Текст книги "Маркс. Инструкция по применению"

Избранная библиография

Balibar, Étienne. La Philosophie de Marx, Paris, La Découverte, «Repères», 1993.

Goldmann, Lucien. Marxisme et sciences humaines, Paris, Gallimard, «Idées», 1970.

Hyppolite, Jean. Études sur Marx et Hegel, Paris, Marcel Rivière, 1955. Kouvélakis, Stathis. Philosophie et révolution de Kant à Marx, Paris, PUF, «Actuel Marx», 2003.

Labica, Georges. Le Statut marxiste de la philosophie, Bruxelles, Complexe, 1976.

Labica, Georges. Karl Marx, les thèses sur Feuerbach, Paris, PUF, 1987.

Mandel, Ernest. La Formation de la pensée économique de Marx, Paris, Maspero, 1968.

Marx, Karl. Sur la question juive, présentation et commentaires de Daniel Bensaïd, Paris, La Fabrique, 2006.

3. Почему борьба – дело классов

Коммунизм, к которому Маркс приходит в начале 1840 годов, остается философской идеей, призраком без тела и плоти. То же можно сказать и о пролетариате. Он появляется в статье из «Немецко-французского ежегодника» по философии права в качестве «положительной возможности» общественной эмансипации. Эта возможность, на самом деле, покоится «в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не есть класс гражданского общества; такого сословия, которое являет собой разложение всех сословий; такой сферы, которая имеет универсальный характер вследствие её универсальных страданий и не притязает ни на какое особое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а бесправие вообще». Поэтому «он не может себя эмансипировать, не эмансипируя, вместе с этим, все другие сферы общества»; «Этот результат разложения общества, как особое сословие, есть пролетариат».

В момент этого шумного выхода на сцену пролетариат, даже если его формирование связано с «начинающим прокладывать себе путь промышленным развитием», все же остается абстракцией, абстрактным отрицанием собственности, но при этом и тем героем, который воплотит философию, ищущую в нем «материальное оружие», так же как и он сам ищет в ней «духовное оружие».

Короче говоря, голова и ноги.

Пролетариат из плоти и крови

Именно в Париже, в дымных рабочих кружках Сент-Антуанского предместья и среди многочисленных немецких иммигрантов Маркс обнаружит это «практические движение» и связанные с ним новые формы общительности: «К каким блестящим результатам приводит это практическое движение, можно видеть, наблюдая собрания французских рабочих-коммунистов. Курение, питье, еда и т. д. не служат уже там средствами объединения людей, не служат уже связующими средствами. Для них достаточно общения, объединения в союз, беседы, имеющей своей целью опять-таки общение; человеческое братство в их устах не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство». Встреча с Энгельсом, принесшим с собой из Англии конкретные познания рабочего класса и чартистского движения, подтвердит это открытие.

Прежде чем столкнуться с возникновением современного пролетариата, Марксу уже приходилось работать с экономическими и социальными вопросами в ту пору, когда он руководил «Рейнской газетой». Вспоминая в 1859 году о «продвижении собственных экономических исследований», он указывает на обстоятельства, в которых ему пришлось «впервые и с немалыми затруднениями говорить о том, что называют материальными интересами». Это был 1842 год, а поводом стали дебаты в парламенте Рейнланда по вопросу кражи леса и дробления земель. В 1820-1840-х годах не только в Германии, но также во Франции времен Реставрации и в Англии с ее знаменитым законом 1834 года о бедняках был принят ряд законодательных мер, направленных против традиционных прав бедняков (таких как сбор дров, сбор колосьев, свободный выпас), позволявших им пользоваться общей собственностью, чтобы удовлетворять те или иные элементарные потребности. Речь идет о разрушении базовых форм деревенской или общинной солидарности, о превращении в товары традиционной общей собственности (такой, как лес), необходимом, чтобы вытеснить крестьян в города и заставить их продавать себя и выбиваться из сил на появляющихся промышленных предприятиях. Примерно так же либеральная контрреформа сегодня методически разрушает права наемного труда и системы социальной защиты, чтобы принудить трудящихся принимать все более жесткие условия оплаты труда и занятости.

В действительности, эти меры направлены на переопределение границы между общественным имуществом и частной собственностью. Ударяя по общинным правам пользования, они нацеливаются на то, что Маркс называет «гибридными и неопределенными формами собственности», унаследованными из далекого прошлого. Поэтому, именно отправляясь от вопроса о собственности, молодой Маркс подходит к современной классовой борьбе.

«История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов.» В примечании к переизданию «Манифеста коммунистической партии» Энгельс добавляет уточнение к этой первой в главе «Буржуа и пролетарии» фразе: «То есть вся история, дошедшая до нас в письменных источниках», поскольку «в 1847 г. предыстория общества, общественная организация, предшествовавшая всей писаной истории, почти совсем ещё не была известна». В те времена антропологические исследования и в самом деле были довольно невнятными.

Но даже если придерживаться писаной истории, эту формулировку можно принять только в том случае, если понимать слово «класс» в довольно широком смысле, охватывающем различные формы социальных групп (касты, кланы, ордена, сословия, статуты), а не только «современные классы», которые предполагают «свободного рабочего» и капиталистические производственные отношения. Древние общества обычно стремились к тому, чтобы «сделать ремесла наследственными, придать им окаменевшие формы каст», а различные отрасли промышленности свести к закостеневшим «формам цехов». В капиталистическом обществе рабочий не привязан с рождения к тому или иному статуту или к наследственной группе. Теоретически он свободен. Поэтому каждый может лелеять надежду на социальное продвижение, на личную удачу. Каждый может мечтать стать Генри Фордом. Но в массе своей люди все равно остаются в положении рабочих.

Если рассматривать ситуацию широко, разделение общества на классы берет начало в разделении труда. Как только благодаря орудиям производительность труда дает возможность получать и накапливать определенный излишек, появляются касты, и первые из них – священники, чья роль – подсчитывать этот общественный излишек и управлять им. В рабовладельческом или крепостном обществе отношение эксплуатации видно невооруженным глазом. Дополнительный труд извлекается за счет монополии на применение насилия – например, в форме принудительного труда или барщины. В современном рабочем контракте это насилие и принуждение скрыты, но они все равно сохраняются.

Не стоит искать у Маркса простое определение классов или статистическую таблицу социально-профессиональных категорий. Иными словами, классы у него появляются во взаимно антагонистическом отношении. Только этой борьбой и в ней они и могут определяться. То есть классовая борьба – это стратегическое, а не только и не столько социологическое понятие.

Эксплуататоры и эксплуатируемые

Первая книга «Капитала», посвященная процессу производства, тому, что происходит на рабочем месте, выводит на сцену отношение эксплуатации (извлечения прибавочной стоимости в подвалах рынка, где проясняется загадка денег, которые будто бы производят деньги, самопроизвольно увеличиваясь, так что это увеличение кажется тайной столь же непроницаемой, что и непорочное зачатие). Это отношение возникает из отделения рабочего от его орудий производства, отделения крестьянина от земли, отделения рабочих от машин и орудий, ставших исключительной собственностью хозяина. В сфере производства отношение эксплуатации оказывается, однако, лишь остовом или скелетом классовых отношений, их наиболее элементарной формой. В главе VIII книги первой Маркс пишет: «в истории капиталистического производства нормирование рабочего дня выступает как борьба за пределы рабочего дня, – борьба между совокупным капиталистом, т. е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, т. е. рабочим классом». В этой (капиталистической) системе «все средства для развития производства превращаются в средства подчинения и эксплуатации производителя», «они уродуют рабочего, делая из него неполного человека, принижают его до роли придатка машины». Они противостоят ему, «отчуждают от рабочего духовные силы процесса труда в той мере, в какой наука входит в процесс труда как самостоятельная сила». Творческий труд «они подменяют трудом по принуждению и все время его жизни превращают в рабочее время».

Во второй книге, посвященной процессу обращения (то есть пути, который проходит капитал от первоначальной денежной инвестиции до реализации прибыли, минуя производство и потребление товаров), появляются новые определения, обращающиеся к отношению найма, покупки и продажи рабочей силы. В частности, здесь вводятся понятия (непосредственно) производительного труда и непроизводительного (или опосредованно производительного) труда (так же, как в первой книге были введены понятия конкретного труда / абстрактного труда). Однако и этот понятийный уровень не дает критерия определения классов, вопреки мнению отдельных авторов, которые решили, что в тождестве производительного труда и рабочего класса обнаруживается основа для концепции пролетариата, ограничивающейся рабочими. Одно из следствий этого подхода заключается в том, что в результате деиндустриализации и рассредоточения промышленных предприятий под сомнение ставится само существование пролетариата. Однако, пока трудящийся отделен от средств производства (земли, инструментов), а обладатель рабочей силы сталкивается со средствами производства как собственностью другого человека, «классовое отношение между капиталистом и наемным рабочим уже имеется налицо»: «Рассматриваемый акт – это купля и продажа, денежное отношение, но такая купля и продажа, где покупателем предполагается капиталист, а продавцом – наемный рабочий; это отношение возникло в силу того, что условия для реализации рабочей силы – жизненные средства и средства производства – отделены от владельца рабочей силы как чужая собственность».

В третьей книге «Капитала» рассматривается совокупный процесс капиталистического производства (и воспроизводства). То есть речь тут идет уже не о том, чтобы проследить путь отдельного абстрактного капитала и его метаморфозы, а о том, чтобы схватить совокупное движение множества капиталов, конкурирующих на рынке. Только на этом, более конкретном, уровне классовые отношения представляются как конфликт «совокупного трудящегося» и «совокупного капиталиста». Поэтому совершенно логично, что незавершенная глава о классах, на которой прерывается редактура третьей книги, находится именно в этом месте. На практике разделение на классы никогда не представляется в чистой форме, поскольку «средние и переходные ступени везде затемняют строгие границы между классами». В этой незавершенной главе «большие классы» должны, «на первый взгляд», определяться источниками дохода – заработной платой, прибылью и земельной рентой, связанными с собственностью на «простую рабочую силу», капитал и землю. Но это только «на первый взгляд», поскольку, если приглядеться повнимательнее, эти масштабные разделения серьезно усложняются на территории реальной политической борьбы. На простой вопрос «Что образует класс?» Маркс отвечает, заявляя, что если определить его доходом, мы придем «к бесконечной раздробленности интересов и положений, создаваемой разделением общественного труда среди рабочих, как и среди капиталистов и земельных собственников, – последние делятся, например, на владельцев виноградников, пахотной земли, лесов, рудников, рыбных угодий». «Здесь рукопись обрывается», – это примечание сделал Энгельс, не оставив никаких других комментариев.

Иными словами, рукопись завершается невыносимым теоретическим напряжением, безответным вопросом, который, как можно предположить, еще больше усложнился бы в первоначально задуманных, но так и не написанных книгах о государстве и общемировом рынке. Так, в них могли бы вводиться новые определения, позволяющие продумать особую роль бюрократии (едва намеченную в работе «К критике гегелевской философии права») или противоречия внутри самого пролетариата, если рассматривать его в международном масштабе.

Большие группы людей

Итак, у Маркса мы можем найти – даже в «Капитале» – не окончательное, раз и навсегда закрепленное понятие классов, а динамический подход, обращенный к истории и борьбе. Когда он говорит о пролетариях, он имеет в виду не эмблематического промышленного рабочего вроде персонажа Жана Габена в фильме «День начинается» или рабочих с завода «Фиат» из фильма «Рокко и его братья», и даже не легендарных железнодорожных рабочих и шахтеров Золя, а профессиональных рабочих, ремесленников, портных, сапожников, ювелиров, переплетчиков. Пролетариат, на самом деле, постоянно изменялся вместе с техникой и организацией труда. И это еще одна причина, по которой у Маркса мы находим не формальные определения, а, скорее, приближенные описания – например, в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»: «Поскольку миллионы семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, интересам и образованию других классов, – они образуют класс». Или же у Энгельса, в его достаточно растяжимом определении пролетариата: «Пролетариатом называется тот общественный класс, который добывает средства к жизни исключительно путем продажи своего труда, а не живет за счет прибыли с какого-нибудь капитала».

В конце концов именно Ленин дает любителям определений наиболее удачный, хотя и не самый простой ответ на вопрос о классах: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают»[11]11
  Ленин В.И. Великий почин // Полное собрание сочинений. Издание пятое. Т. 39. М.: Издательство политической литературы, 1970, с. 15.


[Закрыть]. В этом педагогически-ориентированном определении объединены позиция по отношению к средствам производства (включая юридический статус собственности), место в разделении труда и в иерархических отношениях, природа и размер дохода. В отличие от различных версий социологии, занятых классификациями, это определение стремится не ранжировать индивидуальные случаи или анализировать граничные ситуации, а задать место «больших групп» людей.

Сегодня часто задают вопрос, действительно ли пролетариат исчезает, уступая место «сообществам переживаний», разделяющим общие унижения и схожие страдания, объединенным тесными узами, ситуациями и различными формами принадлежности. Зато почти никогда не спрашивают, не исчезла ли буржуазия. Ведь у нёе есть ее невероятные доходы, ее (закрытые) клубы, бросающиеся в глаза боевые организации (MEDEF – «Ассоциация предпринимателей Франции», UIMM – «Союз предприятий металлургической промышленности»). Доказательство существования буржуазии – мадам Паризо, г-н Готье-Сованьяк или г-н Боллоре[12]12
  Имеются в виду Лоране Паризо (Laurence Parisot), президент MEDEF, Дени Готье-Сованьяк (Denis Gautier-Sauvagnac), вице-президент MEDEF, и Венсан Боллоре (Vincent Bolloré), гендиректор промышленной группы «Боллоре». – Примеч. перевод.


[Закрыть]'. Она даже стремится стать наследственной, превратиться в особую касту, она копирует старую аристократию, соревнуясь с ней в вульгарности. Свои богатства она выставляет напоказ в глянцевых журналах, не имеющих уже ничего общего со строгостью того протестантского духа, который, предположительно, лежал у истоков капитализма.

Если существуют имущие, должны существовать и обделенные; если существуют господствующие, должны быть и те, кем правят; буржуа-буржуи и пролетарии. И они и в самом деле существуют в современном мире – ив большей степени, чем когда бы то ни было. Проблема заключается, однако, в их разделении, в индивидуализации, которая является не стремлением к большей свободе и большей индивидуальной автономии, а политикой принудительной индивидуализации (расписаний, графиков, досуга, страхования). Она идет рука об руку с конкуренцией всех против всех, духом состязательности, с игрой в слабое звено: каждый за себя и горе проигравшим!

Избранная библиография

Guérin, Daniel. La Lutte des classes sous la Première République, Paris, Gallimard, 1968.

Poulantzas, Nicos. Pouvoir politique et classes sociales, Paris, Maspero, 1968.

Roemer, John. A General Theory of Exploitation and Classes, Cambridge, Harvard University Press, 1983.

Sainte-Croix, Geoffrey De. The Class Struggle in the Ancient Greek World, Ithaca, Cornell University Press, 1981.

Thompson, Edward Palmer. La Formation de la classe ouvrière anglaise, Paris, Gallimard/Le Seuil, 1998.

Whright Eric O., Classes, London, Verso, 1985.

4. Как призрак стал плотью. И почему он улыбается

Около 20 лет назад еженедельник «Newsweek» в своем новостном разделе с триумфом объявил о смерти Маркса. Ни одному редактору почему-то не пришла в голову мысль заманивать читателей сенсационными сообщениями о смерти Аристотеля, Декарта или Спинозы.

Похоже, что это крикливое заявление работало в качестве заклятия, то есть, очевидно, заклятия призрака. Но он все равно вернулся. В 2008 году, еще до того, как разразился кризис глобального капитализма, слух об этом разошелся по разным журналам: «Маркс: возвращение» («Courrier International»), «Маркс: возрождение» («Le Magazine littéraire»). И даже сам архиепископ Кентерберийский разоблачил «погоню за прибылью», виновную в финансовом крахе, отдав по этому поводу дань уважения Марксу, который «давным-давно показал, что разнузданный капитализм может действовать наподобие мифа, приписывающего реальность и силу тем вещам, которые сами по себе не существуют вовсе» (sic!).

В чем же причина этого воскрешения? Все дело в том, что Маркс – наш современник, он – нечистая совесть капитала. К тому же капитал, который в ту эпоху, когда Маркс занимался созданием его фоторобота, еще только приступал к своим злодеяниям, сегодня стал великовозрастным социальным киллером, который рыщет по всей нашей планете.

Тезисы «Манифеста»

Итак, актуальность Маркса – это актуальность «Манифеста коммунистической партии». Все помнят наизусть оглушительную первую фразу («Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма») текста, в спешке составленного в последние недели 1847 года и опубликованного в феврале 1848 г., в тот самый момент, когда разразилась парижская революция, объявившая о новом начале в истории европейских народов. Романтический дух той эпохи стремился к готическим развалинам, замкам с привидениями и призракам. Призрак, предъявленный на всеобщее обозрение при свете дня, воплощается в теле и открыто требует именования. Он коммунист? Но почему? Дело в том, что социализм уже стал к тому моменту затертым словом, чем-то вполне терпимым и даже респектабельным. У него постоянная прописка в филантропических обществах и кругах. Он хорошо совмещается с большими и малыми утопиями. В действительности, он не угрожает существующему порядку. А объявить себя коммунистом – значит заявить неслыханный бунтарский проект, который требует ни много ни мало изменить мир.

Эта новость – в виде скромной брошюры – обошла весь свет. «Манифест», как утверждают, – самый переводимый и самый распространяемый текст, не считая Библии. В нем схватывается сам источник необыкновенной жизнеспособности капитала как безличной «общественной силы», динамика которой является скрытой пружиной современного чувства ускорения истории и расколдовывания мира: «Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения».

Его все еще сохраняющуюся актуальность можно выразить семью тезисами:

– формирование глобального рынка глобализирует также и классовую борьбу;

– классовая борьба – это раскрытый секрет исторического развития;

– вопрос собственности – это «основной вопрос движения»;

– «ближайшая» цель – «завоевание политической власти»;

– пролетарии всех стран должны объединиться вопреки ограниченности наций;

– новая революция, являясь одновременно актом и процессом, – революция непрерывная;

– «свободное развитие каждого» является условием «свободного развития всех».

Рассмотрим эти тезисы.

1. Маркс – тот, кто сумел схватить логику капиталистической глобализации в момент ее рождения: «Крупная промышленность создала всемирный рынок, подготовленный открытием Америки. Всемирный рынок вызвал колоссальное развитие торговли, мореплавания и средств сухопутного сообщения… Буржуазия путём эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим… Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днём. Их вытесняют новые отрасли промышленности… Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдалённых стран и самых различных климатов… Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству».

Но он не довольствуется журналистским описанием этого феномена. Цель всей «критики политической экономии» – раскрыть его секрет. Чтобы преодолеть внутренние противоречия, гложущие его, капитал должен постоянно расширять свои пространства накопления и ускорять цикл собственного оборота. Стремясь сделать товар из всего, он пожирает пространство и сводит с ума время.

В современной глобализации, развязанной либеральной контрреформой и финансовой дерегуляцией в период последней четверти века, можно найти немало аналогий с глобализацией викторианской эпохи и Второй Империи. Технологическая революция телекоммуникаций, сверхзвуковых полетов и спутников соответствует, если сделать скидку на масштаб, революции железных дорог, телеграфа и пара. Генетические исследования – открытиям органической химии. Инновации в сфере вооружений – возникновению того, что Энгельс назвал «промышленностью бойни». Скандал с компанией «Энрон» или кризис ипотечного страхования – биржевому краху, Панамскому скандалу, банкротству «Crédit immobilier» или падению банка «Union générale», упомянутому Золя в романе «Деньги». Спекулятивное распухание, подпитываемое искусственными кредитными инструментами, поддерживает иллюзию денег, которые делают деньги, так что из-за кризиса (и во время кризиса) реальность сама начинает напоминать вымысел.

Часто отмечалась двусмысленность позиции Маркса, который одновременно восхищался динамикой капитала и возмущался его социальным варварством. Эта непоследовательность выдает реальное противоречие. Если «буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства», этот переворот приносит с собой освободительные возможности, в первом ряду которых – существенное сокращение времени обязательного труда. Но этот прогресс, скованный общественными отношениями эксплуатации и господства, раз за разом подрывается своей собственной разрушительной изнанкой: «прогресс в одних сферах, регресс в других» («Капитал»). Это противоречие сегодня задействовано в том, что называют глобализацией. Вот почему движения, собирающиеся на «Социальные форумы», называют себя не «антиглобалистами», а «альтерглобалистами»: они не против глобализации как таковой, а против конкурентной рыночной глобализации, и за глобализацию солидарную и социальную.

2. «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». Заслуга этой вводной формулировки первой главы «Манифеста» в том, что она покончила с философской болтовней о всеобщей Истории, заранее продиктованной божественным Провидением или самораскрывающимся мировым Духом и его судьбой. Все человеческое исторично и порождается в неопределенности борьбы. Однако стремление порвать раз и навсегда с теологическим мировоззрением не свободно от определенных упрощений. В переиздании «Манифеста» Энгельс счел нужным добавить внизу страницы примечание, в котором указывается, что под историей всех обществ следует понимать, скорее, «историю, дошедшую до нас в письменных источниках», поскольку «в 1847 г. предыстория общества, общественная организация, предшествовавшая всей писаной истории, почти совсем ещё не была известна».

Но это не единственное упрощение. В «Манифесте» указанная формулировка распространяет термин «класс» на самые разные группы и социальные организации (касты, цехи, сословия), тогда как в других своих текстах Маркс ограничивает сферу его применимости современными обществами, для которых характерно относительное размежевание политического, социального и религиозного. Но поскольку «Манифест» – текст полемический и педагогический, в нем на сцену выводится очищенная форма классовой борьбы, сведенная к противостоянию основных протагонистов: «буржуа и пролетариев», «патрициев и плебеев», «свободных и рабов», «мастеров и подмастерьев». В текстах, где анализируются конкретные политические ситуации, – например, в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» или в статьях о политической жизни в Англии – социальные отношения также представляются структурированными классовым антагонизмом, но при этом они изображены во всей их сложности.

Сегодня мы понимаем, что классы могут растворяться в глобализации и конкурентном индивидуализме, а конфликтное различие – в безразличном разнообразии. Поэтому пора, не занимаясь догматическим сведением всякого социального конфликта к конфликту классовому, уделить внимание множественности ориентаций и ситуаций. Конечно, каждый индивид – уникальный узел множества определений, однако нарциссизм мелких отличий поддерживает привязанность к генеалогиям и подпитывает страх потери идентичности. Современное общество усложняет противоречия и умножает различия в классе, роде, культуре, возрасте, происхождении… И хотя они не сводятся друг к другу, все они обусловлены системным господством капитала. Вот почему, не отрицая их специфики, классовая борьба, выходящая за пределы отдельных епархий и междусобойчиков, может послужить им поводом для объединения. Когда она запутывается и ослабляется, наступает время эгоистической и мстительной закрытости, время кланов, банд и племен.

3. «Манифест» заявляет о «восстании современных производительных сил против современных производственных отношений, против тех отношений собственности, которые являются условием существования буржуазии и её господства». С тех пор, однако, режим частной собственности непрестанно захватывал для себя все новые и новые территории. Сегодня он распространяется на общие блага всего человечества (землю, воду, воздух), на публичное пространство (улицы), на жизнь и знание (вместе со стремительным развитием патентов), на насилие (благодаря росту наемничества), на закон (в пользу повсеместного использования контрактов). Тогда как технологии воспроизводства и коммуникации могут обеспечить бесплатный доступ к значительному числу благ, частная собственность представляется результатом общего процесса экспроприации и, соответственно, тормозом инноваций. Сегодня та роль, которая отводится ее критике в «Манифесте», представляется более чем оправданной: «коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности»; «во всех этих движениях они выдвигают на первое место вопрос о собственности, как основной вопрос движения».

Речь не о том, чтобы уничтожить все формы собственности, а именно – речь о «современной буржуазной частной собственности», то есть об отмене способа присвоения, основанного на эксплуатации одних людей другими. Это уточнение весьма значимо, поскольку оно проводит различие между двумя представлениями о собственности, смешение которых часто используется обличителями коммунизма, изображающими коммунистов в виде неких коллективистов, которые хотят отменить все формы лично используемых благ (жилье, средства передвижения и т. д.). Но уничтожить предполагается именно ту собственность, которая в качестве своего необходимого дополнения требует лишения другого той или иной собственности, то есть ту собственность, которая наделяет властью над трудом и жизнью угнетенных.

Проблематизация частной собственности на средства производства, обмена и коммуникации не ограничивается вопросом статуса машин или предприятий. Она присутствует в большинстве из десяти программных мер, выдвинутых в «Манифесте» и включающих в себя: «экспроприацию земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов», высокий прогрессивный налог, отмену права наследования, конфискацию имущества всех эмигрантов и мятежников (сегодня можно было бы поставить аналогичный вопрос о тех, кто виновен в уклонении от налогов или в уводе капиталов), централизацию кредита посредством национального банка, увеличение числа государственных предприятий и государственных услуг, бесплатное государственное образование.

4. Чтобы «подняться до положения национального господствующего класса» и «конституироваться как нация», пролетариат «должен прежде всего завоевать политическое господство». Эта идея, на первый взгляд банальная и само собой разумеющаяся, на самом деле порывает с традицией добронравного филантропического социализма, мечтающего об альтернативных социально-экономических экспериментах, которые могли бы сосуществовать с терпимой к ним государственной властью – при условии, что эта власть ими никак не оспаривается. Она разрушает социальную иллюзию экспериментального социализма, сторонящегося всякого политического действия под предлогом сохранения собственной чистоты.

«Манифест» критикует поэтому те разнообразные течения, которые так или иначе сохранились в истории социальных движений. «Феодальный социализм», ностальгирующий по некоему мифическому прошлому, обнаруживается в многочисленных вариантах реакционного популизма или возвращения к мифическому золотому веку экономики, ограниченной натуральным производством непосредственно потребляемых благ и меновой торговлей, обходящейся без денег и без обобщенного обмена. Другие движения сегодня, как и вчера, довольствуются желанием исправить «социальные аномалии» буржуазного порядка за счет организации благотворительности во имя укрепления альтруистической морали. Для авторов «Манифеста» вопрос не том, как спроектировать утопию или рассчитать доходы сдаваемого под ключ города Солнца из будущего, а в ориентации реального движения, стремящегося уничтожить существующий порядок, на захват политической власти и в превращении его в рычаг экономического преобразования и культурного освобождения: «пролетариат использует своё политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал».