Текст книги "Мозг серийного убийцы. Реальные истории судебного психиатра"

1. Психиатр ужасов

Не было никаких предпосылок тому, что я стану, по выражению моих детей, «психиатром ужасов». На самом деле моя карьера судебного эксперта, «специализирующегося» на серийных убийцах, возникла из-за двойной травмы: профессиональной и личной.

Речь идет о моей встрече с Жюльеном.

Любой эксперт-психиатр однажды сталкивается с чем-то чудовищным. Это родители, убивающие своих детей; изверги, разделывающие трупы жертв; безумцы, чьи действия сопровождаются грубым насилием; преступления, отличающиеся немыслимой кровожадностью и варварством. Испокон веков история судебной психиатрии изобилует уголовными делами, будоражащими общественность, – настолько мотивы преступников не вяжутся со здравым смыслом. Подобно всем, кто соглашается погрузиться во мрак преступлений, совершенных «без причины», я столкнулся со своей порцией мерзостей. Но независимо от степени жестокости до встречи с Жюльеном я примерно знал, с чем имею дело. Когда отец убивает дочь, чтобы уничтожить воплотившегося в ней демона, или медсестра умерщвляет больного, потому что его тело находится во власти зла, врач обнаруживает психопатологический симптом пароксизмального бреда. Ему удается выявить вспышку, характерную для человека, который балансирует на краю пропасти. У преступника с психическим расстройством такая вспышка характеризуется немедленным действием, направленным на защиту чего-то жизненно важного для него. Врач знает, что такой субъект переходит к нападению, когда чувствует себя на грани психического распада. Например, ему угрожает пугающий образ матери-кровосмесительницы, которая превращается в монстра и собирается поглотить его. Теоретически психиатр обладает клиническими инструментами для расшифровки процессов, порождающих такой переход к преступному деянию. Случай Жюльена выходил за рамки известных методик. Справедливости ради стоит отметить, что в судебно-медицинской экспертизе я был новичком, однако это еще не все объясняет. Как бы то ни было, после этой встречи для меня ничто уже не будет как прежде.

Когда Жюльена арестовали, он уже совершил два убийства. Я посетил его в тюрьме одной из провинций, и охранник запер меня с ним в маленькой камере. «Ради безопасности», – заявил он. У меня в глазах потемнело. Я смотрел «Молчание ягнят[8]8
  Американский фильм «Молчание ягнят» (The Silence of the Lambs), снятый режиссером Джонатаном Демме в 1990 г.


[Закрыть]», и мое представление о серийных убийцах во многом основывалось на сотнях выдумок об этих преступниках. И вот, оставшись наедине с одним из них, я чувствую, как меня мгновенно охватывает буквально осязаемое чувство, что этот человек готов проткнуть мне глаз скрепкой или убить шариковой ручкой. Один из моих коллег, навестивший Жюльена до меня, поспешил убраться восвояси, когда тот отказался от беседы. Даже не пытаясь настаивать, он тут же развернулся и ушел. И теперь, сидя напротив этого субъекта, я прекрасно понимал почему. Со мной Жюльен согласился увидеться. Он был в хорошем настроении.

Преступный путь Жюльена начался с самой обычной кражи со взломом. Мелкий хулиган проникает в пустой дом, но тут на пороге появляется хозяйка. Дом находится в нескольких кварталах от жилища его матери, а сама женщина – ее ровесница. Всем опрошенным мною серийным убийцам я задавал вопрос: не является ли это перемещенным матереубийством?[9]9
  Имеется в виду перенос желания убить собственную мать, что по каким-то причинам невозможно сделать (наличие внутренних психологических барьеров или внешних факторов), на другой, чем-то похожий внешне или по характеру субъект. – Прим науч. ред.


[Закрыть] Здесь мы наблюдаем один важный аспект, к которому я еще вернусь.

Убив несчастную, Жюльен насилует ее извращенным способом, а затем принимается расспрашивать труп жертвы о преисподней. Однако ответы мертвой разочаровывают. Демонология – его хобби. Сатана, демоны, всемогущество лукавого – изо всей этой бесовской мешанины и возникают образы, подпитывающие его бред. Он натыкается на пожилую женщину, убивает ее, и скорее всего здесь имеет место то, что я называю «покоряющим опытом», – настолько привлекательным, что преступник будет вынужден повторить его. Обнаружив свою способность совершать такие действия, он испытывает удивление и наслаждение.

После первого убийства он ускользает от правосудия.

Жюльен был знаком с пожилым господином, которого в каком-то смысле считал дедушкой. Несомненно, это был единственный в мире близкий ему человек. Как-то раз они вдвоем играют в карты, Жюльен хватает железный прут и убивает старика. Затем убийца отрезает жертве голову и ставит ее на этажерку. Некоторое время спустя он кладет голову в рюкзак и отправляется на прогулку. И по сей день описанная Жюльеном сцена, как он с приятелями болтает в спортбаре, а отрезанная голова покоится в его рюкзаке, представляется мне жуткой и совершенно противоестественной. В противоположность черепу из «Гамлета», голова в данном случае вовсе не метафора. Она настоящая, и Жюльен с ней разговаривает. Он действительно расспрашивает голову о потустороннем мире и видит, как она моргает глазами. И снова он не получает ожидаемых ответов.

Я уже успел не раз покрыться холодным потом от рассказов о его преступлениях, когда Жюльен перешел к особенно омерзительному эпизоду. У него был любимый кот. Убив животное, Жюльен извлек внутренности и поместил их в стеклянный шар. Впоследствии, чувствуя, что «демонические» силы иссякают, то есть ощущая опасность перехода к добру и собственного очеловечивания, он поспешно набрасывался на эту смесь и вдыхал запах, словно в попытке освежиться. Едва ему начинало казаться, что он становится «как другие», Жюльен шел в первую попавшуюся церковь и плевал на Христа. Все средства влить в себя глоток бесчеловечности были для него хороши. В этих тошнотворных испарениях он дышал всемогуществом.

Чем дольше я слушал его, тем больше приходил в изнеможение. Причина была не столько в самих фактах, ведь мне и раньше доводилось сталкиваться с гнусностями, на которые способен человек. Дело в том, что мой ужас от этих рассказов вызывал у него ликование, какую-то омерзительную радость. Осознание этого переполняло меня леденящим страхом. Казалось, будто Жюльен прикасается ко мне, демонстрируя, что для зла не существует преград. Единственное, что сдерживало безумного убийцу, – это четыре стены, в которых я был заперт вместе с ним. Лишь они мешали ему причинить зло людям. Сегодня я ничего не смогу сказать ни о внешности Жюльена, ни о чертах его лица. Ужас, который я испытал, слушая его исповедь, стер все прочие впечатления. Единственное воспоминание о той встрече – то, как он наслаждался моим безумным страхом. Складывалось ощущение, что передо мной демоническое создание, существующее вне каких бы то ни было норм. Во всяком случае, вне моих норм. Он обитает в ином мире, чем мы. Его мир наполняют отрубленные головы, брызжущая кровь, дьявол и трупные запахи.

Описываемые им подробности были невыносимыми. Чтобы ожесточиться, Жюльен занимался своеобразной работой над собой. И это еще мягко сказано. Он пытался искоренить в себе всякий росток человечности – такое определение будет более правильным. По сути дела, он стремился к обезличиванию и обезжизниванию. Эти процессы, будучи однажды запущенными, уже не прекращали в нем свою разрушительную работу. Таким был его способ обозначить: «Я не сошел с ума, но сам решил, что больше не являюсь человеком». Казалось, мое нарастающее плохое самочувствие укрепляло его веру в собственные силы. Мне уже доводилось слышать рассказы о жестоких преступлениях от тех, кто их совершил, но такой восторг при виде моего испуга был чем-то новым. Даже в клинике, специализирующейся на лечении серьезных психопатологий, мне никогда не приходилось сталкиваться с подобным поведением. Индивидуумы с крайне извращенным сознанием не реагируют так открыто, если только их патология не связана с множеством сопутствующих психозов и извращений. Позже я подробно остановлюсь на этих клинических определениях, мало знакомых неспециалистам.

Выйдя из этого противостояния, я был ошеломлен, опустошен и испытывал приступы тошноты. Тюрьму я покинул со стойким, буквально физическим ощущением того, что пообщался с дьяволом во плоти. У меня была острая потребность разделить с кем-то свой страх и прийти в себя.

Я поспешил к телефонной будке: мобильная связь тогда не была распространена. Позвонив нескольким друзьям, я сообщил им: «Только что я видел дьявола!» Я был совершенно сломлен.

Впервые у меня было ощущение, что я теряю жизненные силы, находясь рядом с больным, который старается меня их лишить. Жюльен пребывал во власти полного безумия и в то же время прекрасно контролировал взаимодействие со мной. Можно быть профессионалом, проведя экспертизу сотен преступников, но все равно есть две или три вещи, которые навсегда оставят след в вашей памяти. Это не обязательно будут самые жестокие эпизоды. Ими могут оказаться ситуации, в которых вы почувствуете собственное бессилие, когда столкновение с немыслимым затронет вас особенно глубоко. Не могу сказать, будет ли Жюльен преследовать меня до самой моей смерти, но знаю наверняка, что тогда случилось нечто вроде переломного момента. Похоже, и для меня настало время сделать малоприятное открытие. Что-то вдруг произошло с моим оптимизмом и уверенностью в разумности человеческого существования. Я по-прежнему считаю, что зло не всегда берет верх над добром, однако пережитый опыт изменил мой взгляд на человека. Вызвал ли у меня этот опыт сильнейшее желание узнать больше, выйти за рамки имеющихся знаний в психиатрии, понять, как было создано такое существо? Без сомнения.

Столкнувшись с ужасающими фактами, мы задаемся одним и тем же вопросом: зачем было это делать? Какова побудительная причина, придающая смысл всем этим безумным поступкам? Как бы хотелось иметь возможность крикнуть: «Эврика! Я наконец понял, почему возникает этот кошмар».

Но вопрос «почему?» лежит в области метафизики. Самый важный вопрос – «как?». Лишь получив на него исчерпывающий ответ, можно понять «почему?». Как Жюльен докатился до такого? Как неблагополучный подросток превратился в молодого преступника? Ему приходилось постоянно возвращаться к работе по расчеловечиванию себя, к тем способам сделать это, о которых я говорил ранее. Допустим, он действовал поэтапно. На первом этапе расчеловечивание состояло в том, чтобы расправиться с собственным питомцем и животными, обитающими в округе. Ему нужно на собственном опыте убедиться в том, что он на это способен, – избавиться от всех чувств, которые «захламляют» большинство человеческих существ. Речь идет – я настаиваю на этом – не об извращенной организации личности, а об извращенной защите. Жюльен погружен в бредовый процесс и некоторым образом стремится поддерживать постепенную девитализацию, которая, как он чувствует, функционирует внутри него. Чтобы освободиться от давящей тревоги, в которой он рискует раствориться, Жюльен должен овеществлять себя, овеществляя других. По завершении этого процесса он приступает к делу: подобно ему самому, жертва больше не живое существо.

Если обратиться к криминологическому определению, нужно убить по меньшей мере трижды, чтобы, с позволения сказать, заслужить ярлык серийного убийцы. На момент нашей встречи Жюльен совершил «всего лишь» два убийства. Он еще не принадлежал к зловещему клубу.

С другой стороны, его «дебюты» в преступной деятельности не предвещали появления профиля серийного убийцы «организованного типа». Когда мужчина нападает на женщин, обычно возникает вопрос о связи этого поступка с образом матери. Однако случай с Жюльеном все же особенный, поскольку он убил женщину и двух мужчин при разных обстоятельствах. Жюльен – душевнобольной, это не «классический» серийный убийца. Последний организован, убивает незнакомых с ним жертв, принадлежащих к одной и той же категории, принимает все меры предосторожности, чтобы его не арестовали. Жюльен лишает жизни незнакомую женщину, а затем пожилого господина, которого очень любит, в то время как серийных убийц характеризует именно безразличие к жертвам. Чтобы достичь такого безразличия, Жюльену требуется предварительная работа. В итоге он умерщвляет любимого кота и человека, к которому испытывает привязанность. Второе убийство происходит в условиях, напоминающих кошмар психотических преступлений[10]10
  Вероятно, автор подразумевает преступления, совершаемые человеком, который не в полной мере отдает себе отчет в собственных действиях, имеет нарушения в структуре личности и проблемы самоидентификации. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], которые в основном направлены на близких или людей, вовлеченных в эмоциональные отношения с убийцей. Отрезать голову человеку, которого любишь, – это признак психоза. Во время беседы я отмечаю еще одно отличие от «организованных» убийц: Жюльен рассказывает о своих преступлениях. Он безумен и говорит такие слова, которые серийный убийца обычно не произносит. Жюльен пытается объяснить свои поступки, придать им смысл, какими бы невероятными они ни казались.

Благодаря Жюльену я задумался об одном фундаментальном механизме и попытался учитывать его при проведении экспертизы. Каким-то образом, словно ставя мир с ног на голову, человек, которого в детстве били, подвергали насилию в семье, ребенок, отвергнутый матерью, запиравшей его в туалете и проделывавшей над ним извращенные манипуляции, приобрел способность превращаться в холодное, бесчувственное, бесчеловечное существо. Это стало его лозунгом: первостепенной задачей – отрицать любые эмоции, любые чувства, навязывая другим девитализацию, которую он ощущал в себе. Кроме того, Жюльен провозглашал это расчеловечивание как выбор существования.

Это навело меня на мысль о радикальной перестановке. Именно она, как мне кажется, является сердцевиной извращенной защиты. Этот механизм становится жизненно необходимым: я больше не маленький ребенок, которого избивают, презирают и мучат, над которым всячески издеваются. Теперь я с упоением заставляю других пережить то, что испытал сам. Я больше не тот, кто покинут всеми, не тот, кого уничтожают и вынуждают страдать. Напротив, я тот, кто подчиняет. Я заново разыгрываю партию, но на этот раз сам сдаю карты. Я не только больше не испытываю бесконечных горестей, но и чувствую безграничное наслаждение, причиняя ближнему те же муки. Я становлюсь бесчувственным, мстительным, холодным, механическим убийцей.

Отсюда и весь этот парадоксальный процесс, превращающий пассивность в активность, беспомощность во всемогущество, страдания в победу, падение в триумф. Эта мысль явилась мне, будто яркая вспышка: создание системы защиты, позволяющей субъекту выбраться – по крайней мере, на короткое время до следующего убийства – из угрожающей ситуации.

Жюльен хотел создать образ бесстрастного индивидуума, полностью управляющего своими решениями. Именно он вел в danse macabre[11]11
  Пляска смерти – синтетический жанр европейской культуры, зародившийся в середине XIV в., художественное выражение идеи о всемогуществе смерти, главным образом в виде танца аллегорических фигур или других сцен, представляющих ее торжество. – Прим. пер.


[Закрыть], которая разворачивалась во время нашей беседы. Его растерянность или замешательство проявлялись кратковременно, в виде внезапных всплесков. Это происходило при упоминании тех, кто сбежал из-под его контроля (он не достиг правильных «целей»); если ему казалось, что собеседник не придерживается его рационализированной системы объяснений; когда его прерывали во время длительного перечисления собственных деяний; когда возникал вопрос о безумии или бреде, мешающих работать его психике.

На первый взгляд Жюльена вполне можно принять за «классического» серийного убийцу, иначе говоря, – за извращенного психопата. Такой человек обладает целым комплектом развившейся в раннем возрасте психической нестабильности, многочисленными недостатками и мифоманической[12]12
  Мифомания – склонность ко лжи с преобладанием рассказов о своих необыкновенных приключениях, проявленной при этом смелости, решительности, сообразительности и т. п. – Прим. пер.


[Закрыть] конституцией. Ему свойственно совершение краж. Воспитатели заявляют о порочном сексуальном поведении такого ребенка и т. д. Жюльен постоянно выставлял напоказ свою извращенность, чтобы лучше скрыть беспокойство и лежащий в его основе процесс психотического разложения. Однако под этой маской эксперт мог распознать поражение психики, которое побудило этого человека перейти к преступным деяниям. Его сознание, где преобладали темы смерти и разрушения, было переполнено странными, жестокими, безумными, ненормальными, глубоко укоренившимися мыслями. Они стали частью его сатанинской системы, которой он твердо и безоговорочно придерживался. Для Жюльена все это было реальностью.

В отсутствие внутренней согласованности его поведение было хаотичным и имело характер импровизации. Холодный рационализм и претензия на контролирующую роль возникали только после некоего импульса, как производное движение. Преступные действия, судя по всему, отвечали его болезненной импульсивности, а затем следовали рационализированные оправдания. По итогам обследования можно было сделать вывод о том, что у Жюльена нет и следа тех параметров, которые указывают на «организованного» психопата: преднамеренность, выбор ситуаций, анонимность жертв, поддержание определенной адаптации к реальности. В данном случае речь шла, скорее, о немотивированных или парадоксальных действиях, описанных психиатрами как характерные для ранней деменции, – впоследствии ее назовут шизофренией.

Чтобы немного привести в порядок свой внутренний хаос и остановить поражение психики, Жюльен разделил мир надвое. Это поляризация тела, сердца и души, где доминирует манихейство[13]13
  Религиозно-философское учение, основанное в III в. В основе манихейства лежит дуалистическое учение о борьбе добра и зла, света и тьмы как изначальных и равноправных принципов бытия. – Прим. пер.


[Закрыть]: добро/зло, бог/дьявол, право/лево, живое/мертвое и т. д. Вне этого радикального разделения он не видел для себя «спасения» и безоговорочно придерживался своих бредовых оправданий. Знакомство с книгой по демонологии привело к тому, что Жюльен замещает символ действием: он расспрашивает труп первой жертвы и отрезанную голову второй. Однако вопросы остаются без ответа, приводя его в замешательство, когда голова окончательно зажмуривает глаза. Словно какой-то Гамлет с бойни, он в буквальном смысле беседует с ними о загробной жизни, не прибегая к метафоре или символу: «Я говорил с головой и с той женщиной… Я интересовался, как там, в аду». В нашей беседе он упоминал о впечатлении, будто в его голове «Сатана говорит разные вещи», при этом довольствуясь намеками и отвергая саму мысль о собственном умопомешательстве. Жюльен был сценой, где разворачивалась психотическая работа, которая заставляла его совершать преступные действия.

Вспоминая свое прошлое, он задним числом пытается навести в нем некоторый порядок и обеспечить подобие слаженности. Вследствие потрясения, испытанного при чтении книги по демонологии, Жюльен разрезал свою биографию на пять дьявольских периодов и наметил себе будущее, полностью сосредоточившись на мести. В этом случае врач-психиатр также признает классическую ретроспективную иллюзию, благодаря которой находящийся в бреду считает, что подобрал ключ к собственной судьбе.

Потренировавшись на своем питомце в попытке искоренить привязанность к нему, а затем на соседских кошках и собаках, Жюльен перешел к человеческим жертвам. Ничто больше не могло его затронуть, по крайней мере, он питал такую иллюзию, находясь в постоянном поиске себя. Поначалу ему довелось столкнуться с «неудачами»: он воззвал к Богу, злясь на то, что убил «нечто», очень им любимое… Перебрав несколько целей, Жюльен в конце концов нашел подходящую.

Судя по его рассказам, материнский образ вырисовывался как нечто чудовищное и всемогущее. Одновременно с этим собственную мать Жюльен защищал и не хотел «осуждать».

Расспрашивая жертв об аде, он безуспешно старается избавиться от гнетущего предчувствия, страшась существования нежити. Жюльен – это зловещая иллюстрация к заметке Дени Дюкло[14]14
  Дени Дюкло (р. 1947) – французский социолог, доктор философии, автор многочисленных научных трудов, включая «Комплекс оборотня: культ насилия в американской культуре». – Прим. пер.


[Закрыть] о легендарных монстрах в рамках комплекса оборотня: «Все, что на протяжении веков волнует ламию[15]15
  В греческой мифологии возлюбленная Зевса, превратившаяся в кровожадное чудовище после того, как богиня Гера из ревности убила ее детей. В европейской мифологии – злой дух, змея с головой и грудью прекрасной женщины. – Прим. пер.


[Закрыть], упыря, анку[16]16
  Предвестник смерти в бретонской мифологии. Согласно верованиям, анку становится человек, умерший последним в году. – Прим. пер.


[Закрыть], призрака или робота, заключается в следующем: они не знают, что мертвы. Они ищут. Подобно жаждущим отыскать Святой Грааль, они превращаются в исследователей. Беда в том, что им нужны не символы, а тела»[17]17
  Denis Duclos, Le Complexe du loup-garou, La Découverte, 1994.


[Закрыть].

Чтобы не дать этому крайне больному индивидууму вернуться к своим зловещим изысканиям, я вместе с коллегой Сержем Борнштейном сдал исполненный тревоги отчет, в котором мы рекомендовали как можно скорее освободить Жюльена из тюрьмы и поместить его в психиатрическое отделение. Но правосудие не последовало нашим рекомендациям. Едва оправившись от глубокого потрясения после встречи с Жюльеном, я вскоре получил профессиональную травму. Судья запросил дополнительную экспертизу, и от наших с Сержем услуг отказались, назначив других психиатров. Согласно их выводам, Жюльен был психопатом-извращенцем, отдающим себе отчет в своих действиях. А следовательно, он способен ответить за них в суде присяжных и отбывать наказание в тюрьме.

Вскоре произошло то, что, к сожалению, было предсказуемо: не получив психиатрической помощи, в которой этот человек несомненно нуждался и которая по крайней мере обезвредила бы его, Жюльен совершил убийство прямо в тюрьме. На этот раз ударом железного прута он убил надзирателя. Коллеги жертвы объявили забастовку: они требовали, чтобы убийца их товарища был предан суду и отправлен обратно за решетку. Впрочем, Жюльен не преминул бы снова совершить то же самое с кем-нибудь из них. В итоге, запертый в стеклянной клетке, преступник предстал перед судом присяжных. Он был приговорен к максимальному сроку и снова оказался в исправительном учреждении. К счастью, довольно скоро тюремный психиатр, напуганный первыми результатами такого решения, потребовал применить статью 398 Уголовно-процессуального кодекса, которая касается заключенных, находящихся под психиатрическим наблюдением без их согласия. Жюльена поместили в отделение для тяжелых душевнобольных. В силу обстоятельств было признано, что этот человек психически болен, и его место не в тюрьме. Это было сделано не из соображений гуманизма, а потому что без должного надзора он убивал бы снова и снова, самым варварским образом.

Я очень тяжело пережил эту ситуацию: с одной стороны, погиб надзиратель, хотя мы, несомненно, могли избежать этой драмы, с другой, неодобрение коллег, оказавшееся вопиющей ошибкой, причинило мне боль. Суд над опасным больным, помещенным в стеклянную клетку, показался мне по меньшей мере странным.

У меня ни на минуту не возникло мысли покончить с карьерой эксперта. Когда вы переживаете душевную травму, профессиональную или личную, вы или хороните ее глубоко в сердце, и она продолжает вас грызть, или решаетесь вскрыть рану, чтобы предотвратить образование нарыва. Я прекрасно понимал, что у меня нет выбора. Чтобы избежать усиливающейся травмы с когортой негодования, горечи, неудач, непонимания, сожаления и пессимизма, существовал только один выход: прожить собственные переживания[18]18
  Здесь имеется в виду работа мысли, которая объединяет, внедряет или выводит возбуждения любого рода.


[Закрыть] и теоретизировать это явление, совершенствуя свой клинический опыт. В этих условиях саморефлексия то еще удовольствие, однако она необходима как форма спасения психической целостности.

Опыт психоаналитика научил меня тому, что саморефлексия всегда менее рискованна, чем отрицание. Чего бы это ни стоило, жажда знания – вещь более продуктивная, чем закапывание проблем. Мысль, пребывающая в движении, удерживает на стороне жизни. Есть ситуации, которые подводят вас к границам человеческих возможностей, именно они побуждают не сдаваться. Почему кто-то убивает, не имея оправдания хотя бы в виде таких мотивов, как ревность или жадность? Здесь кроется некая тайна. Перед лицом этой загадки, которая выходит за рамки разумного, общество склоняется к готовому и, следовательно, упрощенному ответу. Однако речь идет о том, чтобы проникнуть в чертоги зла, – ни больше ни меньше. Размышлять о зле означает продвигаться в познании человека и жизни.

Вытащить ужас на свет, углубиться в тему, вместо того, чтобы поддаться ее опасному очарованию, оказывать сопротивление, а не тонуть в своих страхах. Я уверен, что знание механизмов, используемых серийными убийцами, имеет основополагающее значение, поскольку оно проясняет наше собственное отношение к злу. Не будучи философом, я твердо убежден в том, что такой прорыв в некотором смысле будет для нас более полезным, чем многие великие достижения человеческой мысли.

Эти соображения послужили мне основой для дальнейших исследований и для переосмысления материала. Беседы с друзьями-психоаналитиками чаще всего оставляли после себя лишь грусть и разочарование. Иногда коллеги ссылались на неосознанное стремление к смерти как к некоему deus ex machina[19]19
  Бог из машины (лат.) – выражение, означающее неожиданную, нарочитую развязку той или иной ситуации путем привлечения внешнего, ранее не действовавшего фактора. В античном театре этим словосочетанием обозначали высшее божество, которое появлялось в финале и приводилось в движение при помощи специальных механизмов. – Прим. пер.


[Закрыть], тем самым закрывая перспективы для теории прогресса. Временами они утверждали, что психоз подобен короткому замыканию, будто только болезнь может объяснить зло, а бред – стремление к разрушению. При этом мы соглашаемся с общеизвестным: «нужно быть сумасшедшим, чтобы совершать подобные поступки». Да, Жюльен именно таким и был, но не другие, что мы вскоре увидим. В его случае вести речь о садизме было не слишком правильно с учетом того, что ни один психический сценарий не лежит в основе большинства подобных преступных действий: серийные убийцы не появляются на свет с фантазией о том, какое удовольствие они получат от кровопролития. Здесь работает другой механизм, к рассмотрению которого мы еще вернемся.

Мне посчастливилось побеседовать об этом с двумя выдающимися психоаналитиками: сначала с Поль-Клодом Ракамье, а затем с моим другом Клодом Балье. Кроме того, недавно я открыл для себя работы Рене Руссийона, которые помогли мне понять сложную взаимосвязь между зоной травмы и преступными действиями. Многие другие исследователи также сослужили мне хорошую службу. Можно сказать, я самым позорным образом ограбил их. Надеюсь, они не слишком сердятся на меня за это. Лишь благодаря им я не остался в неведении относительно травматического страха.

В случае Жюльена я был озадачен тем, как разделились мнения психиатров. Одни говорили, что он шизофреник, другие называли его извращенным психопатом. Для первых Жюльен действовал в невменяемом состоянии, в приступе бреда; для вторых – полностью отдавал отчет в своих поступках и, следовательно, должен был отбывать наказание в тюрьме. Именно тогда мне пришла в голову мысль о необходимости более сложной теории, чем это манихейское разделение между двумя урезанными донельзя диагнозами. Я приступил к созданию клинической модели – более многоплановой, по сравнению с уже существующими, но при этом приближенной к истине, когда речь идет об изучении индивидуумов, находящихся за пределами общепринятых норм.

Итак, я двинулся дальше! Мне довелось иметь дело сначала со вторым, а затем и с последующими преступниками, и на основе этих случаев я разработал первую клиническую модель. В итоге я могу утверждать следующее: у всех этих субъектов всегда наличествовало нечто вроде «тройника с перемещаемым центром тяжести». То есть обязательно присутствовали психопатия, извращение и психоз. Каждый из этих трех элементов, отличных от остальных, требует тщательного анализа.

Вот так я и стал тем, кого мои дети называют «психиатром ужасов». То, что составляло очень небольшую долю моей работы и научных публикаций, превратилось в специализацию, по крайней мере, в глазах средств массовой информации.