Текст книги "Горячий угон"

Прошелся по квартире. На двери между комнатами висел красивый цветной плакат – тот самый, о котором говорил Бразилич: гибкая стройная девушка в полный рост – короткий топик, сетчатые чулки, высоченные каблуки. Над головой полукругом имя – «Марго»…

Марго и Перевозчик уходили утром явно второпях: постель была не заправлена, в кресле – небрежно брошенная женская блузка, бюстгальтер, юбка, на столе в кухне – две немытые чашки и тарелки с хлебными крошками. Гаврош осмотрел посудные шкафчики, ящики стола, потом прошел в гостиную, заглянул в шифоньер, под завязку забитый вещами, в основном женскими. Так же наскоро пошарил в спальне. Как и следовало ожидать, телефона не нашел: это было бы слишком просто! А тщательно обыскивать квартиру нет возможности – увлечешься и пропустишь приход хозяев… Или, что еще хуже, менты приедут и захватят врасплох…

Он поискал место для засады и нашел: кладовка в коридорчике между спальней и гостиной – довольно просторная, и дверь не скрипит… Оставалось дождаться хозяев… Он привинтил глушитель к «ПМ», сел в свободное от вещей красотки Марго кресло и стал ждать. К этому ему было не привыкать… Он мог просидеть так несколько часов – сколько понадобится. Скорей всего, они придут к вечеру.

Но уже через полчаса в дверь позвонили. Странно! Он бесшумно подкрался и, глянув в глазок, отпрянул: прямо перед ним маячила наглая рожа Мирона! Неужели выследили?!

В замочную скважину вкрадчиво скользнула отмычка. Гаврош заскочил в кладовку и прикрыл за собой дверь. Нельзя сказать, что он испугался. Просто события развивались не по плану, поэтому надо было к ним приспосабливаться и действовать в новой реальности. С ним такое нередко случалось, наверное потому, что он плохо умел планировать и не учитывал возможностей изменения обстановки. Но до сих пор это ему не мешало.

Хлопнула дверь.

– Кажется, никого…

По комнатам быстро протопали тяжелые шаги.

– Опа! Гля, какая цыпа! Гы-гы-гы!

– Да-а-а-а, классная!

– Скоро пощупаем, какая она классная…

– Прям-таки, губы раскатал! На, лучше лифон пощупай! Гы-гы-гы!

Наступила короткая пауза.

– Чё-то у меня чуйка играет… Стрёмно как-то…

– Чё вдруг?

– Да звену нашему не фартит… Бобра закрыли, Еремея убили, он всего день в звеньевых проходил… И ты, Мирон, сегодня первый день за звеньевого…

– Ну и что?! Что ты каркаешь?! Глохни, давай!

– Все, молчу… А этого, Наполеона, кто ищет?

– Оно тебе надо? Кому поручили, те и ищут! Только его хрен найдешь… Все время хаты менял, никого к себе не водил, ни с кем не бухал, не болтал… Никто про него ничего не знает!

Снова пауза, проехал по паркету стул.

– Пойду гляну, что у них пожрать есть!

– Не боишься жрать в чужих хатах?

– А чего бояться?

– Один так выпил и копыта отбросил. Бутылку отравленную оставили, спецом для таких, как ты.

– Это старая байка. Бомж в садовом домике. А мы не бомжи! И это не домик…

Послышались шаги, с кухни донесся звук открывающейся двери холодильника и шаги вернулись.

– Там у них мышь повесилась!

– Какая мышь?

– Какая, какая… Говорят так! Пустой у них холодильник.

– А жуёшь ты что?

– Хлеб. Скорей бы его завалить, да пойдем пожрем.

– Нам главное, не валить, а телефон забрать! Чем сидеть да порожняки гонять, ошманайте тут все, может, и сами найдем эту трубу!

Снова шаги протопали по комнатам. С кухни раздался звук выдвигаемых ящиков, звон перекладываемых вилок и ложек. Кто-то возился в спальне, потом вышел в коридор, подошел к кладовке. Гаврош поднял руку. Дверь открылась.

– Щелк! – в изумленное лицо Кота ударила пуля, он отлетел назад и с грохотом опрокинулся на спину.

Гаврош выскочил наружу.

– Что там упало? – спросил Мирон, выглядывая из комнаты. И, увидев Гавроша, остолбенел.

– Наполеон, ты?! Тебя же…

– Я! – не стал отпираться Гаврош и выстрелил.

– Щелк! – на белой майке, в области сердца, вспыхнуло быстро расползающееся красное пятно. Ноги Мирона подогнулись, и он, скорчившись, опустился на пол.

Гаврош быстро направился в кухню, но Заяц сам выскочил ему навстречу.

– Нашли, что ли?

– Щелк! – пуля вошла ему между глаз. Тяжелое тело ударилось о стену и сползло на резиновый коврик у входной двери.

– Конечно! – как ни в чём не бывало ответил Гаврош мертвецу. – Кто ищет, тот всегда найдет!

И сам себе сказал:

– Все, надо делать ноги, а то набегут…

Отвинтил глушитель, спрятал оружие, оправил рубашку и, убедившись, что на лестничной площадке никого нет, спокойно спустился по лестнице и вышел из подъезда. Дверь он прикрыл, но запирать не стал.

* * *

Уже за квартал Перевозчик заметил впереди нездоровое оживление. Возле подъезда монументальной «сталинки» толпился народ, стояли полицейские автомобили и унылый серый фургон без опознавательных знаков – труповозка. Перевозчик замедлил шаг, потом остановился, перешел на другую сторону улицы, осторожно подошел поближе. С безразличным видом остановил несколько вышедших из толпы зевак, спросил, что там случилось. Те неопределенно пожимали плечами:

– Убили кого-то…

И хотя он не знал – где убили, кого, и за что, но понял, что идти домой нельзя, ибо то, что произошло, связано с событиями, в центре которых он оказался.

Прозвонил телефон.

– Валера, это ты сделал?! – кричала в трубку возбужденная Рита.

– Что сделал? Ничего я не делал! Иду домой, смотрю, – стоит толпа… Что там случилось?

– В нашей квартире убили троих, вот что!

– А откуда эти трое в нашей квартире? – хрипло спросил он. – Кто они вообще?

– Откуда я знаю?! Подошла к дому, а тут такое… Соседи из десятой разговаривали, я и услышала… Так что мне делать?

– На работу не ходи, спрячься где-нибудь… К родителям поезжай! Хотя там тебя быстро найдут…

– Ну и что? Я же ни при чем…

– И я ни при чем, но разбираться никто не будет! Полиции лишь бы козла отпущения найти, а бандиты вообще кишки выпустят… Найди место, о котором никто не знает, отсидись, я тебя найду.

– Но мне же надо вещи забрать!

Он почувствовал страшную усталость и безразличие ко всему.

– Потом заберешь! Я же тебе все объяснил! А там – делай что хочешь!

– Что ты объяснил? Я ничего не поняла! Какие бандиты?

– Из бригады Авила, вот какие! У него ко мне счеты, а больше некому!

– Авила? Гены? Так я его знаю! Я могу с ним поговорить, объяснить…

– Что ты объяснишь?! – вскипел Валера. – Не бабьего ума это дело! Уезжай из города, я позвоню. Пока!

– Так, а что…

Он отключился и отправился в гараж, о котором никто не знал. Собственно, даже не в гараж, а в переоборудованную из гаража квартиру, в которой имелось почти всё необходимое для жизни, в том числе телевизор. Это уже была роскошь, но сейчас он пригодился. В вечерних новостях передали: «Сегодня по адресу Лермонтовская сто восемьдесят были обнаружены три трупа с огнестрельными ранениями… Предположительно, убийство совершил гражданин, арендующий квартиру номер двенадцать, который скрылся с места происшествия. Личности потерпевших и подозреваемого устанавливаются…»

– Твою ж мать! – выругался Перевозчик. – Какая же падла эта сделала? Ну, я его найду!

На глубоко законспирированной квартире, которую снял на свой паспорт верный друг Серюня и о которой теперь никто не знал, эту же передачу смотрел Гаврош.

– Хорошо, пусть ищут этого козла! – усмехнулся он. – Только я его раньше найду!

А в своем комфортабельном доме Авил бил кулаком по столу и орал на вытянувшегося перед ним Голуба:

– Ты совсем охренел?! Скоро у нас бойцов не останется! Живо найти этих псов – Гавроша и Перевозчика! Живо!

Так жизненные пути профессионального киллера и профессионального угонщика переплелись в тугой узел, чего ни один, ни другой никогда не могли представить. Но человек предполагает, а Рок располагает. Гаврош стал охотиться на Перевозчика, Перевозчик – на Гавроша, а Авил – на обоих. Начинался второй акт спектакля Судьбы.

Часть вторая
Путь свиного киллера

Глава 1
Привычка к ножу

1987 г., с. Яблоневка

Свой первый нож Серёга Гаврин помнил не хуже, чем первую любовь. Даже, пожалуй, лучше. Черты лица Нинки Кузнецовой, дочери председателя сельсовета, со временем стёрлись из памяти, а вот подаренный отцом складень не забывался! Тогда он пришел из школы, отец уже вернулся из города, где продал мясо на рынке. Они с дядей Вовой Комаровым, мужем маминой сестры Галины, забили очередную свинью, осмолили щетину паяльной лампой и приступили к пропарке: обложили тушу соломой и подожгли. Чтобы дым проникал внутрь, воткнули в пасть кукурузный початок: сало и мясо после такой процедуры становились гораздо вкуснее.

– Ну, отличник учебы, как дела? – отец обнял его, прижал к себе. Он был в рабочей одежде: растянутых трениках, синей майке и галошах на босу ногу. – С выручки сюрприз для тебя приготовил!

– Какой сюрприз? – заинтересовался сын, пропустив вопрос об учебе мимо ушей – он был далеко не отличником, отец просто шутил таким образом.

– Потерпи, узнаешь! – усмехнулся отец и похлопал его по плечу. – Пойди пока, матери помоги!

Мать, стоя у печи рядом с летней кухней, помешивала деревянной лопаткой «поросячью кашу» – так все называли варево из ячневой крупы и картофельных очисток, пузырящееся в большом чугунном котле. Обычно он всегда помогал матери – почти два десятка свиней нужно было кормить по расписанию. И сейчас бросил портфель на крыльцо вросшей в землю саманной хаты, привычно взобрался на табуретку и, отняв у матери лопатку, принялся за работу.

– Молодец, сынуля, – она вздохнула, растрепала сыну волосы. – А я пойду на стол приготовлю, да к деду Тимофею сбегаю. Володя-то с нами обедать будет, они с отцом без самогонки не обойдутся…

– Это точно! – весело отозвался отец, услышав конец фразы. – Тем более с получки!

А дядя Вова и вовсе оживился, возбужденно потер ладони и подмигнул.

Серега мешал бурлящее варево и с голодухи глотал слюну даже на запах «поросячей каши». Чтобы отвлечься, смотрел, как мужики ладно справляются со своим делом. Дядя Вова был здоровенный лоб – высокий, мордатый, косая сажень в плечах. Замасленный комбинезон тракториста на нем готов был лопнуть по швам. А отец ниже почти на голову и в плечах пожиже, хотя жилистый, выносливый, и характер у него, как гранитный камень…

Когда пропарка была окончена, дядя Вова сгрёб жар вилами, подошёл к почерневшей от гари туше и одним движением отрезал закопченный закрученный хвост.

– Пацанчик, иди сюда! – позвал он.

– Чё? – отозвался Сергей.

– Иди, чё-то дам!

Мальчик тщательно облизал налипшую на руку кашу, спрыгнул со стула и подошёл.

– На! – протянул Вова свиной хвост. – Мусоль, пока тёплый!

Сергей с хрустом откусил кусок хрящевой ткани с толстого конца и принялся жевать, не отводя глаз от самодельного ножа с длинным матовым лезвием в руке дядьки.

– Нравится? – заметил тот. – Рано тебе ещё такой!

Он вытер лезвие о штанину и спрятал в кожаные ножны на поясе.

– Ладно, держи сюрприз! – отец пошарил в кармане, достал новенький складень, протянул. – Вот, этот гораздо лучше!

Зачарованный Серега принял подарок. Ребристая пластмассовая рукоятка с массивными латунными оголовками, утопленный сзади «в спинке» стопор, четко щелкающий при открытии хищного, «щучкой», клинка… Да еще маленькие желтые крокодильчики с обеих сторон рукоятки – нож так и назывался: «австралийский крокодил»… Серега как положил его в карман, так всегда и носил, только на ночь вынимал и прятал под подушку. С ножом он чувствовал себя уверенно – как будто у него самого выросли крокодильи зубы, мощные костистые лапы и страшный зубчатый хвост! Да и полезная это оказалась вещь! Серега срезал им удилища, вырезал мечи для игры со сверстниками и дубинки для драк с ореховскими… Увидев в кино, как герой лихо метает ножи, тоже стал тренироваться и даже кое-чему научился!

Однажды, когда ореховские пацаны подстерегли Серегу за околицей, на речке, он достал своего «крокодила», раскрыл и бросился на перегородившую путь лыбящуюся троицу. И враги разбежались, только пятки засверкали! Свидетелем этому стал проезжающий на телеге со свежескошенной травой Никитос, он подозвал победителя, угостил папиросой и, с интересом разглядывая, спросил:

– Ну, а если бы пришлось, вальнул бы их?

– Чего? – переспросил Серега, с трудом сдерживаясь, чтобы не закашляться от противного едкого дыма, и рассматривая синее солнце и перстни на руке односельчанина. Клетчатая, не по сезону, выгоревшая рубашка с закатанными рукавами и расстегнутая до пупа, открывала и другие узоры на его бледном теле: обвившуюся вокруг кинжала змею на правом предплечье, русалку на левом, звезды на груди вокруг сосков.

«Крутой!» – с почтением подумал Сергей.

– Ну, порезал бы этих фуфлыжников? – усмехнулся Никитос.

– А то! – уверенно сплюнул Серега. Он вовсе не был в этом уверен, но разочаровывать крутыша, которого боялась вся деревня, не хотелось.

– Молодец! – одобрительно кивнул тот. – И запомни раз навсегда: если достал пику – коли не задумываясь! Пусть этих гадов хоть целая кодла, вали, сколько успеешь! Хоть одному, да кишки выпусти!

– Ясен пень! – снова сплюнул горькую слюну Серега. – Я же мужик!

– А ты, я вижу, штымп духовитый! – Никитос похлопал его по плечу. – Только мужиком себя не называй. Мужик – это простой работяга, вон, как твой пахан!

Подросток насупился.

– А чем мой отец плох?

– Да ничем, – пожал плечами Никитос. – Только ничем и не хорош! Ты ведь не хочешь всю жизнь со свиньями возиться? Чтоб от тебя, как от них, воняло? Ну, чего молчишь?

– А что свиньи? – неуверенно произнес Сергей. – Свиньи – полезные. Мясо всем нужно, а семье заработок не помешает…

Никитос усмехнулся.

– У матери корова, ей корм нужен, вот я везу. Сколько надо косить на целую телегу? И где моя коса?

Серега пошарил взглядом. Косы действительно нигде видно не было.

– Не ищи, не найдешь! Думаешь, я сам на поле ломался?

– А кто же еще?

Никитос небрежно махнул рукой и вытер вспотевшие ладони о замызганные рабочие штаны.

– Фраерок один, фермер с Заполянки, Короедов фамилия. Он много травы накосил, вот и поделился со мной! Так что, совсем необязательно самому мясо выращивать. Пусть мужики это делают! Если провоняешься свиньями, тебя прозовут чуханом, а это полный форшмак!

– Что значит «фраерок»? – спросил Сергей, окончательно запутавшийся в незнакомых словах и непонятных правилах. – Почему он с тобой делился?

Никитос снова хлопнул его по плечу.

– Приходи ко мне, я тебе все про настоящих пацанов, про правильную жизнь обскажу… Понравишься – в пристяжь к себе возьму… Потрешься возле меня, с авторитетными людьми познакомлю… Подрастешь, может, толк из тебя и выйдет!

Никитос тронул вожжи, худая лошадь, выйдя из дремы, рванула вперед, и телега, вздымая пыль, с грохотом покатилась к селу. Серега долго смотрел вслед – ему было лестно, что такой крутой парень обратил на него внимание. Так, с ножа, началось их знакомство.

Правда, «крокодил» во всей красе продержался недолго: сломалось острие – сухой столб оказался крепче, из дуба, наверное, был. Отец сточил обломок наискосок шлифовальным кругом – нож стал вдвое короче, утратил изящество и хищность, словно у крокодила отрубили половину морды… Теперь он мало отличался от клинообразного сапожного ножа деда Тимофея, сделанного из полосы железа с намотанной вместо рукоятки синей изолентой. Правда, рукоятка оставалась прежней и на ней красовались маленькие крокодильчики…

Искалеченный «австралийский крокодил» исправно служил хозяину ещё почти год, пока Серега не потерял его на бахче. Искать маленький нож на огромном поле, между черными и зелеными с полосой арбузами, среди бескрайней донской степи, продуваемой жарким ветром с пылью, было бесполезно, и хотя Сергей очень старался, успехом его старания не увенчались.

Когда он подрос, отец разрешил пользоваться оружием посерьезней: от деда остались старая тульская двустволка «БМ –16» и припасы к ней: несколько десятков патронов, гильзы, порох, дробь. Сергей выходил из села к лесополосе, стрелял ворон, пулял в надетые на палки консервные банки… Он научился снаряжать патроны и мог бы стать настоящим охотником – кругом в изобилии водились зайцы, лисы, куропатки, на реку частенько садились утки. Но настоящие трофеи его не интересовали – просто нравилось стрелять. Что по банкам, что по воронам – никакой разницы. Банки с жестяным звоном подпрыгивали и, изрешеченные, слетали с палок, противно кричащие вороны замолкали и камнем падали вниз, а черные перья еще долго кружились в воздухе…

Он удивлялся осторожности ворон, которые обычно не обращают внимания на людей, но если у тебя за плечами ружье или даже палка в руках, – то хитрые птицы ни за что не подпустят тебя на расстояние выстрела!

– Недаром вороны по триста лет живут! – объяснил ему отец.

– Значит, у них ум есть? – спросил Сергей.

Отец покачал головой.

– Ум не ум, а хитрость имеется! Всякая тварь жить хочет, а ворона, выходит, больше других…

Но Серега перехитрил птиц: прятался в шалаш, насыпал в десятке метров зерно – и бил наверняка! Это был настоящий азарт: кто кого? Только вороны быстро раскусили его хитрость и перестали приближаться к шалашу, не обращая внимания на приманку. Тогда он избрал другую тактику: садился то тут, то там – в кустах под деревьями, замаскировавшись ветками, и часами ждал, пока черная цель не окажется в пределах прицельной дистанции. Но и такой метод недолго давал результат: вороны вообще перестали летать к этому месту – кружились вдалеке, над соседней лесополосой, а когда он пытался организовать там засаду – возвращались туда, где его уже не было… А стрелять по банкам ему уже было неинтересно: одно дело изрешетить неодушевленную жестянку, и совсем другое – перехитрить осторожное живое существо и метким выстрелом отнять у него жизнь, пусть маленькую, птичью, но для вороны – самую настоящую и единственную…

* * *

– Фрайер – тело бесполезное, лох одним словом, – свысока вещал Никитос, развалившийся на старом диване, выставленном во двор, под навес. Сергей напряженно сидел рядом на краешке табуретки и внимательно слушал.

– Но не всегда! Есть чел, который хоть зону и не топтал, но живет по понятиям, воровской закон соблюдает, черной масти помощь оказывает… Тогда его зовут козырным фрайером, за людской стол пускают, с грева долю выделяют. Короче, вроде как в авторитете ходит. А если помощи от него, как с козла молока, если он просто наблатыкался для виду, чтобы себе жизнь облегчить да масла с салом перехватить, тогда другое дело! Тогда он просто набушмаченный фрайер, и никакого к нему респекта быть не может… Понял?

Сергей кивнул, хотя на самом деле запутался в уркаганских правилах и непонятных словах, а потому понял меньше половины. Похоже, Никитос видел его насквозь – он усмехнулся.

– Конечно, здесь блатные премудрости туго доходят, – он обвел рукой небольшой двор со сваленными в углу молочными бидонами и бутылками из-под дешевого портвейна, мычащей в хлеву коровой, матерью – тетей Еленой, кормящей с крыльца оживленно кудахчущих кур. – А попадешь в зону, там мозги перестроятся, живо все поймешь!

Сергей не собирался попадать в зону, но возражать наставнику не стал.

– А ты за что сидел? – спросил он.

– Не «сидел», а «чалился»! Или «зону топтал»! Или «у хозяина гостил», – назидательно поправил Никитос. – За что правильные пацаны попадают? За вымогалово! Не по бакланской же статье, за хулиганку… Баклан еще хуже фрайера!

Они помолчали.

– А что такое «чухан» и «форшмак», – в очередной раз поинтересовался Сергей.

– Запомнил? – загоготал Никитос. – Чухан, или чушок – грязный, вонючий чел. А форшмак – это какая-нибудь харкотина, сопли, дерьмо… Уронил сигарету на парашу, а потом закурил – вот и офоршмачился. Или с опущенным законтачил… Короче, позор полный… За этим следить надо строго! Если кто тебя обозвал чушком, а еще хуже – козлом или петухом – тут же ответку давай по полной. Не дашь – значит, ты и есть тот, кем тебя назвали!

– А что надо сделать?

– Да спросить, как с гада! Ливер отбить или на пику насадить!

– А если он сильнее?

– Неважно! Ни на что смотреть нельзя, какой бы он ни был! Одолеть не можешь – глаз выбей, ухо откуси!

– Так за это же срок добавят!

– Ну и что? Пусть добавляют! Лучше десятку авторитетным пацаном мотать, чем год опущенным! Пацан свой срок на одной ноге отстоит, а «петух» через месяц вздернется или вскроется…

– А если свиньей обзовут?

– Свинья – это только свинья, за ней дурного смысла нету. Можешь в ответ сказать: «Сам свинья!» – и дело с концом. Тут еще важно, кто назвал: если свой, кент, дружбан, семейник, то это дело шутейное. А если чужой – дай в рыло для порядка – и хватит с него!

И, видно заметив сомнения на лице слушателя, добавил.

– Имей в виду: надо быть духовитым и ничего не бояться. Всегда бей первым! Какая бы ни была кодла – определи, кто главный, и дай ему в рог! Тогда для остальных ты будешь главным! И не думай о том, что будет дальше. Кто думает – спит в кутке для обиженных! Запомни кавказскую пословицу: «Если ты волк – кусай, если баран – терпи!» Так что, выбирай, кем быть: волком или бараном!

Сергей уже несколько месяцев ходил к Никитосу. Слушал рассказы о его героической жизни, о громких «делах», огромных сроках, о том, как он наводил порядок в зонах, сидел в карцерах, вскрывал себе вены, поддерживал блатных и воевал с ментами… С его слов выходило, что во всех колониях знают его имя, да и вообще блатной мир и за проволокой, и на воле уважает Никитоса и признает его авторитет настолько, что даже приглашает «разводить» серьезные споры. Как он умудрился в свои двадцать девять лет совершить столько подвигов, было непонятно, у Сергея даже шевелились смутные подозрения.

Иногда у Никитоса сидели Чага и Худой – из Климовки, они приезжали на «Ниве», держались уверенно и развязно. Чага был маленький, но верткий, его изрытое следами от угрей лицо ничего не выражало, он рассказывал, что занимался боксом и любого может с ног свалить. Худой оправдывал свое прозвище: высокий, тощий, с тонким острым носом и развинченными движениями, он о себе вообще ничего не рассказывал. Климовские были с Никитосом примерно одного возраста, но тюремного опыта не имели и старшинство хозяина признавали, как бы молчаливо подтверждая его заслуги. Старшие пили какой-то шмурдяк почти черного цвета, бросая пустые бутылки в угол двора, из-за чего тетя Елена не раз поднимала крик. Предлагали выпить и Сергею, но тот отказывался, ссылаясь на строгость отца.

Степан Федорович действительно такое общение не одобрял и запрещал ходить «к этому уголовнику», но Сергею было с ним интересно, да и тетя Елена принимала его приветливо, угощала варениками и молоком, а сам Никитос ничего плохого не требовал, с удовольствием учил жизни, раскрывая молодому человеку глаза на многие ее скрытые закономерности. Случай с Бульдозером во многом подтверждал его слова, значит, и во всем остальном он тоже не отходит от истины. Почему же им нельзя дружить? Правда, отец в чистую дружбу не верил.

– Он тюремный, и на пятнадцать лет тебя старше – какая между вами может быть дружба! – кричал отец, распаляясь все больше и больше. – Это он тебя приучает к себе, заманивает… А потом попросит о какой-то мелочи, потом еще о чем-то, покрупнее, потом еще и еще… Знаешь поговорку: «Коготок увяз, всей птичке пропасть…»

Но Сергей считал, что отец преувеличивает. Да и потом, он и не думал слушаться Никитоса, свиней бросать не собирался, тем более что они приносили хороший доход и семья стала жить лучше. Отец и мать приоделись, ему тоже купили новые брюки, рубашки, куртку, новые ботинки. Хату привели в порядок: побелили, покрасили наличники, отремонтировали крышу, настелили новые полы и покрыли их линолеумом «под паркет»… Новый котух поставили, родители поговаривали, что через пару лет можно будет выкупить пустующий кирпичный дом на другом конце села…

Словом, Никитос был сам по себе, а обычная жизнь шла сама по себе, от него совершенно отдельно.

Когда Сергей Гаврин пришел в первый класс, он был самым низким среди мальчишек, с большой круглой головой и круглыми, глубоко посаженными глазами. На первом же медосмотре врач обнаружил, что у него очень редкий пульс, испуганные родители прибежали за разъяснениями, но тот успокоил:

– Ничего, у Наполеона и вовсе было тридцать шесть ударов в минуту, а у вашего – сорок пять! Кость у него широкая – здоровенным мужиком вырастет!

Каким-то образом об этом прознали одноклассники, и Сергея стали звать «Наполеоном». Вскоре это прозвище стало известным всей школе, Сергей не возражал: оно казалось даже почетным, особенно на фоне обидных кличек-дразнилок: Козявка, Сопля, Жиртрест, Пень… Но через несколько лет признанный школьный хулиган Колян-Бульдозер из шестого класса изменил прозвище на Пирожное Наполеон, причем имя императора и знаменитого полководца быстро отпало и осталось только «Пирожное», которое быстро обросло разными вариантами: Сладенький, Крем-брюле, Коржик…

И тогда спокойный и флегматичный Сережа Гаврин, который учился средне, но агрессии никогда не проявлял и вообще дисциплину не нарушал, подождал в школьном дворе Бульдозера, который был старше на два года, ударом в пах сбил с ног и избил до полусмерти, да с такой яростью и остервенением, что физкультурник и трудовик едва смогли оттащить четвероклассника от пускающего кровавые пузыри Коляна. Взрослых мужиков удивило, что Гаврин был при этом совершенно спокоен!

Школа не стала выносить сор из избы и ограничилась обсуждением инцидента на педсовете. Но родители Бульдозера жаждали мести и написали заявление участковому – капитану Полупану, внешне похожему на стандартного киношного сельского милиционера: коренастый, краснолицый, с пронзительным прищуром, квадратной челюстью, плотно сжатыми губами и жесткой щетиной усов над ними. Он был не дурак выпить, и многие считали, что толку от него немного. Другие придерживались противоположного мнения, в подтверждение которого приводили его прозвище – Горыныч, которое, якобы, приклеилось после схватки с залетными бандитами, бесчинствовавшими в районе и оставившими за собой шесть трупов в разоренных домовладениях. Он их, вроде бы, задержал, отправив двоих в морг, а троих – в травматологическое отделение местной больницы. Скептики считали, что это легенда, а прозвище – результат искаженного отчества: капитан звался Федором Гавриловичем. Гаврилыч – Горыныч: такое сходство делало подобное объяснение более правдоподобным, чем лихой сюжет голливудского вестерна, перенесенный на сельскую почву Тиходонского края. Однако осведомленные люди могли подтвердить, что истина лежит посередине: Горыныч действительно разделался с налетчиками, но те, на свою беду, напали на его собственный дом и не оставили ему иного выхода! В других подобных подвигах за пятнадцать лет службы он замечен не был, следовательно, арсенал его личных и служебных возможностей оставался невостребованным до тех пор, пока дело не касалось его самого. А поскольку такие ситуации в жизни каждого милиционера случаются чрезвычайно редко, то вместо пистолета и раскладной металлической дубинки он с успехом обходился форменной одеждой и обычной шариковой ручкой.

Получив заявление, Горыныч сразу оценил обстановку: в связи с малолетством Сергея Гаврина привлечь его к ответственности невозможно, а сам пострадавший имел длинный хвост криминальных «подвигов»: воровал мелочь из карманов одежды в гардеробе, отбирал деньги у младшеклассников, затевал драки, разбил камнем окно в учительской… По возрасту Бульдозер уже годился для постановки на учет в ИДН[2]2
  ИДН – инспекция по делам несовершеннолетних.


[Закрыть], и даже для направления в спецшколу закрытого типа, но, хотя Полупан напрямую не отвечал за проделки несовершеннолетних, именуемых на профессиональном сленге «недоносками», такой финал бросил бы тень на безупречную репутацию его участка, и хотя она, в основном, создавалась той самой ручкой, разрушать ее из-за каких-то сопляков смысла не было. С присущей ему убедительностью Горыныч доходчиво донес свою точку зрения до заявителей. Предки Бульдозера, которые сами не отличались трезвостью и законопослушным поведением, её разделили, заявление забрали, и дело благополучно было спущено на тормозах. Но все, кто о нем знал, сделали выводы.

После этого Гаврина никакими прозвищами называть не рисковали, и даже про «Наполеона» забыли: парень психованный и не по годам сильный – вдруг ему что-то не понравится?

Со временем предсказание школьного врача начинало сбываться: к седьмому классу Сергей заматерел, раздался в плечах, налился силой, и хотя не особенно вырос, но заметно повзрослел. К тому же новая одежда изменила не только внешний вид, но и самоощущение. Он стал увереннее в себе и ощутил, что из мальчика превращается в мужика, хотя, памятуя слова наставника, вслух это слово не произносил. Он не мужик, он пацан! А к редкому пульсу Сергей привык и считал его вполне нормальным. Как и к тому, что остается спокойным в самых критических ситуациях.

Никитос продолжал давать ему уроки, сочетая теорию и практику. Однажды, на седьмое ноября, он со своими корешами поехал на чагиной «Ниве» в Климовку и позвал с собой Сергея. Все были в нарядной одежде: Никитос в белой рубахе с распахнутым воротом, выходном костюме и начищенных до блеска туфлях, Сергей и климовские – тоже одеты во все новое. Они выпили из горла пару бутылок все того же портвейна, причем на этот раз и Сергей не отказался, побродили по украшенному плакатами и портретами вождей райцентру и пришли на танцплощадку, где оглушительно гремела музыка, на асфальтированном пятачке толклись несколько крепко прижавшихся друг к другу пар, а вокруг толпились разномастные зрители, в основном нетрезвые, которые грызли семечки, показывали пальцами на танцующих и непонятно чему смеялись.

– Иди, попроси у этих рыл закурить, – Никитос подтолкнул Сергея к самой разнузданной компании из шести парней, которые громче всех визгливо хохотали, матерились, толкали друг друга и задирали окружающих. Их явно опасались и старались близко не подходить, от чего вокруг образовалось пустое пространство, заплеванное и засыпанное семечковой шелухой.

– Это пацаны Лысого, он тут центровой! – предупредил Чага. – Замесят Серого, зуб даю! Да и кодла у него большая, мигом набегут… Может, лучше не связываться?

– Наоборот! – усмехнулся Никитос. – Иди, Серый, у этого лысого хрена попроси культурно! А ты, Чага, поддержи его слегонца…

После вина Сергей расслабился и чувствовал, что ему море по колено. Что ему какой-то хрен с горы…

Как всегда спокойный, он подошел к грозной компании, сплюнул и, обращаясь к крепкому, стриженному наголо парню в джинсовой куртке, сказал:

– Дай сигаретку, братское сердце!

Парню было лет под двадцать, да и вокруг стояли его ровесники, у всех челюсти отвисли: какая-то никому не известная мелюзга подкатила к ним с такой наглой просьбой. И то, что обратился он уважительно, как принято среди блатных, компания пропустила мимо ушей.