Текст книги "Свой круг"

Данил Корецкий
Свой круг

Баркентина «Кейф»

Некоторое время я смотрел в окно на проплывающие мимо лесные пейзажи, включенные непостижимой логикой административно-территориального деления в «условную» городскую черту. Сквозь толстое запыленное стекло окружающий мир казался блеклым и однотонным, и я вдруг это остро почувствовал. Устал?

Откинувшись на жесткую спинку, достал из портфеля принесенную наконец Вальком пухлую, карманного формата, зачитанную книжку.

«…Сон этот преследует меня уже много лет: маленький леданец в грубом кожаном жилете и смешной островерхой шапке – не под прозрачной крышкой холодильной камеры, а в природных условиях, среди прекрасного ландшафта, под ярким рыжим солнцем, вышедший из-за голубого холма нам навстречу; устремившийся к нему обреченный Горик и я – ничего не подозревающий, благодушный, с вяло висящими руками, не успевший…»

Обожаю фантастику, только книги достать удается редко, да и некогда, так бы и читал целый день, еще бы лечь и вытянуться… Но на следующей станции надо выходить. Людей в вагоне было немного, понятно – будний день, и я расслышал, что сидящие через проход Валек с Петром толкуют о разных республиках и населенных пунктах, окладах и перспективах на жилье, упоминают названия учреждений нашей и смежных систем и горячо обсуждают, стоит ли «надевать погоны», если да, то какие. Дело понятное – после преддипломной практики неминуемо последует распределение.

Я пересел к ним.

– Определяйтесь в адвокаты. Лица свободной профессии, а заработки – дай Бог каждому!

Валентин скривился.

– Штаны протирать да с каждой мразью за ручку здороваться! Не в деньгах счастье…

В своем максимализме он был последователен. Суждения – на крайностях, условности – в сторону. Знакомясь, удивил: Валек. Обычно пятикурсники подчеркивают свою зрелость, рекомендуясь по имени-отчеству. Вот Петр – попробуй назови его Петрушей!

– А ты, Петр, не определился еще?

– Заработок тоже не последнее дело. А как с подзащитными здороваться – каждый сам выбирает. Но следствие интересней…

Здравый, рассудительный ответ. Они одногодки, но заметно отличаются уже сейчас. Один – живой, непосредственный, отвечает не задумываясь, не боится обнаружить свое мнение; одет спортивно-небрежно, как большинство сверстников. Другой – степенный, основательный, высказываться не торопится, взвешивает слова, прикидывает – придутся ли к месту, понравятся ли; учитывает, что по одежке встречают: туфли, брюки, рубашка – все официально-делового стиля, чуть похолодает – обязательно наденет пиджак и галстук.

Настрой перед распределением у них вроде бы одинаковый, но я мог с уверенностью сказать – Валек станет следователем или скорее всего сыщиком. Петр наверняка займется правовой работой в народном хозяйстве: начнет юрисконсультом, со временем возглавит юротдел, а может, поднакопив опыта, переберется в арбитраж или пробьется в коллегию адвокатов. Мало ли где интересней!

– Собирайтесь, следопыты, не то пропустим остановку!

Валек пружинисто вскочил, резко откатил дверь в тамбур, первым выпрыгнул на перрон. Следом и мы спустились на чистую бетонную платформу.

Пахло свежестью, станция была пуста, только возле кассы девушка в белом передничке продавала мороженое. Через секунду возле нее маячила рыжая шевелюра, выгоревшая ковбойка и линялые джинсы Валька. Когда мы перебрались через рельсы, он уже шел навстречу с тремя эскимо.

– Угощайтесь. Оказывается, здесь все знают дачу Золотовых. Нам вот по этой тропинке.

Валек разведал дорогу правильно, через полчаса мы были у цели. Дача стояла на возвышенности в центре большой поляны и чем-то действительно напоминала стремительный старинный корабль.

– На что она похожа, ребята?

– На дачу и похожа, – резонно ответил Валек. – На что же еще?

– Заметим, на классную дачу, – добавил Петр.

Мои впечатления могут объясняться тем, что я уже знал, как называли этот загородный особняк Валерий Золотов и его друзья, хотя все же в линиях полутораэтажного дома было что-то неуловимое от очертаний гордых парусников времен адмирала Дрейка. А расположение, приподнятость над окружающей местностью, отчего строение как бы плыло в косых солнечных лучах, пронизывающих кроны толстых мачтовых сосен, усиливало эффект. И конечно, за всем этим стояла не удача случайного совпадения ряда обстоятельств, а утонченный расчет архитектора.

Доски двухметрового забора плотно, без щелей, прилегали одна к другой и по прочности, наверное, не уступали частоколу, из-за которого отстреливались от пиратов герои «Острова сокровищ». Я усмехнулся наглядности примера ассоциативного мышления.

Калитка должна была быть незапертой, и точно – бронзовая ручка легко поддалась, и замок открылся.

Просторный участок оказался изрядно запущенным, хотя видно было, что он знал и лучшие времена. Асфальтовая лента соединяла ворота с гаражом, выложенные кирпичом дорожки вились между пропаханными грядками и мертвыми клумбами, огибали здание и обрывались у деревянной баньки, сложенной над маленьким, но на удивление чистым прудом.

– Нехудо люди живут, крепко, – проговорил Валек. – Отдыхай на природе, парься в баньке, в пруду купайся – красота!

– Адмиральская дача, что ты думаешь, – снисходительно ответил Петр, и по тону его следовало понимать, что он повидал немало подобных дач и удивляться тут особенно нечему. Как я успел заметить, Петр любил подать себя бывалым человеком.

Зеркальная поверхность пруда притягивала взгляд, и я опустился на корточки у самой воды. Теперь стало видно, как солнечные лучи, преломляясь в прозрачном и оттого невидимом жидком стекле, высвечивают бугристое, усыпанное камешками дно. Мягко спланировал сухой лист и завис, чуть поморщив солнечную прозрачность над этой неровной пестрой равниной.

– У берега – сантиметров двадцать, а в центре – метра полтора, – прикинул я глубину.

В одном месте, там, где край водоема захватывала полукруглая тень кроны дерева, образовалась непроглядная чернота, будто скрывающая бездонный омут.

Еще когда я увидел дачу издали, то подумал, что она напоминает материализацию мечты об уединенном, тихом и спокойном месте, где время не расписано по минутам, не втиснуто во всевозможные планы и графики, не имеет обыкновения скручиваться в тугую пружину, спрессовываясь и убыстряя свой бег, когда не ощутимо проскакивает час за часом, день за днем, неделя за неделей, а течет размеренно и неторопливо, как и полагается времени… Где нет неотложных мероприятий, срочных вызовов, нервных, не различающих дня и ночи телефонных звонков, не поддающихся планированию и оттого выбивающих из заранее намеченного ритма происшествий, нет массы важных, ответственных и подлежащих немедленному разрешению вопросов и сотни других дел, делающих каждодневную жизнь бе<$Eup 15 back 40 prime>гом в беличьем колесе.

А сейчас на берегу пруда я убедился, что это и есть то самое место. Здесь в покойной и умиротворяющей тишине можно отключиться от невидимого кабеля связи со своей и областной прокуратурами, дежурной частью милиции, следственным изолятором и другими учреждениями, которым ты можешь вдруг срочно понадобиться в любое время суток.

Здесь можно забыть про сроки следствия и содержания под стражей, выпустить из памяти показания многочисленных обвиняемых, подозреваемых, свидетелей, не раздумывать над квалификацией и судебной перспективой дел, не прорабатывать десятки вариантов направлений расследования, не перебирать арсенал тактических приемов для предстоящих допросов… Можно, наконец, перевоплотиться и из следователя – важного звена сложного государственного механизма стать просто гражданином Зайцевым Ю. В. И целыми днями сидеть в этом уютном местечке и смотреть на зеркальную гладь воды, просто так, бездумно, чтобы освободиться постепенно от миллионов бит самой различной информации: мешанины фактов, событий, фамилий, кличек, номеров телефонов и тому подобной белиберды, чтобы этот уголок вытянул полученные за все эти годы отрицательные эмоции, последствия нервотрепки и пережитых стрессовых ситуаций. Чтобы отдохнул мозг, восстановились запасы нервной энергии… И чтобы при этом высоко в синем небе плыли легкие перистые облака…

Смотрю в небо. Облака на месте. Именно такие, как представлялось.

Я вновь собрался, для этого пришлось сделать усилие – сказывается, что уже год не был в отпуске и весь этот год работал по большим тяжелым делам.

– Вперед, гвардейцы! – играя роль этакого неунывающего бодрячка, окликаю задумавшихся ребят. – Осмотр продолжается!

За банькой стоял огромный ящик, доверху наполненный бутылками из-под портвейна. В гараже тоже обнаружились три набитых бутылками мешка. А в общем осмотр двора ничего не дал.

Когда мы подошли к входной двери, дача уже не показалась мне местом, где хочется отрешиться от повседневной суеты. Может, оттого, что сургучная печать, придававшая двери казенный вид, предвещала что-то недоброе, а может, просто включился подсознательный механизм, перестраивающий мозг с благодушных отвлеченных размышлений на предстоящую конкретную работу.

Я без труда нашел в связке нужный ключ и, сорвав печать, толкнул дверь. На первом этаже располагаются службы, кухня, кабинет и зал, а наверху – спальни и зимняя веранда. Но, переступив порог, мы вначале оказались в небольшом холле перед двустворчатой дверью с табличкой «Кают-компания».

В «кают-компании» стоял спертый плотный воздух, в котором смешивались запахи винного перегара, табачного дыма и перестоявшей еды. Не знаю, как мои спутники, а я уловил в этой сложной смеси еще один компонент. Раньше, до того, как я стал работать на следствии, я думал, что выражение «запах смерти» не более чем красочная метафора, но потом убедился в обратном. Смерть имеет даже два вида запахов: реально ощутимый обонянием и психологический, воспринимаемый сознанием, создающий особое отношение к месту, которое она посетила. И если первый может отсутствовать, то второй – ее непременный спутник.

В «кают-компании» запах смерти исходил от грубо начерченного мелом на ковре силуэта, повторяющего контуры распростертого человеческого тела.

Поскольку я читал протокол, то очень отчетливо представил позу, в которой лежал убитый. Собственно, первичный осмотр места происшествия проведен толково и грамотно, но он в основном концентрировался на трупе, окружающей обстановке уделено мало внимания, что вполне объяснимо дефицитом времени дежурного следователя, которому наступало на пятки очередное происшествие: в большом городе за ночь случается много всякого…

И все-таки протокол составлен достаточно подробно и полно, в принципе можно было им и ограничиться, но я привык детально изучать места преступлений. Вид помещения, количество и расположение комнат, подсобных служб, предметы обстановки – все это имело линейные размеры, вес и тому подобные количественные показатели, но, кроме того, существуют качественные характеристики, которые не измеряются рулеткой, не взвешиваются и не найдут отражения ни в одном самом точном протоколе…

– Начинаем осмотр, – обратился я к своим спутникам. – Поскольку понятыми могут быть приглашены любые незаинтересованные в деле граждане, я предлагаю вам выступить в этом качестве. Вы ведь не заинтересованы в деле?

– Ни в малейшей степени! – заверил Петр.

– Отлично. Права и обязанности понятых вам известны?

– Конечно, – ответил Валек, Петр согласно кивнул.

– А раз так, приступаем. Только вначале откройте окна, отбор запахов мы все равно делать не будем – случай не тот, проветрить здесь не помешает.

Легкий сквозняк быстро выдавил на улицу спертый воздух, дышать сразу стало легче. С запахами разделаться просто, нетрудно навести порядок в комнате, убрать тарелки с закисшей пищей, стаканы с остатками спиртного и даже стереть мокрой тряпкой зловещий меловой силуэт.

Но самая тщательная уборка не поможет избавиться от того, что превратило уютную загородную дачу в место происшествия. Теперь это не просто комфортабельное место отдыха, а Дом, имеющий Страшную Тайну, Дом с Привидением. Готов держать пари, что Золотовы продадут дачу, и очень скоро. Недаром на предложение поехать сюда вместе глава семейства ответил категорическим отказом: «Что вы, после того, что случилось… Уж вы, пожалуйста, сами…»

«Кают-компания» представляла собой просторную светлую комнату. Три мягких кресла, журнальный столик, декоративный электрокамин-бар, магнитофон. Справа у окна – сервированный на четверых стол.

– Ну-ка, следопыты, что скажете?

– Здесь были курящие женщины, – сделал вывод Петр.

Верно. В пепельнице двадцать два окурка «Мальборо», двенадцать – со следами помады, из них семь скурены до фильтра.

– А поглубже?

– Можно подумать, что пили одни люди, а закусывали другие!

– Точно! Молодец, Валек!

Бутылки могли служить украшением любого бара. «Камю», «Мартель» – на донышке еще осталось немного пахнущей спиртом жидкости. «Бордо» – здесь тоже что-то плещется. Красивая, под хрусталь, плоская бутылка с черной этикеткой – эта пустая. Две пустые из-под шампанского.

А вот закуска – другого рода: дешевые консервы, вареная колбаса, кабачковая икра, плавленые сырки. Странно.

– Хозяин – моряк?

Петр рассматривал большую гравюру – фрегат с туго надутыми парусами, накрененный в лихом галсе, орудийные порты окутаны клубами дыма. На журнальном столике искусно выполненная модель парусника, над ним – старинный штурвал. Вот и еще атрибут морской романтики, на стене – ножны от кортика. Того самого, что сейчас лежит у меня в сейфе.

– Хозяин – нет, но кто-то в семье – наверняка. Держи рулетку. Так, от двери – два метра шестьдесят…

Неожиданно раздался телефонный звонок.

«Телефон на даче – редкость», – мелькнула мысль, я прошел в кабинет и взял трубку.

– Все в порядке? – осведомился мужской голос.

– Да, – ответил я. Действительно, не спрашивать же, что он понимает под «порядком».

– О'кей. – Раздались гудки. Разговор был окончен.

Осмотр и составление протокола, планов и схем заняли часа полтора. Дело шло к концу. Я поднялся наверх, заглянул в две маленькие комнатки с кроватями, вышел на веранду. Отсюда открывался умиротворяющий вид на окрестный пейзаж, и надо сказать, с приподнятой точки обзора он выглядел еще живописней. А через поляну по направлению к даче шел человек.

Я отпрянул в глубину веранды, но тут же сообразил, что отсвечивающее на солнце стекло делает меня невидимым.

Кто же это? Скорее всего кто-то из хозяев, может быть, даже сам Золотов-старший. Впрочем, нет. Хотя я беседовал с ним только по телефону и поэтому узнать не смог бы, этот человек гораздо моложе – подобранная фигура, резкая отмашка руками… Лица рассмотреть не удавалось, вот подойдет…

Но когда незнакомец подошел ближе, забор скрыл его из поля зрения.

Я спустился вниз и вместе с практикантами вышел на крыльцо, чтобы встретить посетителя. Но прошла минута, другая, третья, а в калитку никто не входил.

– Ну-ка, ребята, посмотрите, куда он делся.

Оставшись один, я быстро вытащил книжку, плюхнулся в кресло, расслабленно вытянул ноги.

«…Мы высаживались на Леду последней сменой. Этот факт не был известен никому на Земле, за исключением узкой группы экспертов, получивших специальный допуск к отчетам, видеозаписям, образцам и другим материалам, собранным нами и двумя первыми экспедициями. Официально планета считалась необитаемой и непригодной для освоения из-за высокого уровня природного радиационного фона…»

Что-то отвлекало внимание, я прислушался. Тихий тупой скрежет то пропадал, то появлялся вновь. Жук-древоточец! Я подошел к стене и внимательно осмотрел ровную деревянную поверхность. И точно. Одна дырочка, другая, третья… А сколько ходов уже проделано там, внутри? Дача оказалась больной…

Вернулись Валек с Петром.

– Никого нет, мы все вокруг обегали. Наверное, он куда-то в другое место шел.

– Может быть, конечно, и в другое. Но тропинка ведет прямо к воротам, больше идти по ней некуда…

Я сфотографировал все помещения, снял со стены ножны от кортика. Подчиняясь внезапно пришедшей мысли, отлил в пронумерованные флаконы образцы спиртного из экзотических бутылок. Кажется, все, можно дописывать протокол.

Когда мы вышли на улицу, солнце уже скрылось за деревьями. Я сделал еще пару снимков – общий вид дачи и подходы к ней. Хотелось есть, а предстоял еще обратный путь до станции, потом ожидание электрички, потом…

– А почему вы не ездите на машине? – Мысль Петра работала в том же направлении.

– Потому что на ней ездит прокурор, – дал я исчерпывающий ответ и приготовился к следующему вопросу, но его не последовало. Чувствовалось, что ребята устали.

Из окна электрички я все время смотрел в левую сторону. Там, за деревьями, любили проводить время Валерий с друзьями, и, видно, отдых удавался на славу, недаром же они называли дачу «Баркентина „Кейф“.

В названии чувствовалась фантазия, изобретательность, слово „кейф“ произносилось правильно, без распространенной ошибки.

Грамотные, симпатичные, положительные молодые люди с развитым воображением… И тем не менее один из участников вчерашней вечеринки лежит сейчас на холодном каменном столе морга, а другая заперта в душной камере…

Лес расступился, и я увидел знакомое здание на холме. Онo напомнило мне парусник, идущий ко дну.

Экипаж баркентины

Тяжелая стальная дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Пройдя узкий и глубокий, как колодец, двор, я миновал сводчатую арку и вышел на широкий проспект. Здесь светило солнце, катились по своим маршрутам троллейбусы, проносились автомобили, спешили куда-то прохожие – словом, шла обычная жизнь.

Изолятор временного содержания (сокращенно – ИВС) находился в глубине двора, и никто из проходящих мимо людей не подозревал, что в какой-нибудь полусотне метров существует другой мир с круглосуточными электрическими лампочками вместо дневного света, со стенами, выкрашенными унылого цвета масляной краской, с лязгающими замками и спертым, несмотря на вентиляцию, воздухом, пропитанным тяжелой смесью запахов человеческого пота, карболки и чего-то еще – специфическим камерным духом, который невозможно истребить даже ежедневной уборкой.

Допрос, можно сказать, не получился. Марина Вершикова дала показания, подписала протокол, но контакта с ней установить не удалось, не удалось поговорить по душам, когда подследственный не просто рассказывает о совершенном, но и проявляет эмоции, отражающие отношение к своим поступкам, когда исподволь, незаметно выявляются мотивы преступления и цели, на достижение которых оно было направлено.

Вершикова все время плакала и сквозь слезы рассказывала, что да, она ударила Петренко кортиком, за что – не помнит, так как была пьяна. Убивать не хотела и, как все получилось, сказать не может.

За размышлениями я незаметно прошагал три квартала до своей конторы. Высокая массивная дверь, лестница, выложенная линолеумом, ступеньки с дюралевыми уголками. Прокурор – хороший хозяин, за десять лет работы здесь он полностью перекроил, перестроил старое запущенное здание, благоустроив его так, чтобы каждый сотрудник имел отдельный кабинет. Потом началась „доводка“ – двери с двух сторон обивались дерматином, настилался паркет, обновлялась мебель.

Другие прокуроры завидовали нашему помещению, удивляясь оборотистости шефа. А он продолжал „шлифовать“ свое детище: появились занавески, карнизы, шторы, паркет регулярно покрывается лаком, ежегодно проводится текущий ремонт: побелка, покраска…

Сейчас наша прокуратура блестит, как пасхальное яичко, так что в здание просто приятно войти. Не всем, конечно, – сотрудникам. Одним словом, созданы все условия для работы. А раз так – можно спросить и за ее выполнение. Шеф – великий стратег. И спрашивать он умеет.

– Юрий Владимирович, а вас Павел Порфирьевич все утро разыскивает, – наверху стояла машинистка Симочка. Она была в новых босоножках, я обратил внимание на изящные пальчики с красным педикюром и тут же поймал себя на мысли, что мне приятно смотреть на нее.

Вот тебе и раз! Симочка пришла к нам три года назад, едва достигшей совершеннолетия, этакая упитанная домашняя девочка с круглым миловидным личиком и румяными щеками. Она была трудолюбива, аккуратна и исполнительна, быстро вошла в коллектив и стала всеобщей любимицей, но воспринималась всеми именно как не знающий жизни несмышленый ребенок, которого можно опекать, угощать шоколадками, расспрашивать о планах на будущее, давать различные советы…

И этот стереотип отечески-снисходительного отношения к Симочке не претерпел изменений за прошедшие годы, тем более что в котле, в котором все мы варимся, время несется быстро и некогда особенно осматриваться по сторонам и приглядываться друг к другу. И даже когда не так давно я обратил внимание, что у нее красивые руки, то не задумался над этим, просто сознание отметило еще один воспринятый зрением факт, отложив его в свой объемистый запасник. И вот теперь я заметил, что мне приятно смотреть на нее.

– Спасибо, Симочка, сейчас я к нему зайду.

Она пошла к себе, а я задержался на площадке, глядя вслед. Три года сделали свое дело, и Симочка стала очень симпатичной женщиной с отличной фигурой. И если бы я не был на десять лет старше и женат, я бы с удовольствием за ней поухаживал. Интересно, ей говорили, что у нее красивые ноги?

– Сима! – Она оглянулась уже в конце длинного коридора, и на лице появилось выражение преувеличенного внимания – девчоночья манера реагировать на обращение старших.

– Ты напечатала обвинительное?

– Да, сейчас принесу.

Печатала она грамотно, без ошибок, я бегло прочитал документ, подписал все четыре экземпляра и один подшил к оконченному накануне делу. Теперь можно идти к шефу. Интересно, зачем я ему понадобился?

Прокурор пребывал в прекрасном расположении духа, это я понял сразу же, как только он ответил на приветствие.

– Можно направлять в суд. – Я положил перед ним законченное дело.

– Так-так, – Павел Порфирьевич взглянул на обложку. – Иванцов и Заморин, грабеж, две кражи, угон автомобиля и вовлечение несовершеннолетних. Целый букет… Ничего нового не раскопали?

– Как же, Иванцову добавилось два эпизода квартирных краж, а Заморину – сбыт похищенного. Больше за ними ничего нет – проверял со всех сторон.

– Хорошо, хорошо… А что, Иванцов так и не признался?

Меня всегда поражала феноменальная память шефа, который не только держал в голове перечень всех дел, находившихся в производстве следователей, но и помнил их суть, ориентировался в обстоятельствах преступлений, знал позиции обвиняемых и свидетелей.

– Не признался. Ну это дело его – не новичок. На этот раз влепят ему на всю катушку…

Белов дочитал обвинительное заключение, полистал пухлый том и размашисто подписался под словом „утверждаю“.

– А как обстоит дело с убийством на даче Золотовых?

– Вчера делал дополнительный осмотр, сегодня допрашивал подозреваемую…

– Ее фамилия Вершикова, если не ошибаюсь? – Шеф не ошибался и знал это, просто хотел продемонстрировать свою осведомленность и блеснуть памятью. – Ну и что она? Признается?

– Признается-то признается, да как-то странно. Дескать – убила, а как – не помню, по деталям ничего не дает…

– Это объяснимо – вечеринка, выпивка… В общем-то, дело несложное. Надо в этом месяце и закончить.

Шеф внимательно разглядывал меня. Он был массивным, внушительного вида мужчиной с крупными, простоватыми чертами лица и имел привычку изучающе рассматривать собеседника. Один глаз он потерял на войне, протез был подобран умело, и долгое время я не мог определить, какой глаз у него живой, а какой стеклянный, и оттого испытывал неловкость, когда он вот так, в упор, меня рассматривал.

– И еще вот что. У меня был Золотов-старший…

Интересно, когда же он успел?

– …он просил как можно деликатней отнестись к ним. Они уважаемые люди, и так уже травмированы, а тут следствие, повестки, огласка, ну, вы понимаете… Так что постарайтесь как-нибудь помягче. Может быть, вообще не будет необходимости их допрашивать…

– Такая необходимость уже есть! – Я не любил подобных разговоров.

– …а если все-таки понадобится, то можно вызвать по телефону, одним словом, поделикатней. Мы же должны внимательно относиться к людям, с пониманием…

Это уже начинались нравоучения, до которых шеф большой охотник. И хотя большей частью он говорил банальные вещи, именно потому ему было невозможно возразить, и, следовательно, он всегда оказывался прав.

– …проявлять терпимость и такт. Так?

Он внимательно посмотрел на меня, ожидая подтверждения.

– Так. – Действительно, что можно еще сказать в ответ? – Я могу идти?

– Минуту. У меня для вас приятная весть. – Белов торжественно заулыбался и поднялся из-за стола.

Я был заинтригован – в нашей работе приятные вести случаются гораздо реже неприятных.

– Поздравляю вас с очередным классным чином. – Он пожал мне руку и вручил две бумаги – выписку из приказа Генерального о присвоении мне первого класса и поздравление с этим событием от прокурора области, который желал „крепкого здоровья и успехов в работе“.

– Спасибо, – как можно прочувствованнее ответил я, чтобы не огорчать шефа, и отправился к себе, гордо неся на невидимых петлицах штатского пиджака новенькую, только что полученную звездочку.

Содержимое служебного сейфа почти всегда приводит следователя в уныние. У меня, кроме изрядного количества проверочных материалов, имелось еще семь уголовных дел.

Несовершеннолетние Акимов и Гоценко – квартирные кражи. Получить характеристики, справки о стоимости вещей и можно заканчивать.

Тряпицын – покушение на убийство жены. Составить обвинительное заключение – и в суд.

Факелов – два разбойных нападения и убийство. Это пойдет в остаток: обвиняемый стационирован для психиатрической экспертизы.

Я раскладывал дела на две стопки: те, которые можно окончить в этом месяце, и остающиеся на следующий. Обычные папки – некоторые в толстых картонных переплетах коричневого цвета, другие – в мягких бумажных обложках, но в каждой – человеческие судьбы, горе, надежды, отчаяние… Впрочем, в данный момент поддаваться эмоциям не стоило: надо было решать производственные вопросы – одним из критериев оценки работы следователя является число выданных „на-гора“ дел.

Рассадина, домоуправ. Взятки за прописку и предоставление служебной жилплощади. Это тоже надолго – действовала она не одна, надо искать соучастников, кроме установленного эпизода, будут и другие, так что еще работать и работать.

Прораб Перов – нарушение правил производства строительных работ. Судьбу дела и самого Перова решает сейчас сложная комплексная экспертиза, заключение поступит со дня на день.

Васильцов, Игнатюк, Розанов – бывшие директор, главный инженер и главбух молкомбината. Хищения, злоупотребление служебным положением, приписки… Работы – непочатый край, тоже пойдет в остаток…

Наконец на свет появилась тоненькая пачка скрепленных листов – пока это все материалы об убийстве на даче Золотовых. Шеф был прав – дело из той категории, которые следователю нужно лишь должным образом задокументировать и оформить, закончить его можно довольно быстро.

Я набросал план расследования и отпечатал необходимые документы: запросы на характеристики всех участников вечеринки, сведения о наличии у них судимостей и постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы. Обычные вопросы: причина и время наступления смерти, характер и локализация телесных повреждений, причинная связь их с наступившими последствиями, наличие алкоголя и ядов в крови.

– Можно? – Дверь кабинета приоткрылась. Одновременно зазвонил телефон.

– Входите. – Я снял трубку.

– Гражданин Зайцев? – Голос был строгий и официальный. – Вы обвиняетесь в том, что скрываете от широкой общественности факт присвоения очередного классного чина!

– Ну ты даешь, Саша! Когда успел разузнать?

– Уголовный розыск знает все! Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Что же мне остается? Только пригласить в гости на завтрашний вечер! – Разговаривая, я рассматривал вошедшую в кабинет девушку.

– Не могу, завтра иду в засаду, – сказал Крылов своим обычным голосом. – Давай послезавтра.

– А послезавтра я дежурю.

Блондинка, лет двадцати пяти, короткая стрижка, аккуратно уложенные волосы, красивенькое и какое-то кукольное личико, серый вельветовый сарафан со множеством ремешков, заклепок, карманчиков, волна дорогой парфюмерии. Кто же это у нас? В календаре запись: „12.00 – Марочникова (дело Верш.)“. Сейчас двенадцать двадцать, опаздывает…

– Ну вот и поговорили! – Мы оба знали, что загадывать дальше чем на два дня вперед нельзя, мало ли как сложатся обстоятельства. – Тогда привет супруге. В конце недели созвонимся.

– Счастливо, – я положил трубку и указал посетительнице на стул. – Присаживайтесь. Вы, как я понимаю, Марочникова?

Она удивленно подняла брови.

– Откуда вы знаете?

– Паспорт с собой?

– Принесла, в повестке же написано, – девушка положила документы на стол, и я начал переписывать установочные данные в протокол. Марочникова Галина Васильевна, двадцать три года, образование 10 классов, продавец магазина „Фиалка“, незамужем, ранее не судима…

– Допрашиваетесь в качестве свидетеля; должны говорить правду, за дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность. Распишитесь, что предупреждены об этом, – я подвинул свидетельнице протокол.

– Я всегда говорю правду! – Она округлила глаза и, вновь подняв брови, с укором посмотрела на меня.

Я подождал, пока она распишется.

– Теперь расскажите, давно ли знаете Золотова, как часто ездили на его дачу, кто еще там бывал, как проводили время, а потом подробно про последнюю вечеринку.

Марочникова развела руками.

– Так много вопросов… Давайте я буду рассказывать все подряд, а если чего упущу – вы напомните?

– Ну что ж, давайте так. – Про себя я отметил, что она уверенно держится в кабинете следователя, пожалуй, слишком уверенно для своего возраста.

– Валерку все знают, он парень приметный. И я с ним часто сталкивалась: в одних местах бываем, в одних компаниях… Так и познакомились: раз вместе время провели, второй – и пошло. Знакомых много и у него, и у меня, постепенно всякая шушера отсеялась, остался узкий круг. Собирались, отдыхали… Вначале в городе, у кого-нибудь дома, потом на баркентине… Это так дачу Валеркину называли, ну в шутку… У него дедушка был адмирал…

Свидетельница на мгновение умолкла, выжидающе глянула пустенькими блестящими глазками, ожидая удивления: „Адмирал! Правда? Да что вы говорите! Как интересно!“ Но я молча ждал, и она обескураженно хлопнула кукольными ресничками раз и другой.

– Да, адмирал… И дача чудесная, знаете, такое уютное место, кругом лес, в общем – красота! Мы приезжали на день-два, человек по шесть, отдыхали. Музыка классная, вина хорошего выпьем, там запас марочного, импортного… Танцуем, в баньке паримся… Да, там и финская баня есть!