Текст книги "Основная операция"

– Панические песни поешь! – на всякий случай строго сказал Ивантеев. И перед тем, как уйти, припугнул: – Услышит Лисков, вмиг на карандаш возьмет!

Капитан третьего ранга Лисков – особист. Это на обыденном языке. Правильно его должность называется по-другому: оперуполномоченный отдела военной контрразведки Северного флота. Третий главк бывшего КГБ СССР, а ныне – ФСБ России. Когда-то эти отделы именовались «особыми», с тех пор и пошло…

Военная контрразведка действует во всех округах, воинских частях, соединениях, группах войск, флотах, флотилиях и на крупных кораблях, а уж на ракетном крейсере – всенепременно. Но если на берегу контрразведчики занимают действительно особое положение, командирам курируемых частей не кланяются и вообще «держат дистанцию», то на море – в корабле, а тем более в подводной лодке какая дистанция…

Есть у Лискова отдельная каюта, и собственные шифры, и доступ в радиорубку в любое время, и пистолет он хранит прямо в каюте, в сейфе, а не в оружейной пирамиде в Центральном посту, как все офицеры. Последнее обстоятельство поддерживает легенду о том, что, заподозрив командира ядерного ракетоносца в измене, контрразведчик имеет право застрелить его на месте. На самом деле это не так: была когда-то такая инструкция, да давно устарела и отменена. Но командиры этого наверняка не знают, кто их знакомит с документами ВКР! Потому относятся к оперуполномоченным с уважением и некоторой опаской.

И все же лодка есть лодка. Когда загорелся электрощит и отсеки задымились, Лисков, как и все, надел «ИДА-59»[20]20
  «ИДА-59»– изолирующий дыхательный аппарат образца 1959 года, применяемый на подводном флоте до настоящего времени.


[Закрыть] и наравне с матросами ликвидировал возгорание. А что делать? Тут в отдельной каюте не отсидишься!

Но последнее время особист проводил в каюте. Он был единственным офицером, который заинтересовался, откуда взялась эта электрохимическая коррозия. Ну понятно, слабые токи на корпусе, морская вода действует как электролит, начинается постепенное вымывание молекул, ослабление металла… Однако это известно каждому морскому инженеру и при конструировании кораблей учитывается: существуют компенсационные системы, позволяющие эксплуатировать лодку до двадцати лет. А «барракуде» всего семь, хотя в акте технического освидетельствования возраст лодки на три года завышен. Почему? И комиссия внеплановая… По какой причине она появилась? Рекомендации проверяющих нарочито туманны, но ясно: корабль пойдет на списание. Раз – и все! Как будто все остальные субмарины флота находятся в идеальном состоянии, не подвергались многочисленным ремонтам и не являются более подходящими кандидатами для базы отстоя! Странно… И дальнейшие карьеры офицеров спланированы настолько удачно, что принятое решение всех устраивает, а ведь так бывает очень редко. Крайне редко. Практически никогда не бывает.

Лисков сидел за крохотным откидным столиком и рисовал чертиков в прошитом и опечатанном рабочем блокноте. У особиста все секретное, даже эти рогатые фигурки – плоды бесплодных раздумий и тоски. В кровь и плоть намертво въелась привычка не доверять обычным листкам бумаги, которые могут упасть на пол, затеряться под кроватью или среди газет, а в конечном счете оказаться в руках врага. Потому что атомный подводный флот России является объектом разведывательных подходов со стороны вероятного противника. Значит, враг в любой момент может заглянуть тебе через плечо. Так учили в Высшей школе КГБ, на такой презумпции строится вся служба контрразведчика. Именно поэтому Лисков живет в каюте один, а не вчетвером, как другие офицеры. Именно поэтому он не может поделиться своими подозрениями ни с командиром, ни с кем-либо еще на борту. Только и остается в тягостных раздумьях рисовать чертиков, как будто они смогут ответить на мучающие его вопросы.

Потому что ответы из отдела ВКР[21]21
  ВКР – военная контрразведка.


[Закрыть] флота только усугубили сомнения. «Главкомат ВМФ санкционировал перегон корабля на базу отстоя по причине коррозионной усталости корпуса. Материал с контроля снят». И все. На его доводы просто не обратили внимания. А это только усилило подозрения. Ведь кому выгоден вывод с боевого дежурства ракетного крейсера? Кто заинтересован, чтобы один из самых боеспособных атомоходов Северного флота сгнил у пирса базы отстоя? Конечно, враг! Но санкцию на это вредительство дал не враг, а Главное командование Военно-Морского Флота страны. Так может…

Капитан третьего ранга даже для самого себя боялся сделать вытекающий из этого вывод. Когда свежеиспеченный лейтенант флота Лисков прибыл на свою первую лодку, он был преисполнен желания разоблачить хитрого, тщательно замаскированного иностранного шпиона. Но вводивший в должность наставник – старший оперуполномоченный Кривенко с улыбкой похлопал новичка по плечу:

– Я за двадцать лет ни одного шпиона не видел, да и ты не увидишь. Потому что шпион появляется тогда, когда мы глаза водкой залили да ушами прохлопали. Мы должны профилактику вести, предупреждать «инициативу»[22]22
  «Инициатива» – поиск матросом или офицером контактов с иностранной разведкой (профессиональный сленг).


[Закрыть] и разведывательные подходы, обеспечивать сохранность гостайны и предотвращать утечку информации. Ясно?

Такой ответ несколько разочаровал молодого особиста, но жизнь показала, что Кривенко был прав на все сто. К контрразведчику стекалась информация о пьянках матросов и пьянках офицеров, о мелких кражах коков и тыловиков, о рассказанных в кубрике политических анекдотах и захваченных в поход порнографических журналах, о нарушении противопожарных правил и конфликтах в семье замполита… Все эти прегрешения являлись до мозга костей нашими, российскими, происками западных спецслужб здесь и не пахло.

За всю службу Лисков только дважды столкнулся с фактами, напрямую относящимися к деятельности контрразведки. Один раз салага-первогодок похвастал в письме к приятелю мощью крейсера, на котором служил, приведя для наглядности несколько тактико-технических характеристик. И хотя все эти данные имелись в морских справочниках НАТО, парня обвинили в разглашении государственной тайны и пытались отдать под трибунал. Судебный процесс и обвинительный приговор были выгодны отделу ВКР, так как показывали результативность его работы, но военный прокурор заартачился. Не потому, что считал содеянное малозначительным – по чисто формальным соображениям: раз письмо перехвачено цензурой и не вышло за пределы части, значит, разглашения тайны не произошло. Салагу отдали на поруки, списали на берег в хозвзвод, а после дембеля послали следом секретное письмо, закрывающее пути к более-менее престижной работе, учебе в вузе, выезду за границу. Это называлось профилактированием. И действительно, вкалывая в каких-то механических мастерских, трудно выведать, а еще труднее выдать самую завалящую государственную тайну.

Второй случай был похлеще и наделал переполоху не только в штабе флота, но и в Главкомате ВМФ. РПКСН[23]23
  РПКСН – ракетный подводный крейсер стратегического назначения.


[Закрыть] заступил на боевое дежурство, и уже через неделю похода при ежедневном контроле функционирования приборов, систем и механизмов было выявлено короткое замыкание ни много ни мало… в кабеле запуска стратегических ракет! Причиной неисправности стала иголка, загнанная в жгут проводов неизвестным злоумышленником. Это уже был почерк матерого врага, посягнувшего на святая святых – ракетно-ядерный щит Родины! Лисков не спал трое суток и наконец разоблачил преступника. Мичман Рожков, двадцати трех лет, прекрасные характеристики и безупречный послужной список. Жена готовилась рожать, и мичман подал несколько рапортов с просьбой оставить его на берегу, но командование не вошло в положение… Закоротив кабель, Рожков рассчитывал, что лодка вернется на базу. Он не знал про дублирующую систему, поэтому все шесть месяцев похода просидел под арестом, а по возвращении получил восемь лет.

И салага, и мичман не были похожи на агентов международного империализма. Обычные социалистические дебилы. Засаживая в кабель иголку, Рожков не думал об ослаблении ракетно-ядерного щита или о снижении обороноспособности страны. Он думал о беременной Машке, о злющей теще, о неработающем отоплении… А на ракетно-ядерный щит ему, по большому счету, было наплевать.

Лисков даже немного жалел его, и как-то раз мелькнула крамольная мысль, что Рожков стал жертвой исполненной идиотизма бюрократической флотской системы. Ведь вряд ли такая ситуация могла возникнуть на американском ракетоносце «Огайо»… И хотя дело Рожкова принесло ему внеочередную звездочку на погон, контрразведчик не считал, что разоблачил врага. А сейчас, исчеркивая спецблокнот карикатурными рогатыми фигурками, он приходил к убеждению, что санкцию на списание «барракуды» дали настоящие враги, заседающие на самом верху – в Министерстве обороны.

* * *

Адмирал флота Истомин не был похож на настоящего врага Российской Федерации так же, как и контр-адмирал Косилкин. В данный момент в них трудно было распознать и адмиралов – обычные кряжистые рассейские мужики, разгоряченные удачной охотой, в камуфляжных комбинезонах с налипшими чешуйками сухого камыша и в проглядывающих из-под распахнутых воротников тельняшках.

– …»Интурист» только ввел охотничьи туры, вот два американских сморчка и прибыли… Заплатили, значит, они две тысячи долларов каждый – по тем временам агрома-аднейшие деньги, – смачно рассказывал Истомин.

У него было обветренное морщинистое лицо бабника и выпивохи и хитроватые маленькие глазки, выдающие умение вести дела исключительно в свою пользу. Если бы Истомин был трактористом, ни одной бабке не пришло бы в голову просить его вспахать огород «за так», без магарыча. Но трактористов не слушают с почтительным вниманием сановитые руководители, манеры которых выдают элитную породу комсомольско-партийных конюшен. Их за столом сидело шестеро, и все только рты не раскрыли, чтобы продемонстрировать живейший интерес к рассказываемой истории. Даже на закуски и водку внимания не обращали.

– Экипировка сказочная, ружья – «ремингтоны» штучные, тогда у нас таких и не видели, куртки для любой погоды, высокие шнурованные ботинки…

На поляне центральной усадьбы Камышихинского заповедника горел костер, егеря сноровисто свежевали огромного кабана, которого Истомин уложил со ста метров одним выстрелом, чему все были очень рады, хотя и по разным причинам. Организаторы мероприятия потому, что сумели потрафить высокому гостю, егеря – потому что все завершилось довольно быстро и теперь не придется до глубокой ночи бегать по горам, выслеживая очередного секача, сам адмирал – потому что продемонстрировал этим периферийным лаптям настоящий класс стрельбы. Вряд ли был рад исходу дела добытый кабан, но его мнение никого не интересовало.

– Мужики шесты в берлогу запустили и давай шуровать, – продолжал Истомин, показывая руками, как именно они это делали. – Шуруют, шуруют – ничего!

Главнокомандующий Военно-Морского Флота страны и начальник Управления стратегических подводных ракетоносцев прибыли инспектировать строительство новой базы Черноморского флота под Новороссийском. Охота была обязательным сопутствующим мероприятием, жестом гостеприимства и уважения со стороны непосредственно подчиненных начальников и местных властей.

В таких случаях, несмотря на общее оживление и веселье, отдыхает только один человек – старший по должности и званию. Для всех остальных это работа, причем очень ответственная, схалтурить здесь гораздо рискованней, чем провалить выполнение прямых служебных заданий. Кроме главкома, на поляне заповедника свободно себя чувствовал лишь Косилкин, находившийся с Истоминым в товарищеских отношениях уже много лет. Командующий Черноморским флотом и два его зама, зам губернатора края и мэр Новороссийска хотя и делали вид, что с интересом слушают адмиральские байки, на самом деле обдумывали, каким образом лучше задать свои вопросы, чтобы получить положительные ответы. А потому находились в несколько напряженном состоянии, и улыбки у них получались не вполне натуральные.

Остальная челядь – адъютанты, порученцы, референты, штабные и исполкомовские шнурки, обслуга базы и егеря к главным гостям не приближались и были озабочены лишь тем, чтобы угодить своим начальникам. А поскольку любой прокол, да что там прокол – любая шероховатость, ничтожная заминка: пережаренное мясо, перекинутая по неосмотрительности или не вовремя наполненная стопка, «не такой» взгляд или невпопад сказанное слово, – могли вызвать быструю и жестокую расправу, то поводов для веселья у них не было вовсе. Они делали тяжелую и изнурительную работу, опытный взгляд мог это определить без особого труда.

Лишь один человек не лез из кожи вон, чтобы угодить хозяину. Невысокий плотный мужчина с покатым лбом и глубоко посаженными глазами-буравчиками уверенно и по-хозяйски расхаживал среди суетящейся обслуги, будто контролировал качество выполняемых работ. Это был капитан второго ранга Мотин – помощник Косилкина по особым поручениям. Вытащив из висящих на поясе ножен обоюдоострый клинок, он подошел к распятому, словно на жертвеннике, кабану, раздвинул острой сталью густую жесткую щетину, коротко полоснул по вене и подставил жестяную кружку под струю не успевшей свернуться крови.

– …а потом затеялись фотографироваться с трофеем: дали нашему мужику аппарат, показали, где нажимать, а сами на тушу залезли, мостятся поудобней, – Истомин поерзал на грубой скамье, демонстрируя, как победители устраивались на убитом медведе. – А он возьми и оживи! На минуту, на миг какой-то ожил, заревел и стал подниматься, но тут же лапы подогнулись, и опять на землю упал. Только американцы за этот миг в штаны наложили. Так потом и отмывались кое-как, ни амуниция не помогла, ни «ремингтоны» их скорострельные…

Адмирал захохотал, и сидящие вокруг стола захохотали, только Косилкин слабо улыбнулся – он много раз слышал эту историю.

– А какая тут мораль? – спросил Истомин. И, не дожидаясь ответа, выпалил: – Такая, что если кишка тонка, то никакие «ремингтоны» не помогут! А наши мужики с обычными старенькими двустволками шатунов валят! С рогатиной выходили! А американцы ходили на медведя с рогатиной?

– Никогда!

– Ни в жизни!

– Вы очень правильно сказали – кишка тонка!

Никто из присутствующих не являлся знатоком охоты на медведя в Соединенных Штатах, но порыв их был единодушен. Когда старший обозначил свое мнение, единодушными быть легко.

– Так давайте выпьем за русского мужика! – Истомин взметнул вверх хрустальный стакан с водкой, и сидящие за столом люди столь же дружно его поддержали.

– Не хотите, товарищ адмирал? – бесшумно подошедший Мотин, наплевав на субординацию, протянул помятую жестяную кружку. – Кровь убитого зверя его силу передает…

Истомин чуть замешкался, мгновенно наступила тишина, ибо дерзкий поступок неизвестного «нижнего чина» мог потребовать решительного осуждения либо, наоборот, – снисходительной похвалы. Но адмирал был в ударе и решительно взмахнул рукой:

– Давай!

Он сделал большой глоток и поспешно запил водкой, а кружку передал Косилкину, тот с явным отвращением пригубил и протянул кружку дальше – заместителю губернатора. Теперь ни у кого выбора не было, причащаться пришлось всем. Кто пил, кто просто прикладывал к губам, Истомин, скривившись, наблюдал. Его подбородок был перепачкан кровью.

– Ну а ты сам-то? – тяжелый адмиральский взгляд уперся Мотину в переносицу.

– Запросто! – не тушуясь, он взял кружку у подавляющего рвотные приступы мэра. – Да тут уже почти не осталось!

Поведение кап-два было на грани фола, а может быть, уже перешло эту грань. Потому что держался он как равный с равными, что являлось недопустимым нахальством, если, конечно, подобная фамильярность не подкреплялась родством с кем-то из сильных мира сего. Но обычно высокое покровительство не хранится в тайне. А раз никто ничего не знает…

– Ты нам зубы не заговаривай! – тонким от возбуждения голосом вскричал мэр. – Пей давай!

Мотин пожал плечами.

– Какие проблемы? Я прям из кабана напьюсь и сырым мясом заем.

– Пошли, посмотрим! – Истомин вскочил первым, за ним поднялись остальные. Начинался эпизод, не предусмотренный программой.

С кабана уже сняли шкуру и вытащили внутренности, вскрытую грудину распирало полуметровое топорище. Мотин с ходу засунул голову внутрь, раздалось глухое чавканье.

– Во дает! – усмехнулся Косилкин. – Зверь!

В его голосе отчетливо звучало одобрение, и это почему-то не понравилось Истомину.

– Зверь, говоришь? Сейчас посмотрим!

Резким рывком он вырвал топорище. Раззявленная туша закрылась, ребра накрепко зажали мотинскую шею. Тот что-то закричал, но из сыромясного плена вырвались наружу лишь невнятные глухие звуки. Истомин рассмеялся, и еще пять человек зашлись в хохоте, только Косилкин не веселился: в глазах у него появилось выражение человека, которому бросили под ноги гранату с выдернутой чекой.

Мертвой хваткой вцепившись в скользкие ребра, Мотин разжал импровизированный капкан и выпрямился. Его лицо, волосы, шея были перепачканы кровью. И руки были в крови, это заметили все, потому что левая схватила висящие на поясе ножны, а правая выдернула тускло отблескивающий обоюдоострый клинок.

Смех оборвался. Глубоко посаженные глаза сейчас казались не буравчиками, а срезами пистолетных стволов. В этот миг ответственные флотские и гражданские руководители вдруг ощутили, как исчезла защищающая их аура должностной значимости, персонального авторитета, сословной кастовости. Шелуха цивилизации осыпалась, обнажив вечные и непреложные истины, которые невозможно толковать двояко: вот земля, вот огонь, вот нож, вот туша кабана, вот готовый на все человек. И через мгновение все они превратятся в точно такие освежеванные туши…

Стволы безошибочно остановились на Истомине.

– Павел! – предостерегающе крикнул Косилкин. Он лучше других представлял, что может сейчас произойти.

И тут же будто сработал невидимый выключатель – напряжение исчезло так же внезапно, как и появилось. Клинок полоснул по многострадальному кабану, отхватив небольшой кусочек кровавого мяса. Мотин сунул его в рот, пару раз жевнул и проглотил.

– Как и обещал, товарищ адмирал!

У Истомина дернулась щека.

– Ладно, пойдем выпьем, – главком тронул Косилкина за рукав. И тихо, чтоб никто не услышал, спросил: – Зачем ты возишь с собой этого зверя? Он ведь мог меня запороть, как кабана!

– Не обращайте внимания, Александр Иванович. Паша надежный парень, я ему доверяю. Это он занимается лодкой.

– Да? Ну и что там?

– Завтра она будет на базе отстоя. Снимем ракеты, спишем экипаж, по документам она почти металлолом. На той неделе Богомазов подмахнет постановление правительства и мои люди отгонят ее корейцам. Там рукой подать. А деньги уже поступили, я проверял.

– Ладно, хватит болтать! Это твои дела и твой риск. Я ничего не знаю, если засветишься – первый с тебя шкуру спущу.

Кряжистые мужички в камуфляжных комбинезонах направились к столу, где их с нетерпением ожидали верные сотрапезники. Мероприятие шло по плану. Адмиралы гордились тем, что все их мероприятия проходят так, как задумано.

* * *

Вновь назначенный начальник только воссозданной Службы внутреннего контроля при Главном управлении охраны генерал Верлинов сидел в том же кресле, которое занимал много лет. Кресло стояло в том же самом кабинете, а кабинет находился в прежнем комплексе зданий, который ранее именовался одиннадцатым отделом КГБ СССР, а потом недолго – Управлением по безопасности специальных технических объектов. В последние годы к переименованиям и сменам вывесок попривыкли, к тому же Служба, как и многие специальные подразделения, не имела вывески как таковой. Поэтому для личного состава главным изменением стало возвращение бывшего начальника и связанные с этим кадровые перемены.

Вслед за Дроновым арестовали начальника оперативного отдела Бобрикова и его подчиненного Кирея. Подробностей никто не знал, но просачивающиеся сквозь любые двери слухи связывали аресты с провалом государственных заданий, гибелью людей и незаконными методами ведения дознания, приведшими к смерти начальника института Данилова.

Если первая волна проводимых Дроновым кадровых перемещений смела сотрудников, приближенных к Верлинову, то теперь процесс пошел в обратную сторону. В приемной генерала сидели те, кто после его ухода попал в опалу. В кабинете начальник Службы беседовал с отправленным в отставку майором Межуевым.

– Вы провалили операции «Передача» и «Расшифровка», – ровным голосом говорил генерал, рассматривая сидящего перед ним бывшего подчиненного. Прямая спина, широкие плечи, строгое, характерное для «комитетчика» лицо – даже удостоверения можно не предъявлять… Стандартный костюм, свежая сорочка, строгий галстук. Верлинов ценил аккуратность.

– Но вы не были замечены в непорядочности, подлости или своекорыстии. Вполне возможно, что прошлые неудачи вызваны неблагоприятным стечением обстоятельств.

– Так и было, товарищ генерал, – кивнул майор, уже понимая, какие перемены могут произойти в его судьбе. – Строго говоря, я не проваливал операций. Просто не смог добиться положительного результата. И вряд ли здесь моя вина. Асмодей оказался такой рыбой… Хотя, конечно, я должен отвечать за своего агента.

– Хотите вернуться на службу? – в лоб спросил генерал.

«Хочу», – чуть не вырвалось у майора, но он сумел сдержаться.

– Смотря кем. У меня уже голова седая, в этом году сорок восемь стукнет. Мальчиком на побегушках быть вроде поздновато… – Вы стояли в резерве на замещение должности начальника оперативного отдела. Она вас устраивает?

– Да.

– Тогда пишите рапорт. Первоочередные задачи: разобраться с личным составом и найти трех человек – наших бывших сотрудников Скороходова и Попову, а также некоего Бузуртанова – коммерсанта, который может быть причастным к их исчезновению. Здесь исходные документы.

Верлинов приподнял тонкую папку, но, когда Межуев встал и протянул руку, положил ее на место.

– После того, как кадровики вас оформят.

Межуев сдержал улыбку. Шеф всегда был большим педантом.

Выходя из кабинета, майор столкнулся с капитаном Васильевым – лучшим знатоком секретных подземелий Москвы. Последнее время он прозябал на складе горюче-смазочных материалов. Теперь, похоже, его карьера резко изменится. Межуев понимающе подмигнул коллеге.

Васильева генерал встретил как старого друга: обошел стол, приветливо улыбнулся, поздоровался за руку.

– Я не успел выполнить свое обещание, – сказал он, похлопав пальцем по плечу штатского пиджака капитана в том месте, где на мундире располагается погон. – Майорскую звезду за операцию «Пустыня» вы заслужили, и я в любом случае подпишу приказ сегодня же. Но у меня есть для вас еще одно предложение. Как вы смотрите на то, чтобы возглавить первое отделение?

– Что? – удивился Васильев.

Первое отделение являлось боевым, или, как стало модно в последнее время говорить, силовым подразделением одиннадцатого отдела. Оно включало сорок восемь физически крепких и отлично подготовленных для рукопашного и огневого боя прапорщиков и офицеров.

– А почему бы и нет? – Верлинов улыбнулся еще шире. Сегодня он выступал в роли раздающего подарки Деда Мороза, и эта роль ему нравилась. Правда, руководя специальной службой, раздавать подарки приходится реже, чем что-либо отнимать. Например, секреты, здоровье, свободу, а иногда и жизнь.

– Почему бы и нет? Вы скажете, что никогда никем не руководили, а только исполняли приказы?

Васильев кивнул.

– Но вы были отличным исполнителем. И, кстати, хорошо организовывали оперативные мероприятия и боевые действия. В Каракумах грамотно руководили боем. И потом, первое отделение – это не штаб, не аналитический сектор и даже не оперативный отдел. Здесь ставится предельно конкретная боевая задача, которая должна быть выполнена быстро, точно и с наименьшими потерями.

Верлинов вернулся на свое место за столом.

– Итак?

Капитан вспомнил провонявший соляркой и бензином склад, мятые пачки накладных и квитанций, продувные рожи прапорщиков, так и норовящих пустить налево хоть десять литров топлива…

– Я согласен.

– Ну и хорошо, – по тону чувствовалось, что генерал не сомневался в его ответе. – Задача: усилить подразделение, довооружить новейшими образцами, снабдить снаряжением для работы под землей. Вам предстоит тщательно прочесать все спецтуннели, проверить каждый метр, заглянуть в каждую трещинку. Эта работа давно не проводилась, и там могло произойти черт знает что! Вопросы есть?

– Нет вопросов, товарищ генерал! – Васильев четко обозначил строевую стойку. – Разрешите идти?

– Идите, товарищ майор, – добродушно сказал Дед Мороз.

Закончив с кадровыми вопросами, Верлинов достал из сейфа скоросшиватель, в котором находились три листка, исписанных его собственным почерком. Это были сведения, полученные еще в Греции из компьютера агента-двойника Григориадиса, работавшего одновременно на КГБ СССР и ЦРУ США. Информация восстановлена по памяти, но память у генерала была отличной.

«Восьмой» сообщает о целенаправленном интересе иракской разведки к Московскому институту проблем расщепления ядерных материалов. По данным источника, конечной целью мероприятий является привлечение ведущих специалистов института к работе над проектом «Гнев аллаха». Изучение «Восьмым» обстановки через московскую агентурную сеть показало, что целый ряд сотрудников недоволен материальным обеспечением, постоянными задержками зарплаты и предстоящими сокращениями штатов. Контрразведывательный режим объекта ослаблен. Вербовочные подходы имеют высокие шансы на успех. «Восьмому» передано указание Центра о глубокой разработке объекта с целью предотвращения возможности реализации проекта «Гнев аллаха». Опасаясь расшифровки, «Восьмой» не хочет входить в контакт с московской резидентурой и настаивает на поддержании связи со Средиземноморским отделом, чему способствуют его маршрутные возможности. Джентльмен».

«По информации „Восьмого“, уволившийся из института Николай Соколов вместе с семьей переправлен в Ирак, где ему созданы комфортные условия и он привлечен к исполнению проекта „Гнев аллаха“. Источник предполагает, что иракский режим продолжит попытки переманивания российских атомщиков, и считает целесообразной инициативу правительства США в ООН по направлению в Багдад группы экспертов с целью разоблачения работ по созданию ядерного оружия. Джентльмен».

«С целью успешной разработки института „Восьмой“ установил доверительные отношения с одним из сотрудников, присвоив ему кодовое обозначение „Ежик“ и используя его вслепую. По данным „Ежика“, близкий друг Николая Соколова, обозначенный кодом „Паганель“, представляет ценность для разработки. Перед отъездом Соколова в Ирак „Паганель“ выразил желание последовать за ним и поручил тому провести соответствующие переговоры с властями. Такой вывод сделан „Ежиком“ из отрывочных высказываний „Паганеля“ и его общего настроения. „Восьмой“ укрепляет отношения с „Ежиком“ и рассматривает возможности для его вербовки. Джентльмен».

Верлинов закрыл папку и глубоко вздохнул. Россия сошла с ума. ЦРУ запустило щупальца в совершенно секретный институт, имеющий стратегическое значение для обороноспособности страны, установило, что там уже успешно поработали иракские спецслужбы, и, в свою очередь, начало активную разработку сотрудников. А первый отдел и столичное Управление ФСБ и в ус не дуют!

Генерал вздохнул еще раз. Что ж, у Службы внутреннего контроля появился прекрасный повод громко заявить о себе. И показать всем, кто есть кто. Придвинув чистый лист, Верлинов привычно стал составлять план оперативных мероприятий.

* * *

Телефон Бобренкова не отвечал. Сливин положил трубку.

– Кому ты все названиваешь? – спросила Маша. – Неужели завел себе бабу?

Она стояла перед зеркалом, приблизив лицо к своему отражению, будто хотела его поцеловать. Но на самом деле очень аккуратно подводила карандашом тонкие, красиво изогнутые брови.

– Не болтай ерунды! – огрызнулся Сливин. В подобной ситуации он бы обязательно спросил, куда собирается благоверная супруга в выходной день и зачем она надела узкие полупрозрачные трусики, кружевной, сильно открытый бюстгальтер и распечатала пакет с новыми черными колготками. Но сейчас он был очень озабочен и не обращал внимания ни на что, даже на гибкое Машино тело, хрупкость и белизну которого столь выгодно оттенял черный цвет.

Номер Сергея Петровича тоже сигналил длинными гудками, значит, и посоветоваться не с кем. Впрочем, Сергей Петрович не из тех людей, которые дают советы «втемную», не выяснив всех обстоятельств дела до мельчайших деталей. А что он мог ему рассказать? Ну напали какие-то бандиты на машину присланного им чеченца, какое до этого дело Сливину? И почему он беспокоится за свою жизнь? Резонный вопрос? Вполне! Что отвечать? Всего-то не расскажешь…

Звякнув, покатился по полу тюбик губной помады.

– Черт возьми! Вечно, когда спешишь…

Отставив маленькую округлую попку, Маша нагнулась. Черный нейлон рельефно обрисовывал длинные тонкие ноги. Они соприкасались в щиколотках, икрах и коленях, выше начинался заметный просвет – бедра у Маши были худоваты. Но тем самым подчеркивалась промежность, что всегда возбуждало Сливина. И этот раз не стал исключением. Озабоченность мгновенно улетучилась. Он быстро скользнул к жене, схватил ее, ощущая чуть выступающие тазовые кости, и пристроился сзади, как в позиции, изображаемой в эротических трактатах под номером два.

– А куда это ты спешишь? – тон был игривым, и движения туловища предельно откровенно выдавали его намерения.

– Ой! – Маша быстро выпрямилась и попыталась отстраниться, но он не отпустил, а наоборот – сильнее прижал ее к себе. – Васек, пусти, мы договорились с девчонками, я уже опаздываю…

– Ничего, это быстро, – Сливин запустил руку под скользкую ткань, нырнул под резинку, ощутив гладкую кожу и коротко подстриженные волосы. Но только на миг. Резко присев, Маша освободилась.

– Я действительно опаздываю! Нашел время… – в голосе отчетливо слышалось раздражение.

Если бы мужем Маши был слесарь-сборщик АЗЛК Иванов, или грузчик ближайшей булочной Петров, или сантехник Сидоров, он бы притащил ее за волосы в спальню и использовал свое наизаконнейшее право так, как хотел, да еще буцнул бы обнаглевшую бабу пару раз за пренебрежение супружескими обязанностями. Но доктор физико-математических наук Сливин не был способен к столь естественному и радикальному разрешению конфликта. Интеллигентские комплексы препятствуют сексуальным поползновениям при явном противодействии партнера, его порыв мгновенно угас, вместо него нахлынула горькая обида. И Маша это сразу заметила.

– Ну перестань, что ты надулся, – она провела рукой по взъерошенным волосам. – Что мы, времени не найдем?

Сливин молчал. Спазм перехватил горло. Он воспринимал происшедшее как плевок в физиономию. От собственной жены.