Текст книги "В нужное время"

Глава 5

В тот день Билл Бьюкенен ушел с работы раньше обычного, чтобы к шести часам отвезти Алекс в доминиканский монастырь. Алекс ждала его дома, в простом черном платье и туфлях без каблуков. Глаза покраснели, словно она долго плакала. Билл понимал чувства девочки, однако не винил ее отца. Беда обрушилась на Эрика слишком внезапно: крепкий еще мужчина шестидесяти с небольшим лет, он не мог представить, что совсем скоро дочь останется сиротой – а дальше… дальше болезнь развивалась стремительно, и слишком быстро он утратил способность принимать даже самые простые решения. Эрик просто не успел.

Машина мчалась по серым улицам, залитым дождем. Алекс невидящим взором смотрела в окно. То представляла мрачные стены монастыря и монахинь – сердитых высохших старух в черных одеждах; то мысли ее возвращались к папе – к тому, во что он превратился в последние дни; и ни в прошлом, ни в будущем она не находила утешения.

– Все нормально, Алекс? – спросил Билл.

Она кивнула.

– Уверен, кузина моей жены тебе понравится, – бодро произнес он. – Она замечательный человек, хотя и монахиня. Добросердечная, деятельная, и с чувством юмора у нее все в порядке.

Алекс промолчала. Мать настоятельница монастыря с чувством юмора? Такого она и представить не могла, это казалось невероятным.

Когда машина остановилась, Алекс долго сидела, не решаясь выйти. Школа-интернат теперь представлялась не такой уж страшной участью.

Монастырь был именно таким, как она воображала: крупное, мрачное, серое здание, раскинувшееся на просторном участке, заросшем плодовыми деревьями и кустарником. С одного края виднелись церковный шпиль и колокольня. Медленно, почти волоча ноги, Алекс вышла из салона и побрела за Биллом. Но, переступив порог, она словно попала в совершенно иной мир – мир, которого никак не ожидала и даже представить не могла!

Кельи монахинь располагались на втором этаже; весь первый этаж мать Мэри-Маргарет отвела под вечернюю школу, секции и студии. Был вечер; и, войдя в холл, Билл и Алекс оказались в центре шумной, яркой жизни. Похоже, здесь собирались и дети, и их родители. С одной стороны ребята из художественной студии гордо демонстрировали матерям свои рисунки и поделки из глины, с другой – группа мальчиков-подростков со спортивными сумками направлялась в гимнастический зал. На стене висело расписание: гимнастика для беременных, школа молодых родителей, пилатес… и объявление: в следующем месяце, по многочисленным просьбам местных жителей, монастырь открывает художественную студию для пенсионеров! Повсюду шум, громкий смех, болтовня и радостные крики детей.

Билл не был здесь несколько лет и поразился, как Мэри-Маргарет удалось преобразить монастырь. Тихий приют невест Христовых превратился в пестрый, многолюдный, кипящий жизнью центр местной общины. Просто отлично, думал Билл, что Мэри-Маргарет не стала затворяться от мира, как нередко поступают церковники, а напротив, шагнула в него и сумела завоевать любовь своих соседей!

За конторкой их встретила женщина в футболке и джинсах – как ни удивительно, монахиня. Билл спросил, где найти мать настоятельницу, и она указала куда-то в конец длинного холла. Пройдя мимо распахнутых дверей спортивного зала, Билл и Алекс заметили женщину. Стоя на стремянке, она вкручивала лампочку в абажур. В джинсах и красной толстовке, юношески стройная и подвижная – лишь длинные, почти совсем седые волосы, собранные в хвост, свидетельствовали о том, что она уже не молода. Женщина взглянула вниз, и при виде строгого костюма Билла и черного платья Алекс на ее симпатичном улыбчивом лице отразилось смущение.

– Ох, простите! Мне следовало надеть «униформу». Забегалась, не успела переодеться.

Закончив вкручивать лампочку, она спустилась и отставила стремянку к стене. Затем чмокнула Билла в щеку, а с Алекс поздоровалась за руку и жестом пригласила их к себе в кабинет. Алекс смотрела на нее во все глаза, не зная, чему дивиться больше – улыбке, звонкому молодому голосу или толстовке с эмблемой Стэнфордского университета.

– Я мать Мэри-Маргарет, – произнесла настоятельница, – но все зовут меня мать Мэри-Мэг. Очень рада, что вы приехали. По вечерам у нас оживленно. Мы ведем много кружков и семинаров для людей по соседству, ведь днем все работаем.

Она указала посетителям на плетеные стулья, а сама заняла место за столом. «Неужели это настоятельница монастыря?» – удивленно думала Алекс. Эта женщина напоминала учительницу, чью-то маму, даже директора школы, но никак не монахиню!

– До сих пор мы никого не приглашали жить здесь с нами, – продолжила она, – и не уверена, что к этому готовы. Но почему бы не попробовать? Если, конечно, ты не возражаешь поселиться в таком шумном месте и помогать нам по хозяйству. Готовим мы все по очереди – и, когда подходит моя очередь, сестры особенно усердно молятся, – улыбнулась она. – С молотком и дрелью я управляюсь лучше, чем у плиты.

Из скромности мать Мэри-Мэг умолчала об остальных своих талантах, но Билл прекрасно знал, что уже много лет она работает в больнице старшей медсестрой, в колледже специализировалась по психологии и сейчас трудится над диссертацией, а кроме того, получила степень магистра богословия.

– Ну что, Алекс, – спросила она, глядя ей в лицо, – как ты смотришь на то, чтобы пожить тут с нами?

– Не знаю… – тихо и неуверенно промолвила Алекс. – Здесь все совсем не так, как я думала!

– Я соболезную твоей потере. Теперь твоя жизнь должна сильно перемениться. Билл говорил, что ты не хочешь в школу-интернат. Но почему? Со сверстниками тебе, наверное, будет веселее.

– Я не так много общаюсь со сверстниками, – тщательно подбирая слова, произнесла Алекс. – И никуда особенно не хожу, кроме школы. Больше всего я люблю читать и писать. Мама… уехала, когда мне было семь лет, а когда мне исполнилось девять, погибла. Мы остались вдвоем с папой. Рядом со мной всегда находились взрослые… был папа. – Глаза Алекс наполнились слезами, и она закусила губу, чтобы не заплакать.

Мать Мэри-Мэг сочувственно кивнула.

– А что ты пишешь? – поинтересовалась она, ожидая услышать в ответ «стихи», «рассказы» или что-нибудь подобное.

– Детективы, – призналась Алекс. – Школьных учителей мои рассказы пугали, и я перестала показывать их в школе – сочиняла только для себя и для папы. Он говорил, что у меня неплохо получается.

– Что ж, может, однажды ты станешь писательницей, – улыбнувшись, заметила Мэри-Мэг. – В монастыре, Алекс, ты будешь пользоваться почти полной свободой. Все мы здесь заняты, и у сестер не будет возможности следить, где ты находишься или во сколько возвращаешься домой. Твои обязанности будут состоять в том, чтобы ходить в школу, хорошо учиться, выполнять свою часть работы по хозяйству и соблюдать наши правила. В этом хотелось бы на тебя положиться. Стоять над тобой с палкой тут никто не станет, следить за собой и отвечать за себя тебе придется самой. Понимаю, что для твоего возраста это достаточно серьезные требования, но иначе не получится. Что скажешь?

Она смотрела Алекс в лицо и говорила с ней серьезно и прямо, как со взрослой. Так, словно перед ней не девочка, только-только перешедшая в старшие классы, а молодая женщина, решившая поступить в монастырь. Это и пугало Алекс, и наполняло каким-то новым чувством ответственности.

– Да… думаю, я справлюсь, – тихо ответила Алекс.

Билл Бьюкенен уже ясно дал понять матери настоятельнице, что отец оставил дочери неплохое состояние, и ее содержание не ляжет финансовым бременем на монастырь. За стол и кров Алекс сможет заплатить. Мэри-Мэг только отмахнулась: «Да много ли она съест?» Нет, разумеется, небольшой вклад в монастырь она будет только приветствовать, но вопрос не в деньгах. Проблема в ответственности за подростка. И в том, как приживется девочка в монастыре – в необычной и совершенно непривычной для нее обстановке. Семь лет она прожила без матери, а теперь ей предстоит перейти под опеку сразу двадцати шести приемных «матерей»!

Но сейчас, глядя на Алекс, Мэри-Мэг не сомневалась, что все будет в порядке. Как и ожидал Билл, девочка произвела на нее приятное впечатление: серьезная, воспитанная, весьма зрелая для своих лет. Помочь такой сиротке – не только доброе дело, но и удовольствие!

– Что ж, – произнесла Мэри-Мэг, – давайте попробуем. Хочешь сегодня с нами поужинать? Я познакомлю тебя с остальными.

– Да, – кивнула Алекс.

– Вот и отлично! – воскликнула настоятельница и, поднявшись из-за стола, улыбнулась им обоим. – Как раз прозвонил колокольчик на ужин. Ужинаем мы здесь в половине седьмого. Билл, тебе нет нужды тут оставаться, поезжай домой: после ужина одна из наших сестер проведет Алекс по монастырю, все ей покажет, а потом отвезет на машине домой.

Билл попрощался с ними в холле, пообещав позвонить Алекс на следующий день, и мать Мэри-Мэг пошла с девочкой по лестнице в подвальный этаж, где располагалась столовая. Еще издали оттуда слышался оживленный гул женских голосов. Доминиканский орден не предписывает своим братьям и сестрам обет молчания, так что столовая в монастыре сейчас ничем не отличалась от любой другой большой комнаты: монахини смеялись, рассказывали друг другу о том, что интересного случилось с ними за день. Некоторые не переоделись после работы – по большей части трудились они медсестрами в католических больницах – и были в монашеских одеяниях; но многие другие одеты по-простому, в футболках, блузках и джинсах. Алекс это приободрило. При появлении настоятельницы монахини в знак уважения поднялись с мест и нестройным хором приветствовали ее. Они заметили, что рядом с ней стоит девочка, и по столовой пролетел легкий шепоток – все поняли, что это «та самая сиротка».

Мать Мэри-Мэг приблизилась к одному столу, где сидели монахини помоложе. Все они снова поднялись, а затем подвинулись на скамье, освобождая место для Алекс. Та робко села. Монахини тепло улыбались ей, здоровались, называли свои имена, а Алекс, изумленная и ошарашенная, гадала, как сумеет их всех запомнить. Все они казались ей совсем молодыми, веселыми и добрыми, вовсе непохожими на монахинь.

Сестра Регина, сидевшая рядом, протянула ей тарелку с жареными куриными крылышками.

– Если бы ты пришла во вторник, – сказала она, – тебе досталась бы пицца! По вторникам в кухне дежурит сестра София, она итальянка, отлично готовит пиццу и пасту. А из меня повар никакой!

И присутствующие расссмеялись, словно услышали старую и любимую шутку.

Алекс положила себе куриных крылышек, жареного картофеля и шпината. Монахини завели с ней оживленный разговор: расспрашивали о школе, рассказывали, где работают и чем занимаются они сами. Выяснилось, сестра Регина – инструктор по пилатесу, а еще две сестры за столом ведут художественную студию для детей.

– А мальчик у тебя есть? – спросила одна.

Алекс подумала, что это вопрос с подвохом, и покачала головой. Впрочем, мальчиков у нее действительно не было. Случалось, что кто-то в школе ей нравился – но о свиданиях или о чем-то подобном она даже не помышляла. Папа считал, что ей еще рано о таком думать, и Алекс с ним соглашалась.

– А вот у меня в твоем возрасте было сразу двое! – сообщила эта монахиня, и все опять засмеялись.

Она стала рассказывать, что один из этих мальчиков позднее стал священником, сейчас он миссионер где-то в Африке, но до сих пор шлет ей открытки на Рождество.

После ужина сестра Регина показала Алекс, где она будет жить, если останется в монастыре. Комната на верхнем этаже была совсем крохотной – там едва помещались кровать, шкаф для одежды и письменный стол. Вся мебель старая: монахини объяснили, что она досталась монастырю в дар от благотворителей. Ничего привлекательного в комнате не было, и Алекс задумалась о том, как же тут положить свои вещи; но, по крайней мере, здесь есть куда поставить пишущую машинку.

– Наверное, удастся втиснуть сюда пару книжных полок для твоих учебников, – произнесла сестра Регина.

Алекс хотела бы взять с собой книги из отцовской библиотеки – хотя бы те, что они с папой так любили читать вместе. Но уместятся ли они в этой крохотной комнатушке?

– Ничего, все равно в своих комнатах мы только спим! – воскликнула сестра Регина, заметив ее расстроенный вид, и отвела Алекс вниз, в холл, где уже ждала их мать настоятельница.

– Отвезешь девочку домой? – обратилась она к сестре Регине, и та пошла за ключами от машины.

– Ну, Алекс, что скажешь? – мягко спросила мать Мэри-Мэг. Она видела, что Алекс ошарашена всем увиденным, и понимала, что ей требуется еще подумать.

– Я с удовольствием перееду и буду жить здесь, – вежливо ответила Алекс. – За ужином все были так добры ко мне!

Но на глаза ее снова навернулись слезы. Она предчувствовала, что будет скучать по родному дому и Елене так же, как сейчас тоскует по отцу. Однако выхода не было. Жизнь ее переменилась мгновенно, и если уж нельзя остаться дома, то лучше переехать в монастырь, где у нее будет своя комнатка, где можно писать, чем в шумную спальню школы-интерната, где нельзя ни на минуту остаться одной.

– Тогда переберешься к нам на этих выходных? Мы все будем дома и поможем тебе устроиться. Детали я обсужу с Биллом, – предложила мать Мэри-Мэг.

Появилась сестра Регина с ключами от одного из четырех монастырских автомобилей. Вместе они вышли на улицу, Алекс села на переднее сиденье и пристегнула ремень. По дороге домой сестра Регина развлекала ее разговором.

– Хорошо, что ты будешь жить с нами! – сказала она, когда впереди показался дом. Алекс уже рассказала монахине, что эти несколько лет, пока она не достигнет совершеннолетия, дом будут сдавать внаем. – Конечно, ты будешь скучать по дому, но что же делать! Обещаю, мы о тебе позаботимся!

Алекс поблагодарила ее, попрощалась и вышла из машины. Сестра Регина смотрела, как она поднимается на крыльцо, отпирает дверь своим ключом, как Елена встречает ее на пороге и бросает любопытный взгляд на автомобиль, как обе они скрываются в доме.

Вернувшись домой, Алекс села на кровать в своей комнате и задумалась.

В крохотной келье, где ей придется жить, совсем нет места, и все же она решила взять с собой книги. Привезет их в коробках, поставит под кровать. Без книг она не мыслила жизни. Возьмет серию про Нэнси Дрю – первые свои детективы, книги, какие читал ей папа: и теперь, когда брала их в руки, она словно слышала его мягкий выразительный голос. Захватит и любимые книги отца. Первые издания, которыми он дорожил, как драгоценными сокровищами. Каждая – будто символ их счастливой прежней жизни.

До глубокой ночи Алекс отбирала книги, какие решила взять с собой, а следующим вечером с помощью Елены упаковала их в коробки.

Расставаться со школой ей было не жаль: Алекс только-только перешла в старшие классы и не успела завести друзей. Но разлука с домом была смерти подобна. Здесь прошла вся ее жизнь – и вся жизнь отца. Алекс казалось, что она выходит из теплого материнского чрева в мир, чуждый и непостижимый, полный незнакомцев. Каково ей придется в монастыре? А если она там не приживется, что тогда? Алекс знала, что с ее деньгами сможет устроиться в любую школу-интернат, но все они представлялись ей одинаково непривлекательными. Везде жизнь по режиму, повсюду шумная толпа сверстников и невозможность побыть одной… Нет, лучше монастырь!

Билл обещал приехать за ней в воскресенье и отвезти ее вместе с вещами на новое место жительства. Одежду отца Елена отдаст в благотворительную организацию, остальное вывезут на склад. А дом сдадут. И долго-долго – восемь лет, до окончания школы и колледжа – Алекс не сможет сюда вернуться. В воскресенье в монастыре Святого Доминика начнется новая глава ее жизни. Сколько она там пробудет? Несколько месяцев, год, пару лет? Что произойдет с ней дальше? Этого Алекс и предположить не могла. Жизнью ее теперь правил случай, и она чувствовала себя корабликом, несущимся по бурному морю без руля и ветрил.

В воскресенье Алекс вместе с Еленой ждала в гостиной, когда за ней приедет Билл. Они собрали вещи: шесть чемоданов с одеждой и личными вещами, двенадцать коробок с книгами, пишущую машинку и ночник с голубыми ягнятами, стоявший в спальне Алекс. Папа рассказывал: ягнята голубые, как и все остальное в детской, потому что они с мамой думали, будто родится мальчик, но родилась девочка, и как же он этому рад! Всю жизнь Алекс засыпала, глядя на абажур с резвящимися ягнятами, и не представляла, как расстанется с ним. Взяла она с собой и любимые книги из серии про Нэнси Дрю, и несколько «взрослых» детективов и триллеров, тех, что особенно ее вдохновляли, и любимые книги отца, и толстую папку со своими рассказами. И подушку, и свитер отца, еще хранивший его запах. Остальное должно было отправиться на склад.

Накануне зашли попрощаться Пэтти с детьми: много было пролито слез и произнесено трогательных слов. «Хорошо бы монахини полюбили тебя!» – говорила соседка, обнимая Алекс. Она рассказала, что хотела бы взять Алекс к себе, но дома у них совсем нет места, кроватей едва хватает на четверых детей, да и муж ее не намерен брать на себя ответственность за еще одного ребенка.

В воскресенье Елена начала лить слезы задолго до приезда Билла: оплакивала и Эрика, на которого проработала пятнадцать лет, и сироту Алекс, и себя – ведь теперь ей придется искать новую работу, и неизвестно, какими людьми окажутся новые хозяева! Алекс бросилась ей в объятия, и они зарыдали вместе. На прощание Елена торопливо сунула ей в руку образок своей святой – на счастье.

Прощание было трогательным: у Билла, невольного свидетеля этой сцены, тоже выступили на глазах слезы. Он чувствовал себя палачом, едва ли не силой увозящим несчастную девочку из родного дома. Но что оставалось? Чемоданы и коробки загрузили к нему в багажник и на заднее сиденье, Алекс села на переднее сиденье, прижимая к груди ночник. По щекам ее текли слезы. За всю дорогу до монастыря она не произнесла ни слова.

Еще в пятницу Билл подготовил все необходимые документы. Алекс перевели в католическую приходскую школу поблизости от доминиканского монастыря. На счет в монастыре был положен вклад, покрывающий месячные расходы на ее проживание и стол; этот вклад Билл собирался пополнять каждый месяц. Мать Мэри-Мэг тем временем получила согласие архиепископа.

Когда они подъехали к монастырю, завершилась утренняя служба, и монахини выходили из церкви. Многие из них были в монашеских одеяниях, но некоторые, особенно те, что помоложе, в обычной одежде. Алекс еще предстояло узнать, что «униформу» молодые монахини надевают редко. Заметив машину, мать Мэри-Мэг попросила нескольких монахинь помочь разгрузить вещи и отнести их наверх.

Хорошенько все обдумав, она поручила Алекс особенным заботам трех сестер. Первая из них, сестра Регина, та, что весело болтала с Алекс за ужином и хорошо с ней сошлась. Сестра Регина была совсем молодой – выглядела она немногим старше Алекс – и хорошенькой. Эта свежая юная девушка с толстой золотистой косой, в белых брюках и розовой футболке совсем не походила на монашку! Мать Мэри-Мэг это смущало, но вскоре она убедилась, что желание Регины посвятить жизнь Богу глубокое и искреннее.

Второй «опекуншей» стала сестра Томас, та, что постриглась уже в пожилом возрасте, вырастив собственных детей. Поначалу она запротестовала: «Как, опять?! Да я в монастырь ушла, чтобы никогда больше в жизни не иметь дела с подростками!» Но возмущалась наполовину в шутку – и скоро согласилась. Третья, сестра Ксавье-Франциск, лет тридцати, была учительницей по профессии и по призванию: мать Мэри-Мэг надеялась, что она станет помогать Алекс с уроками, особенно с математикой и латынью.

В холле Алекс попрощалась с Биллом. Поблагодарила его за все, а он обещал не забывать ее и просил звонить, если возникнут какие-нибудь проблемы. Однако мать Мэри-Мэг заверила его, что все будет хорошо; с каждой минутой общения с Алекс она все больше убеждалась в том, что с этой девочкой проблем не будет.

Вещи Алекс подняли наверх, в ее каморку, коробки составили на кровать. На стол водрузили пишущую машинку – и сестра Ксавье-Франциск смотрела на нее с трепетом:

– Какая красивая!

– Я печатаю на ней свои рассказы. Сочиняю детективы. Точнее, даже триллеры, – добавила Алекс нерешительно, не зная, как отнесутся к ее увлечению в монастыре.

Но у молодой монахини загорелись глаза.

– Серьезно? Обожаю триллеры!

Алекс расплылась в улыбке:

– Мой папа тоже их обожал. Все эти книги, в коробках – наши с ним любимые.

– А кого из авторов ты предпочитаешь? – И монахиня выпалила свой список любимых писателей: Дэшил Хэммет, Агата Кристи, Эрик Эмблер, Фредерик Форсайт, Робин Кук и еще длинный список авторов, из которых даже не все были Алекс знакомы.

– Большинство из них я читала, – улыбнулась девочка. – Агату Кристи любила, когда была моложе. А недавно прочитала «Молчание ягнят», и мне очень понравилось! Папа не любил женские детективы, говорил, что женщина не способна по-настоящему описать преступление – это работа для мужчины.

– Не уверена, что соглашусь с этим. Впрочем, страсти мне не по душе, я предпочитаю более спокойные книги, например Дороти Сэйерс. И еще люблю «тематические» детективы, особенно про собак!

Алекс вежливо улыбнулась, но подумала, что сама-то из подобных детективов уже выросла. Нет, теперь она читает настоящую мужскую литературу, остросюжетные триллеры про маньяков и террористов, и чем страшнее и кровавее, тем лучше!

Часть коробок с книгами Алекс запихнула под узкую кровать, другие расставила по углам. Вещи свои с помощью сестры Регины развесила в шкафу – они едва там поместились. На стол поставила три фотографии отца и еще одну, где маленькая Алекс была снята вместе с матерью.

– Какая у тебя красивая мама! – воскликнула сестра Регина, глядя на фотографии. – И папа твой тоже красивый мужчина.

Алекс кивнула, не сводя глаз со снимков. Она до сих пор не могла поверить, что отца больше нет. Последние трагические месяцы, когда он был так не похож на себя, почти стерлись из памяти, их затмевали теплые образы предыдущих лет, запечатлевшиеся в душе навечно. Вот они с папой на бейсбольных матчах, вот он читает ей перед сном, вот долгими вечерами они разговаривают – прежде всего о книгах; вот он желает ей спокойной ночи, целует и гасит свет в детской… Папа всегда находился рядом. Воспоминания о маме померкли с годами, она превратилась в прекрасный, но далекий призрак, а папа возникал перед глазами как живой.

Монахини помогли Алекс разобрать вещи, а затем сестра Томас зашла взглянуть, как она устроилась. Сегодня она была занята, дежурила в кухне, и скоро ей предстояло готовить обед. Однако она выкроила минутку, чтобы навестить Алекс и поговорить с ней. Сестра Томас отнеслась к девочке с материнской теплотой. Хотя она ни за что бы в этом не призналась – ей приятно было снова взять на себя заботу о ребенке, пусть и уже не очень маленьком.

– Ну как, все нормально? – с улыбкой спросила она.

Сестра Томас заметила, что Алекс растерянно озирается, и вид у нее не слишком-то веселый. Неудивительно, в одночасье девочка потеряла отца и родной дом, ей пришлось переехать в незнакомое место. Это тяжелое потрясение, даже если все вокруг добры к тебе. Оставалось лишь надеяться, что забота и ласка сестер помогут девочке утешиться.

– Алекс, сейчас тебе нелегко, – мягко промолвила сестра Томас, – но мы рады, что ты здесь. Знаешь, что ни делает Бог, все к лучшему, хотя порой нам трудно в это поверить. Надеюсь, тебе у нас понравится. Жизнь тут совсем не такая, как та, к какой ты привыкла, но и у нас бывает весело. Порой, когда тебе тяжело и грустно, очень важно не замыкаться в себе, а разделить свою жизнь с хорошими людьми, которые готовы посочувствовать тебе.

Алекс внимательно слушала ее.

– А вы скучаете по своим детям? – спросила она.

Мать Мэри-Мэг рассказала ей, что у сестры Томас шестеро детей, и Алекс не могла взять в толк, зачем эта женщина ушла в монастырь?

– Страшно скучаю! – честно ответила сестра Томас. – Но точно так же скучала бы и дома: ведь они уже взрослые и разлетелись по всей стране. Нет, одной в пустом доме мне было бы тоскливее, чем здесь. Тут у меня есть свое дело, цель, я чувствую себя нужной. В юности, до замужества, я мечтала стать монахиней и наконец исполнила свою мечту. Получилось так, словно я прожила две жизни, и обе счастливые.

Сестра Томас умолчала о том, что вышла замуж по необходимости, «залетев» в восемнадцать лет, поэтому и монахини из нее не получилось.

– Я не хочу становиться монахиней, когда вырасту, – тихо, но твердо произнесла Алекс.

– Этого от тебя никто не ждет. Мы просто дадим тебе кров и поможем перейти на следующую ступень в жизни. Не успеешь оглянуться, как уже закончишь школу и поступишь в колледж. Потом начнешь работать, выйдешь замуж, родишь детей. А к нам будешь приезжать в гости по выходным.

Что ж, в устах монахини все звучало просто и совсем не страшно.

– Спасибо, что вы меня приютили, – с благодарностью ответила Алекс. – Я не хотела уезжать в школу-интернат. А когда вырасту, хочу стать писательницей!

– Обязательно станешь, если будешь упорно трудиться. А это твоя пишущая машинка? – Сестра Томас подошла ближе, с восхищением глядя на винтажную вещицу. – Откуда у тебя такая?

– Папа подарил, чтобы я печатала на ней свои рассказы.

– Хотела бы я как-нибудь почитать!

Она уже жалела о том, что поначалу возражала против идеи матери Мэри-Мэг приютить сироту. Алекс оказалась симпатичной девочкой, воспитанной и разумной. Конечно, ей всего четырнадцать, и скорее всего, впереди у нее обычные проблемы, свойственные подростковому возрасту; но, в конце концов, сестра Томас вырастила шестерых, и с еще одним подростком сумеет справиться. Тем более что своих детей она растила практически в одиночку – муж ее считал воспитание «женским делом», – а сейчас ей будут помогать еще двадцать пять «матерей». «Хорошо, что она здесь!» – думала сестра Томас, глядя на Алекс.

– Через несколько минут у нас обед, – напомнила она и спустилась вниз, чтобы накрыть на стол.

Но Алекс недолго оставалась одна. Вскоре к ней заглянула сестра Регина.

– Хочешь помочь мне с покупками? – спросила она, пока они спускались по лестнице вниз. – Продукты мы покупаем раз в неделю в супермаркете по соседству, у нас там скидка. Сегодня моя очередь.

– Да, – ответила Алекс.

Они вошли в столовую и сели рядом. Сестра Ксавье-Франциск расположилась на противоположной стороне стола, сестра Томас – за другим столом, рядом с настоятельницей, однако приветливо помахала Алекс. Все вокруг улыбались ей, и Алекс улыбалась в ответ. Неожиданно у нее появилось двадцать шесть новых подруг, вернее, старших сестер и тетушек.

За обедом они с сестрой Региной беседовали о книгах, фильмах, о пилатесе, который Регина расхваливала и уговаривала Алекс попробовать, и о том, что в будущем месяце в монастыре откроется секция йоги. Потом отправились в магазин. Затем сестра Регина попросила Алекс помочь ей на занятиях в художественной студии, а позднее присмотреть за детьми, которых привезли с собой в колясках участники школы молодых родителей… Время неслось стремительно, и после ужина Алекс поднялась к себе и без сил упала на кровать. День, полный новых людей и событий, ошеломил ее; она хотела бы немного посочинять, но понимала, что сегодня не сумеет. Столько нового, непривычного, а ведь завтра еще и первый день в новой школе!

Странно, подумала Алекс, что никто не поднимается к ней, не говорит: «Выключай свет» или «Пора в кровать». Похоже, здесь к ней действительно относятся как ко взрослой – так же, как относился папа. Уважают ее и ждут, что она сможет сама собой руководить. Что ж, это ей по душе. Алекс разделась, почистила зубы, пожелала спокойной ночи отцу на фотографии и, выключив ночник с голубыми ягнятами, легла. Кровать была узкой и жесткой, зато подушка старая, привычная; а к груди Алекс прижимала отцовский свитер, еще сохранивший запах его одеколона. Может, в конечном счете перемены обернутся к лучшему?

Уже в постели Алекс принялась размышлять над идеей своего следующего рассказа. Очень давно, с тех пор, как заболел отец, она не обдумывала новые рассказы, и сейчас решила, что это хороший знак. Впервые за много месяцев Алекс чувствовала себя спокойно и в безопасности. Странно, но ощущала себя как дома.