Текст книги "Меч Немезиды"

– Секу, – повторил он, как старательный ученик, старающийся понравиться учителю.

Пит ехал в новеньком «Мерседесе S-600», ценой в сто пятьдесят четыре тысячи восемьсот евро. Впрочем, он за него не заплатил ни копейки. Лисицин по-хозяйски развалился на заднем сиденье. Впереди сидели два высоких и широкоплечих охранника, которые надежно отгораживали его от грозящих спереди опасностей. Хотя он лучше многих знал, что часто такая защита оказывается иллюзорной.

– Как, говоришь, его кличут? – Слегка надтреснутый голос Пита в телефонной трубке звучал уверенно и успокаивающе.

– Биток. Так он, во всяком случае, назвался.

– Би-и-т-о-ок, – протянул Лисицин, будто пробовал на вкус кусок мяса, неуверенный – свежее оно или протухло. – Никогда не слыхал. Сейчас много шелупени отмороженной развелось… Ладно, я выясню. Не бойся, самое главное. Когда они придут, Колюня?

Дуксин тяжело вздохнул. Он уже и так все детально изложил Питу. И время, и имена. Но у последнего была странная привычка все время переспрашивать. Будто он плохо слышал или сразу забывал услышанное. Иногда Дуксин думал, что так и есть: разговаривая, Лисицин думает о своих, более важных вещах, поэтому вся информация в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Но когда от слов переходили к делу, Пит действовал очень эффективно. Николай Иванович уже имел возможность несколько раз наглядно в этом убедиться.

– Послезавтра, – ответил он. – Где-то во второй половине дня.

– Ладушки, – прокаркал Лисицин. – Я подтянусь с ребятами к полудню. Угостишь меня ланчем, Колюня? Слово такое модное есть. Вроде не завтрак и не обед, а вкусная жрачка. Слыхал?

Дуксин снова вздохнул. Бывший уголовник с образованием четыре класса в последнее время взахлеб читал словарь иностранных слов, даже всюду носил его с собой. При этом делал для себя много открытий и щедро делился ими с окружающими. Самое смешное, что для тех это тоже нередко было открытием.

– Да, слыхал.

– Ну и все. Перетерли. Расход. – Пит выключил мобильник и бросил его в боковой карман своей кожаной куртки. Обратившись к водителю, распорядился: – Сейчас давай на Сретенку, Пыж. Заедем к одному фраеру ушастому. Потом на вокзал, как договаривались, – он посмотрел на наручные часы «Патек Филипп». Очень дорогие часы. Хотя он за них тоже не платил. Солидному вору платить за вещи западло. – Вроде успеваем. Пожрать бы еще надо. А где взять время свободное? Крутишься, крутишься целыми днями, как в жопу ужаленный, а толков кот наплакал. Ладно…

Пит сунул в рот сигарету и чуть приспустил тонированное стекло.

– Порешаем с Гулей и двигаем в «Солнце Востока». Я сам там не был еще, но говорят путевое местечко. Спокойно, кухня хорошая, бакланов всяких нету. Там и кальян покурить можно, только дурь свою надо… Хочешь кальяна курнуть, Соболь?

Сидящий рядом с Пыжом наголо бритый Андрей Соболев заинтересованно обернулся. Хмурое, угрожающее лицо с широким мясистым носом и чуть раскосыми глазами разгладилось:

– А чего, можно…

Соболь всего пару недель назад вернулся из зоны. Пит сидел с ним во время прошлой ходки в Пермской строгорежимной колонии, а познакомились они пятнадцать лет назад в Воркутинской пересылке. Можно сказать, дружба была проверенной, если то, что их связывало, можно было назвать дружбой. По крайней мере Пит мог ему доверять. Парень чистый, не вязаный,[1]1
  Чистый, не вязаный – не сотрудничавший с милицией и администрацией колонии.


[Закрыть] во всяких переделках побывал, руки-ноги и хребты ломать умел только так, ножом работал умело, крови не боялся, да и видуху имел устрашающую. А чего еще надо?

– Я этого кальяна-то и не пробовал, – врастяжку произнес Соболь, почесывая татуированную кисть. – А кто звонил, Пит?

– Когда?

– Ну, вот сейчас. Только что.

Лисицин наморщил лоб, будто старался вспомнить. На самом деле, все его воспоминания и переспрашивания были результатом длительного тюремного стажа. Там, за решеткой, слова имеют совсем не ту цену, что на воле. Скажешь не то или не так, и можешь поплатиться: или головой, или задницей, что, в принципе, одно и то же. У Пита была прекрасная память, и он фиксировал каждое произнесенное в его присутствии слово. Однако при ответе «тормозил». Сказывалась неистребимая привычка тщательно обдумывать ответ: что сказать, как сказать, какими словами сказать.

Сам он привык к такой манере и считал, что очень выгодно во всех ситуациях разыгрывать из себя полного «тормоза». А, учитывая, что хорошим актером Петр Лисицин никогда не был, то часто он выглядел не просто простачком, а полным дегенератом. Но кто ж такое осмелится сказать в лицо Лисице?

– Ах, это, – Пит похлопал себя по карману куртки, где минуту назад скрылся его мобильник. – Да коммерс один. Лох. Мы ему «крышу» делаем, вот он и думает, что в корешах у меня ходит. Но проблемка имеется: «наехали» на него по-крутому, нас на хер послали. Надо будет послезавтра заскочить к нему на фирму и покрошить там этих долбаных отморозков. Без разговоров. Я, Пыж, ты, Соболь, и Леху Толченого возьмем. Вполне хватит. Тех козлов будет… Сколько же он сказал? Четверо, по-моему. Кстати, Пыж…

Он ткнул пальцем в каменную спину.

– Не знаешь такого хрена? Биток – кликуха.

На некоторое время в салоне повисла пауза. Пыж тоже знал цену словам. И сейчас он старательно размышлял над вопросом бригадира, прокручивая в голове всю имеющуюся у него информацию. Пыж хорошо знал блатную Москву, регулярно посещал злачные места столицы, умел все видеть, все слышать и узнавать самое необходимое.

«Мерседес» на запредельной скорости мчался по Ленинскому проспекту, заставляя прочий транспорт тормозить и уходить в стороны. Так ведут себя автомобили с правительственными номерами и спецсигналами. Гаишники отворачивались, то ли подчиняясь отменной интуиции, то ли хорошо зная номерные знаки Пита. Матерый рецидивист чувствовал себя так же вольготно, как депутаты, министры, руководители финансовых империй и целых хозяйственных отраслей. И это была самая приятная и удивительная черта замечательного нового времени!

Лисицу давно «короновали», еще двадцать лет назад он держал общак, а его слово на сходках было решающим. Но за пределы уголовной хевры его влияние не распространялось. Если бы не работающий и ранее судимый гражданин Лисицин в былые времена вдруг сел в мало-мальски приличную «Волгу», то любой милиционер, от рядового опера до заштатного участкового мигом закрутил бы ему ласты и отволок в участок: ты что, гадюка уголовная, в приличной машине делаешь? Угнать хочешь?! Да и в приличные места он тогда старался не ходить: центровые кабаки – такое место, где бывший зэк сразу бросается в глаза, кто-нибудь звякнет в ментовку, и все! Опера тогда были не ленивые, азартные – сразу приезжали, отвозили к себе в участок и начинали вопросы всякие задавать. И хоть чистый ты кругом, все равно нервы помотают, да еще могут профилактически ливер отбить… Так что терлись, в основном, по окраинным гадючникам да по провонявшим сыростью притонам. Нынче, слава богу, все по-другому: новое время – демократия и всеобщее равенство!

– Лично не встречался, – изрек наконец Пыж. – А слыхать слышал. Конкретный беспредельщик. Объявился в Москве с полгода, может, чуть меньше. Поначалу бомбил ларечников на пару с местным бакланом по кличке Заяц. Тот вообще никто, полный ноль. Потом им прищемили хвост солнцевские: Биток залез на их территорию. Тогда он подался в центр. Говоришь, сейчас их четверо?

– Вроде так, – Лисицин небрежно пожал плечами.

– Значит, подбирает под себя отморозков, набирает вес, сука, – прищелкнул языком водитель.

– Мы это поправим, – сказал Пит. – Послезавтра отправим их всех червей кормить. Вместе с этим долбаным Кроликом.

– Зайцем, – поправил Пыж.

– Один хрен. Верно я говорю, Соболь?

– Верняк, – недавний зэк грубо заржал.

Сидящие в «Мерседесе» были конкретными людьми. Если какие-то беспредельные бандиты «наехали» на «крышуемый» ими объект, надо перевести их на инвалидность или вообще отправить на тот свет. И проблема будет решена. Причем не только для самих беспредельщиков, но и для всех, кто об этом узнает. А узнают все – подобные слухи разносятся очень быстро.

Пит еще больше приспустил стекло, щелчком большого пальца швырнул окурок на проезжую часть и полностью закрыл окно. Осень в столице выдалась промозглой. «Мерседес» замер на светофоре. Пит невольно сфокусировал взгляд на стоящей у перекрестка молоденькой девушке лет двадцати двух в светлом плаще и с рассыпавшимися по плечам огненно-рыжими волосами. Лисицин любил рыжих. В них было что-то демоническое, к тому же он считал, что и темпераментом они превосходят всех остальных.

– Постой-ка, – сказал Пит водителю и потянул ручку двери. – Телку с собой возьмем.

– А если не поедет? – удивился Соболь. – Белый день кругом!

Пыж только хмыкнул. Соболь давно не был на воле. Кого бояться?

Лисицин никак не отреагировал на реплику подельника. Он ступил на тротуар и в одно мгновение оказался рядом с рыжеволосой. Грубо схватил ее за руку чуть выше локтя. Девушка вздрогнула от неожиданности и обернулась.

– Поехали покатаемся, детка! – сказал Пит и потащил девушку к «Мерседесу».

Парализованная ужасом, она слабо вырывалась. С таким же успехом трепыхается воробей, попавший в цепкие лапы старого опытного кота.

Глава 2
«Разборки» разного свойства

Тиходонск

Даже на юге осенью льют затяжные дожди, особенно в середине октября. В Тиходонске ливни не прекращались уже вторую неделю. Стоки были забиты, на дорогах стояли глубокие лужи, из-под колес машин вылетали фонтаны грязной воды. Пешеходам надо было держать ухо востро. Все ходили под зонтами, подняв воротники плащей. У мужчин брюки были мокрыми до колен, у женщин вода быстрыми струйками скатывалась со скользких упругих колготок. Без необходимости жители старались не выходить из дому, а уж гулять в такую погоду никому и в голову не приходило. За исключением мелкой шпаны, которой было все равно в какую погоду отираться в подъездах и подворотнях с пивом и сигаретами. Да проститутки низшего пошиба упорно выжидали клиентов на тротуарах вдоль Краснофлотской улицы. Дешевые зонтики помогали мало, и, подобно солдатам на посту, они сменяли друг друга: промокшие до костей «бабочки» ныряли в пиццерию напротив, а на их место вставали уже обсохшие жрицы автомобильной любви. Руслан Наргаев, по прозвищу Даргинец, сидя в уютном, теплом и совершенно сухом салоне «БМВ», равнодушно смотрел на двух девиц, которые сейчас напоминали скорее мокрых куриц. – У них нет порядка во всем, – гортанно сказал он. – Даже блядей правильно организовать не могут.

Непонятно было, кого он имеет в виду: то ли мэрию, то ли тиходонских бандитов.

Сидящий за рулем молодой парень возмущенно сказал:

– У нас был случай: сняли двоих, всю ночь развлекались, а утром смотрим – у одной бельмо на глазу, а вторая вообще немая!

– А у тебя нет бельма? Где были твои глаза?

Водитель понурился и ничего не ответил. Старший был прав.

Кроме водителя и самого Даргинца в салоне «БМВ» никого не было, зато в двадцати метрах сзади в «Мицубиси Паджеро» сидели пять земляков-телохранителей. Они рассматривали вымокших уличных проституток с гораздо меньшей критичностью.

Кортеж Даргинца подкатил к ресторану с красивым и непонятным названием «Фобос». Руслану оно нравилось, и он хотел так же назвать какую-нибудь свою точку, но сначала требовалось уточнить, что же обозначает это богатое слово. Такое желание выгодно отличало Даргинца от основной массы земляков. Именно поэтому он был авторитетом.

Скривившись, Даргинец с большой неохотой покинул салон и, не ускоряя шага, прошел под просторный козырек над парадным входом. Два плечистых джигита последовали за ним. Они вполне могли нести над хозяином зонт, но на Кавказе такое не принято. В сопровождении телохранителей Руслан зашел в «Фобос», остальные остались в машинах.

Наргаев бросил кожаный плащ на стойку гардероба и прошел в зал, даже не обеспокоившись тем, чтобы получить номерок: он знал – его вещи не пропадают. Администратор зала с приклеенной радушной улыбкой поспешил навстречу, но он прошел мимо, даже не снизойдя до того, чтобы поздороваться. Потому что он был хозяином жизни, а халдеи предназначались, чтобы ему угождать. Бесшумные, как тени, телохранители настороженно двигались следом.

У широкой лестницы, ведущей на второй этаж, Даргинец остановился. Путь ему заслонял короткостриженый атлет, утянутый смокингом. Накачанная фигура угрожала разорвать тончайшую, переливающуюся перламутром супершерсть по швам. Тут проходила граница возможностей Руслана Наргиева, и начиналась зона интересов более крупной и могущественной фигуры. Вон у него как одет охранник! «Тени» Даргинца, кроме черных брюк, джемперов и золотых цепей, ничего не носили, да и не умели носить. Завидев атлета, они угрожающе засопели и попытались выдвинуться вперед, чтобы устранить внезапное препятствие. За это им и платили зарплату. Но сейчас они понимали, что столкнулись с чем-то непростым, и скорее обозначали готовность действовать, чем собирались действительно предпринимать какие-то меры. Движением руки хозяин остановил их действительный или мнимый порыв.

Руслан открыто посмотрел в черные глубокие глаза атлета:

– У меня встреча с господином Муаедовым, – голос Даргинца нисколько не сочетался с его внешностью. Грубый низкий баритон с никотиновой хрипотцой никак не подходил старательно выстраиваемому имиджу лощеного и изысканного кавказского принца. Так мог говорить рядовой «бык», не имеющий величественной осанки, гордого орлиного профиля и дорогого одеяния.

– Как вас представить?

Охранник не выказал ни высокомерия, ни подобострастия. Он держался с собеседником вежливо в силу своей выучки, а не потому, что тот назвал фамилию истинного владельца ресторана. Но и то, что редко бывающий здесь хозяин час назад поднялся в свои личные апартаменты и предупредил, что ждет важного гостя, тоже, несомненно, имело значение.

– Наргаев, – скромно назвался Руслан. Обычно эта фамилия заставляла платить даже самых неуступчивых должников.

Атлет в смокинге кивнул и отступил в сторону:

– Хозяин вас ждет.

Поднимаясь по лестнице, Даргинец обернулся к своим «теням»:

– Видите, что такое уровень! А вас я все не могу научить!

– Какой там уровень-муровень, – презрительно скривился один из телохранителей. – Это понты! Я его сырым съем, без соли!

Впрочем, ничего другого он ответить и не мог. Кавказский менталитет предполагал именно такой ответ, принижающий чужого охранника и позволяющий «сохранить лицо».

На втором этаже находились банкетные залы. В коридорах лежали толстые ковры, на стенах висели сабли, кинжалы, мечи. Опытный взгляд Даргинца безошибочно определил, что это не настоящее оружие, а сувенирные муляжи. Миновав еще двух охранников, на этот раз в обычных костюмах, он вошел в довольно просторный квадратный зал.

Роскошный стол в центре помещения был накрыт на двоих. В отдалении стоял более скромный стол на четверых. В отличие от первого, спиртного на нем не было.

От большого стола навстречу Наргаеву поднялся грузный кавказец с большими обвисшими усами и зализанными назад жгучими волосами. Руслан улыбнулся. Прошло уже лет десять, как он последний раз видел Муллу. В молодости родители отдали того в медресе и пытались выучить на священнослужителя, но от этого пожелания осталось только прозвище. Он пошел по другому пути – играл в карты, организовывал охрану подпольных цехов, разрешал споры между цеховиками. Некогда легендарный на Кавказе авторитет заметно располнел и состарился. Объемное брюшко Аслана Муаедова не в состоянии уже была скрыть даже просторная рубашка навыпуск. Хозяин «Фобоса» чувствовал себя здесь как дома, поэтому повесил пиджак на спинку высокого стула, а галстук бросил на сиденье.

Мулла приветственно раскинул руки, прошел вперед и горячо обнялся с Даргинцем. «Тени» Руслана и, как капля воды похожие на них «тени» хозяина, стоящие на фоне широкого окна, внимательно приглядывались друг к другу.

– Здравствуй, брат. Здравствуй, дорогой, – Мулла похлопал гостя по плечу, а затем с улыбкой двинулся обратно к столу, делая рукой приглашающий жест.

– Садись, хлеб-соль кушать будем. За встречу выпьем. За твой долгожданный приезд. Садись, угощайся. Стеснения ни к чему. Как добрался, расскажи.

– Сносно, – Даргинец не стал противиться законам гостеприимства и с достоинством разместился за большим столом напротив Муаедова. Не потому, что голодный или щедрого стола не видел, а потому, что так принято.

– Вот только погода в ваших краях подвела.

Четыре телохранителя последовали примеру хозяев и без особого приглашения разместились за столиком поменьше. Один из людей Муллы откупорил бутылку минералки. Раздался характерный шипящий звук.

Хозяин «Фобоса» со значением прищелкнул языком.

– Погода, да, – протянул он. – Она нас в последнее время не балует. Бывает, так затоскуешь по солнышку, что аж сердце щемит. А как дома, брат?

Наргаев пригладил рукой свои набриолиненные волосы и пристально посмотрел в глаза собеседнику. По кавказским законам следовало вначале пообедать, а потом уже говорить о делах.

– В Махачкале все хорошо, брат, – произнес он. – Погода отличная, солнце светит. Все родственники здоровы, передавали тебе горячий привет. Правда, директора рынка застрелили, завзалом игровых автоматов взорвали в машине, двоих из мэрии убили… Многих поубивали.

Даргинец сделал печальное лицо и выдержал скорбную паузу. После чего резко сменил тему:

– А скажи мне, пожалуйста, что за слово такое «Фобос»? Красивое, но не знаю, что означает…

Мулла улыбнулся с оттенком превосходства. Ум ценится у кавказцев на втором месте после силы.

– Планета такая, как наша Земля. Понял, брат?

Даргинец покачал головой:

– Что-то я астрономию учил, а про такую планету не слыхал. Ну ладно. Давай лучше о деле потолкуем.

– Ты знаешь, я ждал нашу встречу и ничего не ел, – проговорил Мулла. – Я ждал, чтобы мы вместе разделили этот стол, как положено по нашим обычаям. Я жутко голоден, брат. Отведай сначала мое угощение. Я старался. Вот осетрина, вот бараний шашлык, вот шулюм… Это настоящий кизлярский коньяк, мне его специально привезли. «Нарын Кала», в России такой не достанешь… Свежие овощи, самые лучшие. Разве ты не хочешь кушать с дороги?

Поколебавшись пару секунд, Руслан взял в руку вилку. Хозяин уже наполнял высокий фужер гостя ароматной янтарной жидкостью.

– За то долгое время, что я не был на родине, я уже разучился говорить наши длинные, поучительные тосты, – Мулла налил коньяк и себе. – Так что скажу просто. За твой долгожданный приезд!

– И за тебя, Мулла! – учтиво подхватил Наргаев.

Красивые слова ничего не значили. Если люди доверяют друг другу, они не сажают рядом вооруженных телохранителей. Вкусный обед и вежливая беседа вполне могли закончиться перестрелкой и кровью.

– Отличный шулюм, – искренне похвалил Руслан.

– Прекрасная осетрина!

Когда принесли свежайшую баранину, он сказал в третий раз:

– Замечательный шашлык!

Вскоре голод был утолен, в голове у обоих приятно шумели пары коньяка.

– Так что у тебя за дело, брат?

Конечно, никакими братьями они не были, просто на Кавказе принято преувеличивать степень родства и дружбы.

Даргинец вытер жирный рот салфеткой:

– У нас стало неспокойно. Стреляют, убивают, нападают. Милиция в ответ гайки закручивает. Милицию тоже убивают. С кем договариваться? Как планом торговать? Очень трудно стало. Раз потерял крупную партию, второй… Это не дело!

Он внимательно посмотрел в глаза собеседнику.

– «План»[2]2
  «План» – наркотик (блатной жаргон).


[Закрыть] из Баку идет хороший, поставщики надежные, а со сбытом проблемы! Я решил в Тиходонск переехать. Здесь спокойно, стабильно, никого не убивают, есть с кем договариваться. Как думаешь, правильно решил?

Аслан пожевал губами и назидательно покачал курчавой, местами уже седеющей головой. Вновь по привычке прищелкнул языком.

– Не все так просто в этом мире! Здесь уже есть торговля…

– Я знаю. Козырь.

– Да, Козырь. Куда его деть думаешь?

Даргинец передернул могучими плечами.

– Как посоветуешь, брат. Хотя путей тут немного. Или поделить, или…

Голоса собеседников сотрясали воздух, а воздух невидимо для невооруженного глаза колебал стекла окон.

Напротив ресторана «Фобос» стояла неприметная «копейка», затонированная мутной пленкой. Два человека с помощью лазерного микрофона слышали разговор так отчетливо, как будто находились за соседним столиком. И вдобавок записывали его на цифровой диктофон.

Москва

Как и было оговорено, Лисицин прибыл в «Карат плюс» ровно в двенадцать. Одетый в дорогой серый костюм с тонкой синей полоской, светло-синюю сорочку, бордовый галстук и с бордовым платочком в нагрудном кармане, он выглядел весьма респектабельно. В прежние времена он не мог так одеваться, чтобы не привлекать внимания. Да и в приемную солидной фирмы его бы никто не пустил, разве что сам бы забрался ночью через окно…

Пит небрежно мазнул взглядом по секретарше Аллочке, от чего она сразу зарделась, и без приглашения распахнул дверь в кабинет генерального директора. Николай Иванович сидел за своим столом. Он плохо выглядел и то и дело вытирал потеющий лоб.

– Здорово, Колюня, – Лисицин не подошел к вставшему навстречу Дуксину и, осмотревшись, плюхнулся на обитый кожей диван у стены. Раньше он комплексовал, стеснялся этих богатых и образованных, даже учиться хотел, словарик непонятных слов стал почитывать… А оказалось, что он-то ничуть не хуже и не дурнее всего этого отребья, даже совсем наоборот!

– Как жизнь молодая? Почем опиум для народа? Не надоело честных людей дурить?

Но Дуксин не был расположен к шуткам. Напротив, сейчас он был настроен очень серьезно.

– Какой опиум? И кого это я обманываю, Петр Сергеевич? Это вам что-то лишнего наболтали…

– Чего-то ты совсем без юмора. Я пошутил, – на губах Пита появилось некое подобие улыбки. – Да ты сядь, не отсвечивай. В ногах правды нет, Колюня. Там, за проволокой, каждый миг используют, чтобы посидеть неподвижно. Опустился на корточки, локти на колени положил, и отдыхаешь! Тебя бы туда на пяток лет – тогда бы жизнь понял, не суетился бы, не мелькал, не трусился б по пустякам… Если б выжил, конечно…

Пит сделал знаки троим зашедшим с ним подручным, определяя дислокацию каждого.

Соболь был облачен в вышедший из моды малиновый двубортный пиджак, который самому бывшему арестанту казался верхом элегантности и шика. Как ни странно, пиджак несколько облагородил его непривлекательную и устрашающую внешность. Он стал за дверь и, засунув руки в карманы, прислонился к стене.

Леха Толченый – молодой парень лет двадцати, в спортивном костюме, черной кожаной куртке и белых, изрядно замызганных кроссовках, был похож на студента-ботаника, любителя компьютера с мозолью на заднице. Небесно-голубые глаза на первый взгляд являлись эталоном чистоты и невинности. На второй было заметно, что в них нет никаких мыслей и чувств: отшлифованные осколки бутылочного стекла – и только. Подчиняясь пальцу Пита, он залез в массивный платяной шкаф.

Пыж как всегда был в просторных штанах, удобных для драки ногами, черном джемпере и кожаном пиджаке. Он стал по другую сторону двустворчатой двери.

Дуксин покорно вернулся на свое место и в очередной раз вытер пот со лба. Сейчас он почувствовал себя несколько уверенней. Но теперь в душу заползла другая тревога.

– А вы их что, бить будете? – опасливо спросил он.

– Бить? – ужаснулся Лисицин. – Да ты что! Разве можно? Поговорим по-хорошему, они все и поймут!

На лице коммерсанта отчетливо отразились сомнения.

– Это вряд ли. Вы их не видели…

– Это, Колюня, не твоя печаль. Мы будем к консенсусу приходить. Знаешь, что такое консенсус?

Хозяин кабинета кивнул.

– Помнится, мы насчет ланча договаривались. Верно, Колюня? – Похоже, что сегодня Лисицин был в крайне благодушном настроении. Даже его надтреснутый голос не казался таким каркающим, как обычно. – Или запамятовал? Я не помню, говорил ли тебе, что есть такое смешное слово?

– Говорили, – Дуксин кивнул. – Сейчас Алла Семеновна нарежет бутербродов…

Лисицин вытянул губы трубочкой, будто хотел присвистнуть. Но не сделал этого. Свистеть в камере западло. Эта привычка переносится и на другие помещения.

– Семеновна! Вот даже как? Ничего себе! А с виду обычная мокрощелка!

Дуксин потупился. Грубость Пита была ему неприятна. Но он промолчал.

– Чего нам сухомяткой давиться? – продолжил Пит. – А вот кофе пусть принесет. Сделаем дело, Колюня, а потом ланчевать поедем. За твой счет, конечно. Но сперва отморозков твоих будем линчевать!

Лисицин рассмеялся внезапному каламбуру.

– Кстати, они больше не объявлялись? Не звонили?

– Нет, – Николай Иванович покачал головой и склонился к селектору.

– Аллочка, принеси, пожалуйста, нашим гостям четыре чашечки кофе.

– Вот, уже Аллочка, – живо отреагировал Пит, передразнивая интонации Дуксина. – Это уже ближе к теме. А жена твоя, Колюня, знает, что у тебя тут Аллочка пасется? И что ты регулярно дерешь ее во все щели?

Генеральный директор «Карат плюс» покраснел и хотел что-то ответить, но Пит не дал ему такой возможности.

– Ладно, в конце концов, это твое личное дело, Колюня. Сколько, ты говоришь, на тебя отморозков наехало?

– Четверо, – в очередной раз терпеливо ответил Николай Иванович.

– Нормально, – Лисицин кивнул, обменявшись многозначительными взглядами с Соболем и Пыжом.

– Будем ждать. Нардишек у тебя тут нет?

– Нет.

– Жалко.

Через пять минут в кабинет вплыла Аллочка с подносом в руках, на котором дымились четыре чашки кофе. Девушка поставила их на низенький столик возле дивана, когда она наклонилась, Пит впился взглядом в рельефные очертания ягодиц под кожаной мини-юбкой.

Дуксин перехватил этот взгляд и подумал, что, по большому счету, между Битком и Лисициным нет никакой разницы. Ни для него, ни для Аллочки.

Пит взял с подноса одну из чашек с ароматным кофе. Соболь, следуя примеру шефа, подхватил вторую и тут же стал на место.

– Угощайся, Пыж, – обратился Лисицин к водителю. – Дармовщинка же.

– Не, спасибо, – отказался тот, не двигаясь с места. – Я не хочу.

– Очко играет? – Пит пожал плечами. – Дело твое. Лехе в шкаф не предлагаю, значит, у нас лишнее образовалось. Может, тогда ты выпьешь, Колюня? Чего добру пропадать!

– Не могу. У меня в горло ничего не лезет. Я уже два дня не ем…

– Напрасно, исхудаешь…

Пит быстро выпил свою чашку, Соболь отпил половину и поставил ее на место. Наступила томительная тишина. Но ненадолго. Было десять минут второго, когда в приемной раздались тяжелые шаги и грубые голоса, обе створки двери распахнулись, прикрывая Соболя и Пыжа. На пороге нарисовался Биток, за ним вошли остальные.

Соболь сунул руку под пиджак, Пыж тоже залез в карман. Дуксин побледнел, на лице проступили крупные капли пота, руки взмокрели, и он спрятал их под стол.

Только Пит не изменил позы: он развалился на диване, далеко вытянув длинные ноги и зачем-то обнимая шелковую подушку, словно перепутав ее с сидящей на коленях девушкой.

Визитеры быстро рассредоточились по кабинету, заняв приблизительно те же самые позиции, что и во время первого визита в «Карат плюс». Биток по-хозяйски прошел к столу директора и плюхнулся в кресло, Заяц замер за его спиной, в двух-трех шагах сзади остановился Мишель. Чахлый по старой привычке раскорячился в дверном проеме. Однако на этот раз он не успел переключить свое внимание на симпатичную секретаршу, уставившись на вольготно развалившегося Лисицина. По его лицу никто не смог бы предположить, что этот человек оказался здесь случайно.

– Так ты все-таки решил наколоть нас, козел, – угрожающе процедил в лицо Дуксину Биток, намеренно игнорируя присутствие постороннего. – «Крышу» свою сраную на уши поднял?

Николай Иванович ничего не ответил. От страха у него спазмом перехватило гортань. Зато ответил Лисицин. Своим обычным каркающим тоном и очень спокойно. Но от этого спокойствия Дуксин чуть не сблевал.

– Фильтруй базар, лошара! Вижу, тебя не приучили за слова ответ держать! Ты что меня говняешь? Я Пит – честный вор, меня все знают, кого ни спроси. А вот ты кто такой есть?

– Я – Биток, – молодой человек, нагло ухмыляясь, развернулся в крутящемся кресле. – Только мне по херу, кто ты! Я не с тобой терки тру.

– Не при буром! – угрожающе каркнул Пит. – У меня к тебе всего один вопрос имеется…

– Знаю я твои вопросы. Под кем хожу? – усмехнулся Биток. – Да ни под кем! Я сам по себе!

Пит печально покачал головой:

– Это и слепому видно. Я про другое спрашиваю.

– Чего «другое»?!

– На хрена же ты, падла, по беспределу катишь? Знаешь, что за это бывает?! Или у тебя две жизни намерено?!

Разговор пошел предельно конкретный и реальный. В кабинете сгустилось напряжение, наступила тяжелая пауза. Все было ясно, и Битку следовало тщательно взвесить возможные последствия и принять самое важное в своей жизни решение. Например, включить заднюю, сказать, что не разобрался, не понял, с кем базарит, извиниться, согласиться заплатить штраф и… выйти отсюда живым. Но он допустил ошибку и решил по-другому:

– Да пошел ты на… портяночник!

Сплюнув себе под ноги, Биток схватился за пистолет. Его подельники тоже полезли за оружием.

Собирался ли Биток тут же пристрелить Лисицу или хотел только пугнуть его, осталось загадкой. И разрешать ее никто не собирался. У серьезных людей принято просто так ствол не вытаскивать. Из-под шелковой подушки глухо ударил выстрел, и пуля пробила Битку живот раньше, чем он поднял руку с оружием. Биток скорчился и бесформенным кулем повалился на пол.

Из-за дверей выскочили Соболь и Пыж. В руках у них были ножи. Соболь, как зверь, тараном ринулся на Чахлого, ударил его головой в лицо и тут же воткнул нож в солнечное сплетение. Тот вскрикнул и уронил пистолет. Соболь, вцепившись левой ему в воротник, правой быстро-быстро ширнул еще несколько раз, будто ручным насосом накачивал шину.

Пыж, выставив нож, бросился на Мишеля. Тот уже достал пистолет, но воспользоваться им не успел. Или не смог. Увидев направленный на себя кусок заточенной стали, он присел и отчаянно закричал. Налетевший Пыж с маху ударил его коленом в лицо, опрокинув на спину, а потом, нагнувшись, несколько раз воткнул клинок в область сердца. Широко и сильно размахиваясь, как будто гвозди забивал. Из пробитой грудной клетки с шумом вышел воздух, как из проколотого мяча.

Заяц тоже успел выхватить пистолет, но и только – дверь шкафа распахнулась, и парень с глазами цвета бутылочного стекла высунул руку с «ТТ», на котором был навинчен цилиндр глушителя. Глухой хлопок прозвучал тише, чем лязг затвора, Заяц заверещал и опрокинулся на спину. К нему тут же подскочил Соболь и одним движением перерезал горло.

Пит, как командир на поле боя, следил за ходом схватки. Когда основная работа была сделана, он встал и неторопливо приблизился к корчившемуся от дикой боли Битку.