Текст книги "Свой круг"

– Это с одной стороны. Но…

Он крутанул гильзу волчком по зеленому сукну.

– Знаешь, что меня настораживает?

И сам ответил:

– Круг лиц, проходящих по делу. Компания Золотова! Внешне все благополучно: каждый работает, характеризуется наверняка положительно, словом, приличные люди, вносящие свой вклад, ну и так далее. Только все это ширма!

Он высоко подбросил гильзу и с неожиданной ловкостью поймал ее.

– Золотов – какой-то полуаферист, прикрывающийся нехлопотной должностью. Эта его подруга, как ее, Марочникова? Скромная продавщица, а одета как дочь миллионера – видел, как она к тебе заходила! Обвиняемая – маникюрша, но небось тоже живет не на зарплату?

Я вспомнил фирменный вельветовый комбинезон Вершиковой, который на черном рынке стоит рублей двести пятьдесят – триста, и кивнул.

– Люди с двойным дном, – сказал Лагин. – С этой публикой надо держать ухо востро.

Он бросил гильзу обратно в ящик и со стуком захлопнул его.

– Знаешь, что мне не нравится?

И опять сам ответил:

– Потерпевший был инородным телом в этой компании, он один занимался настоящим делом. И он убит! Случайность, несчастный случай? Как говорится, все бывает, но лично для меня это крайне сомнительно. И версия самообороны притянута за уши.

– Что же остается? – воспользовавшись паузой, вставил я.

– Как бы здесь не было хитрой, тщательно продуманной инсценировки!

Слово сказано. Мне неоднократно приходила в голову эта мысль.

– Стоит обратиться к философии и вспомнить принцип Оккама, – продолжал Лагин. – «Не умножай без надобностей число сущностей». В переводе на наш язык это означает: не выдвигай версий, если они ни на чем не основаны.

Он откинулся в кресле, побарабанил пальцами по столу.

– Пока что твои сомнения, равно как и мои догадки, висят в воздухе. Если бы был хоть один факт, один камень для опоры…

– Попробую поискать этот камень.

Я встал.

– Не помню, где это сказано: «Ищущий истину да убоится искушений», – улыбнулся Лагин. – В Евангелии, что ли… Впрочем, неважно! Сейчас ты на развилке: можно закончить дело, не обращая внимания на пустяковые неувязки, и с плеч долой – пусть суд разбирается! А можно впасть в противоположную крайность – раздувать червячок сомнений, бояться очевидного, метаться в поисках новых фактов, запутываться в доказательствах. И в поисках несуществующей терять реальную цель!

Когда я вышел на улицу, решение почти созрело. Стоял мягкий теплый вечер, недавно прошел дождь, и воздух был чистым и непривычно свежим, асфальт впитал воду и оттого казался гладким и жирным. Я прошел через аккуратный, с умытой зеленью сквер и собирался повернуть к дому, когда меня окликнули.

Сухощавый, резкий, отчаянный Саша Крылов, с ним здоровенный Роман Полугаров и Костя Азаров из ОБХСС. Все трое радостно улыбались.

– Ты как раз кстати, – Крылов хлопнул меня по плечу. – Пойдем в «Спутник» поужинаем.

– Чего вдруг?

– Отдохнуть немного в кои-то веки! Посидим, пообщаемся в спокойной обстановке. Мы с тобой уже какую неделю друг друга ловим?

Предложение было заманчивым, но кое-что меня смутило.

– Неудобно, в своем районе…

– А что тут неудобного? – прогудел Полугаров. – Что мы, не можем в нерабочее время за свои деньги в ресторан сходить? Или мы не люди?

Это меня убедило. Действительно, раз мы полноправные граждане, то почему не можем поужинать в ресторане?

Мы пересекли вымощенную большими бетонными квадратами площадь, перешли бассейн по мраморным ступенькам, между которыми плескалась голубая вода, вошли в просторный стеклянный вестибюль светлого высотного здания и по пологой винтовой лестнице поднялись на второй этаж.

Несмотря на раннее время, ресторан был почти полон. На низкой эстраде рассаживалась за инструменты четверка длинноволосых молодцов, один из них гулким микрофонным баритоном представил публике певицу – брюнетку лет тридцати в тугом лиловом платье с крупными белыми цветами. Платье плотно облегало массивные бедра и волнистыми складками ниспадало до пола, но чрезмерная длина компенсировалась откровенным декольте и огромным выкатом, обнажающим спину до поясницы.

– Не люблю оркестры, из-за них разговаривать невозможно, – недовольно пробурчал Азаров.

– Ну этот тебе понравится, посмотри, какая певица, – засмеялся Роман. – Не знаю, как она поет, но выглядит впечатляюще!

Официантка, приветливо улыбаясь Азарову, принесла закуску.

– С утра крошки во рту не держал, – сообщил Полугаров, предупреждая возможные шутки по поводу его аппетита, и, быстро расправляясь с салатом, пояснил: – Целый день мотался по вчерашнему разбою.

– Раскрыли?

Он кивнул, пережевывая.

– Пацаны. Девятнадцать и двадцать два. Деньги на красивую жизнь! Знаете гадюшник на Петровской? Наплевано, накурено, смрад, в коктейли чего только не мешают…

– Двух барменов посадили, – вставил Азаров. – Санитарная инспекция кишечную палочку находила, закрывали, штрафовали – все равно помойка.

– А им – шикарный бар. Предел мечтаний! Таксиста трубой по голове – и в эту тошниловку, пойло через соломинку сосать! Притащили их в отдел, ведут себя нагло – нет, не были, у товарища музыку слушали… Ах, музыку? А пальцы на трубе чьи? А на стекле? Притихли. А можем еще таксистам со стоянки на опознание предъявить, те видели, кто в машину садился! И все – кончилась смелость, напустили в штаны – таксисты поубивают, не надо опознаний… Вот сволочи! А про потерпевшего и не спросили.

– Бар этот закроют со дня на день, мы внесли представление в исполком, – сказал я. – Ну а другие пацаны куда денутся?

– Проблема, – вздохнул Крылов.

– Да бросьте! – отмахнулся Полугаров. – Свинья везде грязь найдет. Вот это проблема. Я не видел грабителей, которые пошли «на дно» из-за того, что закрыта библиотека! Каждый сам выбирает дорогу. Посмотрят два одногодка какой-нибудь детектив и выйдут из кино с разными мыслями. Один решит: стану сыщиком – вон он какого бандюгу скрутил! А пока не подрос – в комсомольский оперотряд запишется. А другой: «Гы-гы, как он его трубой по башке! И в бар – клево!» Да отпилит кусок трубы – и на остановку такси!

Роман так разгорячился, что даже дышал тяжело, будто только что гнался за злоумышленником с обрезком трубы в руках.

– Кстати, про выбор дороги, – вмешался Крылов. – На днях дежурил по отделу, заходит гражданин, рассказывает: сам он приезжий, в командировке, города не знает, забрел в парк, а там его окружила шпана, человек семь, с палками, камнями, и берут в оборот – давай деньги, часы, пиджак скидывай… Место глухое, гады эти пьяные, злые; видит он: дело табак. Деньгами и вещами не отделаешься, как бы на инвалидность не перейти…

Вдруг откуда ни возьмись четыре парня – трезвые, чистые, вежливые: в чем дело? Ну, хулиганье на дыбы, мать-перемать, и тут, говорит, такое пошло-поехало, в жизни не видел. Как начали их эти ребята молотить! И руками, и ногами, да с прыжками, вывертами разными, только пух и перья полетели. Удар – копыта набок. Какие там палки с камнями… Несколько минут, и все: трое по земле ползают, а кто уцелел – рванули как черт от ладана. А ребята вежливо поклонились – и в другую сторону.

– Здорово! – восхитился Полугаров и зачем-то сжал огромный кулак. – Кто же они такие?

Крылов развел руками.

– Этот командированный затем и приходил. Может, говорит, ваши ребята или знаете их, хочу, мол, руки пожать. Наверное, бывшие десантники или спортсмены. Самбисты, дзюдоисты… Шли мимо и вмешались.

– Вот бы нам таких, – Полугаров любил смелых и сильных людей. – У них уже все четко определено, в бар да пивнушку их на аркане не затянешь.

– Вы, ребята, как канадские лесорубы, – улыбался Азаров. – Те в лесу говорят о женщинах, с женщинами – о лесе.

– Где ты видишь женщин? – с сожалением спросил Роман.

Азаров кивнул в сторону приближающейся официантки.

– Проголодались, мальчики, несу, несу горячее, пока зажарили, чтобы свеженькое, – ласково ворковала она, расставляя тарелки с фирменными бифштексами. – Кушайте на здоровье, приятного аппетита!

Официантка еще раз ласково улыбнулась Азарову и старательно-грациозной походкой направилась к кухне, на отлете держа грязный пустой поднос.

– Прекрасный сервис в нашем общепите, – елейно проговорил Полугаров. – Правда, Костик? Может, напишешь благодарность в книгу отзывов?

Азаров поморщился.

– У тебя сегодня перебор с остротами. Помолчи, хотя бы пока жуешь.

За столом наступила тишина, только позвякивали о тарелки ножи и вилки. Певица низким, чуть хрипловатым голосом повествовала о девушке, сообщавшей матери, что она влюбилась в цыгана по имени Ян. Девушка была примерной дочерью и подробно информировала родительницу о вкусах и запросах своего избранника. Ян оказался разносторонней личностью: он любил золотые кольца, дорогие шубы и вина армянского розлива. Н-да… То-то мама обрадуется!

– Это вам передали с соседнего столика, – на скатерть опустились две бутылки дорогого коньяка.

– Сразу отнесите назад! – резко бросил Крылов.

– Но…

– Немедленно! И больше не вздумайте передавать нам что-либо!

Официантка, обескураженно разведя руками, унесла коньяк.

– Это небось твои подопечные? – спросил Александр у Азарова.

– Да нет, – недоуменно ответил тот. – Моим я, видно, аппетит испортил, они сразу смотались. – Он кивнул на опустевший при нашем появлении столик у окна, за которым еще недавно гулеванили трое солидных мужчин с продувными физиономиями. – А больше знакомых лиц не видно.

– Однако! – Крылов покрутил головой. – И тут загадки.

– Да никакой загадки нет, – вмешался Роман. – Просто трудящиеся любят свою милицию.

Сказал он это очень серьезно, и оттого получилось особенно смешно.

Впрочем, загадка вскоре разрешилась. Мы заканчивали ужин, ожидая, когда принесут кофе.

«До-ро-ги длин-ной стрела по сте-пи про-лег-ла, как слеза-а по щеке-е-е, – брюнетка на эстраде выводила слова медленно, как бы по слогам, но постепенно набирала темп и начинала пританцовывать все быстрее и быстрее, разворачиваясь на месте так, что шнур микрофона черной лентой метался вокруг нее. – …И только цокот копыт, только песня летит о замерзшем в степи ямщике-е-е!»

Из-за столиков поднимались пары и выходили на танцевальную площадку под сплошную россыпь хрустальных многоцветных светильников. На плечо легла чья-то рука, я скосил глаза и увидел тонкие пальцы, на безымянном отблескивал золотой перстень с красным камнем.

– Можно вас пригласить?

Сзади стояла Марочникова. Обернувшись, я сразу охватил ее взглядом. Красивое синее платье, кажущаяся простота которого не могла ввести в заблуждение относительно его цены. Высоченная шпилька, создававшая впечатление, что она приподнялась на цыпочки. Чуть больше, чем следует, косметики. Надо сказать, что в освещении и обстановке вечернего ресторана она выглядела очень эффектно и уже не казалась пустенькой куколкой. Так меняется тусклая елочная игрушка, извлеченная из картонной коробки и водворенная на свое место среди праздничной хвои, украшений, блесток «дождя» и разноцветных лампочек.

– Меня? – Придумать вопрос глупее было трудно. Но, честно говоря, я несколько растерялся.

– Вас, – Марочникова обворожительно улыбнулась. – Можно?

Я чуть замешкался, Полугаров не удержался от привычки балагурить по любому поводу.

– Конечно, можно, – очень серьезно сказал он. – Наш товарищ стеснителен, но он как раз мечтал…

Я не дослушал и вышел из-за стола.

На танцевальном пятачке Марочникова положила руки мне на плечи, а я обнял ее за талию, и мы начали раскачиваться в такт музыке, чуть переминаясь с ноги на ногу, насколько позволяла колышущаяся вокруг масса разгоряченных людей.

Лицо Марочниковой было совсем близко, от нее слегка пахло вином и дорогими духами.

– Вы, конечно, думаете, зачем я вас пригласила? – Марочникова заглянула мне в глаза. – Угадала?

– Нет, – ответил я чистую правду. То, о чем она спросила, я обдумал раньше, в короткие секунды, когда поднимался со стула. Потом, когда мы шли между столиками к эстраде и я поддерживал ее за руку, чуть выше локтя, ощущая гладкую горячую кожу предплечья, перепроверил свои выводы и окончательно убедился, что никаких определенных целей Марочникова преследовать не может, скорее всего ею просто руководит интерес экзальтированной девицы к человеку экзотической, на ее взгляд, профессии. Да еще, может быть, желание завести на всякий случай «нужное» знакомство. В последнем ей, бедняжке, предстоит пережить глубокое разочарование.

– Удивляюсь, как вы удерживаете равновесие.

Она хихикнула.

– Иногда я боюсь бухнуться с этих ходуль. Зато так красивей. Правда?

Увеличенные серой тушью глаза кокетливо раскрылись.

– И еще я думаю, по какому поводу и с кем вы пришли в ресторан.

– Повод? Разве для отдыха нужен повод? – Она откровенно веселилась. – Мы с Валерием часто здесь бываем. Он любит «Спутник», почти каждый вечер – сюда.

– И зарплаты инженера-озеленителя хватает?

– Что ему зарплата! Он же как-никак внук адмирала…

– Кстати, кто вам сказал эту чепуху?

– Какую чепуху? О чем вы?

– Что Золотов – внук адмирала?

– Господи, да это всем известно! Почему же так сразу «чепуху»?

– Да потому, что дедушка уважаемого Валерия Федоровича никогда не был адмиралом!

– То есть как – «не был»? Кем же он был?

– А вы поинтересуйтесь у своего приятеля.

– Не может быть! – Марочникова даже в лице изменилась. – Какая сволочь… И я, дура, – ведь знала, что врет по любому поводу, ложь у него в крови! Но про деда… и подумать не могла… Ах, мокрица!

Интересно, почему она так остро реагирует? Или притворяется?

Музыка кончилась, пары возвращались к своим столикам.

– Можно еще танец? – взвинченно спросила она. – Не хочу сейчас видеть эту падаль!

Похоже, она не притворялась.

– Однако! Вы меня удивляете! Вы же… гм, дружите с ним, отдыхаете, развлекаетесь, сейчас вот пришли в ресторан. И такая реакция… Непонятно!

Она отвернулась.

– Разве все объяснишь? Да и к чему?

– «Поспели вишни в саду у дяди Вани, у дяди Вани поспели вишни…» – радостно сообщала нам певица, по-прежнему колыхался вокруг танцующий народ, так же руки Марочниковой лежали у меня на плечах, но что-то изменилось: лицо девушки застыло, взгляд стал каким-то отсутствующим, отрешенным. Она будто постарела.

– Чья это затея с коньяком? – Все было и так ясно, но я спросил, чтобы как-то расшевелить девушку, вывести ее из подавленного состояния, причину которого понять не мог.

– Ясно чья. Золото не может, чтобы икру не метать.

– Золото?

– Это Валеркина кличка, – она презрительно скривила губы. – Только не все золото, что блестит. Дерьмо.

Последнее слово она произнесла в сторону, одними губами, но я разобрал.

Музыка кончилась, и я повел Марочникову к ее столику, в малый зал, примыкающий к основному под прямым углом. Теперь понятно, почему я не заметил знакомых лиц.

– Кого мы видим! Почет и уважение! – Золотов был изрядно навеселе и улыбался так, что можно было пересчитать все его зубы. – Ай да Куколка! Молодчина! Такого гостя нам привела.

Непонятно, объяснялась его аффектация алкоголем или укоренившимся представлением, что именно так бурно надо выражать свои чувства в подобных ситуациях.

– Познакомьтесь – Эдик и Таня.

Напротив Золотова сидел крепкий парень с грушевидным, расширяющимся книзу лицом и обвисшими щеками и смазливая, потасканного вида девица, которые притворно разулыбались и угодливо закивали головами. Эдик дернулся было, чтобы протянуть руку, но передумал, и правильно сделал.

– Это уважаемые люди, – продолжал распинаться Золотов. – Эдик – замдиректора магазина, а Таня – его помощница.

По лицу и манерам Тани нетрудно было догадаться, какого рода помощь она способна оказывать, но я еще раз подивился представлению Золотова об «уважаемости» на замдиректорском уровне.

– А что, разве есть зависимость между занимаемой должностью и степенью уважения? – осведомился я.

– Самая прямая. Как между нехваткой противозачаточных средств и количеством подпольных абортов, – он тоненько, визгливо засмеялся, дурашливо тряся головой. – Да вы и сами это прекрасно знаете. Небось коньяк мой пить не стали, марку выдерживаете, мол, я вот где, – он показал ладонью, – а вы вон тут, – теперь он провел рукой пониже. – У нас свой круг, у вас свой!

– Еще бы, – вставил Эдик. – Товарищ запросто с обэхaэсэсником сидит!

Я хотел откланяться и уйти, но Марочникова как стояла рядом, держа меня под руку и прижимаясь к боку, так и осталась стоять, не отпуская.

– Пить с нами вы, конечно, не будете, – утвердительно сказал Золотов, поднимая фужер. В фужере лежали массивные часы с металлическим браслетом, шампанское придавало им золотистый оттенок и как линза искажало пропорции. Неправдоподобно толстая красная секундная стрелка резво бежала за облепленным пузырьками газа стеклом.

– Ну да мы люди не гордые, сами выпьем за ваше здоровье.

Он широко раскрыл рот и, отставив локоть, одним махом вылил в себя шампанское с миллиардами гнездившихся на браслете микробов. Вино потекло по подбородку, и Золотов поспешно смахнул его платком.

– Вы рискуете, Золотов.

Он непонимающе вытаращил круглые, навыкате глаза.

– Рискуете проглотить часы вместе с браслетом, – я откровенно насмехался над ним и не скрывал этого.

– Это не простые часы, – самодовольно проговорил он. – «Ориент» – «Королевский ныряльщик». Тридцать фунтов стерлингов, а у нас в комиссионке – четыреста рэ. Идут в любой жидкости – в вине, спирте, керосине – я пробовал. Так что и желудочный сок им нипочем. Да что там сок! – Золотов довольно захохотал. – Я их раз в чайнике прокипятил, на спор. Стольник выиграл. А им хоть бы что.

Он врал. Кипячения не перенесет даже «Королевский ныряльщик». Нагрев нарушит герметичность корпуса, испарит смазку, накипь парализует механизм, и часы можно сдавать в утильсырье. Неужели он сам этого не понимает?

– Валера у нас хват, – одобрительно проговорил Эдик, и его голос показался мне знакомым. – С ним лучше не спорить. Себе дороже обойдется.

Довольный Золотов продолжал рассуждать о преимуществах своего «Ориента» перед «Риконом» или «Сейкой».

– По-моему, вы ошиблись в выборе специальности, – сказал я как можно насмешливее. – Наверное, мечтали стать часовщиком?

– Нет, – Золотов хохотнул и снова залил часы шампанским. – Знаете, кем бы я хотел быть? Купцом. Фамилия у меня подходящая. Купец первой гильдии Золотов! Звучит? Склады, лабазы, мануфактура. Баржи с зерном по рекам ходят. Заводишко небольшой, коптильня, винокурня. – Он мечтательно закатил глаза. – Отпустил бы бороду лопаткой, пароходик бы завел, на корме крупно: «Валерий Золотов и К<M^>o<D>». На пароходике, как водится, банька, бильярдная, цыгане… Галку бы с собой возил. Только фамилию бы ей заменил, надо что-нибудь звучное – Глэн Маркизова, танцы на столе! Ножки у нее классные, да и фигурка – все в порядке… – Золотов победоносно посмотрел на Эдика и, чуть скривившись, выразительно перевел взгляд на Таню. – …Так что была бы вне конкуренции. Полный сбор обеспечен!

Он опять залпом выхлестал бокал и утерся тыльной стороной руки, а руку вытер о скатерть. Потом придвинул розетку с зернистой икрой и, намазав толстый бутерброд, смачно откусил.

– Вы любите икру? – обратился ко мне, бодро двигая челюстями. И не дожидаясь ответа, продолжил: – А я терпеть ее не могу. – Он развел руками. – Но ем. И знаете почему?

– Нетрудно догадаться. Это же по-купечески – икру есть. И шикарно: она дорогая, значит, престижу способствует.

– Ну нет! – Золотов опять хохотнул. – Вы уж совсем меня примитивом считаете! Я вот жую и чувствую, как лопаются на языке, зубах маленькие шарики. Хрусть, хрусть, хрусть… Каждая икринка – осетр! Сколько я съел за вечер икринок! Тысячи полторы? Значит, полторы тысячи осетров. Громадных, тяжелых, в толстой ороговевшей чешуе, с пилообразными спинами и мощными хвостами. Говорят, осетр еще с мезозойской эры сохранился, пережил ящеров, динозавров, птеродактилей всяких… Царь-рыба! А я за один присест целый косяк сожрал, семьдесят пять тонн осетрины! А если посчитать, сколько бы они икры наметали? Миллионы, миллиарды осетров! А я один! И где все эти миллиарды царь-рыб? Вот здесь! – похлопал себя по отвисшему животу. – Вот когда ощущаешь себя венцом природы!

Он перевернул бутылку, выливая остатки. Шампанское наполнило бокал и побежало через край, заливая скатерть. Я смотрел на него и думал, что ошибся, считая его амебой. Нет, это совсем иной зверь… Одноклеточна в нем, пожалуй, только мораль.

Я высвободил руку.

– Спасибо за танец, мне пора.

Марочникова сделала нетвердый шаг вперед.

– Красиво говоришь, адмиральский внучек! – В голосе отчетливо слышались издевательские нотки, и смотрела она зло и брезгливо. – Пароходик, значит… Небось загранплаванье, круизный, высшего класса.

Очевидно, Золотов через свою толстую шкуру почувствовал и злость, и издевку, потому что отставил недопитый бокал и грубо сказал:

– Ну, что уставилась? Иди пей, звезда стриптиза!

– Брехло собачье! Чтоб у тебя брюхо лопнуло от этой икры! – Марочникова резко повернулась и пошла к выходу.

Уходя, я расслышал, как Золотов сказал своим спутникам:

– Пейте, чего рты раззявили! Никуда она не денется. Перепсихует и вернется.

Голос у него был искусственно спокойный и деланно благодушный, как будто ничего не случилось.

Когда я вернулся к своему столику, ребята уже пили кофе.

– Кто эта особа? – поинтересовался Крылов.

– Свидетельница по делу Вершиковой. Ну, убийство на даче. Подружка обвиняемой.

– Чего хотела?

– Не знаю.

– Странно. По-моему, она из тех дамочек, которые не приглашают на танец без определенной цели.

– Во всяком случае, о своих целях она не высказывалась, – я поднес чашку к губам.

Кофе «по-турецки» был сварен из кофейного напитка, а может, хитроумные работники общепита, не мудрствуя лукаво, залили кипятком использованную кофейную гущу.

– Ну что, встали? – предложил Азаров.

– Да что ты! – притворно удивился Роман. – Только начались танцы, впереди, можно сказать, самый разгул…

– Вот и задержись, разгуляйся, – добрым голосом посоветовал Костя. – А я сейчас из первого же автомата позвоню твоей жене и открою глаза бедной женщине, думающей, что ее благоверный ловит жуликов по чердакам.

Это был верный способ сделать Полугарова серьезным.

– Разве так шутят? – обиделся Роман. И сразу засуетился. – Действительно, давайте собираться!

Мы расплатились и пошли к выходу.

У края танцевальной площадки, небрежно придерживая одной рукой обвивавшую его Таню, вальяжно раскачивался Валерий Золотов, лжеадмиральский внук. Другой рукой он солидно помахал мне. Между пальцами торчала незажженная сигарета. Наверняка «Мальборо».

– А это кто? – настороженно спросил Крылов, как только мы спустились по лестнице настолько, что увидеть с танцплощадки нас было нельзя.

– Тоже свидетель по делу Вершиковой.

– Они что, все здесь собрались? – попытался пошутить Роман, с лица которого, впрочем, так и не сошло выражение озабоченности.

– Он вертелся вокруг Сурена Шахназарова, – задумчиво проговорил Александр. – А Сурена Костя хорошо знает!

– Очень темный тип, – кивнул Азаров. – Валютой промышлял, золотыми самородками. Хитрый, увертливый, осторожный. Помучились мы с ним. Да как веревочка ни вьется… Восемь лет получил недавно. Но этого парня среди его деловых связей не было.

– Может, просто хвосты Шахназарову подносил. Вокруг таких дельцов всегда крутится всякая мелочь, – Крылов взял меня под руку. – Но достоверность показаний у подобных свидетелей не того… Тут тебе не позавидуешь.

Мы вышли на улицу, попрощались. Ребята повернули налево, я – направо. Квартал вдоль небольшого сквера, нырнуть в подземный переход, выскочить на другой стороне – и я дома.

Аллеи сквера были пустынны, только кое-где в тени уютно устроились влюбленные парочки да несколько собачников, несмотря на запреты, выгуливали своих четвероногих друзей на аккуратно подстриженных газонах. Впереди на ярко освещенной площадке перед памятником сидела одинокая девушка. Что ей делать здесь в поздний час одной?

Оказалось, что это Марочникова.

– Почему вы не идете домой? – спросил я, чтобы что-нибудь сказать.

– Не знаю. Засиделась, задумалась…

В мертвенном свете ртутных ламп я рассмотрел, что тушь вокруг глаз чуть расплылась. Плакала?

– О чем же, если не секрет?

– Так… О том, что в жизни все подло устроено.

– Да ну! Почему же вы пришли к такому выводу?

Марочникова досадливо прищурилась.

– Вы уже привыкли из людей жилы тянуть вопросами. Почему да почему… Потому что врут все! А прикидываются хорошими, чистенькими. На самом деле нет ни правды, ни справедливости!

Я не впервой выслушивал подобные сетования и каждый раз злился. Потому что исходили они от тех, кому и слова эти – «правда», «справедливость» – произносить должно быть стыдно.

– Вам-то грех на жизнь жаловаться. Ни забот, ни хлопот. Веселые компании, кутежи на дачах, рестораны. Никаких обязательств ни перед кем, – я говорил спокойно, но чувствовал: еще немного – и сорвусь. – Нарядов и украшений, как у вас, на скромную зарплату продавца и за год не купить! Так нуждаетесь ли вы в правде и необходима ли вам справедливость?

Последние фразы я выкрикнул. Марочникова осталась невозмутимой и даже чуть заметно улыбнулась.

– Вы ведь здесь на углу живете? Через переход и налево, вон в том домике, квартира первая, вход прямо с улицы. Правильно?

Я опешил.

– Что же вы молчите? – Улыбка стала явной и откровенно издевательской. Так она смотрела на Золотова полчаса назад.

– Откуда вы знаете?

– Вот то-то! А в ресторане комедию разыгрывали… Дескать, я такой правильный и честный, и пить с тобой не буду, и разговариваю свысока! А дома-то у себя пили с ним коньяк, пили! И разговоры разговаривали по душам…

– Да ты что, девочка, с ума сошла? Откуда эта чушь?

У меня даже дыхание перехватило от возмущения.

– Откуда! Да Валерка и рассказал! Все рассказал, подробно… Как ему в справочном ваш адрес не дали, тогда он пошел в книжный магазин, где подписные издания, знакомые девочки квитанцию нашли, он и переписал и улицу, и дом, и квартиру, и телефон…

Я мгновенно успокоился. Ай да Валерий Федорович! Ведь прирожденный мошенник. С подробностями узнаваемыми, с логикой правдоподобной – ну как ему не поверить? Следователь – человек интеллигентный, должен книжки читать, да и положение небось позволяет дефицитные подписки себе устраивать, а в карточке обязательно и адрес, и телефон. Все сходится.

– Ну а дальше-то что было? – с искренним интересом спросил я и тем озадачил Марочникову.

– Вам позвонили его друзья из горисполкома, а потом он пришел, с коньяком, икрой, конфетами, цветы принес, – она говорила уже не так уверенно. – Вы еще чай заваривали, на стол собирали…

Я представил эту идиллическую картину и не смог удержаться от смеха.

– Ну а потом что, потом, зачем цветы, коньяк, чай? Кстати, он вам когда-нибудь дарил цветы? Нет? Я так и думал. Не похож Золотов на романтика!

– К нужным людям он знает как подойти…

Марочникова запнулась.

– Я-то ему зачем нужен? Чего он от меня хотел?

– Выпили, говорит, он просил к Маринке по-хорошему подойти, статью другую подобрать, неосторожность вроде бы.

– И я, конечно, согласился?

Она кивнула.

– Посоветовали адвоката, через которого все вопросы с Валеркой решать будете, и сказали, что Маринку скоро выпустите и статью замените.

Вот сволочь! А ведь действительно к тому идет.

– И когда это он у меня гостевал?

Марочникова, несомненно, ожидала другой реакции и сейчас выглядела несколько растерянной.

– Вчера вечером.

– Вынужден вас огорчить, с восемнадцати часов вчерашнего дня до восьми утра сегодняшнего я находился на дежурстве. И был лишен возможности заваривать чай для Золотова и толковать с ним по душам возле букета цветов за коньяком, икрой, конфетами. Кстати, и подписки у меня нет.

Марочникова молчала.

– Ваш приятель обычный враль и аферист. Меня удивляет, как легко вы поверили в то, что он наболтал.

– Как не верить? Он все может! Ну вот это разве справедливо? – запальчиво проговорила она. – Ничтожество, а как захочет, так и сделает! И слушают его все…

– Так уж и все?

– Пусть он наврал, что у вас был и обо всем договорился, но вы тоже сделаете, как он захочет!

– Неужели?

– Увидите!

Похоже, она действительно убеждена в могуществе Золотова.

– Он хоть и прохвост, но с головой. Потому и других ни в грош не ставит.

Марочникова опять, как после допроса, странновато посмотрела, как стрельнула глазами…

– Я вам нравлюсь?

– Гм…Ну… – Даже мой мгновенного действия компьютер не мог подобрать подходящего ответа.

– Ну вообще-то я ничего себе? Могу мужчине понравиться?

Она многозначительно улыбнулась.

– Наверняка, – галантно кивнул я.

– А для Золотова я только безделушка, которой можно хвастать перед другими так же, как часами! Ему самому безразлично, как выглядит женщина! Он так и говорит: «Мне все равно, пусть будет рожа овечья, ничего, прикроем!» Для него главное – тряпки, деньги… Если у какой-нибудь уродины двадцать платьев да все руки в кольцах, он ей будет все пятки лизать и каждое слово ловить. А мне: «Знай свое место!» Я для него не человек, а лошадь, даже стихи про это написал! Он ведь еще и великий поэт.

– Какие стихи?

– О, там тонкая издевка. Мол, кто он и кто я. Если найду, дам вам почитать.

Марочникова разволновалась не на шутку, лицо раскраснелось и приняло неожиданно злое выражение.

– А сам-то… Если бы вы знали, какое он ничтожество!

Она на секунду замолчала и устало махнула рукой.

– Ладно, не хочу сейчас об этом говорить…

– На допросе вы были настроены по-другому. И считали Золотова «нормальным парнем».

– Ну вы же меня спрашивали об убийстве… К этому он отношения не имеет. А мои впечатления и переживания к делу не пришьешь, вас же интересуют факты… И вообще со следователем лучше не откровенничать.

– Простите, а за кого вы принимаете меня в данный момент?

– Как за кого? Я с вами просто как с человеком.

– Так не получится.

– Все же сейчас мне проще. С вами я почему-то чувствую себя свободно, как с хорошим знакомым, и, мне кажется, могу говорить о чем угодно…

– Да, я исповедник в силу профессии, – попытался я перевести разговор в шутку. – Только вот грехов не отпускаю.

– Жалко… Сейчас никто не отпускает грехов. Что же Маринке делать?

– Как говорится, искупать вину.

– Искупать… Как она там?

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ладно? Вот скажите: если вы так расцениваете Золотова, то почему же продолжаете с ним… – я запнулся, подбирая слово, – дружить?

– А куда от него денешься? Он как паук – оплетает со всех сторон.

На глазах у Марочниковой заблестели слезы. Резкие смены настроения, быстрый переход от смеха к слезам и наоборот выдавали в ней натуру нервную, со слабым типом характера, вынужденную нести в себе какой-то тяжкий груз, который не с кем разделить.