Текст книги "Я когда-нибудь проснусь"

Глава 2. «Буря»

Мишу разбудил телефонный звонок. Наш герой проснулся в троллейбусе. Он достал из кармана телефон, мелодия звонка которого была такой острой для слуха, что разрезала его сон. На экране его смартфона светилась фотография девушки, названная в контактах «Любимой».

– Ты представляешь, я уснул в тралике, – ответив на звонок, сразу выдал Миша.

– Интересно, вот как ты мог не выспаться, если все равно прогулял первую пару? – поинтересовалась «Любимая».

– Ну, Лиз, ты же знаешь, я это могу…

– Вот и поражаюсь тебе… Ты где сейчас?

– Сейчас буду выходить у метро – ответил Воронков.

– Ну ты как всегда, а я уже захожу в ресторан.

– Подожди меня немного, минут через 15 буду у тебя.

– Подожду конечно, если не встречу ещё одного мужчину мечты, но попунктуальнее.

Миша улыбнулся и закончил разговор. Он вспомнил о том, что ещё нужно купить цветы. На Невском как раз есть хорошая цветочная лавка. Троллейбус номер пять остановился на остановке у метро «Невский проспект», задние дверцы раскрылись, и Миша быстрым шагом ринулся по Невскому в сторону Малой Садовой.

На улице была настолько светлая погода, что даже ослепляла глаза нашему влюблённому герою. А может вовсе и не погода. Что-то определённое делало Мишу счастливым. И это не любовь, пока что это только влюблённость.

Химический процесс в головном мозге, возбуждаемый на основе тысячи психологических факторов, приводит нервную систему в состояние невероятной расслабленности, пропуская по ней миллионы приятных импульсов. Вот что такое влюблённость. А любовь – это ведь не просто чувство, это качество и уровень отношений между мужчиной и женщиной.

Кажется совсем неромантичным такое вот описание от мужчины? Но, по правде говоря, не только женщины теряют голову во время влюблённости.

Ведь как влюбляется мужчина?! Это сложно запомнить, там в голове дым-машина вместо памяти. Но мы всегда влюбляемся в образ. В детали, как она смеётся, как она говорит. И неважно, что говорит и над чем смеётся. Мужчина любит тот рисунок, что он себе нарисовал поверх этой девушки. И рисунок стирается, когда он накладывает на него реальность: её запах, её улыбку, её нежный голос. Как она рукой поправляет волосы за ушко. Как она кладёт голову ему на плечо. Как бутеры готовит по утрам.

И проходит время, и девушка полностью затмевает собой тот рисунок. Этот момент переломный – либо всё ломается, либо складывается так, как мужчина и не рисовал себе.

Хотя простите, не мужчина, конечно, парень. Мужчиной он становится после испытания, закалки, а там почерствеет, и всё будет проще, ну или сложнее. Зависит от того, прошёл он его или нет.

Миша и Лиза уже прошли этот момент, и сейчас у них все сложилось в красивейшую картину, словно рисовал её самый талантливый мастер. Воронков шёл по главному проспекту города и вспоминал те самые детали в начале их отношений, из которых сложилось его счастье. Счастье по имени Лиза.

Воронков дошёл до первого пункта назначения, а значит пора выныривать из воспоминаний и выбирать цветы. И вроде бы мозг включён, и Миша тщательно выбирал цветы, продавщица попалась хорошая, помогла выбрать шикарнейший букет, а букет должен был быть именно таким – полтора года они вместе, и сегодня празднуют это. Вроде бы всё так, но спустя минуту Воронков уже и не помнит, как он выбирал букет, его сознание как висело, так и висит в этих сладких воспоминаниях и мыслях.

Быть может, я ошибся: это все-таки и есть любовь, уже не влюблённость?! Сколько людей столько и мнений, но современное общество возводит слово «любовь» в нечто большее, чем просто чувство. Это действительно отношения, самые близкие. Каждый из нас помнит, кому он говорил это слово и как. Мы относимся к этому действительно очень серьёзно. Практически каждый. И любовь всегда знаменует собой отношения двух людей, ведь даже про влюблённых мы все говорим: «У них там любовь».

А вот «любить» это немного другое, нежели «любовь». Начнём с того, что это глагол, не существительное. Любить – значит действовать, чувствовать, испытывать.

И что вообще такое – любить? Это как «смотреть и не видеть» – неоднозначное выражение. Сравнимое по восприятию лишь с самым сладким сном прозрение. Это как весной листья распускаются. Как солнце поднимается из-за горизонта. Да, пожалуй, именно это – что-то настолько яркое, что даже ослепляет.

Как наркотик? Да нет такого наркотика, разве что Вы себе дофамина вколете, и то эффект не дотянет.

Это не с чем сравнить. Сотни лет этому ищут описание, но это ведь не книга, не история, не «Кока-Кола», в конце концов – у этого чувства нет состава и описания, не придумаешь ты синопсис, не напишешь сочинение. Это чувство между собой не создают, оно возникает. Оно приходит в Ваш дом тогда, когда Вы может и не ждали. Или тогда, когда смертельно заждались.

«У каждого она своя», – да, исключительно да. С этой цитатой нельзя поспорить, в отличие от предыдущей. Нет, любить это не как «смотреть и не видеть», это как с рождения быть слепым и в один миг прозреть.

Так считает Миша, однажды он записал такую заметку в свой телефон. Это его необычная привычка – выделить минутку-другую на то, чтобы немножко пофилософствовать о жизни и не забыть записать свои мысли.

Действительно у каждого любовь своя, и каждого она ослепляет. И здесь главное не дать себе по-настоящему ослепнуть, чтобы не упустить тот момент, когда любовь Вас может покинуть.

И наш герой ослеплён, так уж случилось. Или это было суждено.

Он искал ее всю жизнь. Порой Воронков думает, что вся его жизнь вела к встрече с ней. Ему попадалось столько «пустышек». Тратил кучу времени на картинки, на рисунки, на подделки. Таких слишком много вокруг. Потребляют и ничего не создают. Умело копируют образы популярных «инстаграмщиц», а не идут по своим тропинкам или лихолесьям.

Картинки-картинки, журналы-журналы, копии, подделки, фальшивки. И всё такое красивое, умело обыгранное, прекрасная маскировка. Так было важно Мише не попасться на эти уловки, что он стал сторониться всего этого. И веру в жизнь, вернее в любовь, ему вернула эта случайная встреча, хотя какая же она случайная.

Поздним вечером Миша пришёл с температурой под 40 градусов в аптеку и потерял там сознание. В тот момент заканчивалась смена стажера – молодой девушки Елизаветы. Начинающий фармацевт пыталась помочь средствами, которые были под рукой. Но опыта у неё было слишком мало, и, в конце концов, она вызвала скорую. Лиза по окончанию своей смены, могла уйти домой, но была уже небезразлична к этому несостоявшемуся покупателю. Она попыталась позвонить его родным, но у него, конечно же, разрядился телефон. И она сделала свой выбор – Лиза поехала в жизнь Воронкова, сопроводив его тем вечером в больницу. А за такое небезразличное отношение мужчины бывают очень благодарны.

И даже это Миша вспомнил по пути в ресторан. Воронков шёл по набережной канала Грибоедова, и улыбка не сходила с его лица.

Но вдруг раздался гулкий грохот, похожий на взрыв. Где-то впереди, в районе Сенной площади. По земле прошла вибрация, и Миша понял.

Это был действительно взрыв.

Хлопок. Хлопок. Хлопок. Звон бокалов. Улыбки. Ёлка. Гирлянды. Это одна из самых запоминающихся ночей в жизни Воронкова.

Около двух часов ночи, бурное застолье. Но Лиза подошла к Мише и попросила его отойти вместе с ней в уединённую комнату. Это была уже не первая их ночь, но они вместе всего пару месяцев. Они зашли в комнату, Лиза закрыла дверь, обернулась и толкнула Мишу к стенке, прижала его, очень нежно поцеловала и прошептала:

– Я принесу тебе страдания, и пускай ты, черт тебя побери, слишком хорош для меня и может, я вообще тебя не заслуживаю, но я люблю тебя, Миша Воронков!

За такими словами, конечно, последовал поцелуй, перешедший в бурный секс, после которого, Миша, укутанный в одеяло, вышел перекурить на балкон. И это при том, что Миша почти не курит, лишь иногда позволяет себе, выпив, затянуться сигареткой. Он втягивал в себя холодный воздух, ощущая себя безумно счастливым человеком. Наверное, даже слишком счастливым.

Почему именно это воспоминание зашло в мысли Воронкова? Потому что его сердце ёкнуло. А у кого бы ни ёкнуло?!

И Миша в пока ещё лёгкой, тревожности достаёт из кармана телефон. Он нажимает на вкладку контакты и набирает последний звонивший номер. Её номер.

Соединение идёт долго. Как всегда, оно идёт очень долго именно в тот момент, когда миллисекунды решают все. Соединения все нет и нет, время вокруг словно замедляется. Миша ждёт эти чёртовы гудки. Но их всё нет. И словно тесаком по сердцу раздаётся: «Абонент временно недоступен».

Миша делает новый вызов, за ним ещё один. Каждый раз абонент всё ещё не доступен. Впереди за домами уже стал виден дым. Воронков пытается себя успокоить, но не успевает найти и первого аргумента в голове, как его охватывает паника. Цветы падают на тротуар. Наш герой срывается с места, меняя шаг на олимпийской скорости бег.

Миша пробегает по набережной один переулок за другим и сворачивает во дворы. Лучшие мгновения их с Лизой истории словно слайд-шоу перелистываются в его голове. И каждое перелистывание, каждый щелчок бьёт так больно – вдруг этого больше не будет? Вдруг всему конец, ведь что-то же случилось.

На бегу Воронков делает звонок за звонком, но отвечает ему всё тот же равнодушный автоматический голос. Миша выбегает из дворов на Садовую и, едва кинув взор в сторону метро, останавливается как вкопанный – Сенная площадь вся в дыму. Воронков закрывает глаза и сжимает кулаки. И воспоминания начинают бить ещё сильнее.

Её взгляд.

Её улыбка.

Её дыхание.

«Перестань накручивать себя, ещё ничего не понятно!» – пытается успокоить себя Миша. Он продолжает как можно быстрее идти в сторону площади, сменяя ходьбу на бег.

Он увидел, что уже успели подъехать полицейские – они начинают создавать оцепление вокруг метро. Миша приближается к площади, и всё более отчётливо он видит место взрыва – Торговый комплекс «ПИК». Именно там должны были встретиться влюблённые, на первом этаже, в уютном ресторанчике «Black&Blue»

Воронков подбегает к полицейскому:

– Что там произошло, товарищ майор? – окинув быстрым взглядом погоны полицейского, спрашивает Миша.

– Взрыв на первом этаже, стойте здесь, пожалуйста!

– Мне нужно пройти, я с девушкой должен был там встретиться! – отчаянно просит Воронков.

– Куда пройти, Вы что? Там сейчас возможно возгорание, к тому же есть угроза новых взрывов. Пока место происшествия не изучат специалисты, даже мне туда проходить не положено! – отвечает майор.

– Я прошу Вас, там моя невеста, я должен туда пройти!

– Вы понимаете, что это запрещено? Не создавайте ажиотажа, тут и так есть центр внимания.

Воронков оборачивается и видит, что возле оцепления уже собралась толпа. Много людей уже скопилось, и некоторые смотрят на него с сожалением.

– Я все понимаю, но Вы поймите и меня, у вас есть жена или любимая? – спрашивает майора Воронков.

– Я не буду играть с Вами в эти игры, туда нельзя, и это не обсуждается!

Воронков отходит от оцепления. И в его голову словно гоночный болид в дерево врезается ещё одно воспоминание.

Как-то летом, на даче у родителей Воронкова, в двухместном гамаке, они с Лизой общались на самые разные темы:

– Представь, мы гуляем с тобой на берегу океана, идём, держась за руки, перед нами красивый закат. Остров какой-нибудь, скалистый, но красивый. И вот я хочу подойти к обрыву посмотреть на берег… – рассказывает Лиза.

– Да, прям в твоём стиле, остреньких ощущений захотелось, – с улыбкой произносит Воронков.

– Ну, не перебивай! Так вот, я подхожу к обрыву, и земля подо мной проваливается, и я падаю.

– Что за идиотская ситуация? – возмущается Миша, – я бы тебя не пустил туда.

– Ой, после пары минут моих уговоров пустил бы, – парирует Лиза.

– И как так, вот взяла и провалилась земля?

– Вот так случилось, я упала со скалы метров 20 высотой и прямо в воду, жива или мертва не понятно, вот что ты будешь делать? – спросила Мишу Лиза.

– Не знаю, ты, блин, такие вопросы задаёшь…

– Реально, я ж как Кот Шредингера, в воде, но непонятно жива или нет, но и не всплываю.

– Я не знаю… ну а спуститься можно туда, к воде? – спрашивает Миша.

– Я же сказала, обрыв, вокруг местность скалистая, ты час будешь спускаться.

– Ну, тогда я не знаю, позвал бы, может, кого-нибудь, или аккуратно бы спустился, прям по скале сползая…

– Всё, понятно, – лицо Лизы стало недовольным.

– Что, блин, тебе понятно? – снова возмущается Воронков.

– Как ты меня любишь.

– Началось, – тяжело выдохнул Миша.

– Миш, ну тут простой ответ, а ты начал размышлять, голову включать. Там бы у тебя не было на это времени…

– Да что ты пристала ко мне, я не хочу даже представлять таких ситуаций! Конечно я бы прыгнул за тобой и не думал бы даже – разобьюсь я или нет!

– Это я и хотела услышать, – крепко обняв Мишу, нежно произнесла Лиза, – что куда бы я ни упала, ты прыгнешь за мной и спасёшь меня.

Миша вынырнул из воспоминаний.

Он повернулся вновь лицом к оцеплению и полицейскому, окинул его быстрым взглядом с головы до ног. Затем Воронков, резко приближаясь, произнес:

– Вы меня сами вынудили!

Миша выхватил пистолет из кобуры майора и направил на него:

– Вы не хотели по-хорошему, а я прорвусь туда так или иначе, пропустите меня! – прокричал Миша.

– Нет! Если Вы там подохнете от угарного газа или сгорите живьём, это будет на моей совести! – полицейский стоял на своём.

Миша, не раздумывая ни секунды, опустил вниз от себя пистолет и сделал выстрел. Толпа начала испуганно пятиться назад, полицейские разорвали оцепление, достали оружие и нацелили на Воронкова.

– Не стреляйте, он просто дурак! – крикнул сослуживцам майор.

– А есть ли у вас совесть? – спросил Воронков майора.

– Это что ещё, нахрен, за вопрос?

– За неё сердце отвечает, а если бы оно у Вас было, Вы бы меня пропустили! – выпалил Воронков.

– Да хочешь дохнуть, дохни! Ты всё равно, если живым выйдешь – сядешь. Ненадолго, но сядешь.

– Если я её не найду, я сам живым не выйду, – прошипел сквозь зубы Воронков.

– Такой крутой любовник?

Миша обходит майора и двигается спиной к торговому центру, нацелившись оружием на полицейского.

– Парень, ты будь готов к другому. К тому, если ты найдёшь её, но не живой.

Миша ускоряет шаг, подходит к облаку дыма, кидает пистолет на землю в сторону полицейских и забегает в этот туман.

– Ой… дурак… может быть и нужно было в него пальнуть? – говорит майор другому полицейскому.

– А чего? Ты ж сказал, что он безобидный.

– Боюсь, нет у него шансов «живым» оттуда выйти, даже если он там не умрёт, – вздохнул майор.

Миша влетает прямо в клубы дыма, валящие из углового входа торгового центра. Он не боится ничего в этот момент. Задохнуться, врезаться во что-то, или, может, споткнуться и упасть на осколки. Его сердце колотится так, что мозг не успевает обрабатывать эмоции и чувства. Миша сейчас – кусок пульсирующего мяса, способного просто передвигаться по земле. В его голову бешеными ударами стучится одна и та же тревога, которую Миша еле сдерживает в упряжке, не открывает ей дверь.

Дыхание Миши становится всё громче и сбивчивее, он проходит фойе и поворачивает в огромную дыру в стене, ну как дыру, раньше это был вход в ресторан, но теперь это скорее ворота ада, да и то, после бомбёжки.

Воронков входит и делает глубокий вдох, еле сдерживая слёзы. Слёзы накатываются потому, что надежда покидает его, похоже, безвозвратно. Надежда передаёт ключи от той двери тревоге и растворяется в тумане. Это то, что у Миши на душе. А перед его глазами некогда невероятно уютное место, ныне превратившееся в руины – потолок между первым и вторым этажом накрыл ресторан «Black&Blue».

Запах бетонной пыли, гари и угаснувшей надежды хлынули вместе с этим вдохом внутрь Воронкова. Какие-то люди валяются прямо у его ног, стонут, возле бывшего санузла ресторана потоп и чьи-то крики. Но Миша слышит в своих ушах лишь гул, даже скорее свист, словно его огрели по голове лопатой. Но всё-таки что-то Воронков за этим гулом слышал.

Противопожарная сирена, например, напоминала ему телефонные гудки, которые идут после фразы «Абонент временно недоступен». Миша попытался представить, где должен находиться столик, который он бронировал. Воронков представил ресторан в нормальном состоянии, представил её, сидящей за этим столиком. Она очень любопытно смотрит в окно, наблюдая за прохожими, и тут переводит взгляд на столик и мимолётно замечает Мишу, затем возвращает свой взгляд на него и улыбается ему с безгранично счастливым выражением лица.

И тут клубы дыма с того местечка, где раньше был восьмой столик отступают, и Воронков видит обрушившуюся стену. Он начинает медленно, нехотя шагать туда. Миша делает маленькие шажки, из его головы не выходит та яркая картинка: как он идёт туда с цветами, наполненный счастьем, бросает их на стол и обнимает её.

Но пелена снова сходит. Воронков обходит огромный обломок стены и… чувствует удар.

Где-то под грудной клеткой, словно нож его сердце протыкает боль. Миша видит на полу левую руку, на которой надет до боли знакомый ему браслет. Один из самых дорогих подарков, что он делал для Лизы. Нет, это вам не «Пандора», не «Сваровски», это изящная цепочка, сделанная по заказу для его любимой, из чередующихся белого и жёлтого золота, переплавленного из украшений его бабушки.

Воронков проходит дальше и видит часть её тела, небольшую, чуть выше груди и заканчивая головой. Остальное придавлено стеной. Её бездонные, невероятно красивые голубые глаза спрятаны под веками. Миша пытается сдержать эту разрывающую боль внутри. Он падает на колени, берет её ручку, трепетно целует её кисть и пытается успокоить бешеные удары своего сердца. Чтобы попытаться нащупать её пульс, он нажимает средним пальцем на вену у сухожилия кисти и замирает.

Миша ждёт этот удар её сердца. Это мгновение, кажется, длится целую вечность. Но удара нет, ни одного. Воронков думает, что может он уже просто потерялся во времени, он поднимает свою левую руку, на которой надеты часы, и смотрит на секундную стрелку. И она двигается, и каждый её щелчок Миша чувствует своим сердцем. И словно разрушительное цунами к Воронкову приходит осознание вместе с десятым ударом секундной стрелки циферблата – её сердце остановилось. Это цунами сносит все Мишины попытки сдержать свои эмоции, чувства, боль. Миша закрывает глаза и начинает кричать. Он кричит громче всех в этом помещении, громче даже этой долбанной сирены. Истерика Воронкова не поддаётся описанию. Какую-то неделю назад они лежали с Лизой в похожем положении дома, в уютной квартире его родителей, и он также держал её руку, считал её пульс. Потом Миша лёг ей на грудь и слушал её дыхание.

Это воспоминание, как и миллионы других подобных, расстреливали сознание Воронкова, не сбавляя ни скорости, ни залпов. Воронков отпустил её руку, и вот так, на коленях, начал просто лупить по полу кулаками, после чего упал, скорчившись, рядом с Лизой, обхватив её голову, прижавшись губами ко лбу.

Из его глаз не струились, а словно из прорвавшей трубы лились слезы, его начало трясти в конвульсиях.

Прибежавшие на крики спасатели попытались оттащить Мишу, но он брыкался как только мог, он не отпускал её. Они хотели оттащить его, чтобы попробовать вызволить её, но один из спасателей кивнул другому на здоровенный кусок плиты, что накрыла Лизу. И они оба поняли – тут нет шансов. Плита накрыла почти 80% её тела, и, учитывая вес этой глыбы бетона, шансов, что сердце Лизы можно реанимировать, нет. Они с пониманием отпустили Воронкова и пошли помогать дальше другим пострадавшим, коих там было предостаточно.

Миша не прекращал рыдать, а поток лучших воспоминаний о ней и из любви не останавливался в его мыслях. И вот это понимание утраты, что такого точно больше никогда не будет, ещё больше разрывало сердце Воронкова.

И вдруг Миша слышит Женский голос, он раздаётся эхом. Очень знакомый Воронкову, успокаивающий, нежный голос. И это не Лиза. Этот голос раздаётся везде, Миша оборачивается и оборачивается, пытаясь увидеть источник. Затем Воронков понимает что происходит, он облегчённо выдыхает, и в ответ на слова «Мишенька, соня, просыпайся», он с наслаждением закрывает свои глаза и…

…они, разлепив веки, раскрываются вновь.

Глава 3. «Дом»

– Как же можно так долго спать?! – с подколом спрашивает только что пробудившегося сына Александра Викторовна Воронкова.

– Значит, вся семья в кои-то веки собралась, а наследник семьи отлёживается в постельке до часу дня?! – продолжила она, распахивая шторы в Мишиной комнате.

– Ма, я, конечно, всё понимаю, но мне сейчас такая хрень снилась, дай в себя прийти.

Александра Викторовна подошла к кровати сына, присела на неё с краю, положив свою ладонь на руку Мише, и произнесла:

– Она снилась?

– И она тоже.

– Ну, ничего, будут и другие, – попыталась успокоить Воронкова мама.

– Во сне или в жизни? – усмехнулся Миша.

– Такие будут, что и не снились, – улыбкой парировала мать. – Давай уже вставай, дядя Коля и все уже сейчас завтракать будут, а ты тут валяешься.

– Сейчас спущусь.

Александра Викторовна покинула Мишину просторную комнату. Воронков-младший поднялся с кровати, неторопливо подошёл к стеклянной двери, ведущей на балкон и, прихватив кружку свежей колодезной воды, что принесла ему мама, вышел насладиться лесным воздухом.

Загородный дом Воронковых находился в двух часах езды от Питера. Это если без пробок, а так все три.

Несколько минут спустя Миша спустился в столовую. Уже на выходе из комнаты его встретили ароматы всего, что в изобилии готовилось на кухне: тут и запах румяных блинчиков, и свежезаваренного кофе, и яичницы с жареными колбасками. То, что нужно с утреца.

Воронков спустился, и его взору открылся огромный стол, забитый семьёй, вернее даже несколькими. Приехал его дядя с женой и двумя детьми – двоюродными братом и сестрой Миши. Все уже принялись завтракать. За столом сидели родители Миши, даже его два маленьких брата-близнеца уже тоже были на своём месте за собственным детским столиком. Ну и бабушка с дедушкой.

Воронков присоединился к семье. Трапеза проходила в тёплой атмосфере семейного уюта, наполненного смехом и радостью. Мишу даже пару раз подкололи по поводу его бывшей девушки, с которой они расстались прямо перед этой поездкой. «Должны были приехать вместе. Вы ж два сапога. Ты чего, на одну ногу босой-то приехал?!» – подтрунивал над Мишей дядя.

Этот огромный семейный завтрак – нечто невероятное. Тепло и взаимопонимание, ощущение того, что ты на своём месте. И фирменные детали каждой семьи: громкий отцовский хохот, падение бутера с колбасой прямо дяде на ноги и другие такие особенности – это всегда приятные сердцу «фишки». Такого нет нигде на свете. Все шумят, все о чем-то шутят, все обсуждают планы на день. Всё это очень близко и дорого Мишиному сердцу. Затянувшийся завтрак закончился, и Воронков пошёл гулять с сестрой и братом по деревне.

Несколько часов спустя, под вечер, Мишин отец поднялся к сыну, подошёл к его двери и дважды постучался по их семейному обычаю.

– Входите, – разрешил сын.

Воронков-старший открыл скрипящую дверь в Мишину комнату, чуть заглянул в неё и осведомился:

– Не занят?

– Не, – ответил развалившийся в кресле Миша.

По телевизору шёл хороший фильм, и Воронков уставился в экран.

– А чего не пишешь?

– Да вечерком буду, даже ближе к ночи… в темноте вдохновение проще разглядеть – улыбнулся отцу сын.

Алексей Воронков прошёл по комнате и сел на диван рядом с креслом Миши.

– Мы уж там это… Может подкололи тебя сегодня с утра, ты зла не держи если чего.

– Да, какую обиду, бать, нормально так подкололи – успокоил Миша.

– Ну, все равно тема то такая… деликатная.

– Нормальная тема, что было – то было, но не надо торопить меня с тем, что ещё будет, – произнёс младший Воронков, так, словно попросил.

– Я на самом деле горжусь тобой, сына.

Миша удивился.

– Ты чего это? – с улыбкой произнёс Воронков младший.

– Да вот хотел поболтать с тобой так, по душам. Редко нам в жизни удаётся так поговорить с кем-либо. А с родными это нужно обязательно, только мы забываем всё время об этом.

– Ну, хех… Домашние хлопоты забирают столько сил и энергии, что на разговоры их не остаётся, – продолжил мысль отца Миша.

– Поэтому и зашёл вот так поболтать. Я может не вовремя?

Миша по-доброму, понимающе улыбнулся, затем привстал с кресла, протянул руку к пульту и выключил телевизор.

– Этому всегда есть время, мне кажется.

– Да, хотел сказать, что горжусь тобой. Ты знаешь, я в твои годы по-другому мыслил. Конечно, и время иное было, каждому нужно было приспосабливаться к новым условиям в жизни.

– Ты знаешь, пап, в этом смысле уж точно ничего не изменилось.

– Ну, ты знаешь, у вас попроще, у нас степень успешности была исключительно в сраных купюрах. Я, да как и все думал только так: ставь на всё вокруг ценник, а затем стремись заработать кучу денег, чтобы быть способным всё это купить. Ведь ты же решил соблюдать правила этого общества, а не стал сам создавать правила, ожидая, что кто-то с ними согласится и пойдёт за тобой. Нет-нет. Тогда, молодые, все мы были простаки. А вот те, кто не был – сами создавали игры и устанавливали в них правила.

– Пап, ты создал нечто большее, семью, полноценную, счастливую, это дороже стоит. Нет, это бесценно вообще.

– Я знаю, но я горжусь, что мой сын идёт своим путём, я верю, что всё у тебя получится, – ответил отец.

– Спасибо большое, бать, это очень, очень приятно и вдохновляюще, – поблагодарил Миша.

Они обнялись. Воронков-старший по-отцовски хлопнул Мишу по плечу, затем двинулся в сторону двери, но остановился и спросил:

– На личном-то как?

– Нормально, я никуда не тороплюсь, – с уверенной улыбкой ответил Миша.

– А с этой, с универа, что там, все окончательно?

– Думаю да, что-то выпендристая…

– Правильно, девка должна быть за спиной мужика, и никак по-другому.

– Даже не в этом дело. Просто надоело уже как-то быть этой лодкой в море, которую все туда-сюда болтает, хочется уже как-то стать пристанью и уж самому выбирать, кого принять из тех, кто причалит.

– Корабль целый ждёшь?

– Да мне и плота достаточно, если крепкий и родным станет, – уверил отца Миша.

– Ну, ты это, даже если бревно приплывёт, ты сразу прям не отталкивай, может выйдет свой плот собрать.

Миша рассмеялся над фразой отца. Воронков-старший, улыбаясь, бросил: «Давай, строчи свою книгу» и вышел. Мишу изнутри согрел этот разговор. Так редки подобные семейные беседы, особенно между отцом и сыном. Поэтому так ценны.

Несколько минут спустя Миша спустился в столовую, заварил себе крепкий «Эрл грей», пожелал всем в столовой доброй ночи и вернулся в свою комнату наверх.

Воронков, неспешно обдумывая то, что сейчас будет писать, прошёлся по комнате к своему «творческому уголку». Миша поставил кружку крепкого чая на свой письменный стол. Открыв ноутбук, Воронков мысленно уже подбирал слова для финальной главы своей книги. Книга «обо всём», должна была закончиться тем, что человек, который имел в жизни всё, но не ценил, в один миг всё потерял и теперь отправляется в путешествие по России автостопом. Автору осталось дописать прощальное письмо героя, которое он отправит героине, которой он так и не открылся.

Компьютер включён, «Майкрософт Ворд» открыт, а курсор мигает, призывая Мишу к старту.

Вы когда-нибудь задумывались над вопросом, что если завтра все что у вас есть исчезнет? Не абстрактно, а реально. Вы просыпаетесь, и одна за другой важные части вашей жизни вас покидают. Уходит любимая, предают друзья, умирает бизнес, подводит даже здоровье. И это всё вот так: минус, минус, минус. Как из списка в блокноте вычёркивают строчки. Только бумага – это ваша жизнь. А ручка – судьба.

Я никогда об этом не задумывался. Вчера в моей жизни было столько всего, столько деталей, столько, казалось бы, краеугольных камней. А сегодня я – единственная деталь, всего один краеугольный камень. И обвинить я себя могу только в том, что вообще все эти детали я держал собственными руками.

Любимая была не любящей. Друзья были хуже врагов. Бизнес был работой, а не любимым делом. Здоровье… угробил сам. И сегодня я свободен. Словно птица в небесах, словно акула в океане, словно волк на пустыре.

Я всегда красоту искал внутри. Внутри людей, внутри общения, посреди букв и цифр. А она была всё это время снаружи. Вокруг. Можно поднять глаза и насладиться ею, бесплатно и вне времени. И такой красоты – целый свет. Не знаю, ждёт ли меня что-то в конце этого путешествия, но я с себя снял цепи, и теперь намерен как можно дальше двигаться от этих решёток и клеток, и других таких же.

Где не проложена дорога, есть истинная свобода. Где есть свобода, там проложу дорогу сам.

С уважением,

Ваш известный незнакомец.