Текст книги "Механика хаоса"

Ни тот ни другой ничего не записывали.

Сети, финансирование, вооружения, отношения с «дружественными» государствами – они обсудили все. Обменялись общими соображениями преимущественно политического характера. Разумеется, не обошли молчанием и проблему «дезы» и обмана.

Мурад не стесняясь пускал в ход искусство подхалимажа, но после каждого его комплимента в мозгу Левента загорался сигнал тревоги.

Словно два кота, они наблюдали друг за другом и обнюхивали друг друга, готовые выпустить когти, и схватить все, что будет можно схватить, но не забывали и о поиске точек соприкосновения и взаимных интересах. Последним пунктом обсуждения стала Ливия. Из этого разговора, которого никогда не было, каждый извлек свою выгоду и уже прикидывал, как использует полученные сведения. Левент открыл окно и попросил сторожа, дежурившего в саду, принести два кофе. Но до того, как тот появился с синим пластиковым подносом в руках, Мурад поднялся и стал смотреть на горящий Кобани.

– Последняя деталь, – не оборачиваясь от окна, проронил он.

До сих пор ни о каких «деталях» речи не шло.

– Я полагаю, пора активизировать наших агентов в Триполи и в Париже.

– Цель? Франция?

– Именно. Цель – Франция. Красиво звучит.

– На будущей неделе я буду в Триполи.

5

Торбей – Большой Пирог, пригород Парижа, Франция

На автобусной остановке внешнего бульварного кольца трое бородатых мужчин в куртках с капюшонами били подростка. Прохожие обходили их стороной; проезжающие мимо автомобили, не жалея шин, прибавляли ходу. На этой остановке, расположенной неподалеку от лицея, постоянно шли разборки между местными рэкетирами и ворьем, но в последние недели некая банда объявила войну его директрисе. Вина этой женщины состояла в том, что она публично, через прессу, сообщила о своем намерении добиться поступления лучших выпускников лицея в одну из парижских высших школ. Дабы скрепить союз между лицеем имени Жака Превера, официально включенным в список школ «приоритетного развития», и престижным университетом с улицы Сен-Гийом, в Тор-бей лично приехал директор Института политических исследований. «Для нас огромная честь встретиться с вами», – сказали ему два или три лицеиста.

С того «памятного», по выражению журналистов, дня участились случаи нападения на школьников. Салафиты поджидали хороших учеников на выходе из лицея, грабили их и избивали. Это продолжалось около месяца и уже перестало кого-либо удивлять. Накануне вечером кто-то сорвал и расколотил бейсбольной битой ближайшую к лицею камеру видеонаблюдения. Свидетелей происшествия не нашлось. Сегодня утром напали на школьника лет тринадцати-четырнадцати. Лупили куда попало. Мальчишка кричал по-арабски и пытался закрывать руками голову, пока его не повалили на землю и не начали бить ногами. Один из нападавших, самый здоровый, схватил его за волосы, приподнял и нанес ему удар ногой в живот, а потом швырнул лицом на асфальт. Второй разодрал его рюкзак и вывалил содержимое на дорогу. Во все стороны разлетелись тетради. После этого все трое нырнули в ожидавший неподалеку черный «гольф». Мальчик с трудом поднялся с земли и, согнувшись вдвое, побрел прочь. Рубашка у него была в крови.

За этой сценой молча наблюдал черный подросток. Длинный, тощий как палка, с курчавыми волосами и в круглых очках. В его облике проскальзывало что-то детское. На нем была шерстяная куртка; на ногах, которым позавидовал бы прыгун с шестом, – спортивные штаны с молниями внизу, на щиколотках. По его телу пробежала дрожь. Тряслось все – мышцы, сердце, нервы. Потом он усилием воли отключил свои органы чувств. Он научился впадать в своего рода сенсорную спячку всякий раз, когда сталкивался с вещами, которых не желал видеть, – с жестокостью или сексом. Он воспринимал их умом, но не чувствами. Тут он сообразил, что скоро сюда подоспеет полиция и ему может не поздоровиться, добежал до автобусной остановки, подобрал пенал (очень красивый, из зеленой искусственной кожи, внутри был даже циркуль) и единственную уцелевшую книгу и скрылся в лабиринте окрестных дворов.

6

По дороге в Триполи, Ливия

Когда ливийские пограничники, изучив мой паспорт вдоль и поперек, дали мне разрешение пройти, было уже очень жарко. Левент прислал за мной машину – «хаммер» цвета хаки, военный трофей с американскими дипломатическими номерами, – и до зубов вооруженный эскорт. Эти знаки внимания дали мне понять, что в глазах приглашающих я – довольно важная персона. Хотя я не люблю надолго оставлять Рим одну, из Ла-Марсы я уезжал с легким сердцем. Эта экспедиция будоражила мое любопытство, даже если я догадывался, что творящийся в Ливии хаос подействует на меня угнетающе и я наверняка не узнаю страну, в которой тридцать лет назад работал вместе с итальянскими коллегами на раскопках Лептис-Магны.

Наши времянки располагались в непосредственной близости от храма Геркулеса, между Старым форумом и морем. О лучшем и мечтать было нельзя. Я приходил на площадку как можно раньше, пока не налетели мухи, одновременно с полицейскими, которые весь день не спускали с нас глаз. Мне удалось завязать нечто вроде приятельских отношений с самым молодым из них, туповатым парнем по имени Муса, который, впрочем, был не глупее и не умнее своих товарищей. За пару долларов он привозил нам из Триполи, куда возвращался по вечерам, продукты и всякие мелочи вроде мыла и бритвенных лезвий, а также вино и – если повезет – виски, которое втридорога покупал у секретаря египетского посольства.

Мы редко покидали Лептис, разве что вечером в пятницу, и всегда – в сопровождении своих ангелов-хранителей. Посол Франции, сын рабочего-анархиста и арабист, любил без протокола собирать у себя небольшой кружок друзей, в который в числе прочих входила французская журналистка Жаннет (знаменитая любовница Каддафи; блондинка с хрипловатым голосом в зеленом мини-платье). Мы ужинали у него в саду, а на следующее утро возвращались к себе в лагерь.

Мы раскинули свой бивуак в устье вади Лебда, как можно ближе к морю, чье дыхание хоть чуть-чуть спасало нас от зноя. Мы проводили долгие часы, болтая о том о сем и попивая ледяное розовое вино. Иллюзорная безмятежность людей, верящих в свою причастность к вечности… У меня от этих вечеров сохранились самые лучшие воспоминания. Мы занимались бесконечной шлифовкой своих навязчивых идей, убеждений и сомнений. Миру, который нас интересовал, – со всеми его сложностями и изменениями, – были неведомы временные границы. Сидя под усыпанным звездами небом, мы легко перескакивали от Септимия Севера к Каддафи и обратно.

Однажды вечером наш итальянский коллега, миланец Энцо, напомнил нам знаменитые слова Наполеона, сказанные поэту де Фонтану: «В мире есть всего две силы: песок и дух. И дух в конце концов всегда одержит победу над песком». Я до сих пор как наяву слышу его низкий, как у Мастроянни, ироничный голос, говоривший с обворожительным акцентом.

Лептис-Магна стоял в окружении оливковых рощ, и от него лучами расходились дороги, ведущие в Александрию, Томбукту и Тинжис (будущий Танжер). Над городом словно расстилалась горделивая тень Рима, протянувшего свои щупальца аж до африканских песков. В Лептис-Магне вихрь времени сокрушил один за другим все троны и победил как песок, так и дух. Из города, жизнь в котором бурлила лавой, ушли любовь, желания, боги… Он онемел.

Мы в каждом своем разговоре возвращались к этой загадке. Почему так случилось? Последние следы организованного человеческого присутствия в этом месте относились к временам арабского завоевания: город защищал византийский гарнизон – горстка воинов, человек сорок. Мы часто задавались вопросом: что сталось с этими хранителями рубежей? Может, в столице о них просто забыли? И что с ними сделали захватчики? Перерезали им глотки и бросили истекать кровью на пляже или попытались обратить в свою веру? После них по улицам Лептиса уже почти никто не ходил, вплоть до прибытия итальянских археологов накануне войны 1914 года.

Стояла плотная тишина, едва нарушаемая дыханием моря. Время от времени к нам по-соседски заглядывал кто-нибудь из бедуинов, не решаясь, впрочем, ступить на бывшую римскую площадь. Они считали себя кем-то вроде хранителей (и чуть ли не собственников) мертвого города и хозяйским взглядом озирали заросли бугенвиллей, мастиковых деревьев и дрока, цветными потеками маравшего выцветший камень построек.

От останков Лептис-Магны исходило ощущение невероятной энергии. В каждом из нас жила память о его расцвете. Мы были одержимы этим городом.

Как-то ночью мы, не в силах заснуть, ворочались на своих раскладушках, когда Энцо, закурив очередную крученую и страшно вонючую сигару, рассказал нам, что в XVII веке французские путешественники при поддержке своего консула в Триполи купили у бедуинов несколько мраморных плит и колонн, которые были затем с разрешения султана Константинополя вывезены из страны и установлены в охотничьем домике в Версале и в двух парижских церквах – Сен-Сюльпис[6]6
  Еще и сегодня колонны из Лептиса можно видеть в часовне Девы Марии, расположенной за алтарем церкви Сен-Сюльпис в Париже. Хирург Деплен – герой «Заупокойной обедни атеиста» – посещает мессу в этой часовне. Прим. автора.


[Закрыть] и Сен-Жермен-де-Пре. Мы дали друг другу обещание, что непременно встретимся в Париже, полюбуемся этим розовато-зеленым мрамором и выпьем по бокалу шампанского. «Шампанское!» – мечтательно произнес Энцо, который, как и мы все, истекал потом на своей раскладушке. Никто из нас не сдержал данного слова, но живая память о тех днях побудила меня не раздумывая согласиться на предложение Левента и вернуться в Лептис-Магну.

* * *

Отель «Коринтия», Триполи, Ливия

Преодолев несколько контрольно-пропускных пунктов и миновав бесконечные пепелища, в том числе развалины Баб-аль-Азизии – дворца людоеда Каддафи, – наш кортеж въехал на охраняемую территорию отеля «Коринтия». Перед входом теснилась толпа вооруженных людей. Я поискал глазами связника, который, по словам Левента, должен был меня ждать. Мой взгляд упал на мужчину лет сорока, одетого по-европейски, и я уже направился к нему, когда из-за шеренги солдат появилась девушка с накинутым на голову легким покрывалом.

– Господин Себастьен Гримо? – обратилась она ко мне. – Как вы добрались? Я провожу вас в ваш номер. Командир Муса скоро вас примет.

Теоретически я имел право выходить из номера.

Теоретически я мог пойти пропустить стаканчик в одном из многочисленных баров, или отправиться в спортзал и заняться фитнесом, или посетить спа-салон с массажем. Но в баре не подавали спиртного, в спортзале не работали беговые дорожки, а массажистки испарились. Но главное, Левент, позвонивший мне по мобильному, предупредил, что, шляясь по отелю, я подвергаю себя ненужному риску: «Не выходи из номера, пока за тобой не придут мои телохранители. В отеле мало постояльцев, только бизнесмены под усиленной охраной и несколько журналистов, умеющих за себя постоять. Последние дипломаты, прятавшиеся в «Коринтии», давно уехали».

Я привез с собой пару книг. Читал, думал о Рим. Я беспокоился за нее; воображал, как она болтается со своими лицейскими приятелями; убеждал себя, что с ней все в порядке, и успокаивался; заказал в номер пиццу; несколько раз принимал холодный душ, а когда стемнело, смотрел телевизор.

Нельзя сказать, что меня не подмывало позвонить Рим. Я раз десять набирал ее номер и неизменно нажимал отбой, прежде чем она снимет трубку. Но одну эсэмэску все же ей послал. Нейтральную и лаконичную. «Все нормально. Не забывай про математику». Едва коснувшись пальцем кнопки «Отправить», я уже понял, что совершаю ошибку. На ответ я не надеялся. Если бы нашелся хоть кто-то, кто проследил бы, куда она ходит в мое отсутствие, я испытал бы огромное облегчение.

Но я не мог доверить эту миссию никому из соседей, не вызвав у них подозрений. В любом случае она превыше всего ставила свободу, и мне приходилось с этим считаться.

* * *

Сиди-Бу-Саид, Тунис

С Рим я познакомился несколько месяцев назад, когда посещал гробницу Сиди-Бу-Саида, расположенную за кафе «Нат», когда-то одном из самых популярных у туристов мест. Гробница мусульманского отшельника интересовала меня по многим причинам. Могилы святых всегда представляют собой контрольно-пропускные пункты между небесами и землей. Мне доводилось слышать легенду, согласно которой Людовик Святой перед смертью обратился в ислам. Если это правда, то выходит, что король – покровитель нищенствующих орденов был канонизирован дважды. Эту странную гипотезу выдвинул еще Ибн Хальдун. Образ Людовика Святого, он же Санлувис, он же Ибн Лувис, он же Ридафран (фонетическая транскрипция французского выражения «Roi des Francs», то есть «король франков»), продолжал будоражить воображение арабского населения от побережий Египта до Карфагена, где тот и умер.

Западные историки не придавали значения восточной легенде о Людовике Святом, но благодаря сказкам и благочестивым рассказам она, как цветочная пыльца, разнеслась довольно широко. Например, удивительным образом проникла в сознание хранительницы гробницы Сиди-Бу-Саида – женщины лет сорока в легком, скорее небрежно надетом хиджабе. Я постучался в ее дом, и поначалу она послала меня подальше: «Здесь мечеть, а не музей!» Но я проявил настойчивость, и в конце концов она соблаговолила выйти на порог. «Я происхожу из рода Сиди-Бу-Саида. Это он обратил Санлувиса, когда заставил его признать свои грехи…» Пока она все это говорила, я смотрел на молоденькую девушку, которая сидела под деревом возле дома и читала. «Кого это ты там увидел? А, это Рим. Моя родственница. Ее родителей убили во время революции…» Я дал ей десять евро. Она отперла мне двери святилища и шаркающей походкой удалилась на кухню.

Вечер выдался приятный, в воздухе витали цветочные ароматы. Я вернулся домой пешком, хотя до него было не меньше часа ходьбы. На улице быстро темнело, и по пути меня не покидало ощущение, что за мной кто-то идет, но девушку, которая следовала за мной по пятам бесшумно, как кошка, я так и не заметил.

У себя я решил перечитать биографию Людовика Святого, когда раздался стук в дверь. С момента моего возвращения минул примерно час. «Это я, Рим», – просто представилась она и вошла в комнату, не дожидаясь приглашения. С собой она прихватила сумку, в которой лежали тетради, учебник и две книги в карманных изданиях. «Можно у тебя переночевать?» Меня поразило решительное выражение ее лица, смесь простодушия и воли. Но больше всего меня потрясло ее сходство с моей женой, Валентиной: те же синие глаза, те же коротко стриженные черные волосы, та же матовая кожа, те же высокие скулы… Совпадала даже манера говорить и жестикулировать, что было совсем уж немыслимо. Со своей женой я познакомился еще в лицее, и мы поженились в тот день, когда ей исполнилось семнадцать лет. Ровно через два года, в день своего девятнадцатилетия, она покончила с собой. Из-за меня. Замены ей я так и не нашел.

Рим ждала от меня ответа, переступая с ноги на ногу и одновременно разглядывая книги у меня на полках.

«Почему бы и нет? Не самый плохой выбор…» Я произнес эти слова раньше, чем до меня дошел их истинный смысл. Я угостил ее сэндвичем и кока-колой, показал ей ее спальню и ванную комнату. Позже я сам назову себя безответственным психом, но в тот момент я был польщен. Выйдя из ванной, она предложила приготовить чай с мятой. Я смотрел, как она наливает воду в чайник и достает чашки, и твердил про себя, что отныне должен взвешивать каждое свое слово и тщательно обдумывать каждый свой поступок. А главное – не строить никаких планов.

7

Вилла «Тамариск», Ла-Марса, Тунис

Современники часто кажутся мне такими же загадочными, как бывшие обитатели Лептис-Магны, в чьих домах и могилах я рылся. Когда я пишу на компьютере эти заметки, я возвращаюсь в прошлое, следую за своими персонажами и бросаю их; не покидая своего кабинета в «Тамариске», я раскапываю время, и душа моя ликует, как в те дни, когда я стоял на коленях на песке и расчищал лопаткой почву. Это ликование вело меня, как ведет лозоходца в поисках подземного источника воды его раздвоенная палка. Загадки, загадки, загадки… Я ни разу не проник в подземную гробницу, ни разу не смахнул пыль и не вынул выбеленные кости, не спросив: «Кто ты такой? Как ты молился? Как занимался сексом? Поговори со мной, расскажи мне все…» Именно об этом мне захотелось попросить знаменитую Жаннет, когда мы с ней снова встретились: «Расскажи мне все…» Она первая поведала мне о дне летнего солнцестояния в храмовом комплексе Мнайдра на Мальте и о своем знакомстве с Хабибой – девушкой, выжившей в море, в то время как ее спутники погибли. С нами был тогда и Левент. Как Флобер (человек, воскресивший Карфаген!) писал в письме к матери, «пока мое тело движется вперед, моя мысль приподнимает карту и углубляется в прошлое». Садясь за эти записки, я преследовал единственную цель: показать каждый персонаж во всей его полноте, с его противоречиями и тайнами. В то утро в автобусе, отправлявшемся из Валлетты в храмовый комплекс, находилось много пассажиров. И каждый из них представлял собой загадку.

8

Валлетта, Мальта

Из посольства пришло подтверждение посещения храмового комплекса Мнайдра. «За вами заедет микроавтобус. Сбор в холле отеля «Эксельсиор». На месте надо быть за полчаса до рассвета. Комплекс откроют только для нас и группы американок, которые приватизировали крепостную стену одного из храмов».

Представитель посольства Рифат Деметер, с утра встревоженный, считал и пересчитывал членов группы. Этот дипломат лет сорока, с очень смуглой кожей, длинными костлявыми руками, короткими черными волосами с залысинами на висках, носивший очки в прямоугольной оправе, был одет в элегантный льняной костюм белого цвета. Представляясь, он любил со смешком сообщать, что «попал на Набережную[7]7
  Имеется в виду набережная д’Орсэ, где располагается Министерство иностранных дел.


[Закрыть] благодаря «восточному конкурсу», когда министерству пришлось, отражая, а отчасти и предвосхищая дух времени, доказывать, что в числе его сотрудников есть люди разного происхождения и с разным жизненным опытом».

– Ничего не понимаю, – сказал он, глядя в сторону лифта. – Вместе с водителем нас должно быть пятеро… Кажется, кого-то не хватает…

В этот миг входная дверь распахнулась и в холл, стуча каблуками босоножек по плиточному полу, быстрым шагом вошла девушка дет двадцати. Стройная, в джинсах и майке без рукавов, с куфией, повязанной вокруг шеи.

– Эмма! А я уж хотел просить на ресепшене, чтобы тебя разбудили! Совсем забыл, что ты живешь в городе.

– Привет, – бросила она, ни к кому конкретно не обращаясь и прикрыв глаза рукой, словно ее слепило солнце.

Собравшиеся, еще полусонные, коротко представились друг другу. Никто друг друга не разглядывал. Тут раскрылись двери лифта, и холл заполнили громкие звуки голосов. Рифат вздрогнул и поспешил поприветствовать вновь прибывших – американских журналистов, – пояснив остальным: «Команда CNN. Приехали снимать репортаж в Триполи». Подоспели носильщики, тащившие чемоданы и съемочное оборудование.

Рифат повел «гостей» к черному микроавтобусу. Водитель включил кондиционер. «Здесь ледник», – в полутьме пробормотала Эмма. Дорога тянулась мимо холмов Флорианы, пересекала спящие города и утопавшие в тени деревни. Свет фар выхватывал из сумрака фигуры пешеходов в спортивной одежде – силуэты без лица, механическая походка…

В Мнайдре их встретил представитель Министерства туризма – бородач в бейсболке. По тропе, проложенной через песчаную равнину, он повел их к месту. Блестел в лунном свете защитный купол над храмами. Негромко шумело море. Воздух был напоен средиземноморскими запахами.

Эмма – французская студентка, приехавшая в Валлетту на стажировку, шла, опустив голову, рядом с Рифатом Деметером, который был в новеньких конверсах, говорил слишком громким голосом и вел себя с преувеличенной вежливостью. По другую руку от него шагала Жаннет – журналистка с зелеными глазами и горькой складкой вокруг рта. Процессию возглавлял друг Рифата, турок Левент Демир, державший наготове пачку сигарет.

По ту сторону храмов виднелись белесые отблески газовых фонарей.

– По всей видимости, американки, – заметил мальтиец.

– С этим надо что-то делать, – отозвалась Жаннет. – Из-за их ламп мы не увидим звезды.

Они сели в кружок на расстеленных одеялах.

Луна накрыла живую гладь моря светящейся пленкой, на поверхности которой то тут, то там вспыхивали волокна серебристой пены. У каждого из сидящих возникло смутное ощущение единения с чем-то, превосходящим их понимание.

– Никогда не видела такой яркой луны, – шепотом, словно боясь собственного голоса, произнесла Эмма.

– И наверное, такой большой, – подхватил турок. – Кажется, она к нам приближается.

Бородатый мальтиец излагал историю храмов:

– Они были построены мореплавателями, прибывшими из глубины Средиземноморья в начале четвертого тысячелетия до Рождества Христова, которые умели поднимать и перемещать камни колоссальных размеров. Ученых до сих пор поражают их знания небесной механики. Сегодня – день солнцестояния. Скоро взойдет солнце, и вы станете свидетелями небывалого зрелища. Первый солнечный луч проникнет в отверстие, выдолбленное в скальном массиве, и упадет точно в центр алтаря, на котором жрецы приносили жертвы.

– Человеческие жертвы? – спросила Эмма.

– Археологи нашли только кости животных, но это ни о чем не говорит.

Они поднялись и стали ждать восхода. Американки по ту сторону комплекса погасили свои фонари. В небе, на востоке, забрезжил бледный свет, обозначив линию горизонта. Мальтиец взглянул на часы и взмахом руки пригласил всех зайти в храм и остановиться во втором помещении: «У нас есть примерно пять минут».

Вспышка света застала всех врасплох: из амбразуры в толстенной стене храма возник, озарив алтарь, ярко-красный луч. Его появление было встречено приветственными криками. Вероятно, американки тоже что-то увидели, потому что и они закричали.

Зрители сбились плотнее друг к другу и уставились в одну точку, словно хотели все вместе войти в зону горячего свечения, которое продолжалось еще несколько секунд. Затем, взволнованные только что пережитым, они наблюдали, как встает рассвет.

– Ничего особенного, – сказала Эмма. – Утро как утро.

– «Розовые персты зари», – ответила Жаннет.

Нахлынувший свет разлился по глади моря и равнине, гоня ночные тайны прочь, в низины долин; он обозначил очертания храмов, вырвав их из тени, и едва не ослепил присутствующих. Позже Жаннет вспоминала о непередаваемых ощущениях, которые она тогда испытала. «У меня было чувство, – говорила она Рифату, – что солнце ласкает меня изнутри. Как будто его первые лучи просочились через поры моей кожи и щекочут мои нервные окончания».

Запел жаворонок.

Вслед за его трелью послышались странные, хриплые, неразборчивые звуки, похожие на заклинание; они звучали приглушенно, словно долетали издалека, а на самом деле – из другого отверстия в каменной стене, известного как «окно оракула». От неожиданности все едва не подпрыгнули, и мальтийский чиновник, подавив смешок, сказал:

– Надо было вас предупредить. Это профессор показывает студенткам опыт.

– Профессор? – удивился дипломат.

– Отчасти профессор, отчасти – гуру. Он привез сюда группу женщин.

– Американок? – спросил турок.

– Кстати, они приглашают нас разделить с ними early morning breakfast[8]8
  Ранний завтрак (англ.).


[Закрыть].

Шесть полуодетых женщин разного возраста сидели по-турецки, подставив первым лучам солнца обнаженную грудь. Профессор попросил их одеться и встать. Это был уроженец Калифорнии – лет сорока, с короткой бородкой, в джинсах и индийской рубашке. Он объяснил, что является руководителем программы духовной инициации. В рамках этой программы он везет своих «студенток» по всему миру. Храм Мнайдры – первый этап их путешествия.

– Мы раз в месяц на несколько дней выезжаем из Пало-Альто.

– Ваша цель – достичь состояния дзен?

– Именно. Мы сосредоточены на поиске правильных вибраций.

– В шестидесятых был один фильм, – фыркнула Жаннет, – про зарождение свободной любви.

– Мы действительно черпаем вдохновение в некоторых философских идеях того времени, – кивнул калифорниец.

– Секс напрямую связан с духовностью, – добавила одна из американок.

Эта волнующая тема вызвала всеобщий интерес. Американки принесли термосы с чаем и корзинки с круассанами, которые ночью испек кондитер их отеля в Сент-Джулиансе. Несмотря на бриз, становилось очень жарко.

– Что до меня, то я черпаю вдохновение у двух французов, – сказал профессор дипломату. – У Лакана и Леви-Стросса.

– И давно ты этим занимаешься?

– Я начал три года назад.

– Судя по всему, дело идет хорошо.

– У меня набраны группы на два года вперед. Большинство моих клиенток заняты духовными исканиями. Но кроме того они стремятся к возрождению своей сексуальности. И надеются на новые неожиданные интимные встречи. На приятные сюрпризы.

– Ты хочешь сказать, что у них свербит между ног, – злобно бросила Эмма.

Дипломат предложил сделать групповое фото для сайта посольства. Эмма с недовольным видом села на корточки чуть впереди остальных, наклонив голову так, что волосы упали ей на лицо. Жаннет сообщила, что неважно себя чувствует.

– Просто немного устала, – сказала она. – Пройдусь до моря, подышу.

Она давно разлюбила без подготовки позировать перед камерой. Консьерж разбудил ее ни свет ни заря, и она едва успела чуть-чуть подкраситься. И потом, на горизонте маячила невидимая, но такая близкая Ливия, внезапно, но настойчиво напоминая ей, как много времени прошло. Она решительным шагом направилась прочь от группы, которая устраивалась на расстеленных одеялах. Эмма тоже откололась от спутников и, прыгая как коза, забралась на вершину храма, где замерла в задумчивой позе.

Через час Жаннет прибежала назад. Она тяжело дышала и громко звала на помощь. Первым ее крики услышал Рифат Деметер и бросился ей навстречу:

– Что случилось?

– Скорее! Вызывайте скорую!

– Зачем? Кому-то плохо?

– Двое африканцев! Дети! Они в ужасном состоянии. Они умирают!

Она опустилась на скамью, с трудом переводя дыхание. Рифат и Майк засыпали ее вопросами. В поле стрекотали насекомые, сухая листва издавала металлический треск. Жаннет отвечала невпопад, то и дело вскакивая и требуя вызвать машину скорой помощи.

В конце концов они все же поняли, что она столкнулась со страшно истощенной африканской девочкой-подростком, которая отвела ее в скальную пещеру, где лежал тяжелораненый юноша. «Он весь горит. У него разбита голова». Мальтийский чиновник позвонил в больницу «Матер Деи», а затем объяснил Рифату, что Жаннет, по всей видимости, нашла двух молодых сомалийцев, которые наряду с тысячами других попытались морем добраться до Европы: «Несколько дней назад возле острова Фильфла потерпело крушение жалкое суденышко с тридцатью восемью незаконными мигрантами. Все думали, что спастись не удалось никому».