Текст книги "Сыск во время чумы"

– Эх, надо было деду сказать – тревогу бы поднимал… – и Архаров побежал в указанном направлении.

Очевидно, те, за кем они гнались, знали такое место, где ограда у сада отсутствовала напрочь. Архаров и Левушка сами не поняли, как оказались на дороге.

Выскочив из кустов, они чуть не налетели на долгую фуру мортусов. На сей раз фура была пуста, один негодяй в черном балахоне с дырками для глаз сидел на облучке, двое – рядом, свесив ноги. И был у них небольшой тусклый фонарь на шесте – чтобы все их издали видели и дорогу уступали.

Лошади шли таким неторопливым шагом, что их бы и брюхатая баба обогнала.

– Эй, братцы, не видели – тут люди не пробегали? – обратился к мортусам Архаров.

Ответа не было.

– Тут никто не пробегал? – спросил и Левушка.

Мортусы словно оглохли.

– Вот суки! – с тем Архаров схватил под уздцы и остановил лошадь.

– Не балуйся, барин, – деловито прогудело из-под маски. – Пусти чуму. Не то пристанет зараза – не отмоешься.

– Ты мне ответь, так и пущу, не то отведаешь кулака, – спокойно сказал Архаров.

Мортус замахнулся кнутом, Архаров неожиданно ловко увернулся и, перехватив плетеный ремешок, выдернул кнут и тут же сломал о колено.

– Я тебя научу, как на офицера замахиваться! – крикнул он. – Последний раз добром спрашиваю – не пробегал ли кто?

– А чуме начхать, кто ты, офицер или парашник, – отвечал другой мортус, соскакивая и повернулся к Левушке. – Баринок, уйми старшего. Рассержусь – не обрадуется.

У этого голос был звонок, выдавал молодость, норовящую прикинуться зрелостью.

– Да вы бы ответили и дальше ехали, а с ним не связывались, – сказал на это Левушка. – Кулак у него тяжелый.

– Не тяжеле моего, – задиристо заметил мортус.

– Ну, подходи, – позволил Архаров.

При всей своей рассудительности и подозрительности, сейчас он хотел драться. То ли погоня разгорячила ему кровь, то ли таким образом желало выплеснуться недовольство графом Орловым, он не знал и докапываться не желал.

Он умел выкидывать из головы лишние мысли, чтобы в бою ими не смущаться, а довериться своему телу, своим рукам, своим чугунным кулакам. Так оно, по наблюдениям многих лет, было всего вернее. Чем меньше размышлений – тем стремительнее и точнее удар.

– Не лезь, Федька! Талыгай! – одернул товарища сидевший на краю фуры и до того молчавший мортус. – Верши, преображенец…

– А чуме начхать – талыгай или маз. Ну, кто тут на чуму? Нам, негодяям, терять нечего, мы последние деньки догуливаем! – выкрикнул мортус Федька. – Хоть на прощанье потешу душеньку! Подходи, чего встал!

– Николаша, не смей! – Левушка попытался удержать Архарова, но отлетел в сторону.

– А ты балахон сними, биться будет сподручнее, – посоветовал Архаров.

– Сниму – а ты меня потом по харе узнаешь?

– Архаров, он же зачумленный! – Левушка, переложив фонарь в левую руку, правой кое-как выхватил шпагу.

– Ничего, Матвей меня в уксусе искупает!

Началась драка.

Это был не тот известный в Европе кулачный бой, который особо чтила Англия – и навязала всему свету. Это было нечто иное – с мощными скрутами, дающими силу удару, с кулаками, бьющими сверху, с широкими замахами, с ударами хлесткими, когда в ход пускается обух кулака. И Архаров, с виду тяжеловатый и неловкий, как всегда, оказал себя быстрым и уверенным бойцом. Мортус, пропустив несколько ударов, очень скоро перешел к обороне.

– Федька, будет! – крикнули ему. – Чего ты связался?

– Ну нет! – крикнул Федька. – Меня еще никто не укладывал!

– Смуряк, – сказал, спрыгивая с телеги, кучер – высокий плечистый мортус, и подхватил длинную палку, на конце которой был железный крюк. – Отойди, баринок, я их разниму.

Но вежливость была притворной ему хотелось лишь занять выгодную позицию. Резко толкнув Левушку палкой в живот, от чего преображенец попятился и сел, мортус зацепил крюком Архарова за плечо и развернул так, что офицер попал под Федькин удар.

Он отшатнулся, резко развернув стан, но кулаком его все же задело по скуле. И тут же мортус замахнулся своим дрыном на Федьку:

– Стрема! Ухляем! Не то тут и останешься!

– Стой! Стой! – закричал, вскочив, Левушка. Но третий из мортусов, спрыгнув с фуры, пошел на него, растопырив руки и шутовски приплясывая.

– А вот обнимемся, а вот приголублю! – глумливо выкликал он тонким, истинно бабьим голосом. – Что, сударик, не любишь чумы? А вот она я, раскрасавица чума!

Левушка попятился.

Трое мортусов сошлись вместе – одинаковые в своих масках и балахонах, и понять, который Федька, было уже невозможно.

Архаров стоял перед ними, сжав кулаки.

– Николаша, против троих – не бой! Они нас палками забьют! – закричал Левушка.

– Сам вижу! – отвечал Архаров. – Пусть убираются, чума на их дурные головы. Все равно мы подлецов уже проворонили.

И отступил на несколько шагов.

Лицо у него было – лучше близко не подходить…

– Ну хоть отпугнули, сегодня уже не сунутся, – осторожно сказал Левушка.

– Дуракам закон не писан. Пошли, Тучков… да не жмись ко мне, дурак!..

Архаров прямым, насколько это было возможно в темном и незнакомом парке, путем отправился искать Матвея.

Когда оказались во дворце, выслал Левушку вперед – задавать вопросы. Тот от архаровских предосторожностей несколько растерялся и уже сам старался держаться подальше от старшего товарища.

– Они прекрасно видели, кто там убегал, и не выдали. Стало быть, заодно, – говорил Архаров. – А есть еще и такая вероятность – это они сами и были. Долго ли накинуть балахон? И поди знай, кто там под ним угнездился…

– Вот тут, кажись, Матвей Ильич квартирует, с докторами, – сказал Левушка. Архаров постучал в дверь. И неоднократно.

– Кого надобно? – наконец осведомился сварливый голос.

– Доктора Воробьева к нам кликни, – велел Архаров.

– Спит Воробьев.

– Буди. Скажи – по графа Орлова распоряжению.

– Нехорошо, Николаша, – заметил Левушка.

– А я не соврал – граф изволил приказать мне брать в помощь, кого считаю нужным.

Дверь приоткрылась, появилась заспанная рожа Матвея.

– А-а, это ты, Архаров? Какого черта пожаловать изволил?

– Осмотри меня, Матвей, как положено. Не подцепил ли я заразы.

– Где ж ты ее, сударь, сподобился подцепить?

– Да вот вышли с Левушкой воздухом подышать, разговорец один имели…

Матвей высунулся побольше и повернулся к Левушке.

– Ну-ка, вьюнош, докладывай, как было!

– Да он с негодяями задрался, – честно признался Левушка.

– С мортусами, что ли?

– С ними.

Тут Матвей исчез, а дверь перед самым носом Архарова захлопнулась.

– Мать честная, Богородица лесная! – воскликнул Архаров. – Матвей, отворяй! Не то дверь вынесу вместе с косяками!

– Отойди, – раздался голос. – На три шага!

– Ну, отошел.

Дверь приоткрылась и появилась насаженная на палку большая мокрая тряпица.

– Бери, обтирайся! – велел Матвей. – Руки, харю, шею! Погоди! Пусть сперва Левка оботрется.

Левушка потянул носом и отшатнулся.

– Уксус! Да еще какой злоедучий!

– А ты думал, я вас в розовой водице искупаю! Пойдите в уголок, разденьтесь, хоть по пояс оботритесь, идолы. А до того я к вам и близко не подойду.

– Черт с тобой, – сказал Архаров. – Коли так надо…

– Могу над костром еще подвесить и в навозном дыму прокоптить, – любезно пообещал Матвей.

– Экая дрянь! – не унимался Левушка. – Теперь еще надо придумать, где переночевать. Нас с таким благоуханием Бредихин с Медведевым на порог не пустят!

– Моли Бога, чтобы одним благоуханием обошлось! – велел, чуть высунувшись, Матвей. – С другой стороны, к тебе, Николашка, теперь ни один клоп близко не сунется, не говоря уж о блохах и тараканах. И прекрасный пол недели две за версту обходить будет.

– Да я сам его первый обойду, – буркнул Архаров. – Ты только его сиятельство графа Орлова не вздумай этой дрянью поливать. Тогда государыня и вовсе его на порог не пустит.

* * *

Граф Орлов крепко вбил в свою красивую и упрямую голову, что Архаров, выследив воров, продававших на сторону полковой овес, с той же легкостью выловит убийц митрополита. Потому вызвал к себе разом его и майора Сидорова.

– Расскажи ему все, что про это дело известно, – велел майору. Сам тоже остался послушать. Но у Архарова была иная забота – ночная стычка с наглыми мортусами.

Они втроем устроились на дворцовой террасе, с видом на бивак. Графу принесли кресло, Архарову и Сидорову – стулья. Не обошлось без угощения, которое для Сидорова было тем более необходимо, что ночью он вовсю знакомился с гвардейцами и на радостях, что его, полицейского драгуна, приняли в такую знатную компанию, несколько перестарался.

На балюстраде между креслом и стульями стоял зеленый стеклянный штоф, рядом – чарки, тут же едва удерживалась миска с закуской – хлебом, нарезанной ломтями солониной и столь полезными с утра солеными огурцами.

Орлов только успел пригубить чарку, как тут же его отыскали – для какого-то важного дела звал к себе Еропкин.

Граф ушел, пустое кресло осталось. Стояло на солнышке, словно грелось. И в какой-то мере заменяло собой графскую особу.

– Нет, мортусов изловить никак невозможно, – сказал майор. – Да и какой прок? Этих закатаем – кто другой найдется покойников возить? Да и сдается, не мортусы то были, балахон нацепить всякий может, зная, что к мортусу ни одна душа близко не сунется.

– Чтоб им ни дна, ни покрышки… – проворчал Архаров. – Ну, коли так, приступим к делу.

– Его сиятельство велели мне ознакомить тебя, сударь, с экстрактом злодеяния, – торжественно произнес майор. – Я не верю, что истинного виновника удастся изловить, потому что дело темное. Свидетели тут же начнут кого попало оговаривать, а проверить невозможно. И у них хватит умишка свалить убийство митрополита на тех, кто уже неделя как помер. Я этот народишко знаю, хлебом не корми – дай соврать полиции.

– Все сие я неоднократно уж слышал, – сказал на это Архаров. – Ты, сударь, сделай милость, расскажи, как эта каша заварилась. Мы-то на готовенькое приехали.

– Заварилась она не в Москве, заразу с юга завезли, и первые покойнички появились еще по весне…

– Ты мне не про заразу, ты мне про митрополита!

– Ну, ладно. Ты Всехсвятскую церковь на Кулишках знаешь?

– Где? – Архаров не поверил ушам.

– На Кулишках. Сами дивимся, откуда название.

– Вот-вот, у черта на кулишках… Продолжай.

– Там пришел к батюшке некий мастеровой и рассказал сон. Явилась-де ему Богородица и пожаловалась – ее образу, что над Варварскими воротами, тридцать лет никто свечек не ставил и молебнов не пел. Хотел-де Христос за сей грех послать на Москву каменный дождь, но матушка наша умолила его и послан был лишь чумной мор. Коли вдуматься – то и неведомо, что хуже…

– Охота была тому батюшке сны слушать… – проворчал Архаров…

– С перепугу, сударь. С перепугу и не того еще послушаешься. Опять же, к тому образу не так-то просто свечу прилепить – он высоко, над воротами. Но мастеровой в самом начале сентября обосновался у Варварских ворот и стал сон свой рассказывать, собирая при сем деньги на некую всемирную свечу, кою собирался воздвигнуть перед образом. И столько ему обыватели денег понанесли, что пришлось для тех денежек особый сундук заводить!

– Так и знал, что и тут все на деньгах замешано! – воскликнул Архаров. – Даже коли одни копейки, и то сундук денег на многие сотни рублей потянет.

– А ты вообрази себе, какова должна быть та свеча, ежели ее честно на собранные деньги отлить! С колокольню ростом, поди, станет! – майор рассмеялся негромко, словно предлагая повеселиться, но Архаров лишь покивал. А для себя сделал в голове пометочку – мошенничеством эта затея пахнет, и преловким, должны же были найтись умные люди и прикинуть размеры неслыханной свечи…

– Ну, народ у ворот толпится, ни проехать, ни пройти, – продолжал майор. – Лестницу прислонили, к иконе лазают, тут же попы какие-то аналои поставили, молебны служат, друг друга перекрикивают – столпотворение. А чума сборища любит – там заразу проще всего подцепить. Вот покойный митрополит Амвросий и решил навести порядок, поскольку святой образ – по его ведомству. Опять же, доктора его с толку сбили – где толпа, внушили, там самый разгул заразе. Он и крестные ходы отменял, и чуть ли не святое причастие – коли всем к устам одну и ту же лжицу подносить, так от больного к здоровому чума прямо в Божьем храме перекинется…

– Разумно рассудил покойный владыка, – ничуть в тот миг не задумавшись о святости причастия, заметил Архаров.

– Многознание его и сгубило. Решил прекратить всю суету на Варварке.

– То бишь, изъять то, что смущает народ?

– Пожалуй, что так, – согласился Сидоров, – да только тут господин Еропкин маху дал, недаром теперь так убивается…

И поглядел на пустое кресло, как бы ожидая от него позволения посплетничать о начальстве.

– Со всяким может быть, – вступился за Еропкина Архаров. – А что случилось-то?

– Митрополит поехал с господином генерал-поручиком посовещаться, так тот нашел, что убирать икону с ворот в такое смутное время небезопасно, а сундук, кой можно счесть источником заразы…

– Сундук, стало быть, можно? – удивился Архаров и тоже поглядел на пустое кресло, как бы призывая его в свидетели.

– В тот-то и беда. Господин Еропкин дал владыке солдат, дал двух подъячих, и поехали они сундук со свечными деньгами брать…

– А на что?

– Да на Воспитательный дом митрополит хотел отдать те деньги. А образ все-таки снять и в какую-либо церковь на время определить. Кабы господин Еропкин ему настрого запретил – остался бы владыка жив. Приехал в карете к Варварским воротам, вышел, стал распоряжаться. Ну, а народ не пустил, шум-гам, Богородицу грабят! Напали на солдат. Тут же кто-то до Спасских ворот добежал, там в набат ударили. Москва и без того взбаламучена, а тут еще набат… Владыка Амвросий видит – бунт, сел в карету, поехал прятаться к сенатору Собакину, тот его с перепугу не пустил. Тогда владыка уехал в Донской монастырь. А пока он разъезжал, бунтовщики в Кремль ворвались… – совсем понурившись, сообщил Сидоров.

– Говорят, Чудов монастырь разорили?

– Кто там был – едва попрятаться успели. Народ как с цепи сорвался – знай ревет: «Караул, грабят Богородицу!» и с таковым ревом – по церквам, по кельям, из ризниц облачения выкидывают, тут же делят, на куски рвут! Чудовские погреба в аренду купцу Птицыну были отданы – так в погреба ввалились, ни капли вина там не оставили. И оттуда – к Донскому монастырю…

– А как им сделалось ведомо, что владыка – в Донском монастыре?

– Сбрехнул кто-то из монахов… с перепугу, поди… Вот всей толпой туда побежали – а не ближний свет.

Владыка Амвросий там, уже переодетый, ждал, чтобы господин Еропкин пропускной билет ему прислал и охрану – из Москвы уехать. Видит – вместо билета и охраны толпа нагрянула, спрятался в храме, так вломились, нашли, выволокли и убили. Потом их на Остоженку понесло – господина Еропкина пугать, у него новый дом на Остоженке. А господин Еропкин отправил в Донской монастырь офицера, чтобы вывезти владыку, и тут же послал за подмогой. Ближе всех великолуцкий полк стоял, в тридцати верстах всего. Он и подоспел – человек полтораста. Господин Еропкин принял начальство и повел солдат в Кремль. Там успел застать бунтовщиков. Пробовало уговаривать – камнями закидали, вон – все еще хромает. Тогда только приказал бить холостыми в народ.

– Нельзя холостыми, – здраво рассудил Архаров. – Коли решаешься бить – так бей, чтобы уж накрепко.

– Так и вышло – бунтовщики, увидев, что убитые не падают, как взревут: «Мать крестная Богородица за нас!» – да и на приступ, едва пушек не отбили. Второй залп был уж картечью… Толпу от Спасских ворот на Красную площадь понесло, драгуны – за ней. Два дня была суматоха, господин генерал-поручик с коня не сходил. Теперь вроде народ притих, а тишина какая-то сомнительная, словно затаились… Вот тебе и весь экстракт.

– Розыск вели?

– По горячим следам не вышло, а теперь все тамошние, кто на Варварке живет, одно твердят – на солдат-де напали какие-то пришлые людишки, знать не знаем, ведать не ведаем.

– А сундук? – спросил Архаров.

– Что – сундук?

– Куда он подевался?

– А Бог его ведает. Солдаты, что шли его брать, побиты, подъячие исчезли, куда подевался посланный офицер – одному Богу ведомо, митрополит Амвросий принял мученическую кончину. И спросить про тот сундук некого.

– А помяни мое слово, сударь, сундук в этом деле главным свидетелем будет, – сказал Архаров. – Свеча эта всемирная – одно мошенничество. Мастеровой бы подождал, пока сундук доверху наполнится, и убрался бы с ним восвояси. Но сдается мне, в одиночку он бы это не затеял. Непременно сообщники должны быть. У кого-то же он там, возле Варварских ворот, жил? Как-то же кормился? Откуда-то же он взялся? Коли от хозяина убежал – так кто хозяин? Где-то же на ночь он тот сундук ставил? Попа того, на Кулишках, расспрашивать надо строго, дьячка, кто там еще при храме кормится? Просвирен! Что же вы?..

– Шустро ты соображаешь, сударь, – ответил недовольный майор. – Вы, преображенцы, больно высоко себя ставите. Еще бы – столица, славный полк! А вы тут за ворами погоняйтесь, на пожары ночью поездите! Учить-то легко! Не во всяком деле можно сыскать виновника, а тут еще и чума, люди прямо на глазах мрут. А вам кажется – приехали, оглянулись, пальцем ткнули – вон он, аспид, вяжите!

– Никого я не учу, чего ты разошелся? – спросил Архаров. – Просто соображения изложил.

Возможно, именно его спокойствие не понравилось майору полицейских драгун.

– Думаешь, сударь, коли его сиятельство велели тебе розыск произвести, то уж и лавровый венец пора плесть? Дудки! Мы, здешние, это дело насквозь видим, оно безнадежное. Можно наловить горемык, допросить с пристрастием, так они всех соседей в душегубы произведут, лишь бы спустили с дыбы и отпустили с миром. И доказательств – никаких.

Сидоров встал.

– Да что ты, сударь, в самом деле? – Архаров был уж и сам не рад, что выказал избыток ума. – Уже и слова тебе не скажи!

– Слово слову рознь. Ежели кому выслужиться охота – на то война есть. А засим позвольте мне, сударь, откланяться. Честь имею!

С тем обиженный майор и отбыл, а Архаров, из вежливости вставший, только поклонился ему в спину.

– Вот тебе и экстракт… – пробормотал он.

Майор сообщил чистую правду – вернее, ту часть правды, что была ему известна. Можно было, конечно, сразу уловить на его лице зарождение обиды, но Архаров полагал, что сейчас главное – выполнить распоряжение графа Орлова и начать плодотворный розыск, а не сводить извечные счеты между Москвой и Санкт-Петербургом. Потому и не придал значения двум-трем нехорошим взглядам – полагал, что майор обязан со своим раздражением справиться, и непременно справится.

Не вышло. Впредь – наука.

И, верно, следовало бы перед беседой узнать, каким именем крестили Сидорова. Коли по нраву судить – так Антиох, что значит «супротивный». Занятно будет, коли так и есть.

А Амвросий – «бессмертный». И точно – вел себя так, как будто смерть не про него писана. Все совпадает.

* * *

Матвея Архаров с Левушкой тем же утром отыскали в парке – тот ходил по аллее, уткнув нос в разлохмаченную тетрадку, бубнил непонятные слова. Приятели пристроились справа и слева, но разговора что-то не получалось.

– И без того вымотался, – пожаловался Матвей, – а тут еще ты с сундуками пристал!

Вот видишь?

– Ну, тетрадка, – сказал Архаров. – Тучков, взгляни, что там у него.

Но доктор тетрадки не отдал.

– За ночь велено прочесть и заучить, – уныло сообщил он. – Писание доктора Данилы Самойловича, у него не один трактат чуме посвящен. Мы в его распоряжение поступаем.

– А чего пишет? – осведомился Левушка.

– Первым делом обнадеживает. Вот, спервоначалу: «Чума есть болезнь прилипчивая, но удобно обуздаемая и пресекаемая, и потому не должна быть для рода человеческого столь опасною, как обычно ее изображают».

– В своем ли он уме? – спросил Архаров.

– Боюсь, что башкой все же скорбен – дабы доказать, что окуривание спасает, нарочно надевал одежду, снятую с чумных покойников, после того окуривания. Я бы не сумел…

Левушка и Архаров переглянулись.

– Еще чего? – задал вопрос Левушка.

– Извольте радоваться – сильно рекомендует в качестве лечебного средства растирание льдом.

– О Господи! – воскликнул Левушка. – Где ж вам теперь льда взять? Да еще столько?

– Разве что чума до морозов продержится, – предположил Архаров.

– Не продержится, она от холодов на убыль пойдет. Должна пойти, – поправился Матвей. – Но это все цветочки. Я уж до ягодок докопался. Вот. Чума, он полагает, происходит не от болезнетворных миазмов, а от некого живого существа, видного лишь в очень сильное увеличительное стекло. Всю жизнь была от миазмов! А у него…

Матвей полез в карман кафтана и извлек еще одну тетрадку.

– Не трожь! – запретил Левушке. – Я-то с уксусом руки мою, а тебя к рукомойнику дрыном не подгонишь. Называется «Примечания о мик-ро-ско-пи-ческих исследованиях о сущности яда язвенного». То есть, чумных язв. Уж что у него там под увеличительным стеклом шевелилось – одному Господу ведомо.

– На что тебе эта околесица? – наконец спросил Архаров. – Я к тебе с делом…

– То-то и оно, что не околесица! Самойлович еще в Бухаресте сию чуму, что к нам пришла, успешно лечил. И тут промеж врак много полезного. Прочитаю, заучу – мне тогда обещали труды Орреуса дать. Его недавно московским штадт-физиком государыня поставила. Тоже еще в Валахии с чумой воевал, многому учит… Вы куда?

– Недосуг нам, Матвей Ильич, – сказал, уже успев сделать два шага прочь, Левушка. – Архаров с вами посовещаться хотел, а вы все про чуму.

– Убегаете? – этак неприятно осведомился доктор Воробьев. – Ну, бегите, бегите. Зачумленные вон тоже тем славятся, что, соскочив с постели, несутся куда попало, дороги не разбирая. Главное – такого беглеца с пьяным не перепутать. Тоже качает его бурно, и слова выкликает непонятные…

– Я тебя, Матвей, за эти твои замогильные шутки однажды так приласкаю – умаешься зубы собирать, – кажется, уже не шутя пригрозил Архаров.

– Да ну тебя! – крикнул, шарахнувшись, Воробьев. – У нас так заведено, никто не в обиде, а ты тут же с кулаками!

– Да, я таков. Мало ли что у вас, докторов заведено. А мы, вишь, люди служивые и у нас иные понятия, – почти миролюбиво сказал Архаров. – Спрячь свои тетрадки, пойдем, посидим на лавочке, пока тебя в помощь твоему Орреусу или Самойловичу не упекли. Потом-то – как знать? Может, нас и на твое отпевание не допустят, велят на паперти постоять, издали гроб проводить…

Матвей выпучил глаза на шутника, произносившего сие пророчество рассудительно, деловито, и воистину похоронным голосом.

– Ну, потолкуем, – согласился он.

На лавке уместились лишь двое, Левушка встао перед ними в позе, которую перенял у Архарова, – расставив присогнутые ноги довольно широко, как бы сидя на воздухе и упираясь кулаками в колени. Но коли у Архарова в той позе была этакая добротная основательность, худощавый и длинноногий Левушка смахивал на некое прыгучее насекомое.

Мысль о важной роли сундука в розыске убийц Матвею показалась любопытной, и он стал задавать вопросы – а Архаров лишь того от него и добивался.

Отвечая, он словно вдругорядь услышал историю бунта, однако из собственных уст. И определил в своих знаниях уязвимое место. Сидоров не описал ему подробно тех действий митрополита Амвросия у Варварских ворот, кои привели к народному возмущению. Свидетели утверждали, что баламутили народ некие пришлые людишки. Правда же была такова, что всех взбаламутил сам покойник, только непонятно – словом или делом. Говорил-то он, стоя в дверцах кареты, судя по всему, немало…

– Либо митрополит к сундуку не пробился и отступил, либо он тот сундук с деньгами в своей карете увез, – так определил главную загвоздку Архаров, а потом новорожденная мысль поволокла его за собой, как телка на веревочке: – И тогда, выходит, толпу разозлил тот, кто глаз на сундук положил! И повел ее не по следу митрополита, а по следу сундука. Вот она, веревочка!

– Хитро, но несуразно. Откуда тот подлец мог знать, куда митрополит с сундуком поскачет? А вдруг на Остоженку, а там – Еропкин с солдатами! А толпа и сама взбаламутиться горазда, – заметил Матвей. – Однако докопаться, кто был тот мастеровой, не мешает. Может, и не мошенник вовсе, а его простотой настоящий мошенник попользовался. Сообразил, какая польза из сонного видения про Богородицу может произойти. И за спиной у блаженненького орудовал.

– Он человек церковный, – добавил Левушка. – Придумать эту самую всемирную свечу и так правильно сбор денег устроить, что целый сундук набрался, может тот, кто этим привык заниматься.

– Может, и так… – Архаров задумался. – А может, и нет… бабушка надвое сказала… Охота была митрополиту с тем сундуком связываться! Мало ему было хлопот!

– Ну, пошуми, пошуми, – дозволил Матвей. – Ты только Левушке сундуками голову не забивай. У него – служба, да и у тебя, кстати, тоже. Граф Орлов, поди, уже забыл, что велел тебе искать душегубов.

– Забыл – так напомню, – буркнул Архаров.

Вот именно теперь ему вдруг захотелось исполнить графский приказ.

Хотя сперва эта затея с розыском показалась нелепой и обременительной.

Искать в городе, который стал совершенно чужим, не имея знакомств, не имея подручных, людей из толпы, которые, весьма может статься, уже лежат на чумных кладбищах…

Архаров крепко почесал в затылке.

Из косицы выскользнула черная лента, и Левушка поймал ее на лету.

– Твою прическу надобно клеем промазывать, чтобы держалась, – с неудовольствием заметил он. – А то еще слыхал, будто в косу проволоку вставляют, чтобы красиво отгибалась.

– Более никуда проволоку не вставляют? – буркнул Архаров и потрогал свои букли. Они и по ощущению пальцев вида не имели, а что еще за безобразие покажет зеркало?

– Пойдем, Николаша, – сказал Левушка.

Всякий офицер, живя в казарме, умел при нужде оказать товарищу услуги волосочеса.

Архаров и Тучков вернулись во дворец и пошли в большую комнату – одну из отведенных офицерам-преображенцам. Там, они знали, есть довольно порядочное настенное зеркало, из тех, что не слишком кривят физиономию и не прогоняют по ней зыбкие волны.

– Ты, Левушка, в Москве бывал? – спросил Архаров, уже стоя перед тем зеркалом и приводя в порядок букли прически. Он накручивал их на палец и укладывал симметрично, хотя и без особого успеха. В это время Левушка плел ему косу.

– А ты куда собрался? – полюбопытствовал Левушка, прилаживая черный бант.

– Да к черту на кулишки.

– Так мы уж прибыли, – заметил случившийся рядом Бредихин.

– К Варварским воротам съездить хочу, поставить свечку Богородице, – объяснил Архаров.

– Вот прямо так в мундире? – удивился Бредихин. – Ну, ты, брат, недалеко уедешь. Камнями с коня ссадят, кольями добьют.

– Сидоров сказывал, вроде сейчас тихо, – возразил Медведев.

– Тихо-то тихо, а огонек тлеет, не след его раздувать.

Бредихин был прав – Архаров как раз и ценил в нем рассудительность.

– Надо простой кафтан поискать, Николаша. Можно у Матвея взять, – посоветовал Левушка.

– Мне Матвеев кафтан длинноват, а ты в него трижды завернешься. Чего вылупился? Ты разве со мной не поедешь? – удивился Архаров.

– Побойся Бога, Архаров! – воскликнул Бредихин. – Ну, ты графскую блажь исполняешь, это понятно, а младенца-то чего за собой тащишь? Тебе непременно нужно, чтобы он заразу подцепил?

– А уксус на что? – спросил Архаров. – Меня Матвей научил, я его в уксусе искупаю!

– Не ходи, Тучков, – сказал Левушке Бредихин. – Мало того, что в Москве оказался? Ты у матери один сын. Не дури. Коли нужно, я за тебя пойду.

Левушка посмотрел на него – и выскочил из помещения.

Архаров невольно усмехнулся – пожалуй, Бредихину и впрямь пора заводить своих младенцев.

Сам он решил с этим делом погодить лет до сорока, до сорока пяти – словом, до отставки.

Левушка пронесся вихрем по всему Головинскому дворцу и отыскал Афанасия Федорова. Старый смотритель с гордостью сказал, что в его чуланах и кладовых, поди, и горностаевая мантия сыщется. Пошли смотреть.

Откопали два кафтана старомодных, уж таких древних, будто их с прочими военными трофеями шведской войны сюда еще в сорок втором году фельдмаршал Ласси привез. Федоров подумал и послал кого-то из служителей в Немецкую слободу к знакомцу.

Через час два более или менее сносных кафтана, синий и коричневый, у Архарова с Левушкой были. Левушкин закололи булавками, но он был коротковат. Архаровский же не застегивался на пузе, но погода днем позволяла ходить вольготно. Тем не менее дядя Афанасий вздумал перешить пуговицы.

Архаров тем временем объявил преображенцам, что нуждается в деньгах, да не в обычных, а в редкостных.

В России на ту пору разнообразие денег было велико, попадались и совсем неожиданные монеты, которые спервоначалу могли быть приняты за фальшивые – коли покупатель и продавец не знали их истории. Архарову требовалась определенная монета – елизаветинский рубль с забавной оплошностью. Они встречались, хотя и нечасто.

Он объявил о своей нужде по всей орловской экспедиции – и те, кто не сопровождал графа в его первой поездке по Москве, тут же с бодростью отозвались. Все уже прознали о странном поручении Архарову, и всем было любопытно – что этот господин затеял.

Левушка, занятый кафтанами, за этой архаровской деятельностью не уследил.

Она обнаружилась, когда семеновец Лестев, уже вставив было ногу в стремя, окликнул его и просил передать Архарову сыскавшуюся монету – рублевик с профилем покойной государыни Елизаветы Петровны. Пожалуй, что из всех имевших хождение серебряных рублей этот был самый крупный.

Приятель уже ждал Левушку с нетерпением – требовалось записать, кому он должен за сыскавшиеся рубли.

Насчет одной монеты, принесенной от конногвардейцев, он засомневался – больно оказалась стертой.

– Возьми, у тебя глаз острее, – Архаров передал монету Левушке.

– Санкт-петербургского монетного двора, – прочитал Левушка надпись на гурте.

– Так, а тут? – Архаров показал ногтем.

– Мыслете-мыслете-добро… Ага, вензель московского денежного двора… Это как же?

– Молод, зелен, – заметил Медведев. – Тебе и невдомек, что денежка-то крамольная.

– Никшни. И теперь-то про такие дела лучше не болтать, – одернул его Бредихин.

– Я же говорил, что такие рублевики еще сыщутся, – сказал Архаров. – Редко, но попадаются.

– А с чего такая путаница? – спросил Левушка. – Надпись – одна, а вензель – иной?

– Теперь уже никто не вспомнит, – отвечал Бредихин. – Вроде бы при государыне Елизавете перечеканивали монеты из заготовок, сделанных при государе Иванушке, царствие ему небесное. Возили их с одного монетного двора на другой. И не уследили.

– Каком государе? – не понял Левушка.

Старшие офицеры переглянулись.

Медведев и сам не знал, о ком речь. Архаров не интересовался древней историей. Он начал службу при покойной государыне Елизавете Петровне, а что было до того – как бы и вовсе не было. Он только знал, что промелькнуло некое дитя, не имевшее права на престол, но тем не менее претендовавшее, и по милосердию Елизаветы Петровны было устранено от двора, поселено в тихой местности под надзором. И из-за дитяти случилось много времени спустя происшествие с господином Мировичем, взявшимся с чего-то его освобождать.