Текст книги "Игра не для всех. Сталинград"

Каких усилий его матери стоило выходить в страшный голод полуторагодовалого младенца, это отдельный сказ, но выходила ведь, несмотря ни на что! Позже она вновь вышла замуж, за Григория, крепкого, справного мужика, схоронившего в голод жену и младшенькую дочку, но вытащившего обоих старших сыновей. Ваня всю жизнь называл батей этого сурового, скорого на расправу, но по-своему справедливого мужика, не питавшего к пасынку особых родительских чувств, но и не загонявшего того под лавку. В середине двадцатых мамка родила Григорию еще двух детей. Маленькие сестренки Ивана и его старших сводных братьев, наконец, сделали их членами одной семьи, пусть не полноценно родными, но все же именно они связали всех их кровным родством. До того от старшаков Ваньке доставалось крепко…

Коллективизацию и так небогатая деревня Двуреченских встретила без особых потерь. По крайней мере, семью парня, хоть и имевшую относительно крепкое хозяйство, в кулаки никто не зачислил. Но грянувший после голод ударил по ней с полной силой, едва ли не забрав маму с младшей сестрой.

Сводные братья в полной мере пахали уж в колхозе с батей, и лежащих при смерти родных выходили Ваня и Светка, старшая из двух сестер. Они обползали все окрестные небольшие пойменные леса в поисках орехов, грибов и ягод, ловили рыбу, ставили самодельные силки на птиц, охотились на небольших, но жирных сусликов, заливая водой найденные норы. Из рыбы варили уху, вываривая практически до костей. Мясо дичи обычно заливали очень большим количеством воды. Бульон получался не слишком жирным, но все же питательным, и выходило его много, что позволяло вдоволь напоить питательной жидкостью обессилившую женщину и ее маленькую дочку.

Выжившая благодаря сыну и старшей дочери мама положила всю себя на то, чтобы сын закончил школу, все десять классов. Доучивался он в Бальцере, который в мае этого года переименовали в Красноармейск, так как там у недовольного бати, теряющего лишнюю пару рук работящего парня, жила родня. Но мама была непреклонна в желании выбить сыну билет в лучшую жизнь вне колхоза, где людям жилось откровенно впроголодь, и она своего добилась.

После школы была служба в армии, где грамотный, старательный Ваня Двуреченских стал вначале комсоргом, а потом и вовсе поступил в только что открывшееся Сталинградское военно-политическое училище, по окончании которого младшего политрука Двуреченских направили в 19-ю стрелковую дивизию войск НКВД, из мобилизационного резерва которой и сформировали 282-й полк. Такой вот жизненный путь крепкого русского парня, едва не погибшего вчера под гусеницами панцера Т-3, а после – от разрыва «колотушки». Как представить, сколько сил отдала его мама, чтобы парень из глухой приволжской деревушки выжил во младенчестве и выбился в люди… А ведь вчера все ее усилия едва не обратились прахом, причем в буквальном смысле этого слова.

Хотя, если вдуматься, за каждым из погибших на фронте – нередко глупо, нелепо и бестолково – стоят матери и отцы, которые сами прошли страшную Гражданскую и выходили детей в одну из самых тяжелых для страны годин. Сколько любви и сил они вложили, чтобы ребенок вырос, да и просто чтобы банально выжил в голодные годы в начале двадцатых, а затем и тридцатых? А после догонит его слепая пуля или упадет сверху бомба (мина, снаряд), и порой не остается даже останков, которые можно было бы похоронить.

Да и павшие воины, упокоенные в братской могиле… Родители, чаще матери, получат похоронку, и все. А где могила сына, куда можно прийти хоть поплакать, проститься с нежно любимым ребенком? Где она?! Оплывший от дождей холмик и покосившаяся табличка у места последнего боя – и это в лучшем случае…

Этих ребят ведь даже никто не отпел. И уже в мое время поисковики со священниками-энтузиастами находили останки и достойно хоронили православных воинов (поколение начала 20-х было крещеным), совершив над павшими последнюю службу…

Глава 6

24 августа 1942 года

Декретное время: 9 часов 11 минут

Высота 97,7, район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД

Где-то через полчаса после завтрака на сводную роту посыпались плюшки, как принято говорить в моем настоящем. Во-первых, комполка все же сдержал практически все свои обещания – на высоту прибыло два полных расчета станковых «максимов» и два расчета бронебойщиков с противотанковыми ружьями конструкции Василия Дегтярева. Особенно я обрадовался неполному отделению расчетов ПТР, сразу нарезав задачи их старшему, сержанту Владимиру Аксенову.

– В бою хоть раз был?

Бронебойщик отрицательно покачал головой, я же внутренне ругнулся.

– Толщина бортовой брони немецкого танка Т-3?

После короткой паузы немного напрягшийся сержант дал верный ответ:

– Тридцать миллиметров.

– Правильно! А лобовая – пятьдесят. Теперь ответь мне, каковы табличные показатели бронепробиваемости твоего ружья?

Аксенов ответил уже более уверенно:

– За триста метров – тридцать пять миллиметров брони, сорок – за сто метров.

– Правильно. А это значит что? Что «тройку» твое ружье в лоб не возьмет, равно как и со ста метров. Так? Значит, бесполезно вести по ней фронтальный огонь?

Сержант немного помялся, но все же ответил отрицательно:

– Не совсем так. Рекомендуется вести огонь по гусеницам. Если разуть танк в движении, его может развернуть, и в результате он подставит борт. Также можно вести огонь по шаровой пулеметной установке, так как там броня слабее, по смотровым щелям…

Я довольно резко перебил бронебойщика взмахом руки, после чего чуть насмешливо поинтересовался:

– А теперь скажи мне, пожалуйста, с какого выстрела ты перебьешь гусеничные траки или попадешь в смотровую щель? И на какой дистанции «тройка» накроет тебя ответной пулеметной очередью или осколочным снарядом?

Владимир замялся, а я продолжил уже чуть более мягче, но одновременно наставительно:

– Когда расчет ПТР открывает фронтальный огонь по прущему на него танку менее чем с трехсот метров, это ситуация, когда бронебойщики принимают смерть, но не сдаются, как матросы крейсера «Варяг». Шанс остановить немецкий панцер есть, но у вражеского экипажа шансов накрыть тебя осколочной гранатой, или прошить пулеметной очередью, или просто раздавить в окопе гораздо больше. Потому мы сделаем так… Видишь подъем на гряде практически у самого края на правом фланге роты?

Аксенов утвердительно кивнул.

– Мы там подготовили для вас две ячейки. Место это удобное, потому что на данном участке танки вверх точно не поднимутся, слишком крутой подъем. Они попрут левее, подставив вам борт. Мы же по фронту позиции насыпали несколько небольших холмиков – это и ориентиры, и границы участков определенного метража: сто метров от окопов, двести, триста, пятьсот… Вынесенные чуть вперед три холмика на правом крыле, которые стоят кучно, – это как раз дистанция в триста метров от ваших ячеек.

Понял уже, что речь идет не о фронтальном огне, а именно косоприцельном, то есть фланкирующем? Попрут фрицы хотя бы по границе этого участка – бейте в борта, цельтесь в кормовую часть, где бензобаки, в крайнем случае по ходовой. Триста метров от двух ваших ячеек – это зона вашей ответственности. За ее пределами танки – именно танки – достать не пытайтесь. Вот если всякая вредная мелочь попрет типа бронетранспортеров или бронеавтомобилей, то пожалуйста. А панцеры тогда уж лучше пусть до окопов дойдут – больше шансов сжечь их бутылками с КС.

Хуже будет, если сумеете повредить что-то в ходовой, так как танк замрет, но будет садить по нам из обоих пулеметов и пушки. И попробуй его, гада, достать! Людей у меня мало, так что в прикрытие выделю вам расчет с «дегтяревым» и двух стрелков поопытней. Будете узлом обороны. Все ясно?

– Так точно, товарищ старший лейтенант!

Судя по прямо засиявшему лицу бронебоя, то, какую роль в грядущем бою я ему определил, разложив буквально по полочкам стоящую перед ним задачу – посильную, что немаловажно, – его очень порадовало. Как и то, что его расчетам заранее подготовили выгодную во всех смыслах позицию.

Согласен, командир, понимающий тонкости ремесла работы спецов и умело использующий их в бою, является, в общем-то, редкостью. Можно сказать, Аксенову и его орлам со мной повезло…

– Раз понял – выполнять! Так, ну а теперь вы, товарищи пулеметчики…

Расчеты станковых «максимов» я спрятал в глубине позиций, проанализировав опыт последнего боя и взяв пример с фрицев. Слишком опасно помещать станкачи на переднем крае, хотя разместить один из тяжелых пулеметов рядом с бронебоями было очень привлекательно… Но все же я решил этого не делать. Достаточно и того, что направил к Аксенову наиболее опытный расчет ручного «дегтярева». Дело в том, что если на фланге раньше времени заговорит «максим», это привлечет внимание экипажей бронемашин или минометчиков. То, что вчера немцы не запускали по нам свои «огурцы», еще ни о чем не говорит. И наоборот, вступят в бой бронебойщики, а под раздачу попадет расчет станкача…

Вновь прибывшим пулеметчикам я приказал замаскировать оружие и до поры до времени молчать, а в бой вступить только тогда, когда мотопехота фрицев, приблизившись к окопам на финальный рывок, поднимется в рост – оставшиеся до траншей метры даже немцы добегают. Пригнувшись, но добегают. И это самый ответственный момент, когда густые, ровные строчки очередей кучно и метко бьющих «максимов» окажутся наиболее эффективны как для подавления противника, так и для уничтожения его живой силы.

Но это было только во-первых. Во-вторых, комполка прислал несколько ящиков простых в использовании и мощных, очень эффективных в обороне «лимонок» Ф-1, а также пять штук танковых «дегтяревых», изъятых с заводских складов. Как мне сказали, там на хранении было до полутора тысяч пулеметов, которыми сейчас спешно вооружают аврально доделывающиеся «коробочки», а также выдают их безлошадным танкистам, которые в составе танковых батальонов будут играть роль пехотного прикрытия. Также ДТ вооружаются курсанты военно-политического училища, спешно брошенные на передовую, ну и нам заодно выделили.

Впечатлило число танков, которые, по слухам, сегодня ввели в строй: тридцать шесть Т-34 и даже три тяжелых КВ! Это ведь немалая сила. Я бы даже сказал – силища! Полнокровный танковый батальон! Причем каких танков, лучших из лучших! И к слову, также по слухам (в обоих случаях подтвержденных помощником), Фекленко выделил отдельную роту в резерв, в качестве «пожарной команды».

Впрочем, на решение генерал-майора вряд ли могли повлиять мои слова, переданные через комполка Грущенко, простого майора. Нет, Фекленко – это боевой генерал, пусть и не слишком удачно воевавший с немцами, но понимающий необходимость держать под рукой резерв.

Н-да, а вот минометы, пусть и легкие «пятидесятки», Митрофан Григорьевич все же зажал…

«Лимонки» раздали бойцам так, чтобы каждый получил по три-четыре гранаты. Увы, времени присмотреться к людям, узнать их сильные и слабые стороны у меня не было. А то бы разгулялся, выделил «снайперскую» группу из наиболее опытных стрелков и самых умелых гранатометчиков, дав им двойной или даже тройной запас Ф-1! Но увы, времени у нас действительно нет, поэтому в роте раздали равное количество патронов, ручных гранат и бутылок с КС, а из всех имеющихся «эргэдэшек» я приказал вязать противотанковые связки. Последние отдали наиболее крепким, физически сильным парням, так же, как и все имеющиеся у нас РПГ-40 и РПГ-41.

Крепышей я тут же окрестил «истребителями танков», определив по одному, а то и по два человека на отделение и приказав копать короткие отсечные ходы в сторону подножия холма. Это чтобы было удобнее метнуть связку или «Ворошиловский килограмм» под гусеницы наступающих панцеров, а то и забросить на корму. А вдруг? Мне же вчера повезло…

Ручные «дегтяревы» в умелых руках – это тоже немалая сила. Вот только где взять требуемое количество опытных пулеметчиков? Нет таковых… Пришлось формировать расчеты из тех, кто хотя бы немного понимает и знает «дегтярев». Один ручник я оставил себе, еще одним вооружил Женьку Степанова: как-никак состоявшийся член пулеметного расчета! Да и с нервами, с выдержкой и храбростью в бою у него тоже все в порядке. А ведь подобные качества имелись далеко не у всех…

Уцелевших после бойни с немецкими панцерами и десантом я не стал сбивать в один взвод, а распределил людей так, чтобы в каждом отделении треть бойцов состояла из обстрелянных «ветеранов». Но тут обнаружилось вот какое дело: четыре человека после прошлой мясорубки, на мой взгляд, реально сломались, в их глазах я не увидел ничего, кроме смертельной обреченности или откровенного панического страха. Немного подумав, я забрал у них оружие, выдал белые повязки и назначил санитарами, подчинив Ольке.

Ротный санпункт в этот раз расположили максимально далеко за линией траншей, за ячейками станковых «максимов», а хорошо проявившего себя Степанова я определил в помощники и одновременно в телохранители казачке, чему хваткий, бойкий парень в душе был только рад. Жене же я строго-настрого запретил лезть за ранеными вперед под пули. Нет, мы или соберем людей после боя, когда она уже спокойно сможет оказать первую помощь, или вон пусть отрабатывают свое вновь назначенные санитары, которым доходчиво объяснили, как правильно бинтовать, накладывать жгуты и шины. Несмотря на весь норов и сопротивление, казачка была вынуждена подчиниться непосредственному командиру. А ведь неплохо быть действующим начальником в семье!

Ну и наконец самым неожиданным и радостным было то, что заводские тягачи все же затащили на высоту зенитную артиллерию – неполную батарею, два орудия 61-К калибра тридцать семь миллиметров. Правда, расположили их за позициями второго батальона, пообещав мне посильное воздушное прикрытие. Н-да… А с другой стороны, против «троек» эти зенитки хороши на дистанции лишь в триста метров. То есть по факту они являются легкой добычей для панцеров, что за полкилометра расстреляют необорудованные защитными бронещитками орудия…

Впрочем, до панцеров дело и не дошло. Не успели еще зенитчики как следует окопаться, как начался первый, но далеко не последний за этот день воздушный налет…

– Залегли, залегли все! Головы не поднимать, за небом следят только пулеметчики! Вторые номера, набивайте диски бронебойно-зажигательными! Напоминаю, у бронебойно-зажигательных патронов черно-красный наконечник, трассирующие вставляйте в диски каждым пятым!

Тройка «лаптежников» отвесно пикирует на позиции второго батальона, включив сирены, которые немцы называют иерихонскими трубами. Действительно, психологический эффект колоссальный, звук сирен «юнкерсов» – это звук приближающейся, неотвратимой смерти, от которой хочется только бежать… Лишь понимание того, что на открытой, ровной площадке ты гораздо более уязвим для фугасного действия и осколков авиабомб, а также пулеметных очередей Ю-87, удерживает ветеранов и крепких духом бойцов от поспешного бегства. Но в момент самого большого страха, отчаянного страха за жизнь, мозг порой отключается, сознание подчиняется инстинктам, и человек бежит, даже не осознавая, что подписал себе приговор. Наставления командиров в такие мгновения забываются, а необходимые твердость воли и сила духа есть далеко не у каждого новичка… Так что при виде пары десятков выбравшихся из окопов второго бата человеческих фигур, кажущихся отсюда такими маленькими, и побежавших в тыл, куда глаза глядят, я не удивился, вовсе нет. Только зло выругался и тут же закричал во всю глотку:

– Мудака, бросившего позицию и побежавшего под бомбы, считаю дезертиром! Если выживет, после расстреляю лично, в назидание остальным! Помните: от бомб в поле не уйти!!!

Словно в подтверждение моих слов первая же четвертьтонная авиабомба, сброшенная «лаптежником», смела едва ли не всех бегущих под чудовищный грохот взрыва, сотрясшего высоту. В ответ к бомберу с некоторым запозданием потянулись трассеры 37-миллиметрового автомата, ударившие в момент выхода немца из пикирования (в этот весьма короткий промежуток времени фрицы где-то на секунду замирают в небе). Зенитчики немного замешкались, но уже остаток очереди зацепил крыло и хвост вынужденно замедлившегося «юнкерса», тут же задымившего и свалившегося в штопор. Легкая победа! Самолет с ревом стремительно понесся к земле, и вскоре раздался гулкий взрыв, слившийся с нашими восторженными криками:

– Ура!!!

– Молодцы девчонки, достали «стервятника Геринга»!

– Бей гадов!!!

– Так и надо!

Но обрадовались бойцы рано: немецкие летчики – твари крайне злопамятные и мстительные. Привыкли к тому, что безнаказанно бомбят и расстреливают сверху наши части, слабо обеспеченные зенитной артиллерией и пулеметами, редко имеющие воздушное прикрытие. А тут вот на тебе, огрызнулись русские, крепко огрызнулись!

Попал под очередь сильной скорострельной пушки один бомбер, подставившийся во время пикирования, но два оставшихся тут же сменили курс и полетели к позиции едва-едва замаскированной батареи. Ударили курсовые пулеметы, навстречу летящим над холмом фрицам устремились трассы 37-миллиметровых снарядов…

Но не так-то просто попасть по движущейся со скоростью триста километров в час цели, особенно если вести огонь двумя пятизарядными обоймами. Десять осколочных гранат – совсем немного для автоматического огня, выстреливаются они в считаные мгновения. Заряжающий быстро справляется с укладкой новых обойм, всего за несколько секунд, но «юнкерс» преодолевает 83 метра в секунду, сближаясь с кусачей батареей. Если не попадешь первой же очередью, со второй можно просто не успеть…

Зенитчики – или зенитчицы – в этот раз не успели. Может, нервное напряжение помешало сразу взять верный прицел, может, курсовые пулеметы «лаптежников» нашли свои цели, но трассы нашего прикрытия прошли ниже пикировщиков. А в ответ на позиции батареи полетели вниз небольшие бомбы-полусотки, закрепленные под крыльями «юнкерсов». Полетели неточно, вразнобой, но восемь авиабомб – это восемь авиабомб, и даже полусотки превосходят снаряды тяжелых гаубиц.

От тяжелых разрывов вздрогнула, заходила ходуном земля, батарею заволокло дымом и поднятой в воздух взвесью… А когда она рассеялась, все мы увидели, что одна покореженная пушка лежит в стороне от капонира, а вторая мертво задрала ствол орудия в небо. И никакого движения.

– Твари!

– Мрази!!!

– Чтоб вас…

Ругательства мало чем помогут павшим. «Юнкерсы» пошли на разворот, а после – в нашу сторону, и крики тотчас смолкли. У многих бойцов пошел по коже мороз, заныло в груди, в частности у меня… Ведь у каждого пикировщика к фюзеляжу прикреплено еще по одной здоровенной авиабомбе весом двести пятьдесят килограммов. А то и под пятьсот. И если эти самые бомбы сбросить на нас сверху… Хотя цель ведь неподходящая: техники, тяжелого вооружения нет, людей здесь мало… Ну а вдруг отмбомбятся? Страх остро кольнул сердце: если вложат по единственному блиндажу санпункта, от него ведь ничего не останется…

– Пулеметчики, приготовиться открыть огонь по воздушным целям!

«Лаптежник», считающийся на деле не самым скоростным самолетом, весьма солидно бронирован, так что даже пробовать повредить его огнем ручных «дегтяревых» – так себе затея. Однако я знаю, что нервничают фашисты, когда по ним стреляют, так или иначе, но мажут мимо цели! Да и «ишачки» (истребитель И-16, морально устаревший к 41-му), вон, через одного вооруженные лишь пулеметами винтовочного калибра, сбивали ведь «юнкерсы»… К тому же не хочется просто терпеть, когда враг тебя безнаказанно бьет!

Крепко уперев сошки ДТ в землю и плотно прижав телескопический приклад к плечу, я приготовился открыть огонь, одновременно негромко скомандовав Сергею Усову (бойцу из ночного пополнения и моему временному второму номеру):

– Ложись на дно окопа и не высовывайся, набивай диски. Понял?

Молодой щуплый парнишка мелко закивал, а я уперся спиной в противоположную стенку хода сообщения, желая занять позицию поустойчивее. Ну, только попробуйте спикировать на нас, гады…

Глава 7

24 августа 1942 года

Декретное время: 9 часов 38 минут утра

Высота 97,7, район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД

Пикировать на тонкую ленту русских траншей «юнкерсы», идущие на бреющем полете над высотой, не собираются, и, крепко стиснув запотевшей от напряжения ладонью телескопический приклад, я не решаюсь открыть огонь. Может, и вовсе пронесет?!

Звук ударившей справа очереди ДТ развеял мои сомнения. В ответ фрицы тут же застрочили из курсовых пулеметов, и я, пообещав себе, что придушу придурка, начавшего с испуга стрелять, зло выкрикнул:

– Огонь!!!

Ловить в прицел летящий со скоростью триста километров в час самолет – занятие бесполезное. Но я все же попытался, после чего мягко потянул за спусковой крючок… Пулемет сильно дернуло от отдачи, трассы прошли заметно ниже и позади стремительно приближающегося к окопам «лаптежника». Не имеют успеха и остальные стрелки – без концентрических зенитных прицелов и специальной подготовки, где обучают вести огонь по воздушным целям, мы могли рассчитывать только на везение.

Но нам не повезло. «Штуки» проскочили над окопами; огонь курсовых пулеметов лишь шуганул бойцов. Но, в отличие от стационарно закрепленных на носу «машингеверов», для наведения которых требуется маневрировать самолетом, кормовые стрелки бомберов имеют возможность вести прицельный огонь на свое усмотрение. И когда «восемьдесят седьмые» пронеслись над моей головой, одновременно начав забирать вверх, из-за хвостов бомберов ударили уже более точные, прицельные очереди вражеских пулеметов, стегнувших по брустверу. Кто поопытнее и попроворнее, успел нырнуть вниз, в их числе и я. Но до меня донеслись отчетливые шлепки пуль о человеческое тело и короткий, громкий и тут же оборвавшийся вскрик боли… Первые потери.

Смачно ругнувшись, выныриваю из окопа, поднимая пулемет над бруствером, одновременно уперев ногу в окоп. Наша попытка отразить воздушный удар врага (а все из-за слишком поспешной стрельбы расчета, у первого номера которого не выдержали нервы) спровоцировала фрицевских летчиков, очевидно, решивших все же отбомбиться по роте! Ибо, набрав высоту, «лаптежники» дружно перевернулись в воздухе, начиная пикировать к траншеям.

– Всем огонь по врагу! Всем огонь!!!

Новая очередь уходит далеко в стороне от падающих вниз самолетов – я фиксирую это по обесцвеченным солнцем трассам. Сердце колотится в груди все более часто, в горле застывает ком, руки холодеют – паника заполоняет сознание. Блин, да еще чуть-чуть, и я потеряю над собой контроль! Но выплеск адреналина в кровь одновременно обострил работу мозга, и, захваченный внезапной, но показавшейся такой разумной догадкой, я выпустил остаток диска заметно ниже самолета, но прямо по его курсу. Блеклые светлячки уткнулись уже в хвостовую часть бомбера, и, кажется, пара их все же нашла свою цель…

– Поздравляем! Вы получили навык «новичок-зенитчик»!

– Диск, срочно!

Я подстегнул замешкавшегося второго номера и одновременно что есть силы закричал:

– Стреляйте ниже! Пусть очереди ложатся по курсу, фрицы их сами догонят!!!

Перезарядить пулемет я уже не успел. Один из «лаптежников», прямо перед которым скрестились очереди сразу двух «дегтяревых», поспешно дернулся в сторону, и отвесно падающая «капля» мощной авиабомбы, отделившаяся от самолета, полетела уже в сторону от наших позиций. Но второй летчик с курса не свернул, и сброшенные им двести пятьдесят килограммов взрывчатки и металла устремились к окопам. Последним, что я увидел, прежде чем распластаться на дне траншеи, была неожиданно ударившая с тыла очередь зенитки, перехлестнувшая и развалившая «юнкерс» прямо в воздухе, на выходе из пикирования. Значит, не всех батарейцев накрыло полусотками, смогли наши если не дать отпор, то хотя бы отомстить…

А потом пара практически синхронных чудовищных толчков земли подкинула мое тело на полметра вверх, жестко ударив о стенку хода сообщения так, что перехватило дыхание. И одновременно со страшным грохотом меня обдало тугой волной горячего воздуха, больно хлестнувшего по лицу и раскрытым глазам земляной взвесью…

Пришел в себя я оттого, что кто-то взял в руки мою голову и принялся активно ее трясти. Сквозь противный писк в ушах раздаются какие-то звуки, которые я так и не смог разобрать, а попытавшись открыть глаза, сперва ощутил жуткую резь, а чуть позже осознал, что они ничего не видят. Паника вновь накрыла сознание, но тут кто-то резко плеснул мне воды в лицо, и пока я не опомнился, принялся промывать глаза.

Вначале я было дернулся в сторону от неожиданности, но тут же узнал узкие, тонкие, нежные пальчики, касающиеся моей кожи, и успокоился, перестал вырываться. А вскоре вода смыла грязь, и я почувствовал, что вижу свет. Вновь попытался раскрыть глаза, и в этот раз вполне успешно: сквозь цветные, все еще бликующие перед взором пятна мне удалось разглядеть встревоженное лицо любимой женщины.

– Все хорошо, Оль, все хорошо…

Казачка порывисто меня обняла и тут же отстранилась:

– Не ранен, слава богу, не ранен… Сейчас, Ром, я к тебе вернусь, сейчас. Ребят надо осмотреть, есть раненые…

– Иди…

Я не стал препятствовать жене выполнять ее долг, хотя пару минут спустя после того, как она поспешно удалилась по ходу сообщения, вспомнил о вновь назначенных санитарах. Интересно, они хоть как-то ей помогают? Если нет, я такое этим уродцам устрою…

– Ну, ты как, Рома, воевать сможешь?!

Севший на корточки и привалившийся спиной к ходу сообщения политрук внимательно, можно сказать, заботливо смотрит мне в глаза. Писк в ушах немного отступил, так что вопрос я расслышал хорошо, но, прежде чем ответить, замечаю справа какое-то движение. Заинтересовавшись, чуть повернулся в сторону (движение тут же отозвалось резкой головной болью) и разглядел, как Усов увлеченно чистит пулемет.

– Смогу, конечно… Особенно когда такие орлы во вторых номерах! «Дегтярев» как часы работать станет!

Боец смутился от шутливой похвалы, но продолжил увлеченно чистить оружие. А вот Двуреченских усмехнулся, но как-то уж совсем невесело:

– Бомба рухнула впереди окопов, но долбанула знатно. Завалило траншею в тридцати метрах левее, одного бойца наглухо, задохнулся. И грудина у него была вся поломана… Еще двое также выбыли с переломами. И кормовые стрелки «лаптежников» накрыли одного нашего пулеметчика плюс ранили его второго номера. Пяти человек как не бывало.

– Могло быть и хуже.

Улыбка окончательно сползла с лица Ивана.

– Так еще не вечер, Рома. Немцы вон уже разворачиваются для атаки на высоту.

Слова политрука привели меня в чувство. Разом отбросив тлетворную слабость и апатию, я резко выпрямился, несмотря на очередной спазм головной боли. Первым, что бросилось в глаза, была огромная, глубокая воронка, оставленная авиабомбой. В месте ее падения узкая линия траншеи пресеклась земляной перемычкой – недлинной, всего метров пять. Но фактически рубеж обороны теперь разделен на две части.

Секунду спустя я разглядел и врага: от подножия высоты в сторону роты уже начали движение четыре «тройки» и пять бронетранспортеров с десантом. Хреновые дела, хотя я боялся, что «коробочек» будет больше… Да только надеялся, что сегодня и вовсе обойдемся без боя…

– Усов!

– Я!

– Найди санинструктора Самсонову и передай ей мой приказ: срочно, повторяю, срочно убыть на ротный санпункт! В окопах пусть остаются санитары! И боец Степанов должен быть рядом с ней, ему приказываю неотложно находиться рядом с санинструктором и не пускать ее в траншеи во время боя! Передай, что он головой за нее отвечает! Выполнять!!!

– Есть!

Двуреченских несколько неодобрительно покосился в мою сторону, но отвел глаза, поймав мой яростный взгляд. Решив все же прояснить ситуацию, я первым заговорил:

– Ваня, я ведь не смогу нормально воевать и вести бой, зная, что она здесь! И отпустить в другую роту тоже не могу!!! Будь на ее месте твоя жена или сестра, а ты – на моем, поступил бы иначе?

Политрук немного помялся, но ответил прямо и немного резковато:

– Я не хотел бы оказаться на месте раненого, который истечет кровью, пока санинструктора нет рядом.

– Но есть же санитары!!! – Практически рыкнув в ответ, я тут же почувствовал угрызения совести и продолжил уже мягче: – Просто поверь: не могу я по-другому. Не могу. Давай лучше не будем грызться, нам ведь еще атаку вместе отражать. Как думаешь, потянешь роту, если меня… Если не смогу продолжить руководить боем?

Двуреченских не изменил себе и в этот раз, ответив предельно честно:

– Лучше уж Сиделева. Он в военном деле пограмотней будет, да и первый взводный обычно берет на себя командование. – А после короткой паузы продолжил, примирительно хлопнув по плечу: – Но ты себя-то раньше времени не хорони! Прорвемся!

Я широко, дружелюбно улыбнулся:

– Других вариантов у нас нет!

…Только сейчас я понял, почему фрицы не используют минометы, по крайней мере, в этот раз: мы ведь на холме находимся! Даже самые дальнобойные их «самовары» калибра 81 миллиметр никак нас не достанут, а 120-миллиметровых у них и вовсе нет – разработают только в конце года на основе советского полкового миномета.

Так вот, если из восьмидесяти стрелять в высоту, по максимальному углу вертикальной наводки, то мина упадет фактически совсем рядом, метрах в шестидесяти от батареи. А если шмальнуть на предельную, более чем полуторакилометровую дистанцию (ТТХ оружия, как и краткую историческую справку, до меня довел помощник), то летящей мине банально не хватит потолка полета, чтобы нас накрыть. Так что, закрепившись на скатах высоты, мы, можно сказать, избавились от одного из самых действенных боевых бичей вермахта.

Три самых главных, самых ненавистных для простых бойцов символа военной мощи фрицев – пикировщики, танки, мины. Воздушный налет мы уже пережили, можно сказать даже, что дали «лаптежникам» отпор, минами нас не достать. Танки… Танки – это плохо. Но попробуем и их тормознуть…

– Рота! Огонь открываем не ближе, чем с двухсот метров, задача пулеметчиков и стрелков – прижать пехоту противника, отрезать ее от бронетехники! «Истребители танков», за вами главные гады!!! Бросайте связки и эрпэгэшки под гусеницы, если повезет – на корму! Для всех: самый эффективный способ сжечь фашистский панцер – это пропустить его над головой и забросить на корму позади башни гранату или бутылку с КС! Политрук Двуреченских вчера сжег таким образом вражескую машину. Смог он, сможете и вы! Главное – пехоту в окопы не пускать: подойдут на тридцать метров – забросайте гранатами, да не жадничайте!!! Нам для гансов «лимонок» не жалко! Верно говорю?!