Текст книги "Сочинения. Том 2. Иду на грозу. Зубр"

Стеллажи сверху донизу были плотно заставлены пыльными томами – научные отчеты со дня основания лаборатории.

Под самым потолком стояли тома в старинных переплетах, обклеенных мраморной бумагой с красноватыми прожилками, с тисненными золотом корешками. Затем шли переплеты из дешевого синего картона, из рыжеватых канцелярских папок – переплеты военных лет с выцветшими чернильными надписями, и последних лет – в толстом коричневом дерматине.

Вид этих стеллажей настроил Тулина иронически: «Урны с прахом обманутых надежд давно ушедших поколений… Кладбище несбывшихся мечтаний… Сколько никчемной добросовестности!»

И все эти бумаги на столе Крылова будут так же погребены в очередном томе.

Тулин придвинул к себе график суммарной напряженности поля. Через месяц-другой этот лист отпечатают, подклеят в отчет, который перелистает кто-нибудь из начальников, и папка навечно займет свое место на стеллаже.

Он ждал Крылова уже минут пятнадцать. Прищурясь, размашисто нарисовал на кривой танцующие скелеты и подписал:

Карфаген будет разрушен!

Ричард остановился за его спиной.

– Лихо! Несколько в духе Гойи. Вы художник? Тулин осмотрел свою работу.

– Тот, кто рисует, уже художник. Искусство – это не профессия, а талант.

– Ну, знаете, талант – понятие расплывчатое, – возразил Ричард. Он обожал споры на подобные темы. – Необходимо еще образование.

– А что такое образование? – спросил Тулин и, не дожидаясь ответа, провозгласил меланхолично: – Образование есть то, что остается, когда все выученное забыто.

– Неплохо. Но вы испортили Крылову график.

– Не беда. Если он даже подклеит в таком виде, это обнаружат не раньше чем в следующем столетии.

Ричард попробовал было вступиться за работу Крылова – Тулин пренебрежительно отмахнулся. Покачиваясь на стуле, он рассуждал, не интересуясь возражениями:

– Поставщики архива, работаете на это кладбище во имя грызущей критики мышей.

– Сила! – восхитился Ричард.

– Это не я, это Маркс.

К ним прислушивались. Тулин повысил голос. Сохраняя мину беспечного шалопая, он с удовольствием ворошил этот муравейник. Забавно было наблюдать, как оторопели, а потом заволновались они от неслыханной в этих стенах дерзости.

Первым не выдержал Матвеев. Избегая обращаться к Тулину, он попробовал пристыдить восхищенного Ричарда: неужели ему не дорога честь коллектива?

– Фраза… – заявил Ричард. – Терпеть не могу фраз. Что такое коллектив? Что такое его честь?

– Ну, знаешь, – сказал Матвеев, – у нас большинство честных, добросовестных людей, они работают, не щадя себя. Этим нельзя бросаться.

– Науку двигают не честностью! – запальчиво сказал Ричард, но Тулин неожиданно осадил его:

– Честность тоже на земле не валяется. Я уверен, что здесь большинство честных, беда в том, что вы честно хотите одного, но так же честно делаете совсем другое, а получается третье. Везде кипение, перемены, а у вас как в зачарованном королевстве.

Теперь Матвеев уже решился возразить самому Тулину:

– К вашему сведению, лаборатория на хорошем счету: в прошлом году мы перевыполнили показатели.

Всепонимающая улыбка, и Тулин стал усталым циником:

– О да, благодаря вашему энтузиазму отчет поставили на эту полку недели на две раньше срока. Освоены отпущенные средства.

Матвеев ужаснулся:

– Вам известно, что наш отдел возглавляет член-корреспондент Голицын?

– Как же, как же! – сказал Тулин. – Любимый ученик Ломоносова. А вы все еще верите в авторитеты? Увы, люди не могут без авторитетов… Нет, я о вас лучшего мнения, вы просто боитесь говорить то, что думаете. А я не боюсь. – Он подмигнул им всем разом. – Я из другого министерства.

– Вы что, академик, – сказала Зиночка, – или новатор? Тулин оценивающе скользнул глазами по ее фигуре и сказал загадочно:

– Иных можно понять, рассматривая вблизи, другие понятны лишь издали. – Он взглянул на часы. – Время, пространство, движение… Свидание не состоялось. Я оставляю вас, мученики науки.

Ричард отправился его провожать.

– Вам нравится Гойя? А неореализм? А как вы расцениваете астроботанику? – Он забрасывал незнакомца вопросами, восхищался его пренебрежительными афоризмами. – А кто вы по профессии? Давайте познакомимся, – предложил он.

– Почему у вас такое имя? – спросил Тулин.

Ричард с готовностью рассказал про отца-моряка, который побратался с английским боцманом, коммунистом Ричардом Клебом.

На повороте коридора они столкнулись с Крыловым.

– Сережа! – крикнул Тулин, расставляя руки. Рассеянно кивнув, Крылов прошел мимо. Загорелое лицо Тулина вспыхнуло, Ричард опустил глаза.

Пройдя несколько шагов, Крылов обернулся, ахнул, подбежал к Тулину, схватил за плечи:

– Олежка!

Ахали, колотили друг друга по плечам, выяснили, что Аллочка Кривцова вторично вышла замуж, что до сих пор неизвестно, кто на последней вечеринке прибил галоши к полу, что Аникеева переводят в Москву…

Тулин отметил у Крылова модные туфли, интересную бледность, совершенно несвойственную его примитивной курносой физиономии. Крылов нашел, что Тулин похож на преуспевающего футболиста из класса «Б». Неужели сотрудники могут принимать всерьез такого руководителя – стилягу и тунеядца?

Он очнулся, засиял, глаза его прояснились, он был растроган тем, что Тулин специально заехал проведать его, он не ожидал такого внимания к себе. Со студенческих лет он поклонялся Тулину, хотел быть таким, как Тулин, – веселым, общительным, талантливым. Куда б Тулин ни шел, ветер всегда дул ему в спину, такси светили зелеными огнями, девушки улыбались ему, а мужчины завидовали. Но Крылов не завидовал – он любовался и гордился им и сейчас, восхищаясь, слушал рассказ Тулина о новых работах и о том, зачем Тулин приехал в Москву.

Разумеется, Крылов читал в апрельском номере его статью. Шик! Последние исследования Тулина открывают черт-те знает какие возможности. Правда, строгих доказательств еще не хватает, и Крылов заикнулся было об этом, но Тулин высмеял его:

– Академический сухарь. Разве в этом суть?

И несколькими фразами разбил все его опасения. Замысел был, конечно, грандиозен, и Крылову казалось, что сам он давно уже думал о том же и так же.

– А я, пожалуй, побоялся бы выступить вот так, – простодушно признался он, и глаза его погрустнели. – Страшно представить! Но постой, полеты в грозу – ведь это опасно?

– А ты как думал! – Тулин рассмеялся. – Но я изобрел средство избежать опасности: не бояться ее.

– Ты уверен, что тебе разрешат? Тулин выразительно присвистнул.

– Добьюсь! Другого-то выхода у меня нет.

Он было нахмурился, но тут же подмигнул Крылову:

– Образуется. Ну, как дела?

Хорошо, что Тулин напомнил, и вообще ему просто повезло с приездом Тулина. Тулин посоветует, как быть насчет предложения Голицына, взвесит все «за» и «против», и все станет ясно.

– Значит, заведовать этим саркофагом? – сказал Тулин.

Он разочарованно оглядел Крылова: «Доволен, сияет, выбрался на поверхность! Еще немного – и его сделают благоразумным и благополучным деятелем в стиле этого заведения, где ничто не меняется».

– Старик все так же воюет за каждую цифирь и думает, что двигает науку?

– Ты зря, – сказал Крылов. – Он все же прогрессивное начало.

– Это по нынешним-то временам? Разве что он тебя выдвинул, но это еще не прогресс. Его идеи на уровне… Он за отмену крепостного права, вот он где находится, болтается где-то между Аристотелем и Ломоносовым. – Тулин был в курсе всех публикаций лаборатории. Кроме некоторых работ Бочкарева и Песецкого, все остальное – схоластика, ковыряние в мелочах. – Бродят сонные кастраты и подсчитывают… – Он не стеснялся в выражениях.

Они шли по лаборатории, и Тулин высмеивал их порядки, и продукцию, и глубокомысленный вид всех этих ихтиозавров. Когда Крылов попробовал возражать, Тулин вздохнул:

– Вот мы уже и становимся противниками! Агатов работал у своего аппарата.

– Все капаете, – приветствовал его Тулин. – Помнишь, Сережа, мы еще студентами капали на этом же приборе. Господи, сколько уже диссертаций тут накапано! – Не переставая говорить, он легонько отстранил Агатова, наклонился к объективу, повертел регулировочный винт. – Пластины-то выгоднее поставить круглые. Легче скомпенсировать. А еще лучше эллиптические, тогда наверняка можно присобачить регистратор.

Он и понятия не имел, что мимоходом выдал Агатову идею, над которой тот бился больше месяца. Агатов любезно улыбался.

– Не благодарите, не стоит, – сказал Тулин. – Авось еще на десятитысячную уточните! – И бесцеремонно расхохотался и уже оказался в другом месте, он даже не шел, он словно вертел перед собою лабораторию, как крутят детский диафильм. В дверях Крылов обернулся и увидел нацеленные им в спину глаза Агатова. Хорошо, что Тулин не видал их.

На лестнице рабочие перетаскивали ящики с приборами. Один из ящиков стоял в проходе. Тулин перепрыгнул без разбега, легко, Крылов подумал, что если бы Тулин был начальником лаборатории, то все равно бы он прыгал через ящики, носил стиляжный пиджак, бегал бы с Зиночкой и ребятами загорать на вышку, и всем бы это казалось нормальным, и лаборатория бы работала весело, по-новому.

Потоптавшись, он сдвинул ящик, догнал Тулина.

– Как же мне быть, Олежка? – спросил он. Тулин помахал папкой.

– Не управлюсь, переночую у тебя. – Тулин смотрел на Крылова. – Ах ты, бедолага… Значит, хотят тебя сделать свежей струей. Молодые силы. К руководству приходит ученый, еще сам способный работать… Невиданно… Не злись. Для меня это… Ты – и вдруг начальник!

И Крылов тоже невесело ухмыльнулся.

– А впрочем, – сказал Тулин, – чем ты хуже других? Кому-то надо руководить, лучше ты, чем какой-нибудь бурбон.

Попробуй рвануть по лестнице славы, может, понравится. – Подмигнул, и все стало озорно и просто. Подумаешь, страсти!

Тулин погрозил пальцем:

– Учти, человек, который не хочет быть начальством, против начальства.

Откуда-то вынырнул Ричард:

– Так вы, оказывается, Тулин! Вот здорово. Я читал вас и полностью согласен. Вы уже уходите? А с Агатовым у вас здорово получилось. Капает, капает… – Он засмеялся от удовольствия. – Слезы, а не работа!

Крылов нахмурился:

– Что ты знаешь… Так нельзя.

– Ничего подобного. Так ему и надо. Принципиально! – закипятился Ричард. – Никакой пощады бездарям!

– Ага, у меня тут не только противники, – сказал Тулин. – Ричард, двигайте к нам. Будете бороться с настоящей грозой, а не с Агатовым.

Стоя в вестибюле, они смотрели сквозь распахнутые двери, как Тулин пересекал сквер, полный солнца и яростного гомона воробьев.

– Да-а!.. – протянул Ричард, и в этом возгласе Крылов почувствовал восторг и грусть, обращенную к тому, что осталось здесь, в институте, поблекшем и скучном после ухода Тулина.

– Хорошо, если б ему удалось добиться… – сказал Крылов. Ричард пожал плечами, хмыкнул, показывая, как глупо сомневаться в том, что Тулину может что-либо не удаться.

Фамилия генерала была Южин, знал о нем Тулин мало, поэтому плана разговора не составлял, целиком положившись на свою фортуну. В большой приемной быстро сменялись летчики, инженеры, и Тулин, присматриваясь к ним, решил, что держать себя надо как-то по-особому непохоже на обычных просителей, которые одолевали Южина с утра до вечера.

Кабинет оказался огромный, казенно-безликий. Пустой стол, коммутатор, микрофоны, по стенам завешенные черными шторами карты.

Генерал достал из ящика докладную Тулина и начал перечитывать, шевеля губами.

Тулин вглядывался в его лицо, убеждаясь в полной беспомощности физиогномики. Мясистый нос, грубые, навсегда обветренные щеки могли принадлежать и добряку, и черствому служаке. Что означали ежик седых волос, татуировка на руке? Приветливые манеры, может, они от интеллигентности, от уважения к Тулину, а может быть, это привычка, выработанная для всех просителей.

Вспыхнул глазок коммутатора. Генерал взял трубку.

– Я занят… Минут через десять.

Он положил бумагу и придавил сверху куском оплавленного металла.

Тулин заговорил первым, опередив генерала на какую-нибудь секунду. Он вовремя почувствовал, что необходимо перехватить инициативу, всегда легче убеждать, чем разубеждать. Стоит человеку произнести «нет», все его самолюбие будет направлено к тому, чтобы держаться за это «нет».

– Вы летали и знаете, что такое гроза. Южин кивнул.

– Там, наверху, не станешь сочинять «Люблю грозу в начале мая».

Он улыбнулся, и Южин тоже улыбнулся и сказал «да»: пусть привыкает говорить «да».

Всякую аппаратуру и научную суть проблемы Тулин не стал описывать. По своему опыту он знал, какое тягостное впечатление на неспециалиста производят цифры, схемы, в которых невозможно разобраться на ходу. Автор шпарит, уверенный, что все ясно, радуясь, что ему кивают, кивают, хотя слушатель тем временем редактирует уже приготовленную формулу отказа. Тулину тоже приходилось принимать разных изобретателей, они, как глухари на току, увлекаясь, ничего не слышали, кроме себя, им казалось, что достаточно поводить пальцем в воздухе, и схема станет понятной.

Южин был человек новый в управлении, и Тулину пришлось затронуть историю вопроса. Исследования над грозой велись уже несколько лет, бывший шеф Тулина профессор Чистяков пользовался поддержкой бывшего начальника управления. Группе давали исследовательские самолеты в составе какой-нибудь экспедиции. Пристраивались, подлаживались под общую программу. Но сейчас работа подошла к такому этапу, когда группе нужны свои самолеты, специальные режимы, полная самостоятельность. Теперь изучается наиболее важное – условия управления грозой, условия разрушения грозы. Тулин произнес это без всякого нажима, словно бы между прочим, и тут же рассказал, как пришлось красть ночью баллоны со склада промартели, и еще несколько забавных эпизодов. Пока генерал смеялся, Тулин снова вернулся к проблеме: необходимо научиться находить центры грозы с тем, чтобы воздействовать на них. Рано или поздно от мышей или собак переходят к человеку.

Он заговорил медленней, давая время Южину привыкнуть к мысли о неизбежности полетов в грозу.

С честностью победителя он упомянул и горькие неудачи некоторых опытов, конфуз с первым указателем грозы. Он сам удивился, как много сделано за эти полтора года: приборы готовы, методика разработана, программа составлена, обоснована.

Ни разу он не сбился на тон просителя. Развалясь в кожаном кресле, он с милой беззаботностью перекладывал на Южина тяжесть предстоящего решения. Вот вам, товарищ начальник, наши результаты, наши приборы, вот будущий успех, перспектива, остальное зависит от вас, наше дело теперь сторона.

– Молодцы, молодцы, но… – Южин озадаченно погладил ежик, – вы же знаете, в грозу летать нельзя. Чертовски опасная штука. Вы когда-нибудь залезали в желудок этой самой грозе? А я так вляпался. Бр-р-р! – Его передернуло от воспоминания, какого страху он натерпелся. Не знал, где небо, где земля, швыряло как щепку, еле-еле дотянул до посадки.

Получилось, что он пытается отговорить Тулина, напугать его всевозможными страхами. В сущности, Южин оборонялся. Это был первый выигрыш. Инициатива была в руках Тулина, и важно было ее умело использовать.

– Честное слово, зенитки приятней, – говорил Южин. – Хоть рассчитать можно, что к чему.

Тулин сочувственно улыбнулся:

– Но зенитки вас не останавливали. Вы выполняли свои задания, несмотря ни на что.

– Вы мне базу не подводите. Война – это несчастье.

– Гроза тоже, – сказал Тулин. – Для авиации гроза – несчастье. Верно?

Южин спокойно согласился, вспомнив несколько аварий, и сделал неожиданный вывод: видите, перед грозой пасуют даже опытные летчики; как же можно разрешить идти на такое, да еще в самый центр грозы, да еще с группой научных работников, на транспортном самолете?

Он оказывался не так прост, этот генерал: одну за другой он раскритиковал схемы полета, предложенные в записке. Теперь он наступал, и Тулин понимал: стоит начать защищаться, как все пойдет прахом.

– Как же, по-вашему, бороться с грозой, если убегать от нее? – И подождал ровно столько, чтобы показать, что ответ на такой вопрос получить невозможно. – Есть только один способ узнать вкус арбуза. – Тулин сделал паузу. – Съесть его.

Южин хохотнул:

– А у нас в Сибири говорят, что если надо узнать, не протух ли окорок, не обязательно есть его целиком. Это так, поговорка. Окорока у нас мировые, год-два висят – не портятся. – Он обрадовался передышке, со вкусом принялся описывать, как коптят окорок.

«Тянет время, – сообразил Тулин, – через несколько минут посмотрит на часы, разведет руками…»

– Что ж вы предлагаете? – резко спросил Тулин. – Заняться хранением окороков?

Южин размашисто очертил на схемах зоны возможных полетов. Голос его звучал сухо. Другие экспедиции довольствуются меньшим, работают в мощных кучевых облаках при их формировании.

На это Тулин, сдерживая раздражение, заметил, что никто не ставит себе задач по управлению грозой.

– Так уж и никто? – И Южин с удовольствием сослался на опыты Денисова с зенитками и на работы других институтов, не связанные ни с каким риском, спокойные наземные работы.

«Начинается, – подумал Тулин, – лишь бы спихнуть с себя, гони зайца дальше. Зенитные снаряды – это отлично, это устраивает, неважно, что результаты сомнительные, что принципы, методы иные, зато все спокойно и никаких осложнений». С каким удовольствием он выложил бы все это Южину, но он тоже не хотел рисковать. Самое лучшее – разъяснить преимущества своего направления. Прежние методы пока что не дают никаких гарантий.

– Во всех этих методах действуют вслепую: неясно, то ли мы разрушаем грозу, то ли ускоряем ее, спускаем с цепи. Неустойчивый процесс может развиться в любую сторону…

Здесь преимущества были на стороне Тулина, и он мог обрушить на Южина все сложности непрестанно меняющегося механизма грозы.

Однако Южин уклонился от спора. Он простодушно посмеивался:

– Видите, все вам известно, неужто с такой головой нельзя придумать что-нибудь такое, чтобы не переться в самое пекло? – И он неопределенно покрутил пальцами, расплываясь ничего не значащей улыбкой, но сквозь прищуренные веки глаза его смотрели внимательно.

Чего он добивался? Почему не сворачивал разговор к категорическому отказу? Может, ему хотелось, чтобы Тулин сам пошел на уступки, изменил характер работ, сам отказался… Значит, что-то мешает ему просто запретить…

– Вот, полюбуйтесь, – Южин подкинул на ладони оплавленный кусок металла, – что осталось от самолета, попавшего в грозу. – Он вытащил пачку фотографий, разложил их перед Тулиным.

Искореженные останки самолетов. Сломанные, поваленные деревья. Обезображенные трупы. Из глянцевой глубины снимков тянуло гарью еще дымящихся обломков.

Тулин почувствовал на своем лице взгляд Южина.

– Вас это останавливает, а меня воодушевляет, – сказал Тулин, принимая вызов. – Я не хочу, чтобы самолеты разбивались. Я не хочу, чтобы летчики боялись грозы. Я хочу, чтобы вы были хозяевами неба. Ради такого стоит рискнуть, не считаясь с опасностью.

– Ага, рискнуть, – воскликнул Южин, – значит, вы не уверены! Вы не гарантируете!

– Новое – это всегда риск. Кто отвергает риск, тот отвергает новое.

– Слыхали. Сейчас вы мне припишете перестраховку и всякое такое. А почему я должен вам верить? Три года вы возитесь. А где результаты? Точного прогноза грозы не можете составить! Разрушать ее беретесь, а хоть бы предсказывать научились. Сколько экспедиций. Миллионы рублей государство бухает вам. Понавертели дырок в самолетах…

Прогнозы были его больным местом, и Тулин никак не мог втолковать, что их работа никакого отношения к прогнозам не имеет. Южин не хотел ничего слушать. Ему осточертели какие-то там деятели: взялись за одну работу для авиации, охмуряли его всякими мудреными терминами, получили большие деньги и в результате разродились еще одной монографией.

Он вытащил из ящика и потряс перед Тулиным затрепанной книжкой правил эксплуатации.

– Читайте! Я не имею права нарушать. Вы же сами не можете поручиться.

– При чем тут прогнозы? – твердил Тулин.

– Вы хотите взвалить на меня ответственность.

– Ага, боитесь ответственности!..

– За ваши жизни? Да, не желаю отвечать. Чем я могу ответить за них? Чем? Выговором?

– Потому что вы не желаете разобраться в существе! Южин, не глядя на Тулина, вытер платком лоб. Оба разом замолчали. Южин аккуратно сложил платок.

– Хорошо покричали, – миролюбиво сказал он. – Редко у нас, чтобы двое кричали. Обычно кричит один, другой слушает. А вдвоем – это хорошо. Голос проверяешь. Так вот, не за что меня упрекать. Я не специалист по вашей науке. А принимать на веру – извините.

Тулин промолчал.

– Что же остается? – сказал Южин. – Запросить мнение специалистов. Согласны?

– Кого? Того, кто вас поддержит?

– Ну зачем вы так? – добродушно сказал Южин. – Кого вы считаете авторитетом? Допустим, академик Денисов?

– Денисов носится со своими генераторами и зенитками, – сказал Тулин. – Ничего другого он не признает. Он нетерпим, он монополист.

– Так. А Жильцов? Тулин пожал плечами:

– Жильцов – скептик. Он противник всего нового. Он специалист по выступлениям против.

– Другие предложения есть? – терпеливо спросил Южин. – Подскажите. Может, Лагунов?

– Вы же знаете… Лагунов – ставленник Денисова. Какой он ученый?

– Всюду противники. Кто же сторонники? «Странно, почему он не предлагает Голицына? – подумал Тулин. – Может, не надеется, что старик поддержит его?»

– Поймите меня, товарищ генерал, – сказал он, – каждая новая теория союзников завоевывает. Вначале перед ней только противники. Бороться с ними – значит убеждать их фактами. А факты там, в грозе. Я могу достать их только оттуда.

– Сложное ваше положение. Что ж вы от меня требуете? Я должен нарушить инструкции, пойти против специалистов ради дела, в котором не шибко разбираюсь, да и не очень-то верю в него. Слишком многого вы от меня хотите. Небось думаете: вот сидит солдафон, и от такого зависит прогресс. Но солдафону легче всего сослаться на параграф и отказать. Я этого не делал, хотя вы меня толкаете на это.

Логика его была безупречна, молчать дальше не имело смысла, и все же Тулин медлил.

– Кто же остается? – спросил Южин. – Может, рассчитываете на Голицына?

Тулин обрадовался: получалось, что Южин его выручил, сам назвал Голицына, что Тулина ни к чему не обязывало, да и, в конце концов, выхода нет, он ничем не выдал себя. Тулин иронически улыбнулся. Страховка прежде всего.

– Ну что ж, Голицын – специалист, от него это не отнимешь. Стародум, конечно.

– Как хотите, – сказал Южин.

– А сколько времени надо ждать его заключения? – капризно спросил Тулин. «Крылов, – подумал он, – пожалуй, вывернемся!»

Южин посмотрел на часы:

– Минут сорок придется подождать.

– Как?

– Я неделю назад, как получил ваши бумаги, заказал Голицыну отзыв. – Южин заговорщицки улыбнулся, и Тулин понял, что его провели как мальчишку. Этот генерал знает свое дело.

Теперь остается одно – не сорваться. Вспылить – значит окончательно расписаться в своей глупости. Нет, такого удовольствия он не доставит. Совершенно спокойно, как бы любопытствуя, он спросил, почему Южин обратился именно к Голицыну, а не к кому другому.

– Я давно знаю Аркадия Борисовича, уважаю его. В какой-то мере наши мнения совпали? – не без лукавства осведомился Южин.

Не имело никакого смысла томиться в приемной, куда как красивей будет зайти за ответом завтра, а пока что отправиться в Госплан, в редакцию. Но он знал, что не сможет ничем заниматься, пока не получит ответа. До сих пор ему ни разу не приходило в голову: а что будет, если им откажут? И никому в группе он не позволял заикаться об этом. Улетая в Москву, он знал, что добьется своего. Как это произойдет, он понятия не имел, но иначе быть не могло. И сейчас, сидя в приемной, он не желал думать о поражении. Голицын должен поддержать его хоть частично. Нужно совсем немного: чтобы заключение было уклончиво, – остальное можно будет выжать из Южина; беседа даром не прошла, в чем-то удалось Южина поколебать.

Вдруг он сообразил, что в институт он заезжал недаром. Все время он чувствовал, подозревал, что Голицына не миновать. Стоило предупредить Крылова, и тот помог бы. Вместо этого он гусарил, выламывался, издевался над их порядками. А что, если сейчас позвонить Крылову? Поздно. Да и все равно он не сделает этого. Кого угодно просить, только не Серегу. Самолюбие? Пусть самолюбие, гордость, глупая гордость. Он не мог признаться, что нуждается в его помощи. Ни за что! Это не суеверие, но все же это значило бы, что их роли переменились.