Текст книги "Смятение"

Примерно о том же самом думала и Глэдис. Лежа в огромной мраморной ванне, она старалась представить себе, как она сможет обходиться без ежедневных разговоров с Полом, когда вернется в Уэстпорт. Даже если они будут перезваниваться в отсутствие Дуга, в конце концов он все равно увидит счета от телефонных компаний и начнет допытываться, с кем это она разговаривала. Что она тогда ему скажет?

Почему ей так нужны эти ежедневные беседы? Всего за неделю она пристрастилась к ним, словно наркоман к наркотику. Непостижимо! Однако факт оставался фактом: жить без этого она уже не могла, да и не хотела. Они с Полом были нужны друг другу гораздо больше, чем каждый из них готов был признаться даже самому себе. Бесспорно было одно: несмотря на разделявшее их расстояние – расстояние, измерявшееся не только милями, но и годами, вместившими множество самых разных событий и самый разный жизненный опыт, – оба они потихоньку двигались навстречу друг другу.

«И что потом?..» – спросила себя Глэдис, закрывая глаза.

Пол, все еще стоявший на палубе своей яхты, пожал плечами и, засунув руки в карманы, спустился к себе в каюту, задаваясь тем же вопросом.

Глава 3

Дела отняли у Глэдис гораздо больше времени, чем она рассчитывала, так что домой она сумела вылететь только в пятницу. Когда в четверть шестого вечера она вошла в свой собственный дом, дети сидели на кухне и пили чай, перебрасываясь шуточками. Пес терпеливо сидел возле стола, выжидая, не перепадет ли ему кусочек печенья, но, заслышав шаги Глэдис, сразу ринулся ей навстречу. Эйми, обернувшись, испустила восторженный вопль, и вся орава бросилась следом.

Приласкав собаку и целуя детей, Глэдис почувствовала себя так, словно никуда не уезжала. Поездка в Лондон казалась сном, репортажи, которые она сделала, потеряли всякую реальность, а дружба с Полом (накануне ее отъезда они пришли к выводу, что их отношения – просто дружба, и не больше) представлялась чем-то, не имеющим никакого отношения к ее повседневной жизни.

Только теперь Глэдис поняла, как она соскучилась. Целую неделю она была совершенно свободна, самостоятельна, независима, и эта жизнь ей очень нравилась. Но теперь ей самой уже было непонятно, как она могла променять эти милые мордашки на что-то постороннее.

– Как вы тут без меня? – спросила она, обнимая всех по очереди.

– Отлично, мам, просто отлично! – наперебой заговорили они и принялись вываливать ей последние новости.

Сэм забил победный гол во время одного из футбольных матчей, у Эйми выпал последний молочный зуб, Джейсону, наоборот, сняли с зубов скобки, а у Джессики появился новый поклонник «с настоящей бородой», как, хихикая, сказала Эйми, хотя Глэдис подозревала, что она, как всегда, преувеличивает. Впрочем, она была рада, что за время ее отсутствия не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Минут через двадцать дети как ни в чем не бывало разошлись по своим комнатам, чтобы готовить уроки, звонить друзьям или смотреть телевизор, а Глэдис отправилась на кухню, чувствуя, что жизнь вошла в привычную колею.

Отпустив приходящую домработницу, Глэдис поставила вариться картошку, а сама поднялась в спальню, чтобы распаковать чемодан. Сидя на кровати и оглядываясь по сторонам, она думала о том, что за время ее отсутствия в доме ничто не изменилось. Ее маленький мир остался таким же, каким был, да и дети, похоже, перенесли ее отсутствие спокойно, и это заставило Глэдис испустить вздох облегчения. Поездка в Лондон уже казалась ей плодом собственной фантазии.

Но когда вернулся с работы Дуг, Лондон снова стал реальностью. Едва только Глэдис увидела лицо мужа, она сразу поняла, что грозы не миновать. Едва поздоровавшись с ней, он уклонился от поцелуя и прошел в ванную комнату. Там он долго мыл руки и переодевался. Наконец Дуг спустился в кухню и, сев за стол, принялся в мрачном молчании поглощать картофельное пюре с фасолью и тушеным мясом. На Глэдис он даже не смотрел.

– Ну, как съездила? – спросил он наконец, когда Глэдис подала кофе со сливками и черничным рулетом, купленным ею по дороге из аэропорта.

– Превосходно, – непринужденно ответила она и, налив кофе себе, стала рассказывать о свадьбе и о том, как она снимала королей, герцогов, премьер-министров и президента США с супругой.

– Ты передала ему от меня привет? – спросил Сэм, лукаво улыбаясь.

– Конечно, дорогой! – Глэдис улыбнулась в ответ. – Я передала ему от тебя привет, и президент сказал: «Передайте и вы привет моему другу Сэму».

При этих ее словах дети громко расхохотались. Только Дуг продолжал сидеть мрачнее тучи и молчать.

Его прорвало, когда они наконец поднялись в спальню.

– Ты, похоже, ужасно собой гордишься, – неприязненно сказал Дуг, убедившись, что Глэдис не обнаруживает ни малейших признаков раскаяния. Дугу было невдомек, что это спокойствие и уверенность в себе – подарок Пола Уорда. Глэдис теперь чувствовала себя другим человеком. Она действительно гордилась тем, что она совершила, однако у Дуга было такое мрачное лицо, что в конце концов Глэдис все же стало немного не по себе.

– Я прекрасно поработала, – сказала она негромко, но в ее голосе не было ни намека на извинение. В эти минуты Глэдис больше всего жалела о том, что не может разделить свой триумф с мужем. – Дети в отличном настроении, – добавила она.

Дети – это было теперь единственное, что их связывало. По крайней мере, так казалось Глэдис. Дуг не обнял и не поцеловал ее при встрече. Он был занят собственной недовольной персоной.

– Возможно, – согласился он. – Но только не благодаря тебе. Кстати, тебе не приходило в голову, что в конце концов ты можешь проделать с ними такую же штуку, какую проделал с тобой твой собственный отец? Я, например, думал об этом всю неделю, пока ты шаталась бог знает где. А ты? Ты хоть раз вздрогнула при мысли, что твои дети могут остаться сиротами?

– Неделя в Лондоне и полгода в Дананге – это совсем не одно и то же, – отрезала Глэдис. – Перестань делать из мухи слона, Дуг.

– Как известно, дети могут быть сиротами и при живой матери, – возразил он. – Кроме того, я не исключаю, что рано или поздно дело может обернуться самой настоящей трагедией. Куда ты отправишься теперь? В Пакистан? В Индонезию? На Балканы?

– Никуда. Пока никуда, – спокойно ответила Глэдис. – Можешь не волноваться – дети не пострадают. Я знаю, что делаю.

– В самом деле? – спросил Дуг, не скрывая язвительной иронии. – Может, в таком случае ты поделишься со мной своими планами?

– Я уже говорила тебе все это тысячу раз! Я собираюсь время от времени выполнять небольшие задания, не требующие длительного отсутствия и… не сопряженные с особенной опасностью.

Глэдис слегка запнулась, вспомнив вторую часть своей лондонской эпопеи. Пожалуй, хорошо, что Дуг о ней ничего не знает. Но, что ни говори, она обманывала Дуга.

– Так-так… – Дуглас покачал головой. – Значит, ты не хочешь заниматься как следует ни домом, ни работой. Стало быть, все дело в твоем непомерном тщеславии, которое ты стремишься утолить любыми способами!.. Ах, ах, как же моя фамилия не появится в журналах!

Он сказал это так, словно она была стриптизершей в ближайшем ночном клубе и мечтала попасть на страницы желтой прессы. Глэдис покраснела от возмущения.

– Послушай, Дуг, ты не понимаешь… При чем тут тщеславие? Мне нравится фотожурналистика, но это не мешает мне любить тебя и детей. Эти две вещи вовсе не исключают друг друга, скорее – наоборот…

– В твоем случае – исключают! – перебил Дуглас.

Он сказал это почти с угрозой, и Глэдис неожиданно рассердилась. Перелет из Лондона утомил ее, время приближалось к двум часам ночи, и ей ужасно хотелось спать. И все же она решила выяснить отношения до конца.

– Что это значит? – спросила она ледяным тоном. – Что ты хочешь сказать?

– Ты прекрасно знаешь – что. Я предупреждал тебя перед отъездом, но если ты забыла – могу повторить: в День благодарения все нормальные семьи собираются вместе за столом, но ты предпочла бросить нас и уехать, потому что тебе так захотелось!

– Я вовсе не «бросила» вас, как ты выражаешься. Во-первых, я заранее приготовила вам праздничный ужин, а во-вторых… Во-вторых, ничего страшного не произошло, ведь так? Кроме того, я не понимаю, почему у меня не может быть своих дел? Помнишь, летом ты не мог приезжать в Харвич по выходным, потому что ты работал? Вот и я работала, кстати, впервые за семнадцать лет. И не моя вина, что мне пришлось пропустить один День благодарения. Дети, по-моему, прекрасно это пережили, и я не понимаю, почему ты делаешь из этого трагедию!

– Потому что я не могу спокойно смотреть, как ты разрушаешь нашу семью, – упрямо твердил Дуг. – Ты права – мне действительно приходится много работать, поэтому, когда я дома, ты должна быть со мной, со своей семьей, а не бог весть где!

– Если ты думаешь, что твои интересы мне безразличны, это не так. Я не понимаю только, с чего ты решил, будто только твои интересы и твои желания имеют значение? Почему весь мир должен вращаться исключительно вокруг тебя? Почему все мы должны делать только то, что ты хочешь и что ты скажешь? – Тут Глэдис подумала, что именно в этом и заключается суть происшедших с ними перемен. Она осознала себя личностью, обладающей собственной волей, собственными желаниями и интересами, а Дуглас никак не хотел этого признавать. – Неужели ты не замечаешь очевидного? – спросила она. – Меня не было целую неделю, но никто из детей не умер, не заболел и не превратился в малолетнего преступника! И даже если вам пришлось немного поскучать, то почему бы и нет? Ведь эта поездка пошла мне на пользу – неужели ты не видишь этого, Дуг?!

Она все еще пыталась докричаться до него, но все было напрасно.

– Я вижу только, что ты собираешься продолжать в том же духе. И меня это не устраивает, – сказал он хмуро. – Или ты будешь вести себя как все нормальные жены и матери, или…

В его голосе снова прозвучала угроза. Дуглас хотел держать ее, как прежде, на коротком поводке, но Глэдис не собиралась позволять ему и дальше командовать собой. Не слепое подчинение, а любовь – вот что было ей нужно, но Дуг никак не хотел ей этого дать. Или просто не мог.

– Очень жаль, что ты придаешь этому такое большое значение, – сказала она, пожимая плечами. – На твоем месте я бы оставила все как есть и посмотрела, что из этого выйдет.

В эту ночь они ни о чем больше не разговаривали. Когда Глэдис приняла душ и вернулась в спальню, Дуг уже спал, и она быстро легла рядом.

Но ей не спалось. Ворочаясь с боку на бок, Глэдис думала о Поле. Ей хотелось позвонить ему, но это было, разумеется, невозможно, и она стала представлять себе, как он плывет по Средиземному морю и, стоя на мостике, вглядывается в даль. Уже засыпая, Глэдис на мгновение представила рядом с ним себя. Мечта, несбыточная мечта. В ее жизни Пол, скорее всего, навсегда останется далеким голосом в телефонной трубке.

Потом все пошло по накатанной колее. Глэдис была так занята, что почти не разговаривала с Дугом. Он, впрочем, и сам не особенно к этому стремился. В воскресенье Глэдис повезла Сэма на футбол. На стадионе она немного поболтала с Мэйбл, потом отвезла Сэма домой и, сложив в кофр отснятые в Лондоне пленки, отправилась к Раулю. Они вместе пообедали. Рауль был в восторге. Он назвал репортаж о детской проституции «настоящей бомбой» и пообещал, что займется им в первую очередь.

На обратном пути Глэдис остановилась на бензозаправочной станции. Номер спутникового телефона Пола она знала наизусть, а в кармане ее куртки позвякивала целая пригоршня четвертаков.

На «Морской звезде» трубку взял главный стюард. Глэдис узнала его по английскому акценту. Поздоровавшись, она попросила позвать Пола.

Пол подошел почти мгновенно. Судя по голосу, он был очень рад ее звонку.

– Привет, Глэдис, как дела? – спросил он жизнерадостно. – Ты где?

Глэдис огляделась по сторонам и засмеялась.

– В будке телефона-автомата на бензозаправочной станции в десяти милях от Нью-Йорка, – сказала она. – Я отвозила моему агенту пленки и вот решила позвонить. У нас идет снег, – добавила она, увидев, что в воздухе закружились крупные белые хлопья.

– Как там мой друг Сэм?

– Неплохо. По-моему, дети вообще не заметили, что я куда-то уезжала, – ответила Глэдис и замолчала.

Когда ее отец отправлялся на съемки, она всегда отчаянно скучала. Впрочем, Глэдис оставалась с матерью одна, в то время как каждый из ее детей мог рассчитывать на компанию братьев и сестер. Кроме того, ее дети выросли в нормальной, спокойной обстановке, которую Глэдис создавала для них на протяжении всех четырнадцати лет.

– А… а все остальное как? – после недолгого колебания поинтересовался Пол, и Глэдис вздохнула.

– Без изменений. Дуг со мной почти не разговаривает. Когда я вернулась, он сказал, что я – эгоистка, которая совсем не думает о детях и разрушает семью своим неслыханным поведением. В общем, старая песня…

– Понятно. – Пол еще немного помолчал. – Надеюсь, фотографии удались?

– Я их еще не видела, – объяснила Глэдис. – Крупные журналы и агентства сами проявляют пленки, сами ретушируют и печатают фотографии. Я увижу их только тогда, когда все будет готово.

– А когда, как ты думаешь, их опубликуют?

– Фотографии со свадьбы должны появиться через несколько дней. Что касается репортажа о детской проституции, то Рауль собирается продать их международному синдикату прессы. Это займет несколько больше времени, но зато мой репортаж появится не только в американских, но и в европейских газетах. – Она переступила с ноги на ногу и поплотнее закрыла дверцу кабины, в которую немилосердно дуло. – А ты как?

– У меня все отлично. Никак не мог дождаться твоего звонка и уже начал волноваться…

Пол действительно воображал себе счастливое примирение между ней и мужем и был теперь очень удивлен, обнаружив, насколько сильно, оказывается, его это затронуло.

– У меня было очень много дел, – уклончиво ответила Глэдис. Оба прекрасно понимали, что им больше не удастся перезваниваться по несколько раз на дню. – Вчера я крутилась как белка в колесе – разбирала детские вещи и приводила в порядок дом. Сегодня с утра возила Сэма на футбол, а вечером мы с детьми собираемся в кино.

– Понятно… – протянул Пол. Он сразу догадался, что большую часть этих «важных» дел Глэдис придумала себе сама, чтобы укрыться от враждебного молчания Дугласа.

– Ты сейчас где? – поинтересовалась Глэдис, которой хотелось переменить тему. – Наверное, уже в Венеции?

– Нет. Я решил по дороге завернуть на Корсику, чтобы пополнить запас продуктов. Мы, конечно, не голодаем, просто пора менять турецкую кухню на итальянскую. В Венецию отправляемся завтра.

– Хотелось бы мне быть с тобой, – проговорила Глэдис и, спохватившись, что сказала лишнее, поспешила уточнить: – Уж больно здесь холодно…

Она действительно продрогла. Руки ее едва не примерзали к трубке, однако Глэдис почти не замечала этого – настолько приятно ей было разговаривать с Полом.

– Послушай, ты не простудишься? – заволновался Пол, хотя он прекрасно понял, что имела в виду Глэдис. И ему тоже хотелось, чтобы она была рядом. Тогда они могли бы без помех говорить друг с другом, сидеть на палубе или стоять на мостике, пить настоящий турецкий кофе, играть в кости и слушать музыку. О чем-то подобном оба мечтали довольно часто, но всегда втайне друг от друга, ибо были у этих фантазий границы, за которые ни Глэдис, ни Пол пока не осмеливались заходить даже в мыслях. – Я тоже хотел бы, чтобы ты была здесь, – вдруг произнес Пол неожиданно охрипшим голосом.

На этот раз пришел черед Глэдис притвориться, будто то, что она услышала, – совершенно в порядке вещей и в этом нет ничего особенного.

– Почему у тебя такой голос? – спросила она наконец. – Ты опять плохо спишь?

Этот вопрос она задавала ему довольно часто. С тех пор как погибла Селина, Пол спал очень мало и плохо. Бывало, он часами лежал без сна, и справиться с «комплексом выжившего» ему не помогали ни лекарства, ни работа, ни алкоголь.

– Да нет, я сплю нормально… Более или менее.

– Снова кошмары, Пол?

– Вроде того.

– Попробуй выпивать на ночь стакан теплого молока с медом.

– Вряд ли мне это поможет. Я бы предпочел барбамил, но он, к несчастью, весь вышел…

– Вот как? – Глэдис насторожилась. Ей-то казалось, что в последнее время Пол чувствует себя лучше, а он, оказывается, просто сидел на таблетках. – Знаешь, по-моему, тебе не стоит злоупотреблять снотворным, – сказала она решительно. – Попробуй теплое молоко, как я тебе сказала, и горячую ванну с травами…

– Слушаюсь, мэм, – отозвался он шутливо и тут же спохватился: – Глэдис, а тебе точно не холодно? Это я могу разговаривать с тобой сколько угодно, потому что у нас сейчас плюс двадцать по Цельсию, а ты в этой будке можешь легко превратиться в сосульку. Что я тогда буду делать?

– Сосульку положено сосать, – отозвалась Глэдис.

Его голос звучал так тепло и так… сексуально, что она совершенно забылась.

– Я обожал делать это, когда был мальчишкой, – рассмеялся Пол. – И все-таки, Глэдис, мерзнуть не стоит. Ты обещала беречь себя.

– Стоит, – решительно сказала она. Гораздо больше, чем холодный ветер, забиравшийся под куртку и под свитер, ее беспокоило то, что ей приходится скрывать эти звонки от Дугласа. Она не делает ничего недостойного, так почему же она должна прятаться? И все же ради того, чтобы поговорить с Полом, она готова была пойти и на это. – Кстати, о сосульках и прочих погодных явлениях, – сказала она. – Через месяц будет Рождество, а я даже не начинала к нему готовиться. Как ты собираешься его встречать?

Тут Глэдис прикусила язык и мысленно обругала себя дурой. Ей следовало помнить, что в этом году Рождество будет для Пола настоящей мукой.

– Пока не решил, – ответил Пол совершенно спокойно. – А ты? Наверное, вместе с детьми? Кстати, Сэм все еще верит в Санта-Клауса?

– Не особенно, но на всякий случай он старается этого не показывать, чтобы ненароком не остаться без подарков.

Они оба рассмеялись, а в следующую минуту в трубке раздался голос телефонистки, которая предупредила Глэдис, что если она не произведет доплату, то через минуту их прервут.

– Извини, Пол, у меня больше не осталось четвертаков, – заторопилась Глэдис. – Когда мне можно позвонить тебе в следующий раз?

– Когда хочешь. А я постараюсь позвонить тебе в понедельник, – сказал он. – И еще, Глэдис…

Глэдис показалось, что он хотел сказать ей что-то очень важное, и сердце у нее на мгновение замерло. Обычно она инстинктивно отшатывалась от всего, что выходило за рамки дружеской беседы, но сегодня Глэдис отчего-то чувствовала себя особенно храброй.

– Что? – затаив дыхание, спросила она.

– Не вешай нос – вот что, – сказал он ласково, и Глэдис улыбнулась, хотя глубоко внутри она чувствовала себя разочарованной. И на этот раз они не решились перешагнуть заветную черту, предпочтя синицу в руках журавлю в небе.

Глэдис вздохнула. Она – замужняя женщина, мать четырех детей – тайком звонила через океан совершенно постороннему мужчине просто для того, чтобы узнать, как ему спится по ночам, и все потому, что собственному мужу было на нее совершенно наплевать. Иногда она чувствовала себя вдовой, но иногда – как, например, сейчас – ей казалось, что у нее два мужа. Впрочем, ни с одним из них у нее не было отношений, которые можно было бы назвать нормальными.

– Ладно, Пол, до свидания, – сказала она, и вместе со словами изо рта ее вырвалось облачко пара.

– До свидания, Глэдис. И спасибо, что позвонила.

На несколько мгновений и Глэдис, и Пол неподвижно замерли в разных точках земного шара. Их разделяли огромные пространства, но они думали друг о друге. Пол мысленно умолял Глэдис не останавливаться на полдороге и двигаться дальше, а она ужасалась тому, как далеко зашла! Когда же они наконец опомнились, оба чувствовали себя одинаково растерянными и счастливыми.

Глэдис вернулась домой в Уэстпорт. Дети уже ждали ее, споря между собой о том, какой фильм они пойдут смотреть. Дуг работал с какими-то бумагами и даже не спросил Глэдис, где она была столько времени.

Садясь рядом с ним за стол, чтобы наскоро перекусить перед походом в кино, Глэдис почувствовала себя виноватой. Она снова и снова спрашивала себя, как бы ей понравилось, если бы Дуг звонил каким-то женщинам из платных телефонов-автоматов.

В кино Дуг отправился вместе с ними, хотя с Глэдис он по-прежнему почти не разговаривал. В многозальном кинотеатре, где демонстрировалось девять разных фильмов одновременно, он с мальчиками выбрал умеренно жесткий боевик, а Глэдис с девочками решили посмотреть последний фильм с участием Джулии Робертс. Домой они возвращались в хорошем настроении, и Глэдис подумала, что уик-энд прошел вполне сносно, хотя напряженность в отношениях между ней и Дугом нисколько не ослабела. И ей оставалось только молиться, чтобы не было хуже, иначе каждые выходные превратились бы для нее в ад.

Тут Глэдис украдкой вздохнула. Считать удачными дни, когда муж не орет на тебя, не обзывает самовлюбленной эгоисткой и не грозится уйти, ей было не по душе, но такова уж была ее теперешняя жизнь. И единственной отдушиной, единственным глотком свежего воздуха в этом унылом и безысходном существовании были для нее звонки Пола, которых она ждала, сгорая от нетерпения.

Пол, как и обещал, позвонил в понедельник, когда дети были в школе, а Дуг – на работе. Глэдис подробно рассказала ему сначала об их вчерашнем походе в кино, а потом – об утреннем звонке Рауля. Агент специально позвонил ей, чтобы сказать, что фотографии со свадьбы королевских особ получились превосходно и самые роскошные журналы уже осаждают его с выгоднейшими предложениями. Потом она опять спросила, как ему спалось, и Пол ответил, что последовал ее совету насчет горячего молока и впервые за много дней спал довольно сносно.

Они говорили еще о многом. Пол упомянул, что в ближайшие дни должен выйти из печати последний роман Селины. Это была та самая книга, для которой Глэдис делала фотографии. Для Пола это была не самая веселая новость – он снова начал думать о Селине так, словно она была жива, и порой его рука сама тянулась к спутниковому телефону, чтобы набрать знакомый номер, который, увы, молчал уже больше четырех месяцев.

Выслушав Пола, Глэдис, как могла, утешила его и подумала: «Как странно: Пол и дети – вот вокруг чего вращается теперь моя жизнь».

Впрочем, с Дугом она старалась обращаться как можно мягче. Он так и не простил ей ее поездки в Лондон. Между ними выросла стена – незримая, но вполне осязаемая, – в которую каждый день ложился новый камень. И хотя Глэдис и Дуг по-прежнему спали в одной постели, они уже давно были не мужем и женой, а чем-то вроде соседей по комнате, причем каждый с трудом мирился с присутствием другого.

Несмотря на это, Глэдис все еще надеялась спасти их брак. Если бы Дуг потребовал от нее каких-то уступок, она с радостью пошла бы ему навстречу – разумеется, при условии, что его требования не превысили бы пределов разумного.

Впрочем, ее взгляды на то, что разумно, а что нет, существенно изменились. Например, она не собиралась впредь отказываться от всех заданий подряд, однако в глубине души надеялась, что Рауль не потревожит ее до января. Это, по крайней мере, обеспечило бы ей и детям более или менее приличные рождественские праздники.

Но ее надеждам не суждено было сбыться. Однажды вечером, когда до Рождества оставалось чуть больше полутора недель, Дуг ворвался в дом словно ураган.

– Поднимись-ка в спальню! – бросил он ей и почти бегом бросился вверх по лестнице.

Глэдис, недоумевая, пошла за ним. Она понятия не имела, что могло привести мужа в такую ярость.

В спальне Дуг открыл свой кейс и, выхватив оттуда какой-то журнал, бросил его на пол перед Глэдис.

– Ты солгала мне! – в ярости выкрикнул он, но Глэдис по-прежнему ничего не понимала. В первую минуту ей показалось, что Дуг каким-то образом узнал об их разговорах с Полом. – Ты сказала, что едешь в Лондон, чтобы фотографировать королевскую свадьбу! – продолжал тем временем Дуг, жестом обвинителя указывая на журнал, распластавшийся по полу, словно раненая птица.

– Но я действительно снимала в Лондоне свадьбу, – ответила Глэдис, невольно вздрогнув от страха: Дугласа буквально трясло от бешенства. – Ведь я же показывала тебе снимки!

Ее репортаж появился в журналах неделю назад, но Дуг отказался смотреть фотографии, которые Глэдис с гордостью демонстрировала ему и детям.

– А это тогда что такое? – взревел он, наклоняясь и хватая журнал.

Он сделал это так резко, что Глэдис отпрянула. Ей показалось, что сейчас Дуг ударит ее журналом по лицу.

В следующую секунду она наконец поняла, в чем дело. Должно быть, «выстрелил» ее второй репортаж.

– Дай… – Глэдис протянула руку и, взяв журнал, стала его просматривать. – Да, пока я была в Лондоне, я действительно сделала еще один репортаж, – сказала она спокойно, но руки у нее дрожали.

Фотографии появились в прессе раньше, чем она ожидала. Глэдис рассчитывала, что они будут опубликованы только в январе, и собиралась как-нибудь подготовить Дугласа, но подходящего момента так и не представилось. И вот теперь Дуг был вне себя.

– Это же черт знает что! – рявкнул он. – Ты что, не могла выбрать тему поприличнее? Худшей грязи я в жизни не видел! Самая настоящая порнография! Ты не только снимала этих маленьких шлюх, но и не постыдилась поставить под фотографиями свою фамилию… нашу фамилию! Это просто отвратительно, Глэдис! Я от тебя такого не ожидал.

– Это не отвратительно, Дуг. Это было просто… ужасно. Неужели ты не видишь, что это никакая не порнография, а рассказ о несчастных детях, которых заставили заниматься проституцией и с которыми обращались просто бесчеловечно? Я понимаю, что ты возмущен, но ведь я именно этого и добивалась. Мне хотелось, чтобы люди, увидев эти снимки, ощутили гнев. В этом смысл моей работы.

В самом деле, реакция Дугласа свидетельствовала о том, что Глэдис превосходно справилась со своей задачей, только он возмущался не тем, что негодяи торгуют детьми, а почему-то ею.

– По-моему, – презрительно бросил Дуг, – ты просто спятила. Чтобы снимать такое, нужно быть… извращенцем. И если на меня тебе наплевать, то как же дети? Что они подумают, когда узнают, что ты делаешь такие репортажи? Они со стыда сгорят, что у них такая мать!

В ответ Глэдис только недоуменно пожала плечами. Подобной ограниченности, узости взглядов, обыкновенного ханжества наконец, она от Дуга не ожидала.

– Надеюсь, что нет, – сказала она негромко. – В отличие от тебя они поймут, что я хотела помочь этим несчастным детям и сделать все, чтобы подобное не могло повториться в будущем. Это и есть настоящая работа – это, а не свадьбы и выставки кошек и собак.

– Ты просто больная, Глэдис. Меня от тебя тошнит, – заявил Дуг.

– А меня начинает тошнить от нашего брака, – холодно заявила Глэдис. – Я не понимаю, почему ты так странно реагируешь.

– Все очень просто. Ты обманула меня! – запальчиво воскликнул он. – Ты прекрасно знала, что я никогда не позволил бы тебе заниматься подобной мерзостью, – вот почему ты сказала мне только о свадьбе. Хороша свадьба… кошки со свиньей!

– Дуг, ради всего святого, прозрей же наконец! Мир полон грязи, ужасов, трагедий. Если мы будем только отворачиваться, то уже завтра любые мерзавцы могут причинить вред мне, тебе, нашим детям. Неужели ты этого не понимаешь?

– Я понимаю только одно: ты солгала мне, чтобы фотографировать отвратительных стариков и развращенных малолетних шлюх, которые даже не потрудились прикрыться, когда ты их снимала. Что ж, если это тебе так нравится, пожалуйста… Можешь фотографировать оргии, можешь сама в них участвовать, только не рассчитывай, что я это буду терпеть. С меня достаточно, Глэдис! Такая жена мне не нужна!

Глэдис трудно было поверить в то, что он только что сказал. Дуг не похвалил ее, не сказал, что гордится ее талантом, он даже не понял, чего она хотела добиться. Но если Дуг пришел в такую ярость, значит, ее фотографии действительно обладали способностью воздействовать на людей.

– Ну что ж, – произнесла она. – Я надеялась, что со временем ты успокоишься и, может быть, даже «простишь» мне, что я осмелилась мечтать о чем-то еще, кроме ежедневной готовки и уборки. Но сейчас мне кажется, что конца этому не будет. Тебя, видно, очень задевает то, что я – такой же человек, как ты.

Дуг раздраженно пожал плечами.

– В последнее время ты стала сама на себя не похожа, Глэдис. Ты – не та женщина, на которой я женился!

– Я та же самая, Дуг. Вернее, я снова стала собой… На протяжении семнадцати лет я старалась измениться, старалась быть такой, какой ты хотел меня видеть, но теперь я больше не могу. Сложись все немного иначе, и я, наверное, смогла бы и иметь семью, и работать. Тогда между нами не было бы никаких обид, никаких недоразумений, но ты сам помешал этому! Ты хотел только одного – убить во мне фотографа и журналистку, превратить меня в гибрид беби-ситтер и пылесоса. А меня это не устраивает, Дуг. Извини.

– Но ты – моя жена, и это накладывает на тебя определенные обязанности! – воскликнул Дуг. – Ты должна…

– Я ничего тебе не должна. Во всяком случае, не больше, чем ты мне, – перебила его Глэдис. После всего, что он ей наговорил, она действительно не чувствовала себя связанной какими-либо обязательствами. – По-моему, нормальный брак – это когда супруги вместе воспитывают детей и стараются сделать друг друга счастливыми. У нас, к сожалению, ничего не вышло. Я знаю: ты много работаешь, чтобы обеспечить нас материально, но почему ты вообразил, будто можешь решать за меня, что мне нужно, а что нет? У меня могут быть свои желания! Или я не права?

– Ну, с меня хватит! – вспыхнул Дуг. Он не особенно прислушивался к тому, что она говорила. С его точки зрения, Глэдис просто сошла с ума. – Не желаю больше слушать эту чушь! Я ухожу!

С этими словами Дуг ринулся в кладовку, достал оттуда небольшой чемодан и, швырнув его на кровать, принялся собирать вещи. Он просто запускал руки в ящики и не глядя бросал в чемодан рубашки, галстуки, носки и нижнее белье.

– Ты… хочешь со мной развестись? – спросила Глэдис, с тревогой наблюдавшая за мужем. Канун Рождества был для этого не самым подходящим временем. Впрочем, какое время могло быть подходящим?

– Не знаю, – не глядя на нее, ответил Дуг и захлопнул чемодан. – Я буду жить в Нью-Йорке, в каком-нибудь отеле – там, по крайней мере, мне не придется каждый день выяснять с тобой отношения и выслушивать, как я погубил твою карьеру. Хотел бы я знать, зачем ты вообще выходила за меня замуж?

Услышав эти слова, Глэдис вздрогнула, как от удара хлыстом. Она посвятила ему семнадцать лет жизни, а теперь он спрашивал, зачем она стала его женой. Она вдруг почувствовала дурноту и головокружение. Этот человек желал только одного – сделать ее своей бессловесной тенью.