Текст книги "Креативность и благополучие. Аналитическое движение к творчеству"

К свету

Креативный процесс использует информацию о благополучии, относящуюся к истории субъекта (онтогенезу), его семьи и человечества в целом (филогенезу). Эта информация, вышедшая из тьмы бессознательного, предстает в свете дня. И тут мы возвращаемся к метафоре из параграфа «Из тьмы к свету», которая сопровождала нас на всех страницах.

Рождение является первым онтогенетическим опытом перехода из тьмы к свету. Значит, стоит об этом поговорить. Этот опыт оставляет следы в глубинной психике, и, значит, переживания рождения продолжают периодически предопределять реальность взрослого человека. Годы микропсихоаналитической работы это подтверждают; материал сессий на самом деле полон значимых ассоциаций, в которых субъект говорит о темноте, связывая это с внутриутробной жизнью, и о свете, связывая его соответственно с рождением или построждением. Кроме того, в материале встречается множество снов, сообщающих именно о моменте выхода из темноты к свету (т. е. о рождении) и о «лучах света». Так, рождение есть как бы мостик между жизнью и смертью, днем и ночью и необходимый след в глубине нас, к которому мы обращаемся каждый раз, когда думаем о выходе из состояния дискомфорта, называемого смертью. Здесь сразу представляется депрессивный человек, неспособный жить, и связанное с этим его желание – остаться закрытым в темноте.

Теперь можно пересмотреть материалы, которые мы представили в начале этой главы: «прерванный и затем завершенный роман», «стихотворение», «сон о тобоггане», – как воспоминание о рождении; это выход на сцену самого настоящего опыта, который содержит в себе также способность уменьшить состояние дискомфорта посредством креативной реактуализации информации, разряжающей бессознательное напряжение.

Переход от тьмы к свету в момент рождения приводит к революции. Новорожденный начинает самостоятельно дышать, осуществляя первый звук, который, возможно, является криком от боли[36]36
  Сильвио Фанти пишет в работе «Микропсихоанализ»: «Первый вздох новорожденного, как лезвие, открывает его дыхательную систему и раскрывает легкие, склеенные до этого момента…» (Fanti, 1983, p. 204).


[Закрыть] и дискомфорта из-за невообразимой новизны тех вещей, которые внезапно стали его окружать: нахождение на свету, в шуме, холоде и среди неизвестных запахов, потеря среды, в которой он находился, и своих границ. Революция касается также моторики. Новорожденный переживает оральное удовлетворение, в процессе сосания он снижает напряжение от голода и испытывает удовольствие от ощущения сытости. Кроме того, он может вытянуться или занять положение плода, когда того пожелает, может крутить головой, поворачиваясь к тому, что его привлекает, и отворачиваясь от того, что ему не нравится; а главное, он может плакать, чтобы сообщить о том, что ему что-то необходимо, или бормотать, когда он испытывает удовольствие, наконец, эта революция запускает взаимодействие: малыш переживает первые контакты с матерью и средой, восприятие связано с заботой, баловством, гигиеническим уходом, с тем, как его берут на руки и качают, со всем, что может доставить ему удовольствие или фрустрировать и что сформирует паттерны отношений.

Вместе с этим опытом новорожденный запоминает также, что он развивается как в зависимости от кого-то или чего-то, так и самостоятельно. Здесь, хотя проще рассказать о состоянии зависимости новорожденного, у которого главным признаком является пассивность, мы хотели бы обратить внимание на различные проявления самостоятельности, с которыми начиная с этого момента новорожденный пробует пробить себе дорогу в мире, его окружающем[37]37
  Многочисленные современные исследования показали те «компетенции», которыми обладает новорожденный для сообщения своих нужд и достижения удовлетворения (см., например: Bratzelton, Cramer, 1990). Д. Стерн в ранних взаимодействиях между матерью и новорожденным показал важность «совместного проживания аффекта», которое в последующих месяцах проявится как «сонастройка аффекта» (см., например: Stern, 1985). Винья и Сартори, ссылаясь на наблюдения за отношениями мать – ребенок, подчеркивают этот «особый аспект в клиническом опыте» Стерна, для которого «взаимодействие матери – ребенка базируется на двух полярностях: интерес и развлечение» (Vigna, Sartori, 2006, p. 33–34, 109).


[Закрыть]. Другими словами, нам кажется важным и определяющим в нашем случае подчеркнуть аспект активности грудничка, его спонтанное движение, стремящееся к удовлетворению и использующее по максимуму возможности действовать в реальности, хотя они и ограниченны[38]38
  Укореняя креативность в оральной фазе, мы, по-видимому, следуем в русле Мелани Кляйн, которая видела истоки креативности в бессознательном механизме репарации: грудничок, представляя, что потерял свою маму, переходит на депрессивную позицию и создает обнадеживающий фантазматический внутренний объект, занимающий место потерянного объекта. Она говорит об этом, например, в работе «Ситуации инфантильной тревоги, отраженные в произведениях искусства и творческом импульсе» (1929) (Klein, 2006, pp. 239–248). Говоря о главном герое рассказа «Пустое пространство» (одаренная художественным вкусом женщина вдруг открывает в себе настоящий талант и начинает рисовать, «заполняя свое пустое пространство»), Кляйн пишет: «В глубине неудержимого импульса рисовать <…> лежит желание залечить нанесенные ее матерью раны и перестроить себя <…>», – погружаясь в мир женщины: «Тревога маленькой девочки <…> имеет огромное значение для развития Я-женщины и является одним из стимулов ее креативности и успеха». Тем не менее для нас основа креативности не относится к фантазму о репарации потерянного объекта. Что касается интерпретаций и репрезентаций каждого психоаналитика о глубинном смысле любого порыва, то внутри отдельных эталонных моделей находится человеческое наследие, которое потенциально может быть воспроизведено удовлетворяющей деятельностью рекомбинации.


[Закрыть].

Автономия, движение, удовлетворение состоят, таким образом, из фундаментального психобиологического материала потенциального опыта благополучия, находящегося в глубинной психике каждого. Креативность выражает именно эту информацию. Когда связанный с негативными событиями (травмы, конфликты) дискомфорт стремится неизменно воспроизвестись… десять, сто, тысячу раз… помощь оказывают первичные воспоминания об удовлетворении и благополучии, актуализированные в креативности. Можно установить, как смирение пассивности многолетнего состояния несчастья может трансформироваться постепенно в свет надежды. И вот Лара возобновляет брошенную давным-давно учебу, а человек с тобогганом ставит свою креативность на службу повседневности.

Теперь перейдем с онтогенетического на филогенетический план, где мы увидим, что и история человечества полна доказательств важности перехода тьма – свет. Ограничимся цитированием работ Эммануила Анати. По мнению специалиста по наскальному искусству, доисторический человек использовал пещеры в качестве соборов, мест сосредоточенности, художественного творчества, религиозных и взывающих к милости обрядов: «В этих местах, спрятанных в пустынях, горах, других труднодоступных местах, человек переживал глубинный внутренний опыт, он пытался разговаривать с роком <…> и пытался передавать собственные сообщения <…> воде, солнцу и всей природе»[39]39
  Anati E. Il museo immaginario della preistoria; L’arte rupestre nel mondo.
  Milano: Jaca Book, 1995. Р. 9; La figura antropomorfica nella preistoria // Le strutture corporee della vita, Giornata di studio. CISSPP. 11/2002. Venezia.


[Закрыть].

Мы рискуем сделать предположение, что, возможно, произвольный вход и выход из света в тьму и обратно служил для обитателей враждебной среды символическим средством контроля чередования дня и ночи. Доисторический человек стремился подчинить себе ночь, входя из света в темноту пещеры и разрисовывая стены. Посредством этого удовлетворяющего творческого акта «художник-шаман» надеялся обрести магическую силу и иметь возможность вызывать ночь по своему желанию?

Возможно!

Возможно, на самом деле наши предки контролировали страх, который в один прекрасный день мог прекратиться. При помощи творчества новый день сменяет ночь, полную смертельных опасностей. Что бы это ни было, человек рисовал то, чем жила его группа: пойманных и убитых зверей, женские и мужские гениталии, сцены спаривания; предок говорил о жизни и ее плодах.

И тот, кто празднует жизнь, хочет жить!

Можно предположить, что доисторический человек хочет овладеть самой жизнью, рисует ее, чтобы овладеть ею. Живительный акт творения отвращает страх смерти. Творческий акт переплетается с самой жизнью и компенсирует сильное страдание.

Не случайно, творчество находится в центре внимания первых ритуалов человека. Жизнь имеет две основные характеристики: повторение, которое является сохранением информации, и эволюцию, которая приводит к оригинальности. Невроз сохраняет противоречивую информацию без изменений, креативность же трансформирует ее посредством рекомбинации, информация появляется из бессознательного и мало-помалу приобретает новые формы.

Таким образом, творческое самовыражение является проявлением жизни.

Это шаг к принятию собственной оригинальности.

Это самый гармоничный способ пережить экзистенциальное одиночество.

Это способ связи, как прелюдия к жизненно важным взаимодействиям.

Творческое самовыражение, как проявление жизни, это тот дар, который мы преподносим собственной идентичности.

Глава вторая
Бессознательное, анализ и творчество

…Тело также создано из радости жизни, и поэтому оно стремится обеспечить максимальное удовольствие каждому органу и всему телу как целому <…>.

Шандор Ференци

(Ferenczi, 1918, p. 288)

Некоторые основные понятия

Давайте снова скажем, что мы являемся частью тех, кто рассматривает творчество как происходящее из бессознательного. Мы считаем, что творческий двигатель инстинктивен и что его ингредиенты, таким образом, происходят из бессознательного. Точнее, мы наблюдали, что творчество черпает свои силы из импульса[40]40
  Точнее сказать, из внутреннего импульса, проявляющегося в форме давящей потребности, довести до конца действие, чтобы снизить психическое напряжение.


[Закрыть], который возникает с целью войти в контакт с содержанием бессознательного, чтобы реорганизовать его и вывести на свет. Мы проясним, что такое творческий импульс, в четвертой главе.

Давайте на минуту обратимся к содержанию бессознательного, которое выражает творение: оно воплощается прежде всего в следах опыта благополучия, пережитых субъектом или его предками и хранящихся в бессознательном. Выходя на поверхность, эти элементы рекомбинируются в различных пропорциях с остатками конфликтного/травматического материала бессознательного происхождения и специфическим содержанием предсознательного, которое встречается во время подъема на поверхность.

Поэтому творение соответствует рекомбинации бессознательного и предсознательного содержания, реорганизованного оригинальным способом.

Мы можем сравнить это с затопленным берегом реки, с берегом, на котором после отвода воды обнаруживаются обломки, заброшенные и забытые в течение длительного времени, обломки, которые изменяют структуру берега, если не русло самой реки. Таким образом, связь между анализом и творчеством такова: ассоциативная динамика точно прослеживает движения, которые произвели эти отложения, и достигает корней творчества.

После полученного удовольствия от метафоры мы входим в сердце того пути, который приводит к акту творения. Другими словами, мы хотим указать на то, где были сохранены экстернализированные следы и посредством каких механизмов творчество выносит их на свет.

На наш взгляд, творчество проявляется в словах, картинах, звуках и действиях репрезентаций и аффектов благополучия, которые вырываются из бессознательного, экстернализируя их и позволяя им осуществиться во внешней реальности. Отсюда возникает трудность при объяснении процесса творения: все согласны с тем, что бессознательное невозможно наблюдать непосредственно. Но вывод о том, что в нем содержится и что в нем происходит, можно сделать наблюдая эффекты в психической жизни и изучая определенные события, раскрывающие его деятельность. Творчество является частью этих проявлений бессознательного вместе со снами, фантазиями различной глубины, вместе с ошибочными действиями, оговорками и невротическими симптомами. Тем не менее, на первый взгляд, продукции бессознательного непонятны, потому что в результате процесса деформации их смысл замаскирован.

У аналитика на самом деле есть интересный способ узнать бессознательное – свободные ассоциации «на кушетке». Развитие свободных ассоциаций в контексте точной аналитической работы позволяет войти в личное измерение бессознательного. Это не означает, что мы можем расшифровать некоторые его проявления – в частности, произведения искусства, – используя аналитические знания о процессах деформации и символического выражения.

Учитывая то, что бессознательное не является непосредственно познаваемым, пришлось построить объяснительные модели для того, чтобы составить о нем представление. Что же касается выбора теоретической модели, то мы опираемся на фрейдистскую модель (классический психоанализ), обогащенную амплификациями Сильвио Фанти, которые ему удалось сделать благодаря практике длинных сессий (микропсихоаналитическая модель). Что же касается творчества, то наши личные наблюдения, которые мы сравнили и обобщили, привели нас к разработке особой теории, которая является предметом этой книги. Мы думаем, что мы открыли психический аспект, который до сих пор мало рассматривался специалистами. Мы попытались описать его и, основываясь на наблюдаемых фактах, разъяснить его метапсихологически[41]41
  Метапсихология составляет теоретическую сердцевину нашей дисциплины, так как она принимает во внимание четыре точки зрения: генетическую (которая касается развития субъекта и вида), топическую (которая должна сделать возможной локализацию психических явлений), динамическую (которая относится к игре психических сил) и экономическую (которая описывает движение энергии в психике).


[Закрыть].

Вот несколько положений основной теории, на которые можно опереться.

В психоанализе бессознательное является архаичной памятью, зарегистрированными следами определенных событий, где отмечена наследственная и личная история субъекта. Точнее, речь идет об информации[42]42
  Такая информация проявляется двумя способами: через репрезентации и аффекты. Репрезентация относится к содержанию опыта, в то время как аффект касается интенсивности этого опыта. Мы не входим в детали механизмов, которые составляют бессознательное. Заинтересованный читатель может прочитать статьи Даниеля Лизека «Микропсихо-аналитическое размышление о понимании бессознательного» (Lysek, 1996), а также «Понятие бессознательного у Фрейда и в микропсихоанализе» (Lysek, 1998).


[Закрыть], происходящей из желаний, событий и переживаний, хранящихся в семейной истории субъекта, в истории его внутриутробного развития и первых лет жизни. Так, бессознательное можно представить таким образом, как если бы оно состояло из разных слоев[43]43
  Микропсихоаналитические наблюдения приводят к представлению психики как имеющей разные уровни, а не отсеки. Бессознательное является более глубоким уровнем, чем предсознательное и сознание (сноска 30, глава 1), и, кажется, также имеет уровневую структуру, составленную из продуктов наследственного, внутриутробного и раннего развития.


[Закрыть]: более поверхностные слои соответствуют онтогенезу[44]44
  Онтогенезом называют процесс индивидуального развития, в то время как филогенез относится к развитию вида.


[Закрыть], по времени они недавние; самые глубокие соответствуют филогенезу, они самые древние. Как было сказано ранее, мы познаем существование этой информации через ее косвенные проявления: переживания на сессии, динамику переноса, онирические образы, фантазии, оговорки, ляпсусы, симптомы и творческую продукцию разного рода. Бессознательное, однако, не является статической памятью, на самом деле все приводит нас к мысли о том, что информация, которой мы обладаем, циркулирует[45]45
  Бессознательное функционирует отличным от сознания образом. Фрейд назвал это функционирование первичным процессом. «Оно» характеризуется свободным движением энергии, что позволяет информации, содержащейся в данном следе, свободно перемещаться в другое место или объединяться с другой информацией. Кроме того, бессознательное подчиняется принципу удовольствия, а именно тенденции мгновенно снижать любое напряжение. Этот способ функционирования несовместим с реальностью, при этом содержимое бессознательного должно пройти деформацию, чтобы проявиться. Все это может показаться поразительным для непосвященных. Тем не менее, это кажется менее странным, если подумать о безумстве снов или некоторых невротических симптомов, таких как абсурдность мытья рук по сто раз в день или чаще, или, в нашем случае, об оригинальности некоторых творений.


[Закрыть] свободно. С другой стороны, все говорит о том, что некоторое содержимое бессознательного является местом напряжения энергии, которая стремится быть разряженной. Мы представляем это напряжение как сгущение энергии или вибрацию, которая пронизывает информацию и ведет ее к выражению (это, повторяем, только модель, поскольку мы видим только проявления бессознательного, на основе которых мы выводим все наши знания о самом бессознательном). Таким образом, разрядкой напряжения будет перемещение или передача вибрации, носителя информации. Посредством этого перемещения информация преобразуется в конкретное проявление, которое представляет естественный итог состояния напряжения.

Итак, без нашего осознания, следы, содержащиеся в бессознательном, постоянно влияют на наше существование, независимо от нашего разума и воли. И именно в этой пульсирующей темноте коренятся неврозы и психозы, но там есть и жизненный источник наших мыслей, чувств, эмоций и творчества. Мы до сих пор говорим об этом, потому что глубокие слои психики играют главную роль в творческом процессе, как в том, что касается источника содержательной стороны творчества, так и в том, что касается импульса к творению, – это мы увидим дальше.

Шепот бессознательного всегда ощущается в творчестве. Естественно, это лучше видно в произведениях искусства, чем в тех изобретениях, которые нам кажутся необычными, странными или очень сложными. Действительно, эти проявления освещают те элементы, которые не поддаются обычной логике: это творения, которые выходят за пределы разумного и именно поэтому волнуют нас, они черпают содержание и механизмы из бессознательного. Первичный процесс, с нехваткой времени, пространства, последовательности, выражается в художественной логике и изобретательности, все или ничего, сейчас или никогда, в необузданном порыве, который приводит к творческой мысли, стремящейся воплотиться в реальности. Тогда возникает впечатление, что там внизу, где дышит архаичная память, энергия циркулирует действительно свободно, подобно тому, как дикие звери выражают свою первичную силу (бегущие лошади, которыми Антонио Лигабуе безуспешно пытается управлять). И эта сила природы не знает, что она должна будет изменить свой инстинкт и отказаться от стремления к безусловной свободе, заплатив почти наверняка стоимость, которая никогда не будет достойно оценена, как это происходит со многими художниками и изобретателями.

В предыдущей главе было показано, что креативность, о которой мы говорим, является универсальной способностью человеческого существа и не ограничивается художественными произведениями и литературой. То есть креативность является общей прерогативой. Так что же отличает такое творчество от других видов деятельности в повседневной жизни? Последние индуцированы потребностями реальности и используют возможности, предоставляемые окружающей средой, они не происходят непосредственно из глубоких импульсов и не являются продуктом рекомбинации, и если искать их истоки, то найдутся только далекие отголоски бессознательного. В отличие от них, креативная деятельность, даже общего типа, выражает, прежде всего, динамику бессознательного. Как и произведения искусства, творчество выражает в первую очередь бессознательные содержания, а во вторую адаптирует их к возможностям окружающей среды и дает им воплотиться в реальности.

Так что для тех, кто способен декодировать проявления бессознательного, творение раскрывает фрагменты личной истории субъекта и некоторые из его бессознательных желаний. До сих пор путь творческого акта похож на тот, что ведет к мечте. В дальнейшем дороги расходятся.

По сути, придание реальной формы высвобождаемой энергии предполагает существенное преобразование жизни: во-первых, изменится способ думать и чувствовать вещи, изменятся привычки и может измениться образ жизни и межличностные отношения. Истинное творчество не является образованием, которое остается в потенциальном состоянии, это деятельность, которая приводит к получению конкретных плодов и, следовательно, к материальным проявлениям во внешней реальности. Процесс творения, таким образом, отличается от работы сновидения и от «имагинативной (фантазийной) деятельности в целом»[46]46
  «Конечный смысл лучше отражается итальянским словом „фантазия"» (статья «Фантазм – или фантазия», Laplanche, Pontalis, 1989, p. 162). В разделе «Творчество, фантазм, сон» будет подробно описано психоаналитическое понятие «фантазма и фантазматической деятельности» в своем главном значении «первичной фантазии филогенетического наследия» (Freud, 1915–1917, p. 526). Сейчас мы говорим только о «фантазии» осознаваемой и репрезентируемой, как и простая экстернализация, например, из этих «снов с открытыми глазами (произведенными фантазией)», о которых говорит Фрейд (ibid., p. 273): «^феномен очень общего характера, наблюдается как у здоровых, так и у больных людей, легко доступен изучению на собственной персоне».


[Закрыть]. Произведения последних остаются на психическом уровне и являются прерогативой внутренней жизни субъекта. Креативность же создает что-то видимое в среде, нечто существующее для других, что может затем рассматриваться как возможность для взаимодействия. Эти проявления могут проделать работу сна, приводя в действие содержание бессознательного, которому сновидческая динамика может только придать форму.

Сверхдетерминация

Когда анализируются творения анализанда, появляется впечатление, как и при более или менее глубоком анализе фантазий, снов или симптомов, будто входишь в темную пещеру бессознательного, где можно увидеть расположение многообразных переживаний, которые отмечены в истории рода, семьи и внутриутробного и раннего развития человека. В этих творениях можно найти и то, что влияет на онтогенез и филогенез, и то, что так хорошо знакомо в снах или патологических проявлениях. Так, когда анализанд свободно ассоциирует на тему своего творения, как если бы он работал над сном, латентное содержание произведения понемногу разворачивается, раскрывая основные следы, которые были закрыты. Например, с онтогенетической точки зрения, творение может выражать определенные характеристики эдипова комплекса (произведением, где блестяще разыгрывается эдипальный конфликт, является «Гамлет» Шекспира, как показал нам Эрнст Джонс в своей классической книге[47]47
  Jones E. Hamlet and Oedipus. London: Victor Gallanz, 1949.


[Закрыть]), либо оно может представлять динамику владения-уничтожения или же удержания-выделения, типичную для анальной стадии[48]48
  «От одного года до примерно трех лет анус и экскреторная функция монополизируют агрессивность-сексуальность и являются главным полюсом сексуального удовольствия» (Fanti, Codoni, Lysek, 1984, p. 164).


[Закрыть], либо сможет воплотить переживания глотания и рвоты, относящиеся к оральной стадии[49]49
  «От рождения до года рот и пищеварительная система монополизируют агрессивность – сексуальность и являются основным полюсом сексуального удовольствия» (там же, р. 161).


[Закрыть], заканчивая выражением следов слияния-разделения и полного поглощения, которые относятся к стадии инициации[50]50
  Фанти, гинеколог и психоаналитик, обнаружил существование внутриутробной стадии, предшествующий оральной стадии, которая в микро-психоаналитическом методе называется стадией инициации: «Зародыш синаптически принимает участие в агрессивности-сексуальности матери и таким образом устанавливает свою первую психобиологическую структуру…» (там же, р. 159). Значение внутриутробных переживаний демонстрируется переживаниями и воспоминаниями, всплывающими на длинных сессиях. В контексте способности плода к обучению Имбашати и Манфреди в работе «Зародыш нас слышит и. узнаёт. Воспитание детей, трансгенерация и экспериментальные исследования» приводят очень точные данные (Imbasciati, Manfedi, 2004). П. В. Натаниельц, один из величайших исследователей внутриутробной жизни, в работе «Время рождаться (новые понятия пренатальной жизни)» (Nathanielsz, 1994, р. 11) учит будущих родителей, что плод имеет «необыкновенные способности».


[Закрыть].

На самом деле различные выражения, происходящие из различных стадий, обычно объединяются в единое творческое проявление. Действительно, при анализе творения свободные ассоциации показывают, что латентное содержание часто формируется похожими элементами из различного внутриутробного и инфантильного опыта, пережитыми на различных стадиях развития, – такое творение, таким образом, сверхдетерминировано, т. е. оно выражает переживания, которые обладают общими чертами, хотя и имели место в различных контекстах и в разное время, но они приводили к одинаковой эмоциональной реакции и потому стали ассоциироваться. Сверхдетерминация (основанная на совокупности различных факторов взаимосвязь, взаимообусловленность процессов и явлений) представляет типичный механизм, характерный для первичного процесса сгущения[51]51
  Свободная энергия субъекта вкладывается в конкретный объект и концентрируется в нем» (Fanti, Codoni, Lysek, 1984, р. 106).


[Закрыть].

Пример может лучше прояснить эту динамику. Молодой человек страдает от «невроза тревоги», в какой-то момент, когда недуг дает ему немного передышки, он начинает с удовольствием рисовать. Когда затем на сессии он анализирует рисунки, которые он сделал, он чувствует себя охваченным глубокой печалью:

«Все мои рисунки, к сожалению, говорят мне об ужасающем одиночестве, в моей жизни есть только одиночество!»

Последующие ассоциации выводят на свет ядро покинутости, которое сформировалось и постепенно укреплялось начиная с трех ключевых событий: первоначально на оральной стадии был опыт оставления без поддержки, когда из-за болезни он оказался в больнице на несколько недель. Затем опыт отторжения во время приучения к горшку, сопровождавшегося суровыми наказаниями, которые усилили оставленный от травматичной сепарации след. И наконец, развод родителей, когда ребенку было четыре года, представляет собой дальнейшее тревожное разделение. Все эти переживания имеют кое-что общее – болезненное ощущение покинутости. И, сохранившись в бессознательном, они выражаются/репрезентируются как в болезненном состоянии тревожности, так и в создании этих рисунков, которые напоминают о переживании одиночества, вовлекая человека в творчество, полное грусти. Только продолжение анализа могло бы трансформировать это ощущение покинутости в нечто более благоприятное.

Таким образом, предопределенность во многом касается творческого выражения симптомов. Когда на сессии изучаются продукты творчества анализанда, иногда выясняется, что свободные ассоциации ведут за пределы личной истории субъекта. Затем обнаруживается, что существуют и другие события, которые также хорошо объясняют подобные творческие проявления, например события, уходящие корнями в историю семьи субъекта или даже в древние времена, которые принадлежат к истории человеческого рода. То есть бессознательное содержит следы филогенеза, следовательно, семейные или родовые переживания сохраняются. Во время микропсихоанализа начинается поиск этих филогенетических следов, когда страдания субъекта не удалось развеять анализом онтогенетического опыта и когда необходимо подчеркнуть архаичную динамику в творческом процессе.

Например, на уровне психопатологии, как мы уже видели, часто можно столкнуться с нелепыми повторяющимися моделями жизни, которые не могут быть привязаны к личной истории анализанда. Эти абсурдные повторы, которые кажутся совершенно вне времени и места, становятся понятны, если расширить аналитическое исследование, как это делается в микропсихоанализе, историей семьи и предков. В этих случаях мы обращаемся к «невыразимой родословной»[52]52
  Ср.: «…беспокойный фантазм образа предка не найдет покоя, пока ему не дадут голоса.» (Peluffo, 1988a, p. 20); «.приходится сгибаться под бременем повторения результата травмы, онтогенетически, возможно, никогда не пережитой (если не в качестве повторения) и под метастазами наследственных или атавистических ситуаций, часто невыразимых иначе, как через страдание, это достаточно абсурдно.» (Peluffo, 1986, p. 10; 1988b, p. 16–20; а также: Alfonso, 1985, p. 3–4; 1986, № 1, p. 11–12; 1986, № 3, p. 9).


[Закрыть], т. е. к сохраненному наследственному опыту, который не может быть ни осознан, ни выражен субъектом, поскольку он не происходит от него самого, хотя и приводит субъекта к себе самому. Когда анализ приходит к объективизации первоначального опыта, поведение теряет свой нелепый аспект хаотического повторения[53]53
  Пример невыразимого семейного опыта был представлен Н. Пелуффо. В его статье показано, как разрешение мучительного «повторяющегося кошмара» с риском «задохнуться» было полностью произведено субъектом в анализе только через открытие факта о «повешенном предке» (Peluffo, 1991, № 10, p. 32). Другие примеры невыразимого генеалогического опыта см. в: Gariglio, 1990, 1993, № 14, p. 11–14.


[Закрыть].

Давайте теперь выйдем на уровень творчества. За онтогенетическими детерминантами некоторых творческих проявлений может скрываться филогенетическое ядро. Это филогенетическое ядро не может быть осознано и облечено в слова, потому что состоит из информации, которая не происходит из личного опыта субъекта. Соответственно, это не относящиеся к предсознательной памяти репрезентации, т. е. они находятся на уровне вторичного процесса[54]54
  Во фрейдистской модели вторичный процесс является способом функционирования высших психических функций, предсознательного и сознания. Он характеризуется связанной энергией (которая больше не может, как в бессознательном, свободно двигаться) и подавлением по принципу реальности (в соответствии с синтаксическими, математическими и логическими правилами).


[Закрыть]. Тем не менее, аффективная нагрузка, связанная с опытом предков, остается, и ее содержание может быть выражено незаметно, под маской некоторого повторения. Творческая динамика также может собирать эту информацию, организовывать ее и выражать в реальности в виде продукта, где скрыт оригинальный опыт. Будет почти невозможно связать его с филогенетическим ядром, но в ходе анализа предпринятая в рамках генеалогического исследования ассоциативная вербализация[55]55
  В ходе микропсихоанализа анализанду предлагается нарисовать свое генеалогическое древо, которое будет изучено на сессии. Информация, полученная из этого исследования, будет мощным ассоциативным индуктором.


[Закрыть] позволяет этому наследственному опыту выразиться в словах и образах и обнаружить соответствующую аффективную связь. Это является психической эволюцией, которая не только преграждает путь к рецидиву в симптоматике, но и открывает путь к более удовлетворительной форме творчества – креативности благополучия.

Вот пример того, как симптом, уже ставший важным, будучи укреплен на трех уровнях: личном, семейном и родовом, плавится в результате эффекта рекомбинаторной проработки, т. е. творческого процесса. Речь идет о патологически подозрительном субъекте, который, как правило, воспринимал всех окружающих его людей как потенциальных преследователей. Он архитектор и сталкивается со множеством трудностей в работе из-за своей паранойи. Он не может оторваться от матери, которая, в свою очередь, держит его в отношениях зависимости. В ходе анализа он вдруг вспоминает о секрете, который рассказала ему сама мать по поводу своей беременности: чувствуя себя очень уязвимой, она безуспешно пыталась избавиться от плода, и он выжил совершенно удивительным образом[56]56
  В микропсихоанализе нередко открываются переживания внутри-маточного отторжения. Чаще всего ничто не указывает на то, что существовала реальная попытка аборта; однако плод может чувствовать нарушения, связанные с психобиологическим состоянием матери. О последствиях внутриутробного отторжения плода Квирино Зангрилли пишет в работе «Внутриутробная война: Микропсихоана-литические гипотезы подтверждаются эволюционной биологией»: «В психике должны быть сохранены не столько воспоминания о травмирующих событиях, которые пережил плод, сколько протоментальные (еще не умственные, но уже не телесные и наоборот) ощущения дискомфорта, боли и тревоги и соответствующие рефлексы, связанные с отражениями двигательной, гормональный, поведенческой реакции плода, т. е. с элементарными следами памяти». Важно, как он говорит, что реконструкции «чувств, которые были пережиты в матке», сделанные взрослым на сессии, являются «репрезентациями ранее накопленной тревоги, которую не удавалось нейтрализовать» (Zangrilli, 2007).


[Закрыть]. Осознание травматического ядра позволило этому человеку начать сопротивляться компенсаторной гиперопеке матери, не чувствуя больше вины.

Так он приобретает большую самостоятельность. С тех пор его бессознательная потребность в преследующих объектах уменьшается, но пока еще не исчезает. Через несколько недель анализанд приносит на сессию кошмарный сон, в котором его преследовала угрожающая ему группа лиц. В ходе ассоциативной работы по анализу сна он связывает этот страх с жестокостью доисторического человека, который вынужден был делить с медведем пещеру, голод, холод и темноту. В тот момент это только культурная связь, которая не дает аффективной реакции. Затем, изучая свою родословную, анализанд открыл действительно имевший место факт: некоторые из его предков преследовались во время войны. Это открытие он пережил с определенной эмоцией. Параллельно его социальные и аффективные отношения нормализуются немного больше. Наконец, на последней стадии выяснилось, что и аналитический процесс он переживал как персекуторный. Здесь было сильное аффективное переживание!

Анализ и необходимость переживания негативного переноса позволили ему произвести творческую динамику: он специализируется на защитных системах зданий. Профессиональную эволюцию этого человека можно интерпретировать как реализацию своего архаичного внутриутробного желания защититься от атак своей матери, которое он осознал на сессии. Теперь, когда у этого желания есть правильный код, оно может принимать форму. На самом деле это архаичное желание защиты, символически защищающее его от любого нападения. И вот этот архитектор, прежде подозрительный и обиженный, в определенный момент анализа, после того, как стало известно о его бессознательном стремлении быть в состоянии защиты, проектирует и производит в своей профессиональной деятельности символические укрепления. Эти укрепления, в идентификации с созданным объектом, становятся его новым способом защиты.