Текст книги "«Сандал», которого не было"

Москва, декабрь 2004 г.

– Поступил запрос из военной прокуратуры Объединенной группировки, – доложил помощник оперативному дежурному по Министерству обороны. – Насчет подтверждения личности четверых военнослужащих из в/ч 88606. Такой части в реестре нет. Может она из этих… Ну, которые в отдельном списке?

Грузный подполковник достал из сейфа черную кожаную папку, просмотрел листы с грифами высокого уровня секретности и покачал головой.

– Среди частей прикрытия такой нет… Правда, эти списки меняются… Позвони на всякий случай «спецам», в их конспиративный отдел.

– Звонил. Там телефон отключен. В кадрах сказали – отдел вообще расформирован.

– Ну, раз так, – подполковник пожал плечами, немного подумал. – Подготовь ШТ: «Воинская часть 88606 в реестре Минобороны отсутствует. Перечисленные вами лица в списках личного состава не значатся…»

– Я понял, – кивнул капитан.

* * *

Передача дел заняла почти целый день. Но наконец акт передачи документации был подписан. Точнее, акт передачи почти всей документации.

– Что-то вы хмурый, Артем Николаевич! – сказал Коцубенко. – Вы не думайте, что это я торопил с приказом – слово офицера! Мне спешить некуда – месяцем раньше, двумя позже… Старшие сами решили, почему такая спешка – не знаю.

– Да я и не думаю, – ответил бывший начальник Управления специальных операций. – Меня другое заботит…

– Ну и хорошо, у меня словно гора с плеч… А давайте перекусим и махнем по рюмке! Новый год на носу, старый проводить надо…

Дединец усмехнулся.

– Это верно. Я старый, ты новый…

– Артем Николаевич! – Коцубенко развел руками. – Я же совсем не к этому…

– Мы еще дела не закончили.

– Закончим! Основное-то сделали!

– Не знаю…

– Перерыв на десять минут и закончим! – Коцубенко увлек предшественника в комнату отдыха где, оказывается, был накрыт стол. Нарезка из суджука и бастурмы, слабосоленая семга, отварная картошка, принесенные из столовой и уже остывшие отбивные, кизлярский коньяк и карачаевская водка…

Дединец покрутил головой.

– Да здесь у тебя целый банкет, – этой фразой он как бы отстранился от своего кабинета и своей комнаты отдыха, в которой пышных застолий никогда не устраивал, разве что выпивал иногда с ребятами, вернувшимися с тяжелых заданий или получившими по секретному Указу награду, которую не следовало широко «обмывать».

А теперь это были владения Коцубенко, и чувствовал тот себя в них вполне уверенно. Поручил же кому-то из новых подчиненных все это организовать и тихо, через вторую дверь сервировать стол, пока они занимались делами в кабинете. Значит, хороший организатор и умеет работать с людьми.

– За вас, Артем Николаевич, за те сложные и архиважные операции, которые вы спланировали и провели и которые изменили оперативно-тактическую и политическую обстановку во многих районах земного шара!

Коцубенко говорил красиво, патриотично и в общем-то правильно. Было сразу понятно, что он привык быть в центре внимания. Дединец же, хотя и хотел расслабиться, не мог заставить себя выпить. Лишь пригубил для вида рюмку. Не привык он так. Работать так работать, а если гулять, то дела закончить, а документы и оружие – в сейф. Но у сменщика, похоже, другие понятия. Впрочем, пока все шло в рамках приличия.

– Очень жаль, что вы уходите, – продолжал Коцубенко, торопливо закусывая и наливая по-новой. – Я на ваше место не метил, от души говорю! Я бы и в замах походил, поучился. Хуже бы не было!

– Мое время кончилось, все изменилось и будет меняться еще. Я вовремя ушел, – сказал Дединец и все-таки выпил.

Коньяк был неплохой, но не такой, как когда-то. Впрочем, не в коньяке, скорей всего, дело, а в возрасте. Раньше и вода была мокрее…

Коцубенко кивнул

– Да, сейчас никто не согласился бы запустить такую шайтан-группу в республику. Многие считают, что это провокация.

– Я же и говорю…

Дединец внезапно замолчал, будто одернул сам себя.

– Давай закончим с делами! – Он встал, прошел в угол комнаты, снял со стены картину «Пограничник в дозоре», отключил сигнализацию и набрал комбинацию цифр на открывшемся сейфе. Толстая дверца тяжело открылось. В стальном нутре лежала одна‑единственная красная папка, опечатанная сургучной печатью.

Генерал-лейтенант осторожно вынул ее и положил на стол, между бутылок, тарелок и стаканов. Аккуратно, чтобы не накрошить, сломал печать, открыл папку. В ней оказался краткий отчет о результатах работы группы и около полутора десятков тонких личных дел.

– Шестнадцать. Передаю для уничтожения, согласно приказу!

Коцубенко взял несколько дел, открыл одно, второе, небрежно полистал… С фотографий на него глядели Аюб, Док, Монтана, Мухтарыч… Он вздохнул, захлопнул очередное дело, спрятал их обратно в папку. Потом просмотрел отчет о работе: «Уничтожен готовящий теракт «Бамбук» – подрывник и брат полевого командира «Борза», уничтожена бандгруппа Исмаила Умарова, уничтожен «Борз» и его группа, предотвращен теракт в Москве с использованием шахидки Мадины, уничтожены банды Абу Усмана и амира Сайди». Ниже печатного текста написано от руки почерком Дединца: «Уничтожен международный террорист «Саббах» и его банда»…

Дединец положил перед новым начальником главный для него акт приема-передачи. Коцубенко бегло прочел текст и размашисто подписал оба экземпляра.

– Единственный документ, где их настоящие фамилии и координаты, – сказал Дединец, постучав пальцем по одной из папок.

– Я даже смотреть не буду, – замахал руками Коцубенко. – Прямо сейчас сожгу. Меньше знаешь, дольше живешь.

– А что будет с людьми?

– По последней информации, в районе их эксфильтрации сбит неизвестный вертолет. Практически все погибли.

– Практически или все?

– Практически все, – настойчиво повторил Коцубенко. – Отдан приказ не ворошить это дело.

– По-твоему, это справедливо?

– Мы же государственные люди. О какой справедливости вы говорите? Разве военные руководствуются такими категориями? Мы должны выполнять приказы, а также следовать в русле политических задач!

– Справедливость, это и есть основная черта государственных людей, – убежденно сказал Дединец. – Я напишу рапорт министру.

Коцубенко только развел руками: дескать, воля ваша.

– А сейчас мне пора, – сказал генерал-лейтенант, вставая. – С личным составом попрощался. К заместителям министра не пойду. Думаю, они не расстроятся.

Дединец вышел на улицу. Смеркалось, тихо падал крупный снег. Машина была на месте, хотя вполне могла уехать: возить отставников в обязанности водителя не входило. Теперь у него другой начальник. Очевидно, он и проявил благородство, распорядившись доставить предшественника на госдачу. Которую в ближайшее время тоже придется освободить. Хозяйственники подберут что-нибудь попроще: в смысле без охраны и спецсвязи. Во всех других смыслах – площадь, ремонт, обстановка, – проще некуда.

А Коцубенко прошел в комнату для уничтожения документов, и одно за другим бросил полученные дела в огонь раскаленной чугунной печки, похожей на «буржуйку». Листы бумаги и фотографии мгновенно вспыхивали, корежились, чернели и превращались в пепел. Когда все личные дела были сожжены, он размешал пепел кочергой. И тут же подумал: не нарушил ли таким образом приказ «не ворошить»?

Чечня, 2004 г.

Прошла еще неделя. Рана у Аюба зажила, и рукой он действовал почти свободно. Врач сказал, что надо избегать резких движений и через десять-пятнадцать дней все окончательно войдет в норму.

– Так когда будете выписывать? – спросил Аюб.

Врач отвел глаза.

– Да хоть завтра…

Все вроде бы налаживалось. В условиях больницы обеспечить строгую изоляцию невозможно: однажды утром Аюб увидел выходящего из перевязочной Дока, а через час молоденькая медсестра передала ему записку: «Здесь я, Тихий и Лось. Но местные что-то мутят. Надо уходить, Док».

Уходить так уходить! Их все же четверо, вряд ли охрана удержит… Настроение у Аюба резко улучшилось, он почувствовал прилив сил.

Но события развивались стремительней, чем он ожидал. Днем прибыл десяток до зубов вооруженных крепких парней – сразу видно: милицейский спецназ. На Аюба надели наручники, завязали глаза и посадили в микроавтобус. Следом затолкали товарищей, которых Аюб узнал по возмущенным голосам.

– Вы что, с ума посходили? – ругался Лось. – Своих вяжете?!

– «Духи» нам не свои, – коротко ответил грубый голос.

– Да вы запросите нашу часть, – сказал Док.

– Или позвоните куда надо, – добавил Тихий.

– Следствие разберется! – сказал тот же голос. – А сейчас заткнитесь, а то рты скотчем заклеим…

Везли их долго, потом спускали куда-то по лестнице, а когда сняли повязки, стало ясно: они в глубоком подвале. Тусклая лампочка в плафоне на стене слабо освещала небольшую, почти квадратную, комнату с двумя небрежно брошенными солдатскими матрацами посередине. Пол, стены, потолок – все из бетона.

«Такой бункер может быть и в Ханкале, и в любом райотделе милиции или воинской части… Да где угодно, хоть в частном доме! – размышлял Аюб. – Это может быть и погреб, и «зиндан» для заложников, и бомбоубежище для одной семьи. Хотя «зиндан» вряд ли: там все проще – обычная яма, в которую спускают деревянные лестницы… И в Ханкале, говорят, бетонных подвалов нет. Так что хрен его знает, где мы. Но ясно одно: нас считают врагами. И это плохо…»

Он осмотрел товарищей. Док, Тихий и Лось были в неплохом физическом состоянии, но явно угнетены…

– Это все, кто выжил?

– Вроде, – ответил Док. – Больше мы никого не видели.

На несколько минут воцарилась тишина.

– Ну что ж, – вздохнул Граф, – значит, нам повезло. Жаль ребят. Когда все вроде позади и вдруг…

– А нас-то почему сюда засунули? – спросил Тихий. – Сколько дней прошло, уже бы давно разобрались… А похоже, что все наоборот…

– Здесь еще не самое плохое место, – сказал Док. – Похоже, что мы под теплым помещением – иначе было бы холодно и сыро. А так терпимо. Если положить матрацы рядом и лечь поперек, вчетвером можно уместиться.

– И что мы тут будем делать? – поинтересовался Тихий. – Отдыхать в столь комфортабельном месте и набираться сил?

– А я слышал от одного чеченца, что ему в таком подвале «звонок другу» делали, – вмешался Лось.

– В смысле? – спросил Тихий. – Другу заставляли звонить, чтобы выкуп принес?

– Ага, почти! Берут полевой телефон, один провод от него – на мошонку, другой – на «друга», и крутят ручку вызова несколько раз. Человеку становится плохо. Очень плохо.

– Фу! – скривился Тихий. – Лучше пусть убьют сразу, я своего «друга» в обиду не дам, не на помойке его нашел!

– Судя по всему, этого исключать нельзя… Наше прикрытие, похоже, не работает, – сказал Граф.

– Да, иначе нас бы не привезли сюда.

– Это точно. Ну, на допрос вызовут, все прояснится! – изобразил уверенность Граф.

Но на допрос их не вызывали. Лишь немногословные конвоиры, явно не из начальствующего состава, вывели пару раз на улицу, в деревянный туалет, да бросили арестантам сухпаек, один на всех. Причем, выводили только бегом и с опущенной головой, так что особо вокруг не осмотришься.

На следующий день, ближе к обеду, дверь бункера открылась, и сверху донесся голос:

– Аюбов, на выход!

– Ну, начинается новый этап, – вздохнул Граф.

– Бегом! – крикнул один из конвоиров. – А то и прикладом схлопочешь!

Аюба завели в стационарный металлический вагончик, расположенный чуть дальше, чем туалет. За столом сидел следователь Красковский, аккуратно разложивший перед собой бумаги. У торца приткнулся особист Бараков.

Внутри было тепло, по сравнению с подвалом даже жарко. Вдоль стены тянулась труба парового отопления. «От домового котла или какой-то кочегарки обогревается, – автоматически отметил Аюб. – Хоть согреюсь…»

– Чего головой крутишь? Садись! – указал следователь на стул, стоявший посреди вагончика.

Аюб сел.

«Судя по тону, хороших новостей для нас нет, – отметил он. – Что же происходит?!»

– Итак, начнем сначала! – сказал капитан. – Назовите свою фамилию, имя и отчество!

– Аюбов Шарип Мурадович.

– Являетесь ли вы военнослужащим?

– Да. Я же говорил – свяжитесь с войсковой частью 88606!

– Мы направили запрос в Министерство обороны. Такой части не существует. Ни ты, ни ты твои друзья в списках военнослужащих не числятся. Мне вот просто интересно, на что вы рассчитываете? Вертолет без идентификационных номеров! Один из изъятых у вас автоматов проходит по учету как утерянный на разбитых артиллерией складах, а другой был в партии оружия, проданного в Йемен! Вы нас совсем за дураков держите?

Аюб пожал плечами и чуть поморщился – рана еще давала о себе знать.

– Какой вертолет прислали, на том и летели. А автоматов мы изъяли немало трофейных…

– Ты в этой группе старший? – подключился контрразведчик.

– На данный момент – я.

– На данный моме-е-е-ент… Хватит уже! Перестань витиевато выражаться, тебе не идет. Или ты думаешь, наше отношение к вам всегда будет таким хорошим, как сейчас? Вас не бьют, не прессуют… Пока. Так зачем подставляешь своих людей?

Аюб молчал.

– Ты же понимаешь, рано или поздно мы найдем тех, кто расскажет про ваши художества на территории республики? – дожимал его следователь. – Проведем очные ставки и все остальное… Сейчас возобновили дело об обстреле колонны федеральных сил, примерим гильзы к вашим автоматам. А пока все это будем делать, вас отправим в следственный изолятор.

Аюб на минуту задумался.

– Но я сказал правду, – продолжил он. – Свяжитесь еще раз с Министерством – там есть люди, которые должны знать. Или дайте, я сам позвоню в вашем присутствии!

– Совсем охреневший! – возмутился контрразведчик. – Я тебе только «звонок другу» организовать могу запросто!

– Только без меня! – поднял ладонь следователь. И повернулся к Аюбу: – Скажи, куда и кому звонить – я все проверю!

А действительно, куда звонить?

– Да я не знаю, просто вырвалось в горячке, – поправился Аюб. – Только наш командир знал, с кем держать связь.

– Так ты же сказал, что ты и есть командир? – тут же уцепился за оговорку Бараков.

– Я старший здесь, в нашей группе. А командир Мухтарыч. Найдите его!

– Иди и подумай хорошенько! – сурово сказал контрразведчик, делая знак стоящему у двери конвоиру. – А ты веди следующего. Может, кто-то из них умнее окажется!

Аюба увели.

– Ты думаешь, они действительно из НВФ? – спросил следователь, когда они остались наедине.

– Откуда же еще?! – вскинулся Бараков.

– А с каких это пор боевики летают на вертолетах? – задумчиво спросил Красковский. – И эти вертолеты сбивают другие боевики?

– Всякое может быть! – махнул рукой контрразведчик. – Стечение обстоятельств, ошибка, да мало ли что еще…

– На месте крушения боевики дострелили одного раненого, – упрямо продолжал рассуждать следователь. – Что ж это они – сбивают своих, убивают своих? Странно как-то. А объяснил этот парень все вполне логично. Есть, правда, неувязки… Только знаешь, на что это похоже?

– На что?

– На глубоко законспирированную и строго секретную операцию, о которой знают только несколько человек!

Бараков с сомнением покрутил головой.

– Наша служба об этом бы знала в любом случае! Но мы ничего не знаем!

– Может, ты не знаешь, а есть люди, которые знают, – стоял на своем следователь. – Только они находятся в тени до поры до времени.

Мухтарыч

Пленника сгрузили с лошади у дома Висхана.

– Шамсутдин, выгоняй джип из гаража, поставь пока под навес! – приказал он сыну. – И раскладушку принеси!

– Разве мы его не в подвале держать будем?

– Здесь побудет, пока точно не узнаем, кто он! Вдруг свой? Гараж теплый и замок надежный – и никуда не денется, и обижаться не будет.

– А если он муртад?[11]11
   Муртад – вероотступник от ислама.


[Закрыть]

– Значит, поступим так, как угодно Аллаху! Хватит болтать! За дело!

Шамсутдин открыл ворота гаража, сел в машину и включил зажигание. Хотя джип был и не новый, отобранный отцом у заезжего предпринимателя еще до начала первой войны, двигатель работал исправно. Потом пришлось через работавшего в милиции русского соседа сделать документы, чтобы шайтаны при зачистке машину не отобрали. Это обошлось не так уж и дорого, тем более что затраты были с лихвой компенсированы: после первого ухода федералов отец убил соседа и забрал все, что у него было. Хотя милиционер успел семью отправить за пределы республики, видимо, деньги и ценности жене не доверил: отец принес несколько пачек долларов и рублей и горшок с золотыми изделиями… Да еще и дом продал. Вот поэтому и хватило денег на «Иглу». Правда, отец еще взял хороший выкуп за заложника, захваченного на границе со Ставропольем. Его, правда, держали в подвале, а не в гараже, и Шамсутдин с Мусой отрабатывали на нем приемы рукопашного боя. Так и накопил на самонаводящуюся ракету. Отец хозяйственный, умеет деньги делать. А теперь и положение получит…

Машина мягко выехала во двор, на бетонную площадку.

– Заносите! – распорядился Висхан.

Адлан схватил пленника под мышки, Руслан взял за ноги.

– Тяжелый! – сказал Руслан, пятясь, как рак, назад. Он был самым молодым, а потому и физически слабее других ребят.

– Ничего, не надорветесь! – подражая суровости отца, сказал Шамсутдин. – Несите и не нойте!

Неожиданно пленник открыл глаза.

– Он ожил! – От неожиданности Руслан разжал руки, нижняя часть пленника шлепнулась на бетон.

– Аккуратнее! – недовольно проворчал Висхан. – Убьете еще… Зря тащили, что ли?!

И склонился к незнакомцу.

– Ассаляму алейкум, дорогой! – изменив тон, участливо произнес он.

– Ва-алейкум салам! – тихо ответил тот.

– Как себя чувствуешь? – спросил Висхан на чеченском.

– Голова сильно кружится.

– Сам идти можешь?

– Попробую! – Мужчина поднялся, пошатываясь, сделал два шага… – Да, могу!

– Хорошо! – кивнул хозяин. – Кто ты?

Собравшиеся вокруг юнцы с интересом ждали ответ. Незнакомец обвел их взглядом…

– Давай поговорим без лишних ушей! – сказал он.

Будущий амир подал знак рукой, и его подчиненные отошли, но продолжали внимательно наблюдать.

– Говори! – нетерпеливо потребовал Висхан.

– Зови меня Султаном.

– Я не это спрашивал! – резко перебил Висхан. – Кто ты такой? И не юли, если тебе дорога жизнь!

– Я вижу, ты моджахед… Тогда ты должен знать, кто такой амир Саббах…

Для Висхана это страшное имя было так же далеко, как звезда на небе. Но он уверенно кивнул:

– Конечно, я его знаю.

– Знай и то, что сегодня лагерь Саббаха разгромлен кафирами[12]12
   Кафиры – неверные, не верящие в Аллаха. Так называли военнослужащих Федеральных сил.


[Закрыть]. Я был там и сражался с ними…

– Почему тогда ты не погиб, а оказался в вертолете врагов?

– Не погиб я потому, что на то воля Аллаха. Меня и еще несколько моджахедов взяли в плен. Не знаю, остались ли они живы… Это ты сбил вертолет?

– Ты обвиняешь меня в смерти моих братьев? – угрожающе глянул исподлобья Висхан.

– Глупо обвинять тебя в том, на что воля Аллаха! Если они стали шахидами, иншааллах[13]13
   Выражение, используемое в арабских и других мусульманских странах как знак смирения мусульманина перед волей Аллаха.


[Закрыть], и ушли в рай, то от отряда амира Саббаха никого не осталось…

– Но ты-то остался!

Пленник покачал головой:

– Я не из отряда Саббаха. Я прибыл к нему с поручением из Иордании, незадолго до их последней битвы.

Висхан на минуту задумался. Проверить сказанное было сложно – тесных связей с НВФ у него не было, а уж с Иорданией – тем более. Но вида он не подал.

– Мне нужно время, чтобы проверить твои слова, – сказал он. – Поживешь пока под замком. Не обижайся.

– Напротив, я благодарен тебе. Ты спас меня, вырвал из рук шайтанов…

– Это было нелегко. Целый отряд выдвинулся к скалам, они обстреливали нас из пулеметов. Мы еле ушли.

– Позволь еще раз выразить тебе благодарность, достойный брат мой. Как зовут тебя?

– Висхан.

– Спасибо, Висхан!

Тот, кто назвался Султаном, сам зашел в гараж и уже внутри, перед тем как закрылась дверь, обернулся.

– Одна просьба, Висхан: покажи мне, где находится Мекка. Ведь я должен молиться.

– Там! – Висхан махнул рукой в сторону юга, с небольшим отклонением на запад.

Дверь закрылась, раздался лязг замка. Пленник сел на раскладушку и облегченно вздохнул. Голова и правда кружилась. Но ни переломов, ни ран не было, только ушибы. Слабая лампочка тускло освещала скудное убранство гаража: накрытую досками смотровую яму, принесенное Шамсутдином помойное ведро, трубы отопления вдоль кирпичной стены, старый табурет… Никаких стеллажей, запчастей… Вообще ничего! Либо машина никогда не ломалась, либо с ее самостоятельным ремонтом здесь не заморачивались, а отгоняли в мастерскую. Окон тоже не было, лишь две закрытых косыми решетками узких отдушины под потолком. Если стать на табурет и держаться за решетки, то можно увидеть часть двора с беседкой, горный склон с небольшими домиками, беспорядочно разбросанными, как зерна для посева.

Посидев в раздумье, «Султан» прильнул к щели в металлических воротах и прислушался. Похоже, часового у гаража бандиты не выставили. Надо думать, как быть дальше. Пленника звали, конечно, не Султан. У него было несколько имен, но в последнее время его называли псевдонимом Мухтарыч. И если пленившие его люди узнают, что он командир оперативно-боевой группы, изрядно проредившей ряды незаконных вооруженных формирований, то его ждет мучительная смерть. А они это узнают – вопрос только во времени. «Легенды» на случай пленения у него не было, каких-то объективных подтверждений родившемуся экспромтом рассказу – тоже. Значит, надо… Впрочем, он сам не знал, что надо делать. Выжил ли кто-то еще из отряда? Какие меры предпринимает Центр для его поисков? А может, считают, что все погибли и их никто не ищет? Впрочем, это вряд ли…

После захода солнца, когда над селом разнесся голос муллы, призывающего к вечерней молитве, дверь гаража открылась, и в проеме возникла фигура Шамсутдина, освещаемая фонарем над входом в дом. На плече у молодого человека висел автомат, направленный Мухтарычу в живот, палец лежал на спуске. И близко не подходит… Грамотный!

– Выходи! Отец разрешил тебе молиться в прихожей.

Это хороший признак: значит, хозяин склонен ему доверять.

Дом Висхана был одноэтажный, но с высоким цоколем. Дом стоял на взгорье и извилистая грунтовая дорога к нему хорошо просматривалась, как, впрочем, и все окрестности. На склонах – слева и справа, выше и ниже, стояли другие дома, хотя и на приличном расстоянии друг от друга, но в пределах прямой видимости. Ни подъехать, ни уйти незаметно нельзя. Разве что ночью…

Поднявшись по бетонным ступенькам, Мухтарыч открыл дверь и оказался в просторном коридоре. Шамсутдин стоял сзади, не сводя с него внимательных глаз и автоматного дула.

– Только молитвенного коврика у нас для тебя нет.

– Главное, чтобы молящийся чувствовал твердость и сколько бы ни пытался опустить голову ниже, чем во время первого касания, не смог бы этого сделать, – показал свое знание Корана «Султан». – А ты так и будешь надо мной стоять? Сам молиться не станешь?

– Не волнуйся за меня, – холодно ответил Шамсутдин. – Аллах простит бдительность моджахеда. В войну без нее не обойтись!

Мухтарыч помолился, и был отведен обратно в гараж. Но конвоир не торопился закрывать за ним дверь.

– А ты мины делать умеешь? – вдруг спросил он.

– Ставить умею, – ответил Мухтарыч. – А делать… Примитивную самоделку каждый дурак соберет. Вот на серьезную бомбу основательно учиться надо. У нас специалисты в каждом отряде были. Но это на крайний случай. Зачем их самим делать, если готовые есть? Самоуправляемые, с автоматическим выбором цели…

– Это как? – открыл рот молодой человек.

– А так: ты ее запрограммировал, как тебе надо, установил, и она лежит, ждет. Например, три машины пропустила, а под четвертой рванула! Или на все машины не реагирует, а подъехал черный БМВ – бум! Можно на вес и рост настроить, она сама нужного человека выберет…

– А если другой попадется с таким ростом?

Мухтарыч пожал плечами:

– На все воля Аллаха. Только ошибки в любом деле случаются. А чаще все правильно срабатывает.

Шамсутдин помолчал.

– Здорово, конечно. Только таких бомб ни у нас, ни у кафиров нету. Где их взять?

Про «умные мины» Мухтарыч только слышал на служебной подготовке, но сейчас изобразил такой вид, будто имел с ними дело постоянно.

– А мы с такими часто работали. И собирались поставлять их амиру Саббаху.

– Так может… Может, в наш отряд хотя бы штучек пять…

– Смотря что за отряд. Поставки сложного оружия согласовываются там. – Мухтарыч показал пальцем вверх. – Кому попало не дают.

– У отца уже двенадцать человек в группе. Правда, шесть молодых, как я…

– Этого мало, – покачал головой Мухтарыч. – «Умное оружие» дорогое. Его надо эффективно использовать. Поэтому давать его будут в большие, проверенные отряды. А у вас небось и специалиста-подрывника нет…

– Почему? Мой товарищ, Адлан, у своего дяди учится – тот не одну машину шайтанов в ад отправил…

Мухтарыч снова покачал головой.

– Это несерьезный разговор. Товарищ учится у дяди… Детский сад…

– Не забывай, что тебя могло уже не быть на этом свете! – насупился Шамсутдин. – Мы ведь спасли тебя…

Мухтарыч в третий раз покачал головой и со значением, нараспев произнес:

– «Ни одна душа не умирает, кроме как с дозволения Аллаха, в предписанный срок!» – И уже обычным тоном добавил: – Откуда это, знаешь?

– Из Корана, – кивнул молодой человек.

– Да, это действительно так… А из какой суры?

– Забыл, – смутился Шамсутдин. Он плохо знал Коран. –  Но все-таки мы сделали тебе добро, и я прошу отплатить добром… Хотя бы одну штучку? А мы такой взрыв сделаем, что все на голову перевернутся! И говорить о нас начнут, и добровольцы к нам побегут…

– Не знаю. – Мухтарыч изобразил задумчивость. – Хотя я вам благодарен. Попробую, конечно. Но обещать не могу!

Некоторое время они молчали.

– Я вообще-то на юриста в Москве учусь, – гордо сообщил Шамсутдин. – На третьем курсе!

То ли ему хотелось произвести впечатление, то ли просто похвастался.

– И знаешь законы так же, как Коран? – усмехнулся Мухтарыч. – Как ты можешь учиться, если здесь воюешь?

Собеседник небрежно махнул рукой:

– Зачем мне их знать? Можно заплатить и получить оценку. Коран совсем другое дело… Муллу ведь не подкупишь, тут самому учить надо! Ничего, я когда-нибудь выучу…

– Как же ты госэкзамены сдавать думаешь?

– А деньги для чего? – засмеялся Шамсутдин. – Деньги все делают!

– Это верно. Кроме одного.

– Чего?

– Оживить они не могут.

– И что? – перестал смеяться молодой человек.

– Ничего. Просто так и есть.

– Ладно, пойду. Завтра еще поговорим. Ты не против?

– Нет, конечно! Мне же здесь скучно, – ответил Мухтарыч. – А за разговорами время проходит быстрее.

Прошла неделя. Относились к нему хорошо: Шамсутдин воспринимал «Султана» уже не как пленника, а как старшего товарища или даже наставника, расспрашивал о военном деле, о диверсиях, об оружии…

Отец всегда говорил с ним приказным тоном и не терпел возражений. А «Султан» держался уважительно, как с равным. Может, разница в общении и расположила Шамсутдина к мужчине, который был старше и опытнее, но не кичился этим. Конечно, это можно было объяснить зависимым положением пленника от вооруженного охранника, но Шамсутдин искренне верил, что причина не в этом, а в том, что сам он достаточно взрослый и умный, чем располагает к себе взрослого мужчину.

Мухтарыч рассказывал про нашумевшие в мире теракты – в общем-то общеизвестные факты, но Шамсутдин слушал с интересом: про некоторые он не знал, а если знал, интересовался подробностями. Больше всего его интересовало все, что касалось жизни за границей. Ведь дальше Москвы молодой человек никогда не был. А будущее в мечтах связывал именно с заграницей – все с той же Иорданией, например, или другими странами, но обязательно исламского мира.

Шамсутдин не только расспрашивал, но и отвечал: разговоры односторонними не бывают. Мухтарыча тревожило, что Шамсутдин не рассказывал ему об оживлении у федералов: ни прочесываний местности, ни перекрытий дорог, ни осмотры населенных пунктов… Как такое может быть?! Сбит литерный вертолет с совершенно секретной оперативно-боевой группой, а никто и не чешется! Ведь это повод для того, чтобы объявить КТО[14]14
   КТО – контртеррористическая операция.


[Закрыть], поднять всю сеть информаторов и вывернуть район наизнанку! Почему же этого не сделано? Их курировал генерал Дединец – у него большие возможности, он искренне болел душой за группу, и он не мог бездействовать!

Мухтарыч терялся в догадках. Но пользу из разговоров с Шамсутдином он все же извлек, используя приемы оперативного разведопроса: Мухтарыч умел естественно задавать вроде бы ничего не значащие вопросы. Так, удалось выведать, что в Мохк-Мартановскую районную больницу доставили несколько человек, выживших после падения вертолета. Их круглосуточно охраняют – может, от нападения, а может, чтобы не убежали.

– Это твои друзья? – спросил молодой человек.

Мухтарыч пожал плечами.

– Кто знает? Может, они, а может, федералы. В вертолете были и те, и другие.

Но это известие его обрадовало: значит, не все ребята погибли. Но почему они под охраной? Погруженный в свои мысли, он не расслышал очередного вопроса.

– Султан, Султан, – повысил голос Шамсутдин. – Ты что оцепенел? Заснул, что ли?

– Голова закружилась, – ответил Мухтарыч. – Я же получил контузию…

– Тогда иди, ложись. Принести воды? Или еще чего-нибудь?

– Да нет, спасибо. Уже все прошло.

Мухтарыч чувствовал, что Шамсутдин относится к нему хорошо. Правда, все требования отца в части охраны соблюдал неукоснительно: без присмотра не оставлял, близко не подходил, оружие, будто невзначай, держал наготове.

Сам Висхан тоже вел себя доброжелательно, несколько раз заводил разговоры про житье-бытье, но более тесного общения избегал, вел себя очень сдержанно: неумело пытался выяснить какие-нибудь дополнительные подробности о своем госте-пленнике, а сам предпочитал отмалчиваться и, в отличие от сына, тему беседы не расширял и быстро ее сворачивал. Мухтарыч понял, чем это вызвано: Висхан в прошлом тракторист, широких связей в среде НВФ не имеет и обстановкой на этом фронте не владеет. По существу, он так и остался малограмотным селянином и очень боялся это продемонстрировать. Да и целей уехать в страну арабского мира он не ставит, а хочет одного – стать амиром, хотя объективно для этого у него маловато авторитета: только акция с вертолетом. Правда, это очень весомая акция, и она может решить дело в его пользу. Особенно если добавить к ней взятого в плен федерала… Но и ошибиться тут нельзя: если это не федерал, а посланник руководителей мирового террористического подполья, имевший дела с самим Саббахом, то упаси Аллах его обидеть!

Поэтому Мухтарыч иногда ел в доме за столом, хотя и в одиночестве – ломать хлеб хозяин может с гостем, а не с пленником, который вдруг окажется врагом. Но все равно это был знак доверия и расположения, хотя за его спиной всегда стоял конвоир с оружием: или Шамсутдин, или Муса, или Аскер, или еще кто-то из молодых. Когда Шамсутдин приносил еду в гараж, то это была та еда, которую ели сами хозяева. Несколько раз Висхан приводил каких-то мужчин, такого же крестьянского вида, как он сам, они, сопя, смотрели на него сквозь щель в воротах, потом отходили и, размахивая руками, что-то горячо обсуждали возле беседки. А Мухтарыч, став на табурет, наблюдал сквозь отдушину, причем наверняка сумел рассмотреть их лучше, чем они его. Но крестьяне, посовещавшись, расходились, а для него ничего не менялось.