Текст книги "Отдаленные последствия. Иракская сага"

Фара даже не успел толком спросить, зачем им есть друг друга и чем «медный костер» отличается от «золотого», а Паоло уже принялся грызть его ногу. Он не обращал внимания на крики и удары той самой ногой (теснотища – размахнуться негде!), грыз и грыз, пока уборщик не стукнул его в темя гирькой от его же кандалов. Спал в ту ночь Клод стоя, с поднятой ногой. Утром Паоло очнулся и объяснил, что умирать на костре мучительнее, чем от укусов, посему требовал, чтобы Фара сейчас же выпил его мозг. Клод посоветовал ему постучать головой в стену. Паоло постучал, и тут пришел здоровенный монах-охранник и увел его куда-то, вопящего и брыкающегося.

Клод Фара остался один в тесном каменном «шкафу». Он не знал, сколько времени провел здесь, он думал, думал, приходил в отчаяние, засыпал, просыпался, опять думал…

Он неплохо разбирался в арабской поп-музыке и отлично разбирался в футболе, умел водить машину, знал, где можно раздобыть качественное ширево. Этих знаний было достаточно для жизни, для привычной ему жизни, которая канула неизвестно куда и почему. Сейчас он пытался вспомнить, что такое инквизиция, но на память приходила только картинка из комикса, где какого-то бандита обливают бензином из канистры, а он орет и катается по земле. Подобно многим своим сверстникам из арабских кварталов, Клод вообще не подозревал, что на земле когда-то была эпоха Средневековья, когда не существовало ни плееров, ни сети «фейсбук», ни государственной программы поддержки безработных… Ему казалось, что он попал в какой-то изощренный сумасшедший дом или в одно из тех жутких поселений зомби, которые показывают в сериалах по ночному каналу. И потому лучшей линией поведения будет прикинуться таким же идиотом, как и все тут: ничего не знаю, ничего не помню…

Другое дело, насколько это поможет. После посещения «аудитории для бесед», он сильно сомневался, что местную власть можно обвести вокруг пальца так же просто, как он делал это до сих пор. Да и вряд ли она боится жалоб на нарушение прав человека…

Ирак. Усиленный взвод. Вынужденная остановка

То, что они издали приняли за хижины артельщиков, на деле оказалось сваленными в кучи обуглившимися человеческими останками – шесть огромных кострищ, раскиданных на восточной обочине дороги. Здесь же валялись раскрошенные брикеты из сухого навоза, которыми местные пользуются вместо дров, кое-где земля была маслянисто-бурой от пролитой сырой нефти. Ни стервятников, ни животных, ни даже мух. Падальщикам здесь делать было нечего – все уже сделал огонь.

Мако беззвучно выругался и скомандовал в микрофон локальной связи:

– Заглушить двигатели! Остановка!

Колонна остановилась, сержанты заорали:

– Матросы, к машинам! Строиться!

Озадаченные морпехи высыпали из грузовиков и выстроились вдоль дороги. Со стороны кострищ доносился запах горелой плоти, от которого першило в горле, и по коже пробегали мурашки.

– Матерь Божия! – пробормотал Макфлай, неловко выгружаясь из кабины «Хаммера». Он вытаращил глаза, потянул носом и закашлялся. – Коллеги, вы видели когда-нибудь такое?

– Видели, видели, – вздохнул Люк Чжоу, деловито надевая резиновые перчатки. Люк являлся экспертом по ядам, имел сертификат паталогоанатома и еще кучу дипломов. Он был очень трудолюбивым, прилежным, как все китайцы, и вдобавок еще страшно умным. В подкомитете ООН считали, что он знает решительно все.

– К сожалению, нам доводилось видеть много ужасных вещей, – скорбно кивнул Томас Кенборо, настраивая радиометр. Кенгуру пытался показать себя бывалым перцем, но с трудом сдерживаемый рвотный рефлекс выдавал его с головой.

Коллега Грох ничего не ответил, лишь дернул плечом – он искал в багажнике свою рабочую сумку с анализаторами.

Отделение Вика Андерса тем временем уже рассыпалось по окрестности в поисках противника; Мако, Палман, Санчес и Руни осматривали место происшествия.

– Наверняка какие-нибудь курдские повстанцы, – произнес Санчес, остановившись в паре метров от кострища, как раз там, где начиналось черное пятно сажи.

– Что у вас, профессор? – спросил Маккойн.

Белый как полотно Кенборо взглянул на дисплей радиометра.

– Четыре тысячи. Атомное оружие тут не применялось. И «грязная» бомба тоже. Сейчас сделаю замеры на почве, в разных местах…

Словно подыгрывая ему, с северо-запада, со стороны Сирийской пустыни, ветер принес мелкую песчаную поземку. Капитан неторопливо обошел кругом кострище и двинулся к следующему. Палман, Санчес и Руни потянулись за ним. Трупы выгорели в уголь, от обычных головешек они отличались только своими очертаниями, в которых кое-где четко угадывались реберные кости и черепа. Получалась эдакая переплетенная куча-мала в стиле «Восставших из ада», словно люди – человек двести по меньшей мере, по какому-то странному сговору разбились на шесть больших групп и, сцепившись в большие живые шары, переплетясь самым невероятным образом, катались по этой равнине, катались, объятые пламенем, пока не сгорели дотла.

Маккойн наклонился, что-то поднял с земли. Кучка костей рядом с ним просела и рассыпалась, подняв облачко пыли. Капитан выпрямился, показал Палману оплавленный кусок железа ромбовидной формы.

– Что это? На пулю непохоже…

Палман взглянул без интереса и отвернулся.

– Это чудовищное военное преступление, сэр, – подал голос Руни. Он покачивал головой, словно заводная игрушка. – Одни люди бестрепетно сожгли других. А другие дали сжечь себя заживо. Я не понимаю, сэр, как такое возможно? Только айраки на такое способны!

– Ненавижу айраков, – вздохнул Санчес.

Палман сплюнул и отошел в сторону.

– Я думаю, сперва их все-таки убили, – сказал Маккойн негромко. – Лично мне плевать, как именно тут все происходило… Но это геноцид, а мы являемся подразделением вооруженных сил США. И есть приказ командования, обязывающий нас фиксировать каждое массовое захоронение, обнаруженное на территории Ирака. Это следы международных преступлений против мира и человечности. Найдите пару матросов пограмотнее, Санчес, пусть этим займутся. Фото-, видеодокументация, протокол осмотра. Все, как полагается. А остальных поставьте просеивать… гм… золу. На предмет обнаружения пуль… В общем, исполняйте!

Отбрасывая перед собой длинные тени от заходящего солнца, к дороге возвращались люди Вика Андерса. Что-то уж очень скоро они возвращались.

– Даю вам час. Потом уходим отсюда, – закончил капитан и вместе с Палманом отправился навстречу Андерсу. Кенборо увязался следом.

Когда командир ушел, Санчес лихо сдвинул на затылок свою каску, развернулся на каблуках, обвел взглядом строй.

– Грамотные матросы, значит… Эй, грамотные матросы! Прикквистер, Крейч! Ко мне! Живо! – заорал он. – У вас есть шанс получить боевое крещение без малейшего риска для здоровья! Пошевеливайтесь! И возьмите лопаты, они вам пригодятся!

…В сотне метров от дороги находилась неглубокая занесенная песком ложбина. Там группа Андерса обнаружила еще одно захоронение – или место побоища, если точнее. Полусгнившие останки никто и не пытался хоронить или кремировать. Они просто валялись сами по себе, основательно обглоданные крысами и шакалами и почти скрытые под песком. Все они несли на себе следы увечий: пробитые черепа, выбитые зубы, переломанные кости. Ни одежды, ни обуви на них не было. Судя по остаткам растительности на остатках лиц, это были мужчины, но какие-то удивительно низкорослые мужчины. Это сразу бросилось в глаза. Карлики – не карлики, да и не подростки вроде, именно мужчины, чей рост не превышал… ну, наверное, пяти футов [5]5
  Пять футов – полтора метра.


[Закрыть], если навскидку. Плюс-минус…

– Курды, наверное, – жертвы саддамовского режима, – сказал Палман не совсем уверенно. – Только почему они такие низкорослые?

– Наверное, это отличительная особенность курдов, – столь же неуверенно предположил Кенборо. Он уже замерил уровень радиации в воздухе и на земле, записал результаты на диктофон и теперь в разных ракурсах фотографировал трупы. – Я включу все в свой доклад…

– Правильно, – кивнул Палман. – Мнение независимых международных экспертов очень важно для ООН. И это льет воду на нашу мельницу…

– Сколько их там? – спросил Маккойн, не обращая внимания на штатского.

– Мы четверых раскопали, сэр, – сказал Андерс. – Осталось еще много, гораздо больше. Они все под песком, друг на друге, надо брать лопаты и копать.

Маккойн наклонил голову и отвернулся.

– Хорошо, сержант Андерс, – сказал он сдержанно. – Напишите рапорт, я отмечу это место на карте. Задерживаться здесь мы больше не можем. Поторопитесь, сержант!

Он пошел прочь, направляясь к кострищам, где уже развил бурную деятельность Санчес, но через несколько шагов остановился и обернулся, словно кто-то тронул его за плечо. Вик Андерс со зверским лицом позировал австралийцу на фоне трупов. Господи, почему они все ведут себя одинаково, как полные идиоты?!

– В чем дело, сержант? – крикнул Маккойн. – Более подходящего фона не нашли?

Андерс сделал нормальное лицо, быстро развернулся и начал отдавать команды матросам. Кенгуру зачехлил фотоаппарат. Капитан раздумывал секунду, потом махнул рукой и пошел своей дорогой.

Уборщик

Если бы у него не забрали плеер, то переносить заточение было бы легче. Он пробовал напевать любимые мелодии, но звуки голоса отражались от каменных стен ужасающим эхом, и Клод прекратил вокальные эксперименты.

Он полюбил арабский нью-фолк после туристической поездки по странам Магриба в 2001-м. Сама поездка, кстати сказать, вышла скомканной и нервной, от невыносимой жары у него постоянно шла носом кровь, управляющий отелем в Рабате нагрел его на сто семьдесят долларов, и вообще историческая родина на поверку оказалась местом куда менее приспособленным для нормальной жизни, чем Европа. Захолустье, одним словом.

Но, как это часто бывает, вернувшись домой и сменив бермудские шорты на осеннюю куртку, Клод неожиданно для себя обнаружил, что тоскует по белым пескам и яркой зелени Северной Африки. Он решил, что его таки тянет на землю предков, что это голос крови и все это неспроста. Он повесил у себя в комнате пару постеров из «Нэшнл Джеографик», изображавших красоты южного побережья Средиземноморья, какой-то палестинский плакат с призывом прикончить сионистскую гадину, а в лавочке на Рю Солей под незатейливой вывеской «Л’Араби Аутентик» приобрел «арафатку» и несколько дисков с восточной музыкой.

Взрыв небоскребов «Близнецы» 11 сентября вызвал у Клода бурный прилив положительных эмоций, несмотря на то что у его белого напарника на бензозаправке, где Клод тогда работал, в Нью-Йорке погибла двоюродная сестра. Это он опять принял за голос крови и под впечатлением даже посетил несколько собраний «Общества молодых исламистов». Правда, со временем, запал несколько угас, молодых исламистов разогнали, «арафатку» он потерял в автобусе в час пик, а вот арабская музыка, и в особенности Зуйра Айяль, молодая тунисская звезда с птичьим голоском и симпатичными ямочками на щеках, остались.

Но сейчас и воспоминания о Зуйре Айяль не согревали. Конечно, в Европе жить сыто и привольно, недаром весь их род полностью перебрался во Францию, перевез невест, бабушек, дядьев, нарожал кучу детей – короче, глубоко пустил корни в богатую и беспечную европейскую землю. Здесь и социальное обеспечение, и всякие гарантии – даже если не работаешь, деньги все равно платят! И обидеть тебя все боятся, даже наоборот – позволяют себя обижать… Когда Клод пару лет жил в Париже, он с братьями несколько раз участвовал в выступлениях против властей: бил витрины, переворачивал и поджигал машины, выкрикивал лозунги против коренных белых жителей, бессовестно угнетающих темнокожих мигрантов… Но потом Асаха посадили в тюрьму за разбой, а его отправили от греха подальше обратно – к тетушке в Бозонель. И все бы хорошо, если бы он не оказался там, где оказался. Непонятно где, но в месте жутком и страшном. Здесь социального обеспечения не получишь и права не покачаешь… Скорей тебя самого на куски порубят… Нет, лучше бы жил себе в Рабате, работал барменом в том самом отеле, и с управляющим бы подружился…

Его дважды водили в «аудиторию для бесед», где показывали разные ужасы, сорвали два ногтя на левой руке и все предлагали сознаться в занятиях колдовством. Фара каждый раз терял сознание, его водворяли обратно в «шкаф». Сегодня его предупредили, что в Женеву вернулся отец Игнасий Доминиканец, папский легат, который лично проведет дознание по всей форме в присутствии святой комиссии…

– Вы что-нибудь помните из того, что происходило в медной пещере под Котленом? – спросил белый монах, по всей видимости, тот самый отец Игнасий.

– Ничего не помню.

– И за какою причиною вы истощили колодцы упомянутого селения… – Отец Игнасий сделал небольшую паузу. – Не помните тоже?

– Ничего я не истощал, – совершенно искренне возмутился уборщик.

За ним водилось немало грехов: и дрался с белыми, и стоял на шухере, когда Асах грабил бакалейную лавку, и покуривал марихуану, и участвовал в беспорядках… Но чтобы воровать из колодцев! Что за бред такой они придумали?

– На фиг мне нужны ваши колодцы?

Наступило молчание.

– О!.. – Лицо монаха прорезала счастливая улыбка, вверх вскинулся тонкий указательный палец с разбухшими артритными суставами. – Точно помните, что не истощали котленские колодцы!

– Конечно, точно!

– Значит, что-то вы все-таки помните! Причем совершенно точно!

Святая комиссия зашевелилась, заерзала на скамьях, застрочила перьями. Отец Игнасий славился искусством вести допросы. Ни один еретик не мог запутать белого монаха.

– Нет! – спохватился Клод. Он понял, что попал в ловушку. Здесь мигом запутают, да так, что не выпутаешься! – Вы не так поняли! Я в самом деле ничего… Я забыл! Но помню, что колодцы не трогал…

– А имя того, кто наделил вас могущественной силой, вы, конечно, помните?.. Или все-таки забыли?

Отец Игнасий дружески улыбался ему, словно подбадривая: давай-давай, говори хоть так, хоть этак… Но уборщик понял, что ему готовят очередную ловушку: как ни скажешь, а окажешься виноватым!

– Имя? Как же его зовут… – протянул он, морща лоб. – Только что вспомнил и опять забыл… Кажется…

Члены святой комиссии как по команде вскинули свои перья, готовясь запротоколировать жуткое признание.

– Итак, имя? – Отец Игнасий наклонил голову. В его облике на короткий миг промелькнуло что-то хищное, неприятное.

– Имя? – переспросил Клод, словно очнувшись. – Какое имя? Что вы от меня хотите?

Усиленный взвод. Документирование геноцида

Грох обошел каждое из шести кострищ, бесстрастно тыча в пепел трубками своих приборов и собирая совочком пробы в цилиндрические контейнеры. Он с усилием волок свою необъятную сумку и напевал под нос: «Ту-ту-ру-ру».

– Что, не нравится? – весело поинтересовался он у Прикквистера и Крейча, с кислыми лицами разгребавших кострище лопатами, разбивающих золу и просеивавших сквозь решетку. Еще с десяток морпехов делали то же самое, а Люк Чжоу руками в прозрачных перчатках перебирал пепел, но ни одной пули пока найдено не было.

– Запашок, говорю, скверный?

Крейч, видно не поняв, растерянно посмотрел сперва на него, потом на напарника.

– Бывает хуже, – сказал Прик сквозь зубы.

– Вы не слышали, как пахнет фосфорная бомба! – успокоил его Грох. – «Марк-7» – редкий букет! Редкий!

Продолжая напевать свое «ту-ру-ру», он вернулся к машине, взгромоздил сумку на капот, извлек и разложил сверкающие никелем приборы. Газо– и спектро-анализаторы тоненько попискивали, переваривая полученные образцы и определяя как основную структуру исследуемого материала, так и примеси.

– Ну, что там? – спросил Макфлай. – Какаянибудь дьявольская смесь? Иприт, фосген, напалм?

Он так и сидел боком у открытой дверцы «Хаммера», вытянув наружу короткие ноги.

– Никаких следов ОМУ! – неохотно процедил Грох. – Зола как зола… Органика, дрова. Еще этот… Сухой навоз, черт его дери! Да я и без приборов все вижу. Напалм, да и любая химия, разрушает тело фрагментами: тут куснул, там попробовал… Структура получается неоднородная. Я ее за милю узнаю, у меня глаз наметанный. А тут все ровненько, под гребеночку отгорело. Вывезли подальше, кокнули мотыгами, чтобы патроны сэкономить… Потом разложили костер, и – концы в воду… Грубая работа!

Макфлай с интересом наблюдал за ним. Грох рассеянно гладил металлические тела приборов, словно подгоняя идущие там, внутри, процессы.

– Жалко? – спросил Макфлай.

– Жалко, – признался Грох. – Не то слово! Найдись тут хоть молекула отравляющих веществ, я бы такую сенсацию выдал! Основа у меня уже здесь!

Эксперт-химик постучал себя пальцем по голове.

– Доклад почти готов. Блестящая теоретическая разработка, красивая концепция… Нужна только экспериментальная база, и получится конфетка! И шеф в Брюсселе тоже ждет практического подтверждения… Ну вот, я так и знал!

Грох извлек из анализатора блестящий цилиндрик, на котором загорелась контрольная лампочка, что-то рассмотрел, с досадой махнул рукой, потом открутил крышку и высыпал пепел под ноги.

– Спектр древесного угля. И ничего более!

– Вижу, вам нравится эта работа, – сказал Макфлай. – Вы как-то даже переменились. Повеселели.

– Наука есть наука, даже когда копаешься в дерьме или в сгоревших трупах, – вздохнул Грох. Он вдруг перестал напевать и изучающе посмотрел на Макфлая: – А вы не делаете никаких записей? Не отбираете образцы?

Макфлай рассмеялся:

– Это не по моей части. А вы заметно оживились, герр Грох. На вас благотворно влияет вид человеческих останков.

– Это неверное впечатление, – Грох вдруг покраснел. – Я ведь уже объяснил. Я эксперт по химическому оружию и работаю не с останками, а… с бесцветными газами, к примеру. С кислотами, солями, азотистыми соединениями, всякой прочей ерундой. А от останков я абстрагируюсь… Это археологи приходят в возбуждение при виде скрюченного трупа!

– Археологи? – удивился Макфлай.

Он не без труда развернул свое жирное тело, чтобы через поднятое переднее стекло взглянуть на Гроха, выглядывающего через торчащие ручки своей сумки, будто сычик из дупла. Взглянул, вздохнул и отвернулся.

– Вы мало знакомы с археологией. Те трупы, с которыми мы имеем дело, они вовсе и не трупы. Это элементы истории. Им пять—семь веков. Никаких тебе грибков на ногах, никакого сифилиса и СПИДА… Они даже не воняют – представляете, Грох?

– Вы говорите, как пылкий юноша говорит о ногах своей возлюбленной, – хрюкнул в ответ химик.

– Не опошляйте, Эммануил, не опошляйте, – невозмутимо продолжил Макфлай. – Мы вообще не изучаем трупы, это частности. Перед археологией стоят куда более масштабные задачи! Мы отгадываем тайны мировой истории, определяем эффективность стратегии великих битв. Мы…

– Не зовите меня «герр», – перебил его Грох.

Макфлай опять посмотрел на него, строго посмотрел. Опять отвернулся.

– Вы знаете, кто такой Аль-Хасан по прозвищу Железный Змей? – неожиданно спросил он.

– Нет, – сказал Грох.

– Ничего удивительного. Это народный герой, последний Аббасидский халиф, коллега Грох. Хотя вы все равно не знаете, что такое «халиф», а тем более Аббасидский. А про Томаса Жестокого вы слышали? Тоже нет? Напрасно. Любопытнейшая фигура! Томас из Йорка по прозвищу то ли Жестокий, то ли Палач, в начале тринадцатого века откололся от войска крестоносцев, собрал вокруг себя монголов и всякий сброд и разграбил десятки мусульманских городов…

Привлеченные оживленным разговором и жестикуляцией, к «Хаммеру» подошли Прикквистер с Крейчем. От них тошнотворно разило гарью. Макфлай благосклонно кивнул новым слушателям.

– Жестокий завоевал бы все Междуречье, но… вдруг и он, и его армия пропали бесследно. Исчезли. В летописях говорится, что всех их сожрал Железный Змей, выпущенный богами. А в других написано, что его разбил Аль-Хасан! Причем с небольшим войском он уничтожил целую армию: около тридцати тысяч копий! Просто превратил ее в дым, в ничто. «Триста спартанцев» смотрели?.. Из этой же серии. В летописях также упоминается мифический Железный Змей, якобы выпущенный Аль-Хасаном из клетки, который пожрал войско за одно утро, между завтраком халифа и его обедом. Так вот, дорогой коллега Грох, и вы, пытливые юные умы, эта легендарная битва, утверждают летописцы, произошла где-то в окрестностях того самого Аль-Баара, куда мы с вами направляемся.

– Просто поразительно, – мрачно отозвался Грох. – Вот где трупов-то, а?

– С трупами как раз-таки проблема, коллега Грох, и вы, мои юные друзья: их должны быть десятки тысяч, а раскопали только несколько десятков. Значит, место настоящего сражения до сих пор не найдено… да и вообще тут дело темное. Некоторые историки пришли к очень удобному выводу, что мифический Змей и вполне исторический халиф Аль-Хасан есть, так сказать, одно лицо. Мол, летописцы ударились в метафоры, как у них принято, вошли в образ и все такое. Другие историки утверждают, что на помощь Аль-Хасану пришли крестоносцы – это было как раз время Пятого крестового похода, а тут тебе и железные латы, и оправдание для довольно спорного прозвища Змей, ведь арабы не очень-то благоволят к рептилиям, это вам не японцы какие-нибудь… И не китайцы…

Макфлай машинально поискал взглядом Люка Чжоу. Тот сидел неподалеку на корточках и опускал что-то в пластиковый пакет. Профессору показалось, что это наконечник стрелы.

– Хотя у каждой версии есть свои изъяны, но как бы то ни было, мои юные друзья, а армия завоевателей действительно исчезла…

В голосе Макфлая появились академические нотки, теперь он обращался, в основном, к молодым матросам. А те оперлись на лопаты и слушали с явным интересом.

– А ведь если бы этот Томас из Йорка довел свое дело до конца, то Ирак был бы одним из штатов США и, может, назывался бы Нью-Йорком, – задумчиво проговорил Прикквистер.

– Не было бы Саддама Хусейна, не было бы этой войны, не гибли бы ребята, – подхватил Крейч.

Грох саркастически улыбнулся:

– И проблемы ОМУ не было бы тоже, я бы сейчас не возился в этом дерьме, а пил кофе с апфельштруделем на Грабенштрассе.

– История не знает сослагательных наклонений! – развел руками Макфлай. – Но я не закончил. Есть и третья группа исследователей – назовем их так, – которым всюду мерещатся инопланетяне на космических тарелках, вмешивающиеся в ход нашей истории. О, эти джентльмены загадку «Железного Змея» решили давно! Боевой межпланетный корабль на бреющем полете аннигилировал, видите ли, монгольских варваров, для какой-то своей космической надобности продлив правление Аббасидов на лишнюю пару десятилетий… М-да. Вот такие дела, коллега Грох.

– Про «летающие тарелки» много написано! – азартно вмешался Прикквистер. – Их действительно часто видели над полями сражений… Особенно во Вторую мировую…

– Ерунда, молодой человек! – снисходительно улыбнулся Макфлай. – Это противоречит азам науки! Даже шайка Локвуда-Гильямсона не проповедует столь явного бреда!

– А пробитые пулями черепа первобытных людей не противоречат науке? – азартно наседал Студент, и его глаза многозначительно поблескивали. – А великие воины марбеки?

– Опять ерунда, – отмахнулся профессор. – Не было ничего этого. Ни простреленных черепов, ни летающих тарелок. И никаких марбеков тоже не было. Оставьте науку в покое. Она здесь ни при чем!

– Почему, как что-то не по-вашему, так сразу ерунда? – обиделся Прик. – В этих краях тоже находили такую «ерунду»: простреленные доспехи, черепа с дыркой во лбу… Я сам читал книгу «Тайны и загадки человеческой истории»!

Он обернулся к Крейчу, как бы призывая его высказать свое авторитетное мнение. Но тот в высокоученый спор предпочитал не вмешиваться и только сопел.

– Вы читаете бульварную литературу, молодой человек! А я лично разоблачил немало исторических фальсификаций! Мошенники от науки просто-напросто стреляли в археологические экспонаты и тайком подкладывали их в раскопы! А сколько древних рукописей подделано или неправильно истолковано!

Профессор Макфлай возбудился и отвернулся, давая понять, что разговор окончен. При этом он оказался лицом к лицу с Грохом, который как раз опустошил очередной отработанный цилиндрик и вставил в анализатор следующий.

– Зачем вы мне рассказали весь этот бред? – поинтересовался тот. – И почему у вас вид школяра, впервые попробовавшего вина?

– Вы ничего не понимаете, – отмахнулся Макфлай. – Настоящий ученый продаст душу за… За Философский камень! Или за Эликсир молодости! Или за Чашу Грааля! Или за Алгоритм… Короче, еще за что-то. У каждого своя мечта…

– Очень даже понимаю. Провести ночь с Клеопатрой, например. Это… ну, из области мечтаний на историческую тему… хм, хм… Хотя это уже не историческая тематика, скорей, сексуальная, – Грох облизнулся. – Клеопатра. Красавица – царица, роскошная брюнетка. Почему бы вам не помечтать об этом?

– Роскошная брюнетка! – скривился профессор. – Клеопатра была лысая, как все египтянки. Носатая. С чудовищным целлюлитом и нечищеными зубами.

– А эта… Мадам Помпадур?

– С изящной серебряной «вошеловкой» в тонких пальчиках! Ха-ха! – Макфлай рассмеялся и вдруг захлопнул рот. Сморщившись, он высунул язык, осторожно потрогал его пальцами, словно пытаясь найти случайно проглоченный волос. Вместо волоса он выудил какое-то зеленое насекомое, швырнул его под ноги и сплюнул.

– К тому же они обе давно мертвы, – закончил он и посмотрел на небо. – Вы хоть отдаете себе в этом отчет, герр Грох? Мертвы.

– Не зовите меня «герр»! – повысил голос австриец.

Грох вычистил последний контейнер, спрятал приборы, застегнул сумку, забросил ее в просторный салон. Ему не давала покоя какая-то мысль. И через секунду стало ясно – какая именно.

– Как, позвольте узнать, вы вообще сюда попали, профессор? – вдруг спросил он, остановившись перед Макфлаем и уперев руки в бока. – У вас же историческое образование, вы в боевых веществах ничего не смыслите. Вы не химик, вы даже не естественник. Кто вас направил в группу поиска?

– Ну почему же не естественник? – пожал плечами профессор. – Очень даже естественник. – Он как-то двусмысленно хохотнул. – Естественник, м-да… Прослушал сорокачасовой курс «Органическая химия и историческая идентификация». Ну, там, кое-что еще… Однажды даже подменил приболевшего друга, который читает классическую механику у нас в Массачусетском. Отличная лекция получилась, скажу вам! Студенты надолго меня запомнили…

– Рассказали, как Ньютон ходил без нижнего белья?

– Почему же? – удивился Макфлай. – Во времена Ньютона уже носили что-то вроде кальсон и нижних рубах. Правда, носили далеко не все, но…

– Не заговаривайте мне зубы, коллега Макфлай! Вы – гуманитарий, вы – археолог! – Грох нацелил на него палец и прищурился. – Мы участвуем в военной кампании, которая оплачивается из средств простых налогоплательщиков… И ваша функция здесь, в армейском подразделении… хм… совершенно непонятна! Как вы попали в группу поиска ОМУ?

– Так ведь я и есть тот самый простой налогоплательщик! – бодро парировал Макфлай. – Это на мои деньги проводят военную кампанию!

– Вы – схоласт!

– Допускаю, – сказал Макфлай и, не вставая, отвесил легкий поклон.

Грох возмущенно то ли хмыкнул, то ли хрюкнул.

– Но при этом я еще возглавляю Комиссию ООН по охране памятников мировой культуры, – добавил Макфлай, почему-то вздохнув. – Сокращенно: КОПМК. Или просто – «копы мировой культуры». Копы, да… Знаете, как русские зовут своих полицейских? «Мусора». Мусор во множественном числе. Забавно, да?.. Если когда-нибудь забредете в штаб-квартиру ООН на Ист-Ривер, добро пожаловать: третий этаж, западное крыло, секция «А», офисы с 356-го по 370-й. Правда, сам я бываю там редко.

– А что вы делаете здесь? – вкрадчиво спросил Грох после паузы.

– Вынюхиваю, – потупившись, сознался Макфлай. – Слежу, чтобы доблестные вояки, невежественные правители и не очень квалифицированные ученые не сровняли с землей какую-нибудь невзрачную руину, занесенную в наши списки как сокровище мировой культуры. Знаете, как талибы взорвали в Афганистане бесценные статуи Будды? Ну а в случае чего – сообщаю в ООН, и начинается международный скандал. Я собираю пресс-конференции, подписываю петиции, даю показания в судах. Я могу доставить много неприятностей…

Грох вдруг хитро улыбнулся и погрозил ему пальцем:

– Врете ведь, профессор.

– Отнюдь…

Грох перестал улыбаться.

– А капитан Маккойн в курсе вашей миссии? – спросил он.

– Скажу больше. Бригадный генерал Уоллес – мой родной зять. И у меня мощное лобби в конгрессе США…

Макфлай усмехнулся, закурил сигару, старательно попыхал, пока кончик ее не заалел ровным светом, и развел руками, словно извиняясь перед коллегой Грохом за то, что тому предстоит теперь как-то переварить всю эту информацию и отделить зерна истины от плевел лжи.

Возле кострищ продолжалась непонятная и неприятная для профессора суета. Слышался голос Санчеса, самого большого шутника в мире. Похоже, сержант снова острил, и, как всегда, удачно: до профессора долетали неуверенные смешки солдат.

«Странно, – подумал Макфлай. – В любом срезе человеческого общества, пусть даже в таком малом, как этот взвод морских пехотинцев, обязательно найдется пара-другая индивидов, которых подобного уровня шутки будут забавлять. Ну а если бы во взводе было не тридцать человек, а пятнадцать? Или шесть? Хотя нет, шесть – это уже, кажется, отделение».

Археолог Макфлай плохо разбирался в таких вещах.

Да какая разница, в конце концов… Почему-то профессор был уверен, что если бы из всего взвода остались в живых только шестеро… четверо… трое, – то это были бы именно такие люди, как Санчес. Все погибнут, а этот останется. И, вернувшись домой, в Штаты, будет до конца дней своих вот так же тупо и пошло острить за стойкой какого-нибудь пивного бара… Все-таки есть, видно, в сержантском юморе какая-то важная невидимая простым глазом хромосома, какой-то геном… тьфу, в этом он тоже разбирался плохо… короче, вирус жизни, печать естественного отбора… Есть, конечно. Вот и сейчас солдаты посмеются, расслабятся, отвлекутся от разных мрачных мыслей, и это, безусловно, пойдет им на пользу. Разве не так? Наверное, так, подумал Макфлай.

– А что вы делали в России, коллега Макфлай? – неожиданно тряхнул головой Эммануил Грох, будто приходя в себя после нокдауна.

От группы морпехов откололся переводчик Ахмед и неспешно направился к «Хаммеру». Похоже, этот индивид с трудом переваривал юмор сержанта Санчеса.

– С чего вы взяли? – удивился археолог. – Я никогда не был в России!

Ахмед открыл холодильник и достал пакетик яблочного сока.

– Да с того, что минуту назад вы со знанием дела рассказали, как русские называют своих копов! – Грох впился в него подозрительным взглядом.

Ахмед вставил трубочку и медленно пил сок, незаметно наблюдая за лицом Макфлая.