Текст книги "Тридцать миллионов слов. Развиваем мозг малыша, просто беседуя с ним"

Богатая языковая среда «словно кислород, о котором не думаешь, пока не увидишь, как кто-то страдает от его нехватки».

С извинением в адрес Ним Тотенхэм за вольность обращения с ее изумительной цитатой{6}6
  Ним Тоттенхэм: «Родители играют поистине большую роль в формировании мозга ребенка. И воспитание похоже на кислород. Его легко не замечать, пока не увидишь, как кому-то его не хватает». Фраза приписывается Ним Тоттенхэм в передаче Джона Гамильтона (Jon Hamilton) Orphans’ lonely beginnings reveal how parents shape a child’s brain (Первые годы жизни сироты свидетельствуют, как родители формируют мозг ребенка), Shots: Health News from National Public Radio, National Public Radio, February 24, 2014.


[Закрыть]

Когда части головоломки идеально складываются, это позволяет увидеть всю красоту возможности. И резко виден контраст, если не хватает хоть одного кусочка пазла. Именно с такого момента начинаются история Мишель и переломный момент в моей биографии.

Семимесячная Мишель была похожа на героиню японского аниме: кристально-голубые глаза, излучающие душевность, ум и очарование, в сочетании с радостным смехом. Как и Зак, Мишель родилась без слуха, но со всеми другими способностями. Деталь, которой недоставало в ее пазле, была малозаметной, и сначала я даже не догадывалась о ее существовании. На самом деле, если бы эта девочка появилась до Зака, я бы, наверное, списала ее отставание в развитии на ограниченность технологий или просто сочла бы, что «все бесполезно». Однако Зак уже задал планку, и все, что происходило с Мишель после кохлеарной имплантации, также не совпадало с моими ожиданиями.

У отца Мишель наблюдалась умеренная тугоухость, которая корректировалась слуховыми аппаратами и объяснялась синдромом Ваарденбурга[5]5
  Синдром Ваарденбурга назван именем голландского офтальмолога, который в 1951 году впервые описал его признаки; это врожденное генетическое расстройство, основные проявления которого предполагают врожденную глухоту и определенные аномалии лица, включая необычную пигментацию волос, кожи и радужной оболочки обоих глаз. Прим. науч. ред.


[Закрыть] – наследственным заболеванием, затрагивающим среди прочего и слух. Как и у Мишель, при вполне нормальном интеллекте синдром Ваарденбурга выдавали широко расставленные голубые глаза. Наша команда подробно консультировала маму Мишель, Лору. Было видно, что она любит дочь, но жизнь в статусе безработной, дополненная нехваткой денег, а теперь еще и ребенком с ограниченными возможностями, была тяжелым бременем. Мы решили для начала попробовать слуховые аппараты, хотя я чувствовала, что в этом случае их окажется недостаточно. Договорились, что, если аппараты не помогут, следующим шагом будет кохлеарная имплантация. Вскоре после того, как Мишель получила слуховые аппараты, Лора увезла ее, и наша профессиональная помощь девочке на этом прекратилась. Когда они вернулись год спустя, Лора подтвердила, что слуховые аппараты не помогают, и она решила последовать первоначальной рекомендации насчет кохлеарной имплантации.

Я отчетливо помню «день рождения слуха» у двухгодовалой Мишель. В то время активацию имплантатов мы отмечали, даря пациенту кекс и яркий воздушный шарик. В конце концов, это был праздник, пусть и скромный, как в случае с Мишель. Когда мы включили имплантаты, малышка просто продолжала есть свой кекс, почти не реагируя. Но «почти никакой реакции» вовсе не значит «никакой реакции». Мы с мамой Мишель были в восторге: девочка, похоже, слышала, то есть могла научиться говорить.

Слух у Мишель посредством имплантатов постепенно развился до пределов нормы. Сурдолог и логопед называли ее не иначе как «умница», – она реагировала на любые задания, которыми они ее «пытали». Но очевидным стало и еще кое-что. Девочка отвечала на звук в аудиометрической кабине, но не пользовалась словами и, казалось, не понимала речь. Ее мать это тоже заметила. В конечном итоге было установлено, что Мишель различает звуки, но не понимает их значения и, судя по всему, неспособна этому научиться.

Ситуация очень встревожила всех, кто работал с малышкой профессионально, в том числе педиатра и сурдолога. Мы обсуждали способы поддержки Мишель и ее мамы, а также усилия по ускорению развития речи девочки посредством вовлечения ее в более насыщенную символическую и разговорную среду. Но ни один из методов не принес успеха. В отличие от Зака, который просто немел передо мной, Мишель действительно не умела говорить: ее проблема была гораздо серьезнее и сложнее.

Что пошло не так? Я помогла обрести слух двум глухим детям. Почему этот дар не стал исчерпывающим ответом на вопрос относительно речи, обучения и интеграции в жизни? В чем главные отличия, предопределившие разные результаты операций Зака и Мишель? Ответ привел меня из мира глухих в наш общий большой мир, потому что факторы, из-за которых отличаются способности к обучению у Зака и Мишель, по существу, те же, что предопределяют и наши потенциалы развития.

Большая разница

Скорость чтения в третьем классе, как правило, предсказывает конечную траекторию обучения для всех детей. В третьем классе Зак и учится, и ведет себя так же, как одноклассники.

Мишель тоже в третьем классе, хотя и в группе для слабослышащих. Даже со слуховыми имплантатами она реагирует на речь совсем чуть-чуть, и у нее только базовое понимание языка жестов. Для нее полноценное общение – далекая мечта. К тому же скорость чтения Мишель на уровне детского сада, что тоже прогнозирует ее будущую жизнь.

Почему чудеса кохлеарной имплантации обошли стороной эту чудесную девочку с таким большим потенциалом?

Оказывается, то, что пошло не так, происходит чаще, чем я думала. Это стало очевидно, когда в Чикаго мы всей командой посещали классы со слабослышащими детьми, чтобы лучше понимать учебный ландшафт наших пациентов. Классы делились на «разговорные», где общались устно, и классы «с полной коммуникацией», где, несмотря на название, основной формой общения служил язык жестов. Я, разумеется, пребывала в уверенности, что все ребята, которым я ранее вживила имплантаты, окажутся исключительно в разговорных классах. Я сильно ошибалась.

Класс с полной коммуникацией состоял из девяти учеников, их парты располагались полукругом, и учитель вел урок знаками. Тишина была оглушающей.

И тогда я увидела Мишель: ее голубые глаза не узнать было невозможно. Я обняла ее. Мишель, не понимая, кто я такая, посмотрела с растерянной, застенчивой улыбкой. Она уже не была той жизнерадостной малышкой, какой я ее помнила, – казалось, что ее свет полностью угас. На то была причина. Учительница рассказала о тяготах, которые Мишель пережила, включая то, что она приходила в школу без обеда, носила замызганную одежду и, что самое главное, не умела общаться ни посредством речи, ни с помощью жестов. Глядя на ее милое личико, было трудно определить, что перед нами – трагедия глухоты или трагедия бедности. Но я и без подсказки знала, что это трагедия нереализованного потенциала.

Два ребенка поступили ко мне с очень похожими данными, но результаты получились совершенно разные. Да, они были из разных семей, но социально-экономическое положение никогда еще не мешало детям научиться говорить. Как хирург, безмерно веривший в волшебный кусочек пазла, который «сложится как надо», и провозглашавший золотой век для глухих от рождения малышей, я была ошеломлена, посрамлена, но главное – увидела новую цель.

Клятва Гиппократа предполагает, что обязанности врача не заканчиваются вместе с операцией – они выполнены, только когда пациент выздоравливает. Я абсолютно четко осознавала, что пора выйти за пределы комфортного пространства операционной.

Замечательный мир Чикагского университета

В Чикагском университете меня окружали выдающиеся ученые в области медицины и социальных наук, в том числе нобелевские лауреаты, и большинство занимались поиском решений самых неприятных проблем нашей жизни. Важно отметить, что я никогда не была частью этого сообщества. Мой мир замыкался на операционной. Моей конечной целью была имплантация слуховых аппаратов, чтобы глухие дети смогли слышать, – проверить, как все работает, обнять, поцеловать пациента и расстаться с ним в надежде, что все будет хорошо.

Но довольно надежд.

Наша жизнь с рождения определяется случаем. В младенчестве никто не знает, что ему достанется; нет инструкции, на основе которой можно было бы ожидать от жизни чего-то конкретного; нет меню, позволяющего выбрать что-то из раздела «А», а потом из раздела «Б». С самого первого дня факторы, которые мы никак не можем контролировать, накладывают неизгладимый отпечаток на всю нашу жизнь. И хотя любовь к ребенку и родительские чаяния о его счастье и самореализации не связаны со средой, социально-экономические факторы, безусловно, влияют на уровень образования, состояние здоровья и исход лечения.

Именно это я и поняла, когда вышла за пределы операционной в широкий мир науки о человеке.

Понятия «неравенство здоровья» и «социальные факторы здоровья» связаны с тем, что практически все болезни, от рака и диабета до таких проблем, как пресбиосмия[6]6
  Ослабление и нарушение обоняния у людей старшего возраста. Прим. науч. ред.


[Закрыть], и значительно менее продуктивное лечение случаются с рожденными в бедности. Именно благодаря замечательным и авторитетным коллегам по университету я осознала, что проблемы Мишель обусловлены миром, в котором она живет с рождения. Однако это понимание породило новые вопросы. Что же, теперь считать ситуацию безнадежной? Успокоиться и заняться другим, более перспективным пациентом? Любой, кому известно стихотворение Эммы Лазарус, высеченное на статуе Свободы («Я дам приют голодным, оскорбленным… Пришлите мне отверженных судьбой»[7]7
  «Статуя Свободы», пер. Леонида Зуборева. (Известно также как «Новый Колосс».) Прим. пер.


[Закрыть]), знает, что нельзя мириться с «исторической неизбежностью». Неизбежность устраняют, находя решение.

Хирургу, ищущему решение социальной проблемы, необходимо выйти за привычные рамки операционной и больницы вообще, что для него сравнимо с путешествием на Луну. Я часто шла на работу мимо живописных готических зданий из резного камня – квартала, известного как «квадрат», где теоретизируют, читают лекции и проводят исследования ученые Чикагского университета. Именно в этом сообществе ученых, изучающих хитросплетения человеческого поведения, я и начала понимать, почему речь Мишель не развивалась как надо и, что гораздо важнее, – каким образом можно было ей помочь.

Профессор Сьюзан Левин и профессор Сьюзан Голдин-Мидоу, известные еще как «две Сьюзан», преподают психологию в Чикагском университете, давно работают вместе, дружат и соседствуют. Долгие 40 лет они совместно изучают, как дети осваивают язык. Они открыли мне глаза, а вернее, снабдили новой оптикой для наблюдения, особенно в части обучения речи.

Суровой чикагской зимой я посещала вводный курс для студентов Сьюзан Голдин-Мидоу на тему развития речи у детей. Опаздывая, нередко бежала через университетский квартал, кутаясь в толстый пуховик, надетый на белый лабораторный халат, который, в свою очередь, скрывал мой зеленый хирургический костюм. В старомодной аудитории ряды студенческих кресел спускались к кафедре. Я обычно садилась в первом ряду – словно близость к лектору компенсирует замедляющуюся с возрастом скорость нейронов в мозге, – и слушала, как студенты увлеченно обсуждают конкурирующие теории Хомского и Скиннера[8]8
  Аврам Ноам Хомский (р. 1928) американский лингвист, философ и теоретик, автор классификации формальных языков, называемой иерархией Хомского. Беррес Фредерик Скиннер (1904–1990) американский психолог, писатель, изобретатель. Известен своей теорией оперантного обусловливания, объясняющей образование условных рефлексов за счет подкрепления или наказания.


[Закрыть], касающиеся обучения языку. Прав ли Хомский, утверждая, что каждый из нас рождается с «устройством овладения языком», неким внутренним жестким диском с правилами грамматики, который уже предустановлен в мозге? Предопределено ли обучение языку биологической судьбой? Или прав Скиннер, считая, что эта способность не заложена с рождения, а появляется как феномен подкрепления со стороны взрослых и в конечном счете направляет детей к приемлемым языковым структурам? Эти вопросы были бесконечно далеки от задач «разрезал-зашил», характерных для операционной, но в итоге стали неотъемлемой частью моей жизни. Я была предельно внимательна, ожидая озарений, так необходимых для помощи маленьким пациентам.

Харт и Рисли

Не помню, чтобы я что-то слышала о Харт и Рисли до лекций Сьюзан Голдин-Мидоу и, когда впервые прозвучали эти имена, даже не подумала об их исключительной важности лично для меня. Бетти Харт и Тодд Рисли – детские психологи из Канзасского университета, которые в 1960-х годах искали способы улучшить плохую успеваемость у детей из малообеспеченных семей. Они разработали программу, которая включала интенсивное освоение словарного запаса и которая поначалу вроде работала. Но когда малышей протестировали перед поступлением в начальную школу, положительные результаты оказались дутыми. Стремление Харт и Рисли выяснить причину вылилось в знаковое исследование, ставшее решающим в понимании важности ранней языковой среды для долгосрочного интеллектуального развития.

Однако незаурядными учеными Бетти Харт и Тодда Рисли сделали не результаты исследования, а сам факт его проведения. В то время бытовало мнение, что человек преуспевает, потому что умен, а если не преуспевает, значит, недостаточно умен. И никаких дискуссий. Различные траектории развития детей, рожденных в бедных или в более обеспеченных семьях, уже давно воспринимались как закономерность. Поиском причин занимались редко: ученые были уверены, что во всем виновата генетика.

Харт и Рисли поменяли точку зрения. В ходе своего новаторского исследования они нашли иной ответ на ключевой вопрос «почему?». Как показали изыскания, языковая среда детей, рожденных в бедности, сильно отличается от языковой среды малышей, появившихся на свет у более состоятельных родителей, и именно это различие может позже определять успеваемость. Кроме того, дети из низших социально-экономических слоев слышат гораздо меньше речи, чем их ровесники с более высоким социально-экономическим статусом, и различие не сводится только к количеству. Харт и Рисли обнаружили существенные расхождения в качестве, то есть какие именно типы слов и как именно произносятся. Наконец, в подтверждение тому, что не социально-экономические условия, а именно речь предопределяет основные различия, Харт и Рисли пришли к выводу, что вне зависимости от успеваемости в школе именно ранняя языковая среда становится критическим фактором. Все сводится к словам.

Благодаря Харт и Рисли я увидела значимость языковой среды в первые годы жизни: количество и качество слов, которые малыш слышит от рождения до трех лет, формируют кардинальные различия последующих достижений его образования{7}7
  Betty Hart and Todd R. Risley, Meaningful Differences in the Everyday Experience of Young American Children (Baltimore: Paul H. Brookes, 1995).


[Закрыть].

Где все сходится

Дети, участвовавшие в исследовании Харт и Рисли, от рождения имели слух, но ничем не отличались от ребят, родившихся глухими и получивших кохлеарные имплантаты. Дети с имплантатами, которые живут в семьях, пользующихся богатым лексиконом, учатся хорошо, а те, кто растет в скудной языковой обстановке, учатся плохо. Благодаря работам многих ученых я начала понимать, что для развития речи важна не столько способность слышать звуки, сколько усвоение значений звуков. Именно поэтому малыш должен жить в мире, богатом словами, словами и еще раз словами.

Я дала всем пациентам одинаковую способность слышать, но у детей из семей, где меньше общаются, где возникает меньше реакций на речь, меньше вариативности в лексике, осмысление звуков, необходимое для развития нейронных связей, находится на слабом уровне. Недостающим компонентом становится не кохлеарный имплантат, каким бы невероятным он ни был. Он скорее посредник, проводник для важнейшей части пазла – чудодейственной силы родительской речи, всегда одинаковой по влиянию и для рожденных со слухом, и для получивших слух благодаря технологическим достижениям. Без языковой среды слух – напрасный дар. Без языковой среды ребенок вряд ли сможет достичь оптимальных результатов.

Я считаю, что любой ребенок, из любой семьи, любого социально-экономического слоя заслуживает шанс реализовать свой потенциал по максимуму. Мы просто должны помочь ему.

И это в наших силах.

Именно об этом моя книга.

Глава 2
Первое слово
Истоки родительской речи

Никогда не сомневайтесь в том, что небольшая группа неравнодушных самоотверженных граждан может изменить мир. Именно так всегда и происходит.

Приписывается Маргарет Мид[9]9
  Маргарет Мид (1901–1978) американский антрополог и этнограф, исследовала детскую психологию с позиций этнопсихологической школы и отношения между различными возрастными группами в традиционных (папуасы, самоа и др.) и современных обществах (разрыв поколений).


[Закрыть]

В 1982 году два дотошных исследователя из Канзас-Сити, Бетти Харт и Тодд Рисли, задались очень простым вопросом: почему провалилась их новаторская программа, призванная помогать готовить к школе малышей с неблагополучным происхождением? Она была предназначена повышать учебный потенциал у детей путем интенсивного расширения словарного запаса и казалась отличным решением существующей проблемы. Но не тут-то было.

Первые результаты проекта оказались позитивными. Понимая важность языка для обучения ребенка, Харт и Рисли включили в занятия выверенный лексический компонент. Он должен был стимулировать обогащение скудного словарного запаса малышей, чтобы в начальной школе те шли наравне с более подготовленными сверстниками. Изначально Харт и Рисли все-таки отмечали обнадеживающее «активное освоение новых слов ‹…› и резкое ускорение ‹…› кумулятивного роста лексикона»{8}8
  Betty Hart and Todd Risley, “The early catastrophe: The 20 million word gap by age 3”, American Education (Spring 2003): 1, www.aft.org/sites/default/files/periodicals/TheEarlyCatastrophe.pdf.


[Закрыть]. Дети накапливали словарный багаж в ходе занятий, но вскоре выяснилось, что их фактические траектории обучения не изменились. В итоге, когда они пришли в начальную школу, положительные эффекты исчезли, и эти ребята ничем не отличались от детей, не посещавших интенсивный курс для дошкольников{9}9
  Betty Hart and Todd Risley, Meaningful Differences. См. главу 1, “Intergenerational transmission of competence”, с. 1–20, где изложено полное обсуждение хода и результатов исследования Харт и Рисли.


[Закрыть].

Харт и Рисли, как и многие из их поколения, надеялись разорвать «порочный круг нищеты» с помощью дошкольной подготовки{10}10
  T. R. Risley and B. Hart, “Promoting early language development”, in The Crisis in Youth Mental Health: Critical Issues and Effective Programs, vol. 4, Early Intervention Programs and Policies, pp. 83–88, ed. N. F. Watt, C. Ayoub, R. H. Badley, J. E. Puma, and W. A. LeBoef (Westport, CT: Praeger, 2006); также в открытом доступе представлена статья Todd R. Risley, “The everyday experience of American babies: Discoveries and implications”, Senior Dad, www.srdad.com/SrDad/EarlyChildhoodfiles/Todd%20Risley.pdf.


[Закрыть]. Активно участвуя в «войне с бедностью», провозглашенной президентом США Линдоном Джонсоном, они служили образцовыми примерами своего времени, стремясь «не только облегчить симптомы бедности, но и излечить ее, а прежде всего, предотвратить»{11}11
  Ежегодное выступление президента Линдона Джонсона перед Конгрессом о положении страны, от 8 января 1964 года, LBJ Presidential Library, www.lbjlib.utexas.edu/johnson/archives.hom/speeches.hom/640108.asp.


[Закрыть].

Они начали искать ответы в 1965 году. Когда большая часть США была охвачена выступлениями на расовой почве и гражданскими беспорядками, Харт и Рисли с коллегами из Канзасского университета задумались о резком повышении успеваемости у детей из бедных семей. Программа под названием Juniper Gardens Children’s Project (детский проект «Можжевеловые сады») родилась в подвале винного магазина C. L. Davis{12}12
  R. V. Hall, R. L. Schiefelbuch, R. K. Hoyt, and C. R. Greenwod, “History, mission and organization of the Juniper Gardens Children’s Project”, Education and Treatment of Children, 12.4 (1989): 301–329. О баре C. L. Davis на с. 306.


[Закрыть], а окончательно оформилась как сочетание «социальной работы и научных знаний», вложила тщательно продуманный словарный запас в формат интенсивных занятий, призванных подготовить детей к школе и развить их потенциал{13}13
  “Spearhead – Juniper Gardens Children’s Project”, видео на YouTube, 7:04, размещено JuniperGardensKU, 30 января 2013 года, www.youtube.com/watch?v=bW77QiceqOE.


[Закрыть].

На YouTube до сих пор можно найти документальное подтверждение того проекта – нечеткую видеозапись Spearhead – Juniper Gardens Children’s Project (начало детского проекта «Можжевеловые сады»), сделанную в 1960-х{14}14
  “Spearhead – Juniper Gardens Children’s Project”, видео на YouTube, 7:04, размещено JuniperGardensKU, 30 января 2013 года, www.youtube.com/watch?v=bW77QiceqOE.


[Закрыть]. На ней молодой Тодд Рисли в зауженном черном костюме с узким же галстуком решительно направляется в их дошкольную «лабораторию». В одном из классов молоденькая улыбчивая Бетти Харт сидит на полу, с менторским видом старательно читая что-то окружившим ее четырехлетним малышам. Воодушевляющая атмосфера фильма под стать их надежде, что «острые социальные проблемы можно решить, улучшая повседневный опыт». Видео заканчивается крещендо и пафосным голосом за кадром: «Это лишь начало, первые шаги в можжевеловых садах, где ученые ищут способы преодоления препятствий, отделяющих детей из бедных слоев от доступного остальной нации изобилия».

Провал проекта «Можжевеловые сады» можно было бы легко объяснить в духе преобладающих тогда ответов: виновата генетика или иной непреложный закон. Но Харт и Рисли не приняли «житейскую мудрость» покорно. Отказавшись считать результаты своей программы окончательными, решили выяснить, почему их постигла неудача. Исследование открыло дверь к пониманию, что преобладающее объяснение отставания детей в корне неверно и на самом деле вполне возможно изменить то, что считается незыблемым.

Романтики…

Стив Уоррен описывает Бетти Харт и Тодда Рисли как «романтиков»{15}15
  Из телефонного интервью со Стивом Уорреном 20 февраля 2014 года.


[Закрыть]. Сейчас он преподает в Канзасском университете, а Бетти и Тодда знает с 1970-х, когда был еще аспирантом.

Да, «романтики», говорит он, но «в облаках не витали». Свободные от убеждений, которые объясняли поражения в «войне с бедностью» генетикой; отказывающиеся отворачиваться от тех, кого общество списало со счетов, они превратились в следователей, задающих вопросы, чтобы найти решения извечных проблем.

Их занимали всего два вопроса:

1. Что происходит с младенцем/малышом в течение 110 часов еженедельного бодрствования?

2. Насколько важно для окончательного формирования ребенка то, что происходит в течение этого времени?

Поиск ответов привел к невероятному выводу.

«Не было [абсолютно] никакой литературы [о повседневной жизни младенцев] ‹…› ничего, ‹…› и это шокировало»{16}16
  Интервью Дэвида Бутона с Тоддом Рисли 14 декабря 2004 года, транскрипт на ресурсе Children of the Code («Кодированные дети»), www.childrenofthecode.org/interviews/risley.htm.


[Закрыть].

Возможно, какие-то публикации по теме и существовали, но активности почти не наблюдалось, пока Бетти Харт и Тодд Рисли не начали свою работу, добывая ответы и решения.

…и революционеры

Выводы Харт и Рисли о влиянии раннего языкового окружения на итоговую детскую успеваемость стали невероятным прорывом в науке о человеке. Знаменитая дискуссия между Ноамом Хомским и Берресом Скиннером о том, как ребенок овладевает языком, даже не касалась фактора влияния языковой среды.

В ходе высокоинтеллектуальных дебатов, в уже упомянутой известной дискуссии, теория Хомского о генетической программе человеческого мозга, или «природе», противопоставлялась «оперантному обусловливанию»[10]10
  Иными словами, выработка условного рефлекса. Прим. науч. ред.


[Закрыть] Скиннера{17}17
  Marc N. Branch, “Operant conditioning”, в Encyclopedia of Human Development, ed. Neil J. Salkind (Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 2005), www.sage-ereference.com/view/humandevelopment/n458.xml?rskey=t8Ib4Landrow=5.


[Закрыть], то есть негативному и позитивному подкреплению, или «воспитанию», что и постулировалось как доминирующий фактор при освоении языка. Самое невероятное, что концепция Скиннера содержала аргумент о «воспитании», но воздействие языка при общении с родителями даже не упоминалось. Вместо этого «оперантное обусловливание» Скиннера сводилось к тому, что ребенок обучается языку в результате подкрепления – наподобие схемы поощрения-наказания, как у крысы с рычагом из эксперимента Павлова.

Хомский, напротив, полагал{18}18
  C. f. J. Michael Bowers, “Language acquisition device”, in Encyclopedia of Human Development, ed. Neil J. Salkind (Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 2005), www.sage-ereference.com/view/humandevelopment/n371.xml.


[Закрыть], что «устройство овладения языком» генетически предустановлено в мозге человека. Он считал, что именно «кодировка» мозга объясняет быстрое усвоение языка малышами. Отметая гипотезу Скиннера как «абсурдную»{19}19
  Noam Chomsky, “Review: Verbal behavior by B. F. Skinner”, Linguistic Society of America 35.1 (1959): 26–58.


[Закрыть], Хомский вопрошал: как можно объяснять упрощенной теорией поощрения и наказания тот факт, что дети за короткий промежуток времени осваивают грамматику во всей ее сложности?

Общее признание теории Хомского отражало широкое признание важности наследственности. В результате интерес и поддержка изучения различий в уровне владения языком возникали редко{20}20
  Обсуждение влияния теории Ноама Хомского об универсальной грамматике на исследования, связанные с социальным неравенством при обучении языку на начальном этапе жизни, см. на с. 8 в работе A. Fernald and A. Weisleder, “Early language experience is vital to developing fluency in understanding”, в Handbook of Early Literacy Research, vol. 3, ed. S. Neuman and D. Dickinson (New York: Guildford Publications, 2011), с. 2–20. Также см. с. 184 в работе A. Fernald and V. A. Marcham, “Causes and consequences of variability in early language learning”, в Experience, Variation and Generalization: Learning a First Language, ed. I. Arnon and E. V. Clark (Philadelphia: John Benjamins, 2011), с. 181–202.


[Закрыть]. Исследования на тему обучения языку проводились преимущественно среди младенцев и малышей из семей среднего класса, а выводы потом распространяли на всех детей. Была небольшая попытка изучить отклонения в развитии{21}21
  Fernald and Marcham, “Causes and consequences”. См. с. 185, где обсуждается спорное утверждение, что модели развития, отмечаемые у детей из среднего класса, распространяются на детей всех социальных слоев.


[Закрыть]. Дискуссия продолжается по сей день, что демонстрируют жаркие споры, свидетелем которых я стала на курсе профессора Сьюзан Голдин-Мидоу, посвященном развитию речи ребенка. Однако именно Харт и Рисли заслуживают почестей за то, что помогли осознать важность раннего речевого окружения для развития интеллекта.