы должны вас? – кивая мне.

– Я здоров как бык, – коротко ответил Максим, – в жизни ничем не болел. По-твоему, каждый, кто не так толст, как Джайлс, стоит одной ногой в могиле.

– Глупости, – сказала Беатрис, – ты прекрасно знаешь, что полгода назад ты был настоящей развалиной. Я до смерти перепугалась, когда приехала и увидела тебя. Я решила, что тебя ждет нервное расстройство. Джайлс, поддержи меня. Правда, Максим ужасно выглядел, когда мы приезжали сюда в последний раз? И я сказала, что ему грозит нервный срыв?

– Ну, я должен сказать, дружище, что ты выглядишь другим человеком, – сказал Джайлс. – Ты хорошо сделал, что уехал отсюда. Правда, он хорошо выглядит, Кроли?

По тому, как напряглись мускулы Максима под моей рукой, я поняла, что он с трудом сдерживает раздражение. По какой-то неизвестной мне причине этот разговор о его здоровье был ему неприятен, выводил из себя, и я подумала, что со стороны Беатрис бестактно твердить одно и то же, упрямо напирая на то, как он был плох.

– Максим очень загорел, – робко сказала я, – это прикрывает все грехи. Вы бы видели, как он завтракал в Венеции на балконе, специально, чтобы стать черным. Он считает, что загар ему к лицу.

Все рассмеялись, и мистер Кроли сказал:

– В Венеции было, должно быть, чудесно, миссис де Уинтер, в это время года?

– Да, – сказала я, – погода была замечательная. Всего один плохой день, да, Максим?

И мы благополучно перешли от его здоровья к Италии – самая безопасная тема – и священному вопросу о погоде. Разговор шел легко, не требуя усилий; Максим, Джайлс и Беатрис обсуждали машину Максима, а мистер Кроли расспрашивал меня о том, верно ли, что на каналах Венеции больше нет гондол – одни моторные лодки. Я понимала, что все это ему глубоко безразлично, пусть даже на Большом канале стоят на якоре пароходы, он спрашивает все это, чтобы мне помочь, это его вклад в мою попытку увести беседу в сторону от обсуждения здоровья Максима, и я была ему благодарна, видела в нем союзника, при всей его внешней невыразительности.

– Джесперу нужен моцион, – сказала Беатрис, трогая пса ногой, – он слишком разжирел, а ведь ему всего два года. Чем ты его кормишь, Максим?

– Дорогая Беатрис, у него такой же режим, как у твоих псов, он ест то же самое, что и они, – сказал Максим. – Не выставляйся и не делай вид, будто ты больше понимаешь в животных, чем я.

– Милый мой, как ты можешь знать, чем кормили Джеспера, если тебя не было здесь больше двух месяцев? Не говори мне, что Фрис дважды в день прогуливал его до сторожки. Я вижу по его шерсти, что он уже давным-давно не бегал.

– По мне, пусть лучше будет перекормленным, чем полудохлым, как этот твой слабоумный пес, – сказал Максим.

– Не очень разумное замечание, если учесть, что Лев выиграл две медали на собачьей выставке в феврале, – сказала Беатрис.

Атмосфера снова становилась грозовой, я видела, что Максим стиснул губы, и спросила себя, неужели все братья и сестры пикируются так между собой, не думая о том, как неловко всем, кто слушает их. Хоть бы поскорее вошел Фрис и сказал, что подан ланч. Или надо ждать гонга? Я не знала, как принято в Мэндерли звать к столу.

– Вы живете далеко от нас? – спросила я, садясь рядом с Беатрис. – Вам пришлось очень рано выехать?

– В пятидесяти километрах отсюда, милочка, в соседнем графстве, по ту сторону от Траучестера. У нас куда лучше охота. Обязательно приезжайте и погостите у нас, когда Максим согласится вас отпустить. Джайлс даст вам лошадь.

– К сожалению, я не охочусь, – призналась я. – Верхом я езжу… меня учили в детстве… но очень плохо, я совсем с тех пор разучилась.

– Вы снова должны за это взяться, – сказала Беатрис. – Нельзя жить за городом и не ездить верхом. Вы не будете знать, куда себя девать. Максим говорит, что вы рисуете. Это неплохо, конечно, но ведь при этом сидишь на месте. Прекрасно в сырой день, когда больше нечего делать.

– Дорогая Беатрис, мы не такие безумные любители свежего воздуха, как ты, – сказал Максим.

– Я не с тобой говорю, дружок. Всем известно, что ты вполне счастлив, нога за ногу прогуливаясь в саду вокруг дома.

– Я тоже очень люблю гулять, – быстро проговорила я. – Уверена, мне никогда не надоест бродить по Мэндерли. А когда потеплеет, я смогу купаться.

– Милочка, вы оптимистка, – сказала Беатрис. – Я не припомню, чтобы я когда-нибудь здесь купалась. Вода слишком холодная, и берег плохой – галька.

– Не важно, – сказала я, – я люблю купаться. Если только не очень сильное течение. Тут в бухте не опасно купаться?

Никто не ответил, и я вдруг поняла, что я сказала. Тяжело и громко забилось сердце, щеки вспыхнули жарким огнем. В мучительном замешательстве я наклонилась и принялась гладить Джеспера.

– Да, Джесперу тоже не вредно было бы поплавать, чтобы согнать жирок, – прервала молчание Беатрис, – но это было бы для него слишком тяжелым испытанием, да, Джеспер? Хорошая собака. Славный пес. – Мы гладили его, не глядя друг на друга.

– Послушайте, я чертовски проголодался, что, ради всего святого, случилось с ланчем? – сказал Максим.

– Еще нет часа, – сказал мистер Кроли, – если верить часам на камине.

– Эти часы всегда спешили, – сказала Беатрис.

– Уже много месяцев они идут точно, – сказал Максим.

В этот момент дверь отворилась и Фрис объявил, что ланч подан.

– Мне надо вымыть руки, – сказал Джайлс.

Все поднялись и с облегчением направились через гостиную в холл. Мы с Беатрис немного опередили мужчин. Она взяла меня под руку.

– Голубчик Фрис, – сказала она. – Он совершенно не меняется; глядя на него, я снова чувствую себя девочкой. Знаете, не обижайтесь на мои слова, но вы выглядите еще моложе, чем я думала. Максим сказал мне, сколько вам лет, но вы же совершенное дитя. Скажите, вы очень в него влюблены?

Я была не готова к такому вопросу, и, увидев удивление у меня на лице, она рассмеялась и сжала мне локоть.

– Не отвечайте, я вижу, что вы чувствуете. Сую нос в чужие дела, да? Не обращайте на меня внимания. Я очень привязана к Максиму, хотя мы всегда цапаемся, как кошка с собакой, когда встречаемся. Я снова поздравляю вас с тем, как он прекрасно выглядит. Мы все были очень обеспокоены за него год назад, но вы, конечно, знаете всю эту историю.

К этому времени мы вошли в столовую, и она замолчала, так как здесь были слуги и к нам присоединились все остальные, но, садясь на свое место и разворачивая салфетку, я подумала: что бы, интересно, сказала Беатрис, если бы я ей поведала, что мне ничего не известно о прошлом годе, я не знаю никаких подробностей о трагедии, которая произошла там внизу, в бухте, что Максим хранит это в тайне, а я не расспрашиваю его.

Ланч прошел лучше, чем я могла ожидать. Почти не было споров – возможно, Беатрис проявила наконец некоторый такт, – во всяком случае, они с Максимом болтали о Мэндерли, лошадях, саде, общих друзьях, а Фрэнк Кроли, мой сосед слева, поддерживал со мной легкий разговор ни о чем, за что я была ему благодарна, так как это не требовало от меня усилий. Джайлс был больше занят едой, чем разговорами, однако время от времени он вспоминал и обо мне и кидал наугад какое-нибудь замечание.

– Тот же повар, Максим? – спросил он, когда Роберт во второй раз предложил ему холодное суфле. – Я всегда говорю Би, что Мэндерли – единственное место в Англии, где еще прилично готовят. Я помню это суфле с давних пор.

– Да нет, случается, что мы меняем повара, – сказал Максим, – но уровень остается прежним. У миссис Дэнверс хранятся все рецепты, она говорит им, что готовить.

– Поразительная женщина эта миссис Дэнверс, – сказал Джайлс, поворачиваясь ко мне. – Вы не находите?

– О да, – сказала я. – Миссис Дэнверс кажется мне необыкновенной личностью.

– Хотя красавицей ее не назовешь, – сказал Джайлс и разразился громким смехом.

Фрэнк Кроли ничего не сказал, а подняв глаза, я увидела, что Беатрис пристально на меня смотрит. Но она тут же отвернулась и принялась болтать с Максимом.

– Вы играете в гольф, миссис де Уинтер? – спросил Кроли.

– Боюсь, что нет, – ответила я, радуясь, что тема разговора переменилась и миссис Дэнверс была опять забыта, и хотя я совсем не разбиралась в гольфе и никогда не играла в него, я была готова слушать Кроли сколько угодно; в гольфе есть что-то солидное и скучное, в нем не таится опасности, он ничем не грозит.

Подали сыр и кофе, и я спросила себя, не надо ли теперь мне встать из-за стола. Я то и дело поглядывала на Максима, но он не подавал мне знака, а тут Джайлс начал рассказывать историю, за которой я с трудом могла уследить, о том, как выкапывали занесенную снегом машину – что навело его на эту тему, я сказать не могу, – и я вежливо слушала ее, время от времени кивая и улыбаясь, и видела, что Максим, сидящий на противоположном конце стола, становится все беспокойнее, ерзает на месте. Наконец Джайлс замолчал, и я поймала взгляд Максима. Он слегка нахмурился и кивнул на дверь.

Я тут же вскочила, неловко задев стол, в то время как отодвигала стул, и опрокинула бокал с портвейном, стоявший перед Джайлсом.

– О господи! – воскликнула я, замешкавшись, не зная, что делать, тщетно пытаясь дотянуться до салфетки.

– Все в порядке, Фрис уберет, – сказал Максим, – ты сделаешь только хуже. Беатрис, возьми ее в сад, она почти ничего еще не видела.

Он казался усталым, поникшим, измученным. Лучше бы они не приезжали, подумала я. Они испортили нам день. Потребовалось слишком много усилий так вот сразу после приезда. Я тоже чувствовала себя усталой, усталой и подавленной. Голос Максима звучал чуть ли не раздраженно, когда он предложил, чтобы мы пошли в сад. Какой надо быть идиоткой, чтобы опрокинуть бокал с вином!

Мы вышли на террасу и направились вниз, к подстриженным зеленым лужайкам.

– Жаль, что вы так скоро вернулись в Мэндерли, – сказала Беатрис, – было бы куда лучше, если бы вы поболтались месяца три-четыре в Италии и приехали сюда в середине лета. Очень пошло бы на пользу Максиму, не говоря о том, что было бы куда легче для вас. Боюсь, что сперва вам придется здесь туго.

– О, не думаю, – сказала я. – Я уверена, что полюблю Мэндерли.

Она не ответила, и мы молча прошлись взад-вперед по лужайке.

– Расскажите мне о себе, – наконец сказала Беатрис. – Что это такое вы делали на юге Франции? Жили с какой-то кошмарной американкой, сказал Максим.

Я объяснила ей про миссис Ван-Хоппер и что привело меня к ней; Беатрис слушала меня сочувственно, но не очень внимательно, словно ее мысли были заняты чем-то другим.

– Да, – сказала она, когда я приостановилась, – все это произошло очень внезапно, как вы говорите. Но, конечно, мы были в восторге, милочка, и я всем сердцем надеюсь, что вы будете счастливы.

– Спасибо, Беатрис, большое спасибо.

Я спрашивала себя, почему она сказала, что надеется, мы будем счастливы, а не сказала, что уверена в этом? Она была добра, она была искренна, она мне очень понравилась, но в голосе ее проскальзывало сомнение, вселявшее в меня страх.

– Когда Максим написал мне обо всем, – продолжала она, беря меня за руку, – и сказал, что нашел вас на юге Франции и что вы очень молоденькая и очень хорошенькая, должна признаться, я пришла в ужас. Мы все ожидали увидеть этакую светскую красотку, очень современную, с наштукатуренным лицом, – одним словом, девицу, какую ждешь встретить в таких местах. Когда вы вошли в кабинет перед ланчем, я не поверила своим глазам.

Она рассмеялась, я тоже, но она так и не сказала, разочаровала ее моя внешность или успокоила.

– Бедный Максим, – сказала она, – он прошел через страшные дни, будем надеяться, что вы заставили его забыть о них. Конечно, он обожает Мэндерли.

Мне и хотелось, чтобы не прерывался ход ее мыслей и она так вот легко и естественно еще и еще рассказывала мне о прошлом, и одновременно в самой глубине души я боялась о нем знать, боялась о нем слышать.

– Мы с Максимом совсем не похожи, – сказала Беатрис, – наши характеры диаметрально противоположны. Нравится мне человек или нет, довольна я или сержусь, сразу по мне видно. Максим другой. Очень сдержанный, очень замкнутый и скрытный. Никогда не узнаешь, что там у него в душе. Я взрываюсь по малейшему поводу, вспыхну, а через секунду все позади. Максим выходит из себя один или два раза в год, но, когда это случается, лучше быть подальше. Но не бойтесь, вряд ли вы выведете его из себя, детка, у вас такой уравновешенный характер.

Она улыбнулась и похлопала меня по руке, и я подумала: «уравновешенный характер» – как мирно и идиллически это звучит, сразу представляешь себе женщину с вязаньем на коленях, с гладким, безмятежным челом. Женщину, которую ничто не тревожит, не терзают сомнения и страхи, женщину, которая никогда не стояла, как я, полная надежд, страстных стремлений и неуверенности в себе, грызя и так обкусанные ногти, не зная, какой избрать путь, за какой следовать звездой.

– Вы не обидитесь на меня, детка, – продолжала Беатрис, – но я думаю, вам надо что-то сделать с волосами. Почему бы вам их не завить? Они такие длинные и прямые. Наверное, выглядят ужасно под шляпой. Может быть, заложить их за уши?

Я послушно сделала это и ждала ее одобрения. Беатрис критически смотрела на меня, склонив голову набок.

– Нет, – сказала она. – Нет, я думаю, так еще хуже. У вас делается слишком суровый вид, это вам не идет. Нет, вам нужна завивка, чтобы немного их поднять. Мне никогда не нравился этот стиль а-ля Жанна д’Арк или как там еще это называется. А что говорит Максим? К лицу вам эта прическа, по его мнению, или нет?

– Не знаю, он ничего об этом не говорил.

– Ну что ж, – сказала Беатрис, – возможно, ему нравится. Вы меня не слушайте. Скажите, вы купили какие-нибудь наряды в Лондоне или Париже?

– Нет, нам было некогда. Максиму не терпелось попасть домой. И ведь я всегда могу выписать каталог и заказать платье по почте.

– Глядя на вас, сразу видно, вам безразлично, что носить, – сказала Беатрис.

Я виновато взглянула на свою юбку из легкой шерсти.

– Нет, не безразлично, – сказала я. – Я люблю красивые вещи. Но до сих пор я не могла тратить много денег на туалеты.

– Странно, что Максим не задержался на недельку в Лондоне, чтобы обновить ваш гардероб, – сказала она. – По правде говоря, это эгоизм с его стороны. И так не похоже на него. Обычно он очень взыскательный, ему трудно угодить.

– Да? – сказала я. – Мне так не показалось. По-моему, он вообще не замечает, что на мне надето. По-моему, ему все равно.

– О-о, – протянула она, – должно быть, он очень изменился.

Она отвернулась от меня и, засунув руки в карманы, засвистела, подзывая Джеспера, затем поглядела наверх, на возвышавшийся над нами дом.

– Значит, вы не пользуетесь западным крылом, – сказала она.

– Нет, наши комнаты в восточном крыле. Там все переделали.

– Да? Я этого не знала. Интересно почему?

– Так решил Максим, – сказала я. – Ему, по-видимому, больше здесь нравится.

Она ничего не ответила, она продолжала свистеть, глядя на окна дома.

– Как вы – поладили с миссис Дэнверс? – внезапно спросила она.

Я наклонилась и принялась похлопывать Джеспера по голове и гладить ему уши.

– Я не так уж часто с ней встречаюсь, – сказала я. – Она меня немного пугает. Я никогда не видела таких людей.

– Да, думаю, что никогда, – сказала Беатрис.

Джеспер поднял на меня глаза, большие, покорные, даже застенчивые; я погладила его шелковистую макушку и положила ладонь на черный нос.

– Вам нечего ее бояться, – сказала Беатрис, – и главное, чтобы она не заметила этого. Конечно, мне почти не приходилось иметь с ней дело, да и желание такое вряд ли возникнет. Однако она всегда очень вежлива со мной.

Я продолжала гладить Джеспера по голове.

– Она дружелюбно держится с вами? – спросила Беатрис.

– Нет, не очень.

Беатрис снова принялась свистеть и чесать голову Джеспера носком туфли.

– Я бы на вашем месте постаралась как можно меньше общаться с ней, – сказала Беатрис.

– Да, – сказала я, – она прекрасно ведет хозяйство, мне нет необходимости вмешиваться.

– О, я не думаю, чтобы она против этого возражала, – сказала Беатрис.

Это же самое сказал накануне вечером Максим, и я подумала, как странно, что тут мнения сестры и брата сошлись. Я считала, что вмешательство в ее дела меньше всего должно быть по вкусу миссис Дэнверс.

– Я полагаю, со временем она смирится, – сказала Беатрис, – но поначалу вам придется трудно. Это понятно, она дико ревнует. Я боялась, что так оно и будет.

– Почему? – спросила я, глядя на нее. – К кому она ревнует? Мне не показалось, что Максим так уж обожает ее.

– Милое дитя, при чем тут Максим? – сказала Беатрис. – Я полагаю, она уважает его и все такое, но и только… Нет, понимаете… – она остановилась, слегка нахмурясь, неуверенно взглянула на меня, – ей невыносимо то, что вы вообще здесь появились, вот в чем беда.

– Почему? – спросила я. – Почему ей это должно быть невыносимо?

– Я думала, вы знаете, – пробормотала Беатрис. – Максиму следовало бы сказать вам об этом. Она просто боготворила Ребекку.

– О! – воскликнула я. – Вот оно что!

Мы продолжали обе похлопывать и гладить Джеспера, и непривычный к таким знакам внимания пес, подставляя нам живот, в экстазе перекатился на спину.

– А вот и мужчины, – сказала Беатрис, – давайте вынесем кресла и посидим под каштаном. Как растолстел Джайлс, на него просто противно смотреть рядом с Максимом. Я думаю, Фрэнк вернется в контору. Ну и скучный он человек, никогда не скажет ничего интересного. Что это вы там обсуждали? Верно, от всего нашего мира камня на камне не осталось.

Она рассмеялась, мужчины не спеша подошли к нам. Джайлс швырнул ветку, чтобы Джеспер принес ее обратно. Мы все глядели на пса. Мистер Кроли взглянул на часы.

– Мне пора двигаться, – сказал он. – Большое спасибо за ланч, миссис де Уинтер.

– Приходите почаще, – сказала я, пожимая ему руку.

Интересно, уедут ли Беатрис с мужем? Я не знала, приехали ли они только на ланч или собираются провести у нас день. Я надеялась, что они уедут. Я хотела остаться одна с Максимом, чтобы было так, как бывало в Италии. Роберт вынес кресла и пледы, и мы все уселись под каштаном. Джайлс откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза шляпой. Вскоре он начал похрапывать с раскрытым ртом.

– Закрой рот, Джайлс, – сказала Беатрис.

– Я не сплю, – пробормотал он, открыл глаза и вновь их закрыл.

Он казался мне непривлекательным. Я не понимала, почему Беатрис вышла за него. Не могла же она в него влюбиться. Кто знает, возможно, она думает то же самое про меня. Время от времени я ловила на себе ее взгляд, недоуменный, задумчивый, словно она спрашивала себя: «Что, ради всего святого, Максим в ней нашел?» – но вместе с тем добрый и благожелательный. Они говорили о своей бабушке.

– Мы должны поехать навестить старую даму, – сказал Максим.

– Она впадает в детство, – сказала Беатрис, – у нее, бедняжки, еда валится изо рта.

Я слушала их, оперевшись на руку Максима, и терлась подбородком о его рукав. Он рассеянно поглаживал мою руку, не думая о том, что делает, разговаривая с Беатрис.

«В точности как я с Джеспером, – подумала я. – Я – Джеспер для него сейчас. Время от времени он гладит меня – когда вспоминает, – и я довольна, я делаюсь ближе к нему на миг. Он любит меня так, как я люблю Джеспера».

Ветер утих. Все оцепенело в мирной дремоте. Траву только недавно скосили, от нее шел густой душистый запах – запах лета. Над головой Джайлса повисла с жужжанием пчела, он отмахивался от нее шляпой. Джеспер перебрался поближе к нам, ему стало жарко на солнце, язык болтался в раскрытой пасти. Он плюхнулся на землю рядом со мной и, виновато глядя большими глазами, принялся вылизывать бок. Сверкали под солнцем высокие узкие трехстворчатые окна, в стеклах отражались терраса и зеленые лужайки. Из ближней к нам трубы вился дымок, – возможно, зажгли, как заведено, огонь в библиотеке.

Через лужайку пролетел дрозд, направляясь к магнолии у окна столовой. Даже сюда, на лужайку, доносился слабый сладкий запах ее белых цветов. Все было спокойно и недвижно. Шум прибоя в бухте отступил вдаль. Должно быть, шел отлив. Снова зажужжала пчела, приостановив свой полет, чтобы сесть на цветы каштана над нами. «Так я все себе и представляла, – подумала я, – такой, я надеялась, и будет жизнь в Мэндерли».

Мне хотелось сидеть здесь вечно, не разговаривая, не слушая остальных, сохранить навсегда этот драгоценный момент, потому что, погрузившись в полудремоту, мы были умиротворены, мы были согласны с собой и жизнью, как гудящая над нашими головами пчела. Скоро все изменится, наступит завтра, и послезавтра, и следующий год. И мы, возможно, тоже изменимся и не будем сидеть вот так, вместе. Кто-то из нас уедет, или заболеет, или умрет, будущее терялось во мраке – невидимое, неведомое, совсем не такое, возможно, какое бы мне хотелось, не такое, каким мы задумали его. Но этот момент ничто не может нарушить, ему ничто не грозит. Мы сидим вместе, рука в руке, Максим и я, и ни прошлое, ни будущее сейчас не существуют для нас. Этот смешной осколочек времени, который он никогда не вспомнит, о котором не подумает вновь, под надежной защитой. Да, для Максима в нем не было ничего святого, он говорил с Беатрис о том, что надо разредить подлесок у подъездной аллеи, и Беатрис то соглашалась, то предлагала еще что-то, кидая в то же время в Джайлса пучки травы. Для них это было обычное времяпрепровождение после ланча, четверть четвертого, как любой другой час в любой другой день. Им не хотелось прижать эти минуты к груди, спрятать их в безопасном месте, их не мучил страх, как меня.

– Ну, нам, верно, пора трогаться, – сказала Беатрис, стряхивая с юбки траву. – Я не хочу запаздывать, мы ждем к обеду Кортриджей.

– Как поживает Вера? – спросил Максим.

– О, все по-прежнему, один разговор – о своем здоровье. А он сильно постарел. Они, конечно, будут расспрашивать о вас.

– Передайте им привет, – сказал Максим.

Мы встали. Джайлс зевнул и потянулся. Солнце скрылось. Я поглядела на небо. Оно потемнело, на нем появились небольшие облачка. Они неслись в боевом порядке, ряд за рядом.

– Ветер меняется, – заметил Максим.

– Надеюсь, мы не попадем под дождь, – сказал Джайлс.

– Боюсь, погода портится, – проговорила Беатрис.

Мы медленно направились к подъездной аллее, где стояла машина.

– Вы так и не видели, что мы сделали с восточным крылом, – сказал Максим.

– Поднимемся наверх, – предложила я. – На одну минутку.

Мы вошли в холл и поднялись по парадной лестнице, мужчины следом за Беатрис и мной.

Как странно, что Беатрис прожила здесь столько лет. Сбегала девочкой по этим ступеням рядом с няней. Она родилась здесь, выросла здесь, все здесь ей было знакомо, я никогда не сумею сродниться с Мэндерли так, как она. В ее душе, должно быть, хранится много картин. Интересно, она когда-нибудь думает о прошедших днях, вспоминает тощую девочку с крысиными хвостиками, совсем не похожую на ту женщину, какой она стала к сорока пяти годам, бодрую, энергичную, уравновешенную, – совсем другой человек?…

Мы подошли к нашим комнатам, и Джайлс, наклонив голову под низкой притолокой, сказал:

– Как весело здесь все выглядит. Стало куда лучше, правда, Би?

– Да, старина, ты превзошел самого себя, – сказала Беатрис. – Новые занавеси, новые кровати, все новое. Помнишь, Джайлс, мы жили здесь, когда у тебя болела нога. Здесь все было таким тусклым и серым. И неудивительно, матушка не понимала, что такое комфорт. Вы никогда здесь не помещали гостей, да, Максим? Только когда дом был набит битком. Запихивали сюда холостяков. Ну, должна сказать, сейчас здесь просто очаровательно. И к тому же окна выходят на розарий, от этого комната выигрывает. Можно, я напудрю нос?

Мужчины двинулись вниз, а Беатрис подошла к зеркалу.

– Это все сделала старуха Дэнверс? – спросила она.

– Да, – сказала я. – По-моему, она устроила все чудесно.

– Не приходится удивляться, при ее-то выучке, – сказала Беатрис. – Интересно, во что все это обошлось? Верно, в хорошую копеечку. Вы не спрашивали?

– Нет, боюсь, что нет.

– Хотя вряд ли расходы беспокоили бы миссис Дэнверс, – сказала Беатрис. – Можно, я возьму вашу гребенку? Какие красивые щетки. Свадебный подарок?

– Мне их купил Максим.

– Хм, они мне нравятся. Мы, конечно, тоже что-нибудь вам подарим. Что вы хотите?

– О, право, не знаю. Пусть это вас не волнует, – сказала я.

– Милочка, не болтайте ерунды. Неужели я пожалею деньги вам на подарок, даже если нас и не позвали на свадьбу.

– Надеюсь, вы не обиделись на нас за это? Максим хотел, чтобы мы поженились за границей.

– Конечно нет. Очень разумно с вашей стороны. В конце концов, он… – Она остановилась на середине фразы и уронила сумочку. – Черт, неужели я сломала замок? Нет, все в порядке. О чем я говорила? Не могу вспомнить. Ах да, о свадебных подарках. Нужно что-то придумать. Как вы относитесь к драгоценностям?

Я не ответила.

– Вы так отличаетесь от обыкновенных молодоженов, – продолжала она. – На днях вышла замуж дочь одних моих друзей, понятно, им надарили что и всегда: белье, кофейные сервизы, кресла для столовой и прочее в этом роде. Я купила им довольно симпатичный торшер. Заплатила за него у Хэррода пять фунтов. Если вы соберетесь в Лондон покупать наряды, рекомендую вам мою портниху, мадам Каро. У нее очень хороший вкус, и она не обсчитывает.

Беатрис встала из-за туалетного столика и оправила юбку.

– Как вы думаете, вы много будете принимать?

– Я не знаю. Максим ничего не говорил.

– Да, с ним никогда ничего не знаешь, чудной он человек. Было время, когда здесь нельзя было найти свободной постели, дом был полон гостей. Мне почему-то трудно представить вас… – Она резко остановилась и похлопала меня по руке. – Ладно, – сказала она, – посмотрим. Жаль, что вы не ездите верхом и не охотитесь. Вы так много теряете. Вы, случайно, не увлекаетесь парусным спортом, нет?

– Нет, – сказала я.

– Спасибо и за это, – сказала Беатрис.

Она подошла к дверям и двинулась по коридору; я за ней.

– Приезжайте погостить, если будет охота, – сказала она. – К нам все ездят без приглашения. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пригласительные письма.

– Большое спасибо.

Мы достигли парадной лестницы, спускавшейся в холл. Мужчины уже стояли на крыльце.

– Скорее, Би, – крикнул Джайлс, – на меня уже капнула одна капля, так что мы подняли верх машины. Максим говорит, что барометр падает.

Беатрис взяла меня за руку и, наклонившись, быстро «клюнула» в щеку.

– До свидания, – сказала она, – простите, если я наговорила тут кучу вещей, которые не следовало говорить, и задавала бестактные вопросы. Максим подтвердит, что я никогда не отличалась особым тактом. И как я вам уже сказала, вы ни чуточки не похожи на то, что я ждала.

Она поглядела мне прямо в глаза, губы ее сложились для свиста, затем она вынула из сумочки сигарету и щелкнула зажигалкой.

– Понимаете, – сказала она, закрывая сумочку и спускаясь по ступеням, – вы так сильно отличаетесь от Ребекки.

Мы вышли на крыльцо и увидели, что солнце скрылось за грядой облаков, сеется мелкий дождь и по лужайке торопливо идет Роберт, чтобы занести кресла в дом.