Текст книги "Злая Русь. Царство"

Сам порубежник отправился на поиски попутного до Уппсалы (или хотя бы просто следующего в земли свеев) корабля. А ведь с учетом обстоятельств я всерьез вознамерился переложить на северянина исполнение задачи по науськиванию на Новгород свеев – конкретно ярлов Ульфа Фасе и Биргера из рода Фолькунгов, сосредоточивших в руках власть, сопоставимую с властью короля. Да, не по сердцу интриги правильному и честному, как добрый клинок, ратнику, вот только, если я действительно найду свой конец здесь, в землях чуди, лишь Микула сможет довести мою задумку до конца.

Глава 5

Внук «потрясателя вселенной» и сын Джучи, старшего из наследников великого Чингисхана, хан Батый стоял на уцелевшей стене некогда могучего, а ныне разоренного Булгара. Впрочем, даже монголам не удалось целиком уничтожить наследие храброго, воинственного и одновременно с тем развитого народа. Все еще устремлены к небу остроконечные минареты, все еще высится ближе к берегу Итиля соборная мечеть, каменные стены которой по-прежнему хранят следы страшного пожара, охватившего город во время штурма. Но взгляд ларкашкаки Западного похода устремлен не внутрь крепости – он обращен на запад, где за бескрайним снежным простором и стеной дремучих лесов простирается земля орусутов.

Злая земля народа, посмевшего оказать монголам столь упорное сопротивление, что сам поход к последнему морю оказался под угрозой срыва.

Да, Гаюк открыто пошел против Бату-хана, вернувшись в Булгар. Сын императора Угэдэя обвинил его и в смерти родного брата Кадана, и в том, что в землях орусутов монголы потерпели тяжелое поражение, из-за которого нукеры перестали верить в их победу. И Мунке вместе с Бучеком, наследники Толуя, хранителя Монголии, поддержали Гаюка. Они едва не раскололи орду, желая увести на восток свои тумены.

Родные же братья Бату ожидаемо поддержали его – первенец Джучи Орду, добровольно уступивший старшинство ларкашкаки, Берке и Шибан. А Байдар, сын Чагатая, и С, сын самого Чингисхана и старший из всех чингизидов в Западном походе, сумели остаться в стороне от распри. Известному своей тягой к знаниям и образованностью Байдару хватило мудрости скромно промолчать, когда четверо братьев встали против трех. А Кюльхан, кто по совести и должен был стать ларкашкаки, пусть и недолюбливал Батыя, но ту же нелюбовь питал ко всем своим племянникам. И когда они, схватившись за рукояти сабель, до хрипоты ругались на совете, определяющем дальнейшую судьбу Западного похода, Кюльхан лишь попивал кумыс, сидя на подушке, да довольно щурил отцовские тигриные глаза…

Распрю, однако, прервал Субэдэй, позволив темникам накричаться друг на друга, а после рыкнувший столь громко и зло, что чингизиды в изумлении замолчали, не ожидая такой мощи от старика. Батый невольно затаил дыхание, когда вспомнил, как неспешно поднялся сподвижник его деда, как его сухая, сутулая фигура вдруг словно обрела былую молодецкую мощь, а голос загремел под сводами шатра.

– Великий Чингисхан поручил мне подчинить орусутов, асутов, кипчаков и булгар, но пока мы покорили только булгар и отогнали кипчаков в земли бачжигит, что обрели пристанище на западе, за страной орусутов. И пока воля Тэмуджчина не исполнилась, разве можем мы отступиться?! Разве не твой отец, Гаюк, великий каган Угэдэй, объявил на курултае поход к последнему морю?! Разве не он приказал каждой семье нашей земли снарядить по одному нукеру?! Мы не можем сейчас остановиться и повернуть назад, иначе все покоренные один за другим восстанут против монгольского владычества, поверив, что нас можно победить!

Ненадолго прервавшись, багатур обвел горящим взглядом всех присутствующих в шатре, и Батый готов был поклясться, что сумел прочитать в нем и с трудом сдерживаемое отцовское горе, и дикую жажду мести убийцам сына. Однако в этот раз Субэдэй заговорил уже спокойнее.

– Мы проиграли не орусутам. Мы проиграли сами себе – точнее, проиграл я, понадеявшись, что нам удастся с легкостью захватить одно за другим поселения врага на их реках, где мы бы добыли продовольствие и хашар. Проиграл, поверив, что каган Юрги даст бой в порубежье и позволит истребить свою рать… Орусуты оказались умнее, орусуты оказались хитрее, орусуты оказались мужественнее в битве, чем я ожидал. Однако их мало – много меньше нас! И в поле мы разбили войско сильнейшего кагана их земли – кагана Улайтимура. Да, враг сумел нас обмануть о приближении скорой помощи, но то была уловка Юрги из Арпана. И он дорого заплатит за свой обман!

– Да-а-а!

Чингизиды, невольно заслушавшись речью Субэдэя, восторженно взревели в ответ, позабыв о недавнем яростном споре. А Старый лис, вновь обведя их горящим взглядом, жестко улыбнулся.

– Но мы не будем слепо атаковать во второй раз – враг наверняка ждет нападения и готовится его отразить. А значит, нам нужны новые покоренные нукеры, кто впереди монголов пойдет на вражеские стрелы, нам нужна степь, свободная от кипчаков и угрозы удара в спину. Мунке и Гаюк, вы жаждали действовать без оглядки на Бату?! Что же, как только снег стает и степь станет проходимой для конницы, вы отправитесь на юг вместе с Шибаном и Бучеком. Ваши тумены рассеются по степи, изгоном гоня кипчаков перед собой, а после Мунке повернет на запад и войдет на полуостров, что вдается глубоко в море орусутов. И добьет кочевья ханов нашего давнего врага! Кочевья трусов, понадеявшихся избежать битвы и отсидеться в стороне.

Мунке с почтением склонил голову, соглашаясь с волей Субэдэя, а тот уже обратился к сыну Угэдэя:

– Ты, Гаюк, объединишь свои силы с Шибаном и разгромишь землю зихов, коих орусуты кличут касогами… Покорите их, разрушьте их города и крепости, плените правителей – и поставьте под наши знамена новых нукеров! Бучек же войдет в земли асутов – семнадцать лет назад они были сильны и смело сражались против моих нукеров. Однако теперь их земля расколота, и вожди их дерутся друг с другом. Ты, Бучек, обретешь дружбу самых слабых, чтобы после стравить их с сильными, а затем покоришь и тех и других, пополнив свой тумен тяжелыми всадниками-батырами, закованными с ног до головы в сталь. Если же асуты сумеют объединиться против тебя – что же, дождись помощи братьев, когда они завершат покорять зихов.

Еще трое чингизидов с достоинством склонили головы перед Субэдэй-багатуром, а он обратился к оставшимся сыновьям Джучи, впервые за время похода показав, кто на самом деле истинный ларкашкаки. И Бату-хан был вынужден это молча проглотить…

– Мордуканы кагана Пургаса еще не приняли нашу власть, а потому тумен Орду выступит на север, объединившись с мордуканами кагана Пуреша. Они давно враждуют друг с другом, эти два осколка единого народа, пусть же сражаются вновь, а победа достанется монголам!

Сделав короткую паузу, багатур продолжил:

– Мои же урянхаи, гвардия Бату-хана и тумен Берке останутся здесь, в земле булгар. Покоренные дали нам слишком мало нукеров, теперь же пришло время восполнить наши силы их свежей кровью! Пусть в тумены вступят даже совсем юнцы – нам нужны те, кто примет на себя первый удар орусутов, когда мы вернемся в их землю.

– Ху-р-р-р-р-а-а-а!!!

Торжествующий вопль чингизидов стал ответом Субэдэю.

Бату-хан стоял на стене древнего Булгара и вспоминал этот совет. Если бы не Старый лис, остались бы с ним только родные братья, да и между ними наверняка начались бы склоки и грызня. Но в итоге остались все, после ссоры вновь признав его ларкашкаки.

Ныне же сыновья Толуя, Угэдэя и Шибан увели свои тумены на юг, к порубежью разгромленного Булгара, а Орду отправился на север. Мордуканы Пуреша уже начали сражаться с соплеменниками – привычные к зимней войне и хорошо знающие воинские приемы и повадки давних соседей, они сослужат куда лучшую службу, чем в походе против орусутов. Переместился ближе к северу и сам Субэдэй, готовый прийти на помощь Орду, коли сопротивление кагана Пургаса окажется чересчур ожесточенным. А тумен Берке и разбросанные по отдельным гарнизонам Булгара нукеры эмира Аргасуна, внучатого племянника Чингисхана (тот еще ядовитый змей!), ныне собирают булгар в войско, топя в крови любое сопротивление. И лишь гвардия тургаудов и отборных лучников-хорчинов осталась с ларкашкаки. Впору бы начать тревожиться, но с чего вдруг?! Гвардейцы многочисленны и храбры, а завоеванная страна северных мусульман ныне слишком слаба, чтобы поднять восстание, способное сопротивляться мощи трех оставшихся в ней туменов!

Или взять с наскока хорошо укрепленный город с восстановленными стенами, защищаемый храброй монгольской гвардией…

Орусуты? Да, последние могли бы воспользоваться тем, что орда действует разобщенно, – лучшего момента перейти в наступление им не найти. Благо, что и земля им знакома – не раз воевали с Булгаром… Но сколько нукеров смогут собрать каганы с одинаковым именем Юрги – два, может, три тумена? Силы все одно будут не равны – основу монгольского войска составляют легкие конные лучники тюрков, кипчаков и собственно монголов, а орусуты соберут прежде всего пешее ополчение. Пешцы-ополченцы неплохо дерутся на стенах, защищая свои дома, но разве смогут они противостоять бесчисленной тьме конных стрелков в поле?! В крайнем случае Бату отправит гонцов к действующему на севере Орду – он, в отличие от ушедших на юг чингизидов, успеет быстро прийти на помощь.

Позаботился ларкашкаки и о том, чтобы выставить на западной границе Булгара множество дозоров, наладил ямы – сеть крошечных укреплений на десяток нукеров, расположенных друг от друга на расстоянии тридцати с лишним верст вдоль основных дорог страны. Главная задача нукеров в ямах – содержать коней для туаджи, следующих к Бату-хану или, наоборот, от него. Так гонец сможет скакать хоть целые сутки, не боясь загнать скакуна, а меняя его в каждом яме.

Наконец, на случай, если каганы Юрги смогут найти еще союзников и начнут собирать рать, что окажется значительно больше оставшихся в Булгаре монгольских сил, в страну орусутов отправилось множество лазутчиков – они-то и предупредят о походе орусутов. Мордуканы Пуреша, булгары верных вождей-кирэн, изначально принявших сторону Батыя, бродники, также пообещавшие по весне выделить нукеров в тумен Мунке… В случае неповиновения последних их поселения на Дону просто уничтожили бы, но для затравочки их отправят против давнего врага, кипчаков.

Так вот, все они под видом беженцев и врагов монголов проникнут в самое сердце земель орусутов и все выведают. Лазутчики выяснят о гибели туменов Кадана, Бури и Бурундая, разведают о помощи Чернигова Юрги Арпанскому. Ларкашкаки обещал достойную награду тем, кто принесет подлинно правдивые и важные вести, а также страшную кару семьям тех, кто попытается рассказать орусутам об истинном положении дел в Булгаре!

И независимо от того, какое обещание придется претворять в жизнь, Бату-хан в любом случае сдержит свое слово.

…Я проснулся с ноющей от боли головой, пытаясь ухватиться за обрывки сна, что привиделся мне этой ночью. Но, увы, из-за сильного жара, что мучил меня до полуночи, все явленное в сновидениях было каким-то смазанным, нечетким. Словно мне показали целую мозаику и тут же сломали ее, раскидав по кускам.

Терзаемый изнутри чувством, будто упускаю нечто крайне важное, я в нетерпении сел на кровати и вдруг с удивлением отметил, что голова моя кружится значительно слабее, чем вчера. Да и общие внутренние ощущения позволяют с оптимизмом смотреть в будущее – до полного восстановления еще далеко, но на ногах могу стоять уже вполне твердо. С заметным волнением я наконец-то посмотрел на левую руку и с небывалой радостью отметил, что рана выглядит гораздо лучше, и воспаленная зона значительно сократилась в размерах.

– Уже что-то…

С незначительным усилием я поднялся на ноги и сделал пару нетвердых шагов, после чего убедился, что меня пусть еще и пошатывает, но идти могу действительно нормально, без падений.

И в этот же миг в голове словно плотину прорвало – воспоминания о привидевшейся в забытьи яви наконец-то прояснились, позволив узреть картинку целиком.

А вот чтобы осмыслить все, мне пришлось вновь сесть на жесткую лавку, служащую кроватью путникам постоялого двора, укрытую соломенным, насквозь пропитанным моим потом тюфяком.

– Получается, не успеет никто из сыновей Юрия Всеволодовича занять престол Аланского царства…

Впервые за несколько месяцев мне было явлено видение – видение очень тревожное и одновременно с тем крайне важное. Да, монголы двинулись в Крым, пошли войной на царство зихов-касогов, предков современных мне адыгов, абхазов и черкесов. И решились атаковать Аланию, царство асутов, как называют их монголы, или ясов, как величают предков осетин на Руси.

Причем если уничтожение половецких кочевий в Крыму силами одного лишь тумена Мунке, сейчас насчитывающего, по моим прикидкам, не более семи тысяч человек, стоит под вопросом, то у Бучека все получится наверняка. Разве что тот не сумеет договориться с наиболее лояльными и одновременно с тем самыми «забитыми» вождями ясов, не сумеет перетянуть их на свою сторону богатыми дарами, щедрыми посулами и обещанием помощи против других, более сильных вождей. На самом же деле местные «коллаборационисты» станут прежде всего монгольским щитом и одновременно острием их клинка при завоевании Алании. Однако, когда князья-предатели, ослепленные жадностью и давней враждой (или страхом перед жестокими завоевателями) это поймут, будет уже поздно… Можно уже сейчас считать, что как сильный союзник против поганых ясы, увы, для нас потеряны.

А ведь их храбрая и стойкая панцирная кавалерия нисколько не уступает гридям русских князей. И те и другие в сущности настоящие катафрактарии! Но увы, не сразиться нам плечом к плечу с монголами, не сразиться…

И очень обидно за бродников. Да, у них, в сущности, нет выбора: откажись сражаться под знаменами татар – и обрети смерть, обреки на гибель свою семью, всех любимых… А выживших мужей все одно включат в тумен, полоненных женщин и детей погонят под вражьи стрелы в качестве хашара… И потом, использовать бродников в войне против крымских половцев очень мудро – с последними те будут рубиться в охотку!

Однако же ведь наступит час, и бродников погонят уже на Русь, сражаться с единоверцами и братьями по крови! Пожалуй, даже хорошо, что Ждан погиб. Ведь одно знание того, как поганые поступили с его родичами, заставило бы сердце храброго воина обливаться кровью, а душу его разорвало бы на куски.

У Шибана с Гаюком сил против зихов в обрез, но должно хватить. Все-таки Джэбэ и Субэдэй с двумя туменами прошли весь Кавказ, разбив и сильнейших в регионе грузин, и их верных союзников, храбрых аланов. Правда, потери в битвах с грузинами темники восполнили присоединившимися к ним курдами и тюрками, коих привел некий Акуш. А сами тумены их изначально состояли только из монголов, а не нукеров покоренных народов. Однако даже если сыновья Угэдэя и Джэбэ и потерпят неудачу в схватке с касожским царем Тукаром, то ведь рядом будут действовать и Мунке, и Бучек. Они при случае помогут, пришлют нукеров или явятся на помощь полнокровными туменами.

Но! Но в любом случае быстро вернуться на север, в Булгар, целых четыре тумена не сумеют. В отличие от нукеров Орду – ему хоть и предстоит намертво завязнуть в лесах эрзи, вот только большой армии у их царя-инязора Пургаса нет. А обороняя небольшие крепости против целого вражеского тумена, инязор одно за одним потеряет все свои укрепления, все лесные форты. Правда, даже в моей истории покорение эрзи затянулось на несколько лет, зато здесь и сейчас старший брат Батыя с радостью развернет коней на юг, драться с орусутами в чистом поле.

Однако пусть так, пусть даже Батый успеет собрать в кулак все четыре близких тумена. Это наш шанс. Главный наш шанс разбить орду по частям!

Да, но… Без войск Новгорода и Чернигова нам не справиться… Но ведь и не нужно справляться без них! Если мой план сработает как надо, новгородская рать разобьет крестоносцев и свеев по частям, в пределах своей земли. И пусть литовцев тогда отправляется бить юный Невский, пусть Полоцк и Смоленск не дадут нам свои отряды, пусть даже из Чернигова придет лишь дружина Мстислава Глебовича, сил разбить оставшиеся тумены Батыя все равно должно хватить.

Особенно если храбрые булгары не подведут и поднимут восстание.

– Микула! Микула, срочно собираемся! Ты нашел ладью до Уппсалы? Микула? Микула, где ты?!

Только сейчас я осознал, что свет уже вовсю заливает крошечную комнатушку сквозь щели в ставнях, а верного соратника, еще с вечера отправившегося искать корабль в землю свеев, нет на месте. И, судя по непримятому тюфяку на соседней лавке, его не было здесь всю ночь.

Глава 6

В висках аж застучало от волнения, а от нехорошего предчувствия стало как-то муторно на душе. Медлить я не стал: намотал портянки-онучи на ноги и обулся в теплые, подбитые мехом кожаные сапоги (за голенищем левого нашел свое привычное место засапожный нож), после чего вновь поднялся на ноги. Через голову натянул распоротую на левом рукаве нательную рубаху, а поверх нее, пусть и с некоторым трудом, надел стеганый кафтан, служащий и в качестве теплого верха, и мягким доспехом. Затем, перепоясавшись и нацепив перевязь с мечом на пояс, накинул на плечи теплый плащ, в последний момент подхватил шапку-четырехклинку и наконец-то открыл затвор комнаты, снятой вчера Микулой.

– Уф-ф-ф…

Даже эти простейшие действия заставили меня обильно вспотеть. Тяжело выдохнув, я стер пот с лица и двинулся по узкому коридору без окон, едва освещенному тусклыми, чадящими свиным жиром светильниками, намереваясь как можно скорее покинуть постоялый двор. Но далее меня ожидали столь же узкая и неудобная для спуска скрипучая лестница (вообще не помню, как вчера по ней поднимался!) и просторный, уже лучше освещенный зал харчевни, пропахший, однако, чем-то прогорклым и совсем не аппетитным. Хорошо хоть он оказался почти пуст, и в нос не шибал запах застарелого пота решивших подкрепиться путешественников, воинов и торговцев.

Хотя я и сам не шибко благоухаю после болезни…

– Хозяин! Хозяин!!!

К прилавку, тянущемуся вдоль одной из стенок залы (и напомнившему мне барную стойку), подошел дородный светловолосый немец, мгновением ранее покинувший кухню. Пристально посмотрев на меня своими серыми водянистыми глазами, он что-то коротко спросил, вот только смысла вопроса я не понял. И ответил ему, уже не надеясь, что он разумеет русский язык:

– Со мной был друг. Друг – высокий такой, крепкий! Ты знаешь, куда он пошел? Когда был здесь?!

Свой вопрос я сопровождаю активной жестикуляцией, но практически сразу понимаю, что нет, до моего собеседника ничего не доходит. В итоге он просто пожал плечами, отрицательно покачал головой и, отвернувшись, удалился на кухню под мое злое шипение:

– Немчура поганая…

Ладно, хотя бы не стал приставать насчет оплаты, и то хорошо. Плюнув на хозяина постоялого двора (фигура речи, а не конкретное действие), я быстро пересек душную залу, направляясь к дверям, и с облегчением выбрался на свежий воздух, полной грудью вдохнув прохладный воздух с заметной примесью ароматов йода и соли. М-м-м, морем повеяло…

Ну конечно, морем. Конкретно, Балтийским, или Варяжским, как его на Руси кличут. И Микула мог пойти только в одно место – порт. Зря я тормошил владельца трактира, совмещенного с мини-гостиницей – вряд ли он мог сказать мне больше того, что я знал и сам. Разве что уточнил бы, когда видел северянина в последний раз.

Нужно искать порт.

С поисками порта проблем не возникло. Весь Ревель сегодня – это замок, нижний город и, собственно, порт. Замок пока еще небольшой, но уже каменный, и стоит он на отвесном склоне известнякового плато, возвышающегося над округой на пять десятков метров и именуемого эстами Тоомпеа. И стоит сказать, что благодаря высоте холма и его отвесным известняковым стенкам укрепление выглядит очень внушительно.

Нижний же город представлен, по сути, все теми же деревянными посадами, что и на Руси, и нет в его застройке никакого четкого европейского плана. Разве что обнесен он все же хлипким деревянным частоколом, но так и у нас ведь у ряда городов разросшиеся посады окружены стенами. И скорее всего, нижний город построен как раз на месте старого Колываня, когда-то именуемого на западе Линданисе…

Соответственно, торговые причалы со сходнями, рядом складских построек и приставшими к ним кораблями также нашлись довольно быстро – у моря. Какая, блин, неожиданность… А вот настоящей неожиданностью стало то, что кораблей в естественной гавани обнаружилось довольно много. Судя по всему, купцы пережидали здесь зимние шторма.

И вот что мне теперь делать, где искать северянина?! Куда, блин, мог подеваться гигант-русич, стоящий в схватке десятка бойцов противника? Микула, зараза, ну как некстати-то…

От сильного волнения, однако, в голове вроде бы даже прояснилось, а тело стало слушаться на порядок лучше. И малость обрадованный этим фактом, я двинул в сторону порта, очень надеясь найти хоть кого-то из русских купцов и попросить разумеющего языки толмача помочь мне в поисках. За отдельную плату, разумеется. Уже не особо ходового на Руси серебра у нас с Микулой было достаточно – у каждого имелся свой кошель.

Последняя мысль, однако, переключила мои думы на сплошной негатив. Порт – он и в 1238 году порт. А значит, есть и дешевые кабаки, и девушки с низкой социальной ответственностью, и трущиеся вокруг тех и других портовые бандиты. И если честный порубежник не там засветил тугой кошель с серебряными денариями скандинавской чеканки, то мог стать мишенью таких вот «асоциальных личностей». Причем не готовый к встрече с татями в городской черте (а не на узкой лесной дорожке или в чистом поле), Микула мог и пропустить первый удар сзади чем-нибудь увесистым по голове. Или, не дай бог, ножом в спину. И ведь при таком раскладе уже никакие боевые навыки или лучшее оружие не спасет – достаточно пропустить всего одну атаку, чтобы потерять всякий шанс на спасение…

– Ну твари, ну… Если вы ему что-то сделали!..

В порыве гнева, навеянного собственными домыслами, я схватился за рукоять меча, чем здорово напугал шарахнувшихся в сторону прохожих, и тут уж пришлось мне выдохнуть, успокоиться. Наверняка ведь в городе есть орденские патрули, поддерживающие порядок в посадах, или хотя бы собственно городская стража. Вот доложат на меня, и что тогда делать? Драться?! И точно отрезать себе путь в Швецию? Или же сразу сдаться и неизвестно сколько провести в местном «зиндане» до «выяснения обстоятельств»?! Меня не прельщали оба варианта, а потому я поспешил в порт, надеясь как можно быстрее и дальше уйти от напуганных мной горожан.

Насколько вообще возможно спешить по чавкающей грязи…

К слову, в Новгороде, между прочим, имеются мостовые, выложенные дубовыми плахами. Да еще и собственный водопровод, пусть доступный немногим, но все же, все же…

Чуть успокоившись, я добрался до пристаней, заметно упрев – день выдался достаточно теплым, даже жарким. Особенно когда выходишь на солнце в плаще и кафтане… Но как ни странно, самочувствие мое от прогулки не ухудшилось, а скорее, наоборот, даже поправилось. А тут еще и морской бриз в лицо… Закрой глаза и думай, что действительно на море. Теп лом, южном море…

Пройдя вдоль немногочисленных причалов, к которым пришвартовано всего десятка полтора судов – как понимаю, основная их масса выведена на рейд спецом, – я добрался практически до конца пристани, безуспешно обращаясь к немногим встреченным мной морякам. Ответом мне было или абсолютное игнорирование, или равнодушное пожимание плечами, один в один копирующее жест владельца трактира.

– Немцы, твою их за ногу…

Гневно шипя ругательства себе под нос, я оглянулся по сторонам, тщетно пытаясь хотя бы на рейде разглядеть судно, по очертаниям походящее на невысокую и пузатую ладью новгородских купцов. Но на глаза мне попались лишь германские и датские когги с носовыми и хвостовыми надстройками.

И тут буквально над головой раздался незнакомый голос, достаточно громкий для того, чтобы я вздрогнул.

– Ишешь друга, русыч?

Вопрос был задан на довольно чистом русском, хотя все же с некоторым акцентом, выдающим то ли скандинавское, то ли немецкое происхождение говорящего. Но легкая насмешка в его тоне мне не понравилась, как и чуть приглушенная насмешка в глазах вкупе с какой-то нехорошей, ехидной улыбкой рослого блондина, обратившегося ко мне с носовой надстройки следующего по пути когга. Внимательно, спокойно посмотрев в глаза говорящего, я подождал, пока ему станет неуютно и ухмылка сползет с его лица, и только после этого заговорил:

– Да, я ищу друга. Друга, который вчера отправился искать корабль до Уппсалы. Высокий, широкоплечий, с русой бородой и серыми глазами… Он был с мечом – и при деньгах. Хороших деньгах купца Любомира из Изборска, поручившего своему зятю заранее найти корабль в земли свеев. Сегодня Любомир, отправивший нас с Микулой в Колывань впереди своего обоза, и сам прибывает в город – где-то после полудня. И за живого, потерявшегося зятя, коего очень любит его единственная дочка, он отдаст и два, и три кошеля с серебром. И простит любые обиды, лишь бы только вернуть его домой. У меня и самого точно такой же кошель остался на постоялом дворе – с третьим ратником нашего отряда. И я бы отдал его человеку, кто помог бы мне разыскать и выручить Микулу из беды. Так что, слышал о нем? Или, быть может, видел?

По мере того, как я неспешно говорил, к блондину присоединились еще двое моряков весьма разбойничьего, даже пугающего вида – один со шрамом через всю левую щеку, другой с отсутствующим правым глазом. И, что важно, без всякого прикрытия повязкой. Прям вот разрыв шаблона, блин… Причем на меня они смотрели равнодушными взглядами матерых душегубов, коим перерезать мою глотку прям вот сейчас и сбросить тело в воду – дело пары минут. Да, и при этом никакой искорки заинтересованности в их глазах не читалось, а значит, мою речь они явно не понимали.

Зато «переговорщик», выслушав меня с явно напряженным видом человека, очень сильно колеблющегося (я бы даже рискнул заявить об упорной внутренней борьбе, отразившейся на его лице), явно занервничал. Обратившись к своим товарищам, он, нисколько меня не стесняясь, быстро заговорил, отчаянно жестикулируя, и товарищи внимательно его выслушали. Тот, что помоложе, со шрамом на лице, как брат похожий на разумеющего русскую речь, промолчал. А вот кривой, выглядящий, наоборот, самым возрастным в компании благодаря седине в волосах, что-то отрывисто рявкнул, и толмач прям как-то всерьез погрустнел… Посмотрев вниз, он лишь коротко бросил:

– Нет, русыч, мы не видели твоего соратника.

После чего вся компания повернулась ко мне спинами, потеряв всякий интерес.

– Эй, обожди, друг! Я тут кое-что вспомнил… Кошелечек-то с серебром у меня с собой. Может, ты все-таки что-то видел или знаешь о моей пропаже, а?!

Для убедительности я подкинул в ладони соблазнительно звякнувший кошель и меня всего аж передернуло от выражения безграничной жадности, промелькнувшей в глазах всей троицы. Переводчик, шумно вздохнув, тут же выдал:

– Может, я все-таки что-то припомынаю… Но послушай, рус, поднимись к нам на когг! Я поспрашиваю людей, может, кто-то в команде видел твоего человека. Поднимись, тебе нечего бояться.

Все, клюнули. Шумно выдохнув, я сделал шаг и на мгновение потерял равновесие, едва не упав на живот. Пришлось упереться руками в сырые доски причала, а когда я вновь выпрямился, засапожный нож уже перекочевал в ладонь левой. Крепко сжавшей рукоять клинка обратным хватом и отвернувшей его от взглядов немцев.

– Уродцы, блин…

Неспешно пройдя по причалу, я вступил на сходни, ведущие на борт когга, при этом как бы невзначай прикрыв левую руку плащом. И, наоборот, выставив правую с кошелем напоказ. С улыбкой, без суеты осмотревшись, я разглядел двух мрачных моряков, напряженно посматривающих на меня с кормовой надстройки – и еще трех человек, как-то чересчур равнодушно замерших на палубе.

– Ну вот, собственно, и денарии – лови!

Практически поднявшись наверх, я ненадолго замер, ожидая, когда толмач ко мне приблизится, а после швырнул ему кошелек, коий тот с трудом и восторгом успел поймать…

А в следующий миг, сделав еще один шаг навстречу, я резко схватил пальцами правой руки его длинные волосы и рывком дернул на себя, приставив к горлу засапожный клинок.

– Где Микула, тварь?! Отвечай!

Немец испуганно замер, ничего, однако, не сказав вслух. На время замерли и его соратники, меряя меня злыми, прямо-таки обжигающими ненавистью взглядами.

Но плевать мне на их взгляды – мне нужен мой друг!

Нервно сглотнув, ощущая при этом пугающую легкость во всем теле, я во весь голос заорал, так и не дождавшись ответа толмача:

– Микула! Микула! Где ты, друг?! Микула!!!

Мне послышалось или после моего крика в трюме как-то подозрительно звякнули цепи?!

Ну, цепи, может, звякнули и случайно, или все же действительно послышалось, а вот скрип плечей и тетивы взводимого арбалета прямо над моей головой, с кормовой надстройки, я расслышал совершенно точно.

В следующий же миг чересчур резко дернулся толмач, наконец-то выпустивший из рук мешочек с серебром и схватившийся за рукоять тесака, покоившегося в ножнах на его поясе.

Отлично наточенное, загнутое полумесяцем внутрь лезвие засапожного ножа с легкостью вскрыло горло ублюдка – или причастного к пропаже Микулы, или решившего просто нагреться на моих денарах. На руки обильно хлынуло липким и горячим, а я, оттолкнув от себя убитого, метнулся к кривому, одновременно с тем рванув меч из ножен. Он также оголил оружие – широкий тесак в добрый локоть длиною. Но парировать прямой выпад уже не смог. Не хватило то ли сноровки, то ли просто не успел среагировать, и узкое острие капетинга» вонзилось точно в «солнышко» моего противника. Как кажется, бывшего старшим не только по возрасту, но и по положению среди этих выродков…

В следующий же миг все мое существо, вся приобретенная в зимних боях чуйка буквально сиреной взвыли от острого ощущения опасности, ледяной волной обдавшего спину. И я, как видно, на адреналине успел отскочить на пару шагов вправо, заодно срубив испуганно шарахнувшегося в сторону моряка – тот рухнул на палубу с перерубленным шейным столбом. А позади раздалось сразу два глухих удара по дереву.

Выходит, и стрелков двое!

– А-а-а-а-а!

Ко мне бросается третий выродок из компании толмача, меченый шрамом, – бросается, высоко занеся секиру для удара.

Шаг ему навстречу – и клинок в коротком выпаде погружается в живот германца, рванувшего навстречу моей же атаке. Примерно до середины погружается. И одновременно с тем блок предплечья левой (прострельнув болью от резкого движения) встречает над головой древко топора, уже потерявшего силу удара.