Текст книги "Псевдоним(б). В поисках Шекспира"

Даниэль де Труа
Псевдоним(б). В поисках Шекспира

От издателей

Одновременно с романом «Псевдоним(б)» публикуется книга на французском языке «Nom de théâtre, nom de guerre: pseudonymbe». Возможно, это первый случай в истории книгоиздания, когда перевод выходит в свет одновременно с оригиналом, и не исключено, что даже несколько раньше. Публикация книги сразу на двух языках осуществляется впервые, так что можно утверждать со всей определенностью: это уникальный издательский проект! И происходит это по замыслу автора. Дело в том, что для Даниэля де Труа русский язык тоже родной, хотя написал он книгу на французском, к которому он за свою жизнь во Франции, где он родился в 1975 году, привык больше.

Даниэль де Труа – внук эмигрантов первой волны, его дедушка – потомок декабриста Лунина – скрепя сердце покинул Россию после того, как его поместье, впрочем, как и остальное имущество, было экспроприировано латышскими стрелками. Оставаться в России было нельзя, нужно было спасать семью, прежде всего совсем еще юную беременную жену Елизавету, в девичестве Лопухину-Ланскую. Первый ребенок (мальчик, получивший имя Александр – в честь царя Александра III, весьма ценимого отцом) родился уже в Париже. А через двенадцать лет там же родилась девочка Анна, которая впоследствии вышла замуж за богатого винодела из Труа провинции Шампань. Обвиненный в коллаборационизме в 1944 году (на самом деле он просто пытался сбыть врагу недозрелое шампанское) после того, как немцы оставили Париж, де Труа подвергся всеобщему остракизму. Но Анна сумела противопоставить общественному мнению французов и русских – последние по понятным причинам особенно ненавидели Антуана – свою искреннюю любовь: она порвала всякие отношения со своими родителями, а семья мужа сама отвернулась от отверженной пары, так что, пока не умер отец Антуана, молодые жили в довольно-таки стесненных материальных условиях.

Однако к моменту рождения их четвертого сына – Даниэля – все трудности давно были позади. Тем не менее мать воспитала его в ненависти ко всему французскому и буржуазному и в любви ко всему русскому, социалистическому («Мой прапрапрадед разбудил Герцена», – серьезно заявляла она каждому своему новому знакомому).

Когда в России началась перестройка и были открыты границы, Даниэль бросился в Москву, где затем прожил почти двадцать лет. Он работал корреспондентом в различных французских газетах и журналах, снимал квартиру в Староконюшенном переулке, которая стала настоящим литературным клубом. Туда наведывались многие молодые тогда еще поэты, журналисты, художники и филологи: Тимур Кибиров, Игорь Федоров, Константин Гадаев, Михаил Кукин, Виталий Молодняков, Александр Бардодым, Андрей Жданов и многие другие. Именно там он познакомился с Александром Сомовым, чьими исследованиями проблемы авторства Шекспира очень заинтересовался. Даниэль понял, что это «его судьба», по его же словам из интервью журналу «Франс-ревью», и написал роман, который еще при подготовке к печати вызвал бурный ажиотаж среди французской публики.

Но Даниэлю де Труа мало было Франции, его интересовала Россия, поэтому он привлек к переводу романа на русский язык участников скандально-трагических событий, связанных с открытием русского ученого-шекспироведа Александра Сомова. И вот перевод, так сказать, авторизованный действующими лицами, выходит в свет в России. Повторяем, возможно, даже раньше оригинала, готовящегося к изданию во Франции.

В романе все современные действующие лица – вымышленные, все исторические и научные факты – подлинные.

Уилл
Часть первая

Qui pro quo[1]1
  Одно вместо другого (лат.).


[Закрыть]

Декабрь 2010

Самолет авиакомпании British Airways, Boeing 767, следовавший рейсом BA872 Лондон – Москва, вылетал из аэропорта Хитроу точно по расписанию – в восемь сорок. Это был первый утренний рейс, и, возможно, поэтому борт был забит почти до отказа – лишь в бизнес-классе оставалось достаточно свободных мест. Два молодых человека в строгих костюмах о чем-то оживленно беседовали по-английски, седой джентльмен величественно читал Financial Times, пожилая надменная дама дремала, периодически приоткрывая глаза и строго поглядывая на свою молодую спутницу – скорее всего, внучку, – глубокомысленно листавшую журнал Vogue.

Стюардесса пока не появлялась из-за шторок, отделявших этот островок покоя от бурлящего улья эконом-класса, но если бы она вышла в салон, то ее натренированный взгляд наверняка бы остановился на двух мужчинах среднего возраста. Один из них, сидевший у окна, заметно нервничал: беспрестанно выглядывал в иллюминатор и ерзал в кресле, бросая косые взгляды на своего соседа, господина в сером костюме, который, наоборот, казалось, впал в ступор – сидел ровно и смотрел прямо перед собой.

Наконец занавес раздвинулся, и стюардесса внесла в салон предвзлетную деловитость. Нервный господин заказал себе двести граммов односолодового виски и двойной по объему кофе без сливок. Таким странным заказом он привлек к себе внимание остальных пассажиров: все без исключения украдкой полюбопытствовали, кто это в такую рань пьет виски лошадиными дозами, да к тому же в двойной по крепости кофе не наливает сливок. Лишь на лице стюардессы не отразилось никаких эмоций. С подчеркнуто вежливой улыбкой она отправилась выполнять заказ.

– Что ж делать в Эльсиноре? До отплытья / Мы пить вас здесь научим,[2]2
  «Гамлет». Акт I, сцена 2.


[Закрыть] – неожиданно продекламировал господин в сером костюме.

 
Глоточек эля
Всю доблесть нашу ставит под сомненье:
Позорна слабость,[3]3
  «Гамлет». Акт I, сцена 4.


[Закрыть] —
 

в тон ему ответил любитель утреннего виски.

Он три раза перекрестился и с благодарностью принял от стюардессы виски с кофе. «Нигде так хорошо не помолишься, как в самолете», – вспомнил он слова знакомого священника и выпил.

Самолет тем временем вырулил на взлетную полосу и замер. Раздался оглушительный рев двигателей, и огромный «боинг» начал разгоняться. Быстрее, еще быстрее.

Для зимы утро было ранним, над Лондоном, как обычно, было пасмурно. Лишь когда самолет набрал высоту, показалось солнце. Насколько хватало взгляда, расстилались, словно огромные сугробы, клубы белоснежных облаков.

Солнечные лучи слепили глаза, и Александр Сомов обрадовался, что наконец можно закрыть шторки иллюминатора. Он сделал последний большой глоток виски и запил его остатками едва теплого кофе. Затем Сомов вернул стюардессе пустую посуду, достал из сумки новенький MacBook, восхитился скоростью загрузки операционной системы и стал с любопытством изучать его содержимое. В одной из папок он увидел файл с названием «First Folio». Щелчок по значку – и на экране показалось изображение титульного листа старинной английской книги. Александр взглянул на соседа, который давно уже следил за его манипуляциями.

– Я же обещал, коллега, что в вашем новом компьютере будет все необходимое для работы. Все первые издания сочинений Шекспира: Первое Фолио,[4]4
  Фолио – термин, обозначающий книгу большого формата.


[Закрыть] Второе, Третье, Четвертое, а также различные кварто[5]5
  Кварто или ин-кварто – полиграфический термин, обозначающий размер листа бумаги в одну четверть листа. Так же называют издания подобного формата.


[Закрыть] – конечно, все предположительно прижизненные издания; плюс все значимые филологические и исторические работы по вопросу авторства Шекспира… Словом, практически все, что может пригодиться. Если же вам понадобится какая-то книга, которой здесь не окажется, или же какие-нибудь архивные материалы, то вам стоит только сказать, и в течение одного рабочего дня, подчеркиваю, – он сделал едва заметную паузу, – одного рабочего дня, они вам будут отправлены по электронной почте. Кроме того, на компьютере установлены переводчики со всех европейских языков на английский и русский и другие необходимые для работы программы… Да, чуть не забыл, вы можете свободно выходить в Интернет, где бы вы ни были. Спутниковая связь. Впрочем, это и так очевидно.

В другой ситуации Александр счел бы такой подарок бесценным, и радости его не было бы предела. Но не сейчас. Сейчас он тупо щелкал клавишами PgUp – PgDn, перелистывая знакомые страницы Первого Фолио, первого полного собрания пьес Уильяма Шекспира, изданного в 1623 году, и равнодушно смотрел на экран своего нового компьютера.

Произошедшие за последние два дня события казались Александру каким-то страшным сном. Он никак не мог до конца поверить, что это случилось именно с ним. Но ведь случилось! И этот новенький MacBook, и Эдуард, сидевший между ним и проходом (прямо как под конвоем!), и, наконец, бизнес-класс British Airways (бизнес-классом он летал второй раз в жизни, причем после первого полета не прошло и четырех суток) – все это подтверждало реальность случившегося.

А началось все три недели назад. Еще в Москве. У Александра тогда гостил Мигель, его приятель-испанец, с которым они за полгода до этого познакомились в бывшей Ленинке – библиотеке имени В. И. Ленина. Теперь она называется РГБ – смешная смена вывески для главной библиотеки страны. Хотя, впрочем, соответствует и времени, и стране.

Мигель стоял у каталогов и беспомощно озирался по сторонам, а Александр, проходя мимо, почему-то предложил ему помощь. Мигель подумал, что он сотрудник библиотеки, и начал что-то объяснять на ломаном русском. Александр тут же выяснил, какой язык у него не ломанный – испанский! Ба, да его сам Бог послал!

Александр как раз в то время глубоко погрузился в изучение испанского языка, устав от английского, переводами с которого зарабатывал на жизнь в последние годы. Вернее, делал вид, что зарабатывает, чтобы теща не допекала. Нет, конечно, что-то и зарабатывал, но не на жизнь семьи, хотя, разумеется, как честный человек все заработанное семье и отдавал. Для себя ему вообще ничего не нужно было. Пропитания хватало: в доме всегда полный холодильник. А если не полный или вообще пустой, значит, родители в Испании. Тоже не беда: можно и тещу навестить… Да и жена работает, получает пусть и небольшую, но стабильную зарплату. Английский Сомову был больше нужен для изучения Шекспира, а не для зарабатывания денег. Собственно шекспировский язык и не совсем английский, он особенный. А испанский для чего? Чтобы не сойти с ума от особенного английского.

Выяснилось, что испанец жил в Лондоне и занимался, представьте, тоже Шекспиром. Хотя теперь, после всего того, что произошло, Александр начинал понимать, что неспроста этот Мигель появился в его жизни.

Они познакомились, поговорили, обменялись адресами, потом еще пару раз увиделись в библиотеке. И как-то само собой вышло, что Александр пригласил его в гости. Потом завязалась переписка, в которой горячо обсуждались проблемы жизни и творчества Шекспира, и когда Мигель в следующий раз засобирался в Россию, Сомов, поддерживая традиции московского гостеприимства, пригласил его пожить у себя, чтобы коллега не тратился на гостиницу.

Три недели назад Мигель прилетел и остановился в огромной трехкомнатной квартире Александра в профессорском доме на Академической. Вернее, квартира была не его, а родителей, но теперь формально принадлежала ему, о чем он, впрочем, совершенно не задумывался.

Получили родители эту квартиру в девяностые, в первые постсоветские годы, хотя получить от государства хоть что-нибудь в то время было уже практически невозможно. Но отец Александра не зря был математиком: он все просчитал заранее. Перед тем как защитить диссертацию по конечности бесконечно малых, он организовал в университете пикеты студентов и аспирантов, которые выступали за прямую трансляцию Всесоюзного съезда депутатов… ну того самого, где с разоблачениями выступили приснопамятные Гдлян и Иванов и где заблистала риторическая звезда Анатолия Собчака. Тем, кто эти времена не застал, первые два имени совсем ничего не скажут, а третья фамилия вызовет ассоциацию с нынешней теледивой, и правильно: покойный Анатолий Собчак, бывший мэр Ленинграда – Санкт-Петербурга, ее отец. А Дмитрий Николаевич Сомов – это отец Александра.

Итак, Дмитрий Николаевич косвенно помог отцу Ксении Собчак совершить головокружительную карьеру, а всей нашей стране – головокружительное падение в пропасть, ту самую, что нельзя преодолеть в два прыжка, и глупо надеяться преодолеть одним. Вообще не обязательно было прыгать через пропасть всей страной. Как известно, скорость движения колонны – это скорость самого медленного из марширующих. Что-то подобное можно сказать и о коллективном прыжке. Не трудно догадаться, что прыжка вообще не получилось.

Знакомые родителей Александра, у которых был фантастический плодовый сад на берегу Волги, рассказывали, что, когда территорию их дома занял некий завод, этот сад вместе с плодородным слоем почвы бульдозером сдвинули в реку, хотя небольшой сад предприятию совсем не мешал, и бывшие хозяева просто умоляли руководство завода не губить деревья. Они пытались объяснить, что лучше, чем уничтожать сад, каждый год лакомиться свежайшими яблоками, грушами и абрикосами.

Примерно так же сдвинули целый культурный слой большой страны: никто никуда не прыгал, даже разбежаться не успели. И вдруг – всё, летим в пропасть, как расширяющаяся Вселенная, рассыпаемся на новые галактики!..

Впрочем, в свободное падение отправились далеко не все. Те, что сидели в бульдозере, вовремя затормозили и покинули кабину. Ну а на поверхности этой, оставшейся еще, почвы вместо старой культуры возникла новая – инфраструктура. Кое-что от этой инфраструктуры удалось ухватить и отцу Александра: он быстро защитил пару диссертаций, причем вторую уже по математическому обеспечению прогнозных запасов недр России. Затем возглавил в МГУ кафедру математического прогнозирования социальных процессов. В общем, про должал предсказывать судьбы малых сих, чтобы большим сим было сподручнее с ними управляться. Тут ему почему-то квартиру от университета и дали.

Теперь у родителей имелся дом в Испании, коттедж в Подмосковье, и совсем недавно они закончили ремонт новой просторной квартиры в элитном доме, куда и переехали.

Итак, Мигель остановился у Александра. Вечерами они сидели в гостиной и, слегка выпивая, разговаривали. Преимущественно о Шекспире. Александр совсем по-русски пытался вывести Мигеля на откровенность: раскрывал объятия новоиспеченному другу. Но Мигель этого не понимал, на откровенность не шел и где-то пропадал целыми днями – говорил, что в библиотеке.

Тогда Александру совсем не казалось странным, что Мигель так живо интересовался его работой: выспрашивал, что он думает о шекспировском вопросе, чем он сейчас непосредственно занимается и в каком направлении решил двигаться дальше. Он рассказал Мигелю все. И то, что «Гамлета» два раза перевел, и все остальное. Тогда его ничто не насторожило, ведь Мигель тоже шекспировед. А теперь? Вот уж точно, имей характер: думай, не болтай!

Весь день перед отъездом Мигеля Александр проспал мертвецким сном. Вот это уже тогда показалось ему несколько странным. Но не более. Да, они засиделись с гостем далеко за полночь – даже, можно сказать, глубоко под утро. Александр, если работал до утра, часто вставал после обеда, но так, чтобы проснуться в восемь вечера… Странно было и то, что Мигель собрался и уехал в аэропорт, не простившись и не оставив записки. И уж совсем загадочно: на телефонные звонки Мигель не отвечал. Вот тебе и благодарность за гостеприимство… Но и этому факту Александр не слишком удивился: благодарность – штука тонкая.

В тот же вечер раздался звонок из Лондона, который тоже почему-то не вызвал у Александра никаких подозрений. Ледяной голос, безупречный, пожалуй, даже слишком безупречный, русский язык, правда, с небольшим акцентом.

– Александр Дмитриевич?

– Да, это я. А кто это?

– Добрый вечер. С вами говорит профессор Свенсен из Оксфорда. Я хотел бы пригласить вас на конференцию по шекспировскому вопросу. Нас заинтересовали ваши исследования.

– Да? Очень приятно. А когда конференция и где?

– Конференция в Оксфордском университете через две недели. Тезисы своего доклада вы сможете отправить по электронному адресу, который найдете в своей почте. Все расходы организаторы берут на себя: билеты, проживание в гостиницах в Оксфорде и Лондоне. Официальное приглашение вам уже отправлено. Вы можете его распечатать и в понедельник утром в посольстве получить визу. У вас есть какие-нибудь вопросы?

Какие у Александра могли быть вопросы? На халяву в Лондон на неделю! А ведь вопросы непременно должны были возникнуть. Как они нашли номер его домашнего телефона? Ну это, допустим, не трудно. Но откуда они узнали о том, что у него есть работы по проклятому шекспировскому вопросу, как они говорят, damn authorship problem?

Стюардесса разносила традиционный английский завтрак.

– Porridge, sir?[6]6
  Овсянка, сэр? (англ.).


[Закрыть] – издевательски спросил Эдуард.

Александр пропустил мимо ушей слова своего надсмотрщика. Эдуард же и дальше продолжал по-английски:

– Вы, как я вижу, не склонны вести разговоры? Напрасно. За приятной беседой с умным человеком и длинная дорога покажется короче. – Эдуард посмотрел на часы. – Кстати, лететь осталось три часа. Приятного аппетита.

Наглый все-таки этот Эдуард. Видит же, что говорить с ним не хотят, а все равно лезет.

Эдуард был мужчиной среднего роста, среднего возраста с усредненной внешностью. Настолько усредненной, что запомнить его лицо или одежду было практически невозможно. Сомов видел его третий раз в жизни, и после каждой из двух предыдущих встреч пытался восстановить в памяти черты его лица, но оба раза безуспешно.

«Наверное, именно таких берут для выполнения грязной работы», – подумал Александр, доедая свою овсянку, которая более приятных мыслей не навевала. Но то, что появился аппетит, уже неплохо, отметил он про себя и заказал еще один двойной кофе. «Вот это сервис! Жалко только, что курить нельзя, – с какой-то почти забытой тоской подумал он. – Но ничего. Три часа как-нибудь продержусь». И он опять принялся листать Первое Фолио. Пора было поразмыслить над случившимся.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Для большинства людей никакого шекспировского вопроса не существует вовсе. Они просто не в курсе, что за именем Шекспир мог скрываться кто-то другой. И хотя факты – вещь упрямая, это самое большинство еще упрямее.

Вот все, что достоверно известно о Шекспире, вернее, Шакспере – а именно так лучше перевести на русский язык фамилию того, кого считают Великим бардом. Он родился в 1564 году в Стратфорде-на-Эйвоне, там женился и там же родились трое его детей, потом он отправился в Лондон, где был пайщиком театра «Глобус» и, вероятно, актером, а потом неизвестно как разбогател, вернулся в Стратфорд, где написал завещание, и был похоронен в 1616 году.

Для большинства постулат о том, что все произведения, на которых стоит имя Шекспира, написал Шекспир, вернее Шакспер, – это практически Символ веры. Уверенность в том, что малообразованный или даже совсем неграмотный Шакспер создал величайшие художественные произведения, – это как вера в непорочное зачатие Христа. Но там речь идет о божественном, а здесь все-таки о человеческом. Гениальный драматург – явление, близкое к чуду, но это чудо имеет в своей основе обыкновенные составляющие: образование, определенный круг общения, жизненный и духовный опыт. А в том, что такие составляющие могли быть у Уильяма Шакспера, – большие сомнения…

Сентябрь 1579

У Уильяма Шакспера были большие сомнения, что учеба приносит ему хоть какую-нибудь пользу. Латинский язык ему не давался, а когда он слышал, как учитель по-гречески декламирует «Илиаду», с ним вообще начинало что-то происходить. Он не понимал ни слова, но при этом завораживающий ритм гекзаметра действовал на него буквально на физическом уровне. У Шакспера было чувство, что где-то глубоко внутри него появляется миниатюрное веретено, которое начинает вращаться и накручивает на себя дюйм за дюймом его плоть.

Если учитель достаточно долго не прерывал чтения и не переходил к объяснениям, то боль становилась почти непереносимой. Тогда не оставалось иного выхода, кроме как поднять руку и попросить разрешения покинуть класс. Уходя, Уильям демонстративно держался за живот, чтобы ничего не говорить в ответ на молчаливо-вопросительный взгляд преподавателя. Язык Уилла в такие моменты был как деревянный, и пошевелить им нечего было и думать. Эта пантомима всегда вызывала у учеников общий сдержанный хохот и отдельные едкие замечания:

– Глянь, опять Уилл свинины объелся до колик в желудке!

– Отцу кожа нужна, перчатки делать, снова свинью забил, значит, большой заказ. Продать столько мяса не может, вот и обжираются всей семьей!

– Даром что папаша большая шишка в городе, а своего ни на грамм не упустит. Чем мясу пропадать, пусть лучше пузо лопнет! А этот тоже жадный, весь в отца…

– Принес бы нам по кусочку свининки, месяцами мяса не видим. Все овсянка да овсянка.

Уилл и сам бы поел свинины от пуза, но он, как и все остальные домочадцы, получал лишь небольшую порцию окорока накануне Рождественского поста и на Пасху. Хотя официально никакого поста теперь не существовало. С воцарением Елизаветы Первой англичане снова перестали быть католиками. Однако отец Уилла, Джон Шакспер, продолжал соблюдать все посты и заставлял поститься семью. Лишь изредка для проформы меню домочадцев пополнялось небольшим кусочком сала: сало хранилось долго, но в семье Уилла ели его так мало, что оно все равно умудрялось портиться. А кому продать свиные туши, Джон знал лучше других, так что все обвинения учеников грамматической школы не имели под собой ровным счетом никакого основания.

Но Уиллу от этого было не легче. Его дразнили Pigwill, «Свиная страсть» или «Воля к свинине». Была и другая кличка: Бекон, то есть свиной окорок. Мальчик страдал безвинно, как, впрочем, и многие дети. Уильям и правда совершенно не был виноват в том, что его отец делал свой бизнес на свиньях, как и в том, что за двенадцать лет до его рождения Джон Шакспер был оштрафован на один шиллинг за вылитые перед крыльцом собственного дома нечистоты.

Наконец Уильям Шакспер выскользнул за двери класса, сполз по лестнице, держась за перила, и выбрался из школы. Он прислонился к стене, вытер пот со лба и закрыл глаза.