Текст книги "Время невиноватых"

Благие намерения и преступность

Основой успешного функционирования всех разумных существ, живых организмов и самоуправляемых систем является адекватное реагирование на внешние условия. Ребенок щурится на солнце, женщина, ожегшись об утюг, отдергивает руку. Пингвин, если верить классику, почуяв бурю, прячется в утесах. Общество, столкнувшись с угрозой для себя, предпринимает меры к тому, чтобы ее нейтрализовать. Адекватное поведение – условие выживания вида, показатель сообразительности индивида и разумности социума. Иванушка-дурачок, скорбящий на свадьбе и веселящийся на похоронах, обоснованно получал порцию тумаков на каждом мероприятии.

Между тем, если сопоставить тенденции и качественные характеристики современной преступности с мерами, направленными на борьбу с ней, то можно предположить, что последнее десятилетие уголовную политику совершенно безнаказанно определяет тот самый незадачливый сказочный персонаж.

В год зарождения историко-социального феномена, именуемого «перестройкой», – в 1985 году в СССР было совершено 18 718 убийств. Адекватной реакцией государства стал расстрел 770 преступников[13]13
  Сопоставление здесь условно, так как в годовой статистике учитывается исполнение приговоров прошлых лет.


[Закрыть]. А в России за 2001 год совершено 33 583 убийства, прочно обосновались в жизни и статистике неизвестные ранее широкомасштабные террористические акты.

Если считать такой реакцией фактическую отмену юридически существующего института смертной казни, то она противоречит не только всякому представлению об адекватности, но и элементарному здравому смыслу!

Потому что, кроме общеизвестного и не опровергнутого аболиционистами аргумента о стопроцентной специальной превенции этого наказания, смертная казнь имеет ряд косвенных, но немаловажных аспектов.

1. Пенитенциарный. В современной криминальной реальности физическое уничтожение авторитетных руководителей организованных преступных группировок является единственным способом удалить их от дел (практика криминальных «разборок» наглядное тому подтверждение). Концентрация этих лиц в колониях для пожизненно осужденных неминуемо вызовет беспрецедентное давление на руководителей и сотрудников этих исправительных учреждений со стороны оставшихся на свободе членов ОПГ. В случаях, когда осужденными окажутся криминально-политические фигуры типа Басаева, Масхадова и т. п., не исключены прямые штурмы колоний боевыми отрядами их сподвижников. Причем шансы на успех у таких грубых, не укладывающихся в рамки закона и представлений о цивилизованности акций, как показывает жизнь, весьма велики.

2. Уголовно-процессуальный. В ходе следствия и судебного рассмотрения уголовных дел лица, совершившие тяжкие преступления, но игравшие в них второстепенную роль, опасаясь смертного приговора, изобличали более активных соучастников, позволяя воссоздать картину происшедшего и установить истину по делу. С отменой исключительной меры этот мощный стимул утрачен. Ибо подозреваемые и обвиняемые боятся правосудия куда меньше, чем своих подельников: те смертную казнь не отменяли.

3. Социально-психологический. В вооруженном противостоянии двух сторон (а современное противодействие преступности приобрело столь отчетливо выраженные военные формы, что без нелюбимого некоторыми учеными термина «вооруженная борьба» уже просто не обойтись) в проигрыше оказывается та, которая отказывается от методов и приемов, применяемых другой стороной. Если государство отказалось от смертной казни, а преступники – нет, то последние в этой борьбе получили преимущество. Граждане боятся бандитов больше, чем закона. Сами бандиты испытывают страх не перед милицией или прокуратурой, а перед своими «коллегами». Состояние борьбы со сколь-либо организованной преступностью и «успехи» судебных процессов над мало-мальски «авторитетными» лидерами преступной среды – наглядное тому подтверждение.

Таким образом, хотя пожизненное заключение и двадцатилетний срок лишения свободы выдаются за равноценную альтернативу смертной казни, на самом деле они таковой не являются. Кроме того, следует иметь в виду, что суровые санкции уголовно-правовых норм за тяжкие преступления успешно «корректируются» судебной практикой. Исследователи отмечали, что «чем больше размер наказания, предусмотренный законом за то или иное преступление, тем реже суды применяют его максимальные границы»[14]14
  Дементьев С. И., Шевченко А. Е. Практика назначения лишения свободы // Материалы региональной межвузовской научно-практической конференции. КЮИ МВД РФ, 2002. С. 10.


[Закрыть]. Чем это вызвано, вопрос другой, и не менее интересный. По наблюдениям автора, несоразмерно мягкие приговоры являются одним из косвенных признаков принадлежности осужденного к организованной преступности. Это, естественно, не единственная и даже не основная причина.

Несмотря на это, «правозащитниками» всех мастей внедряется в общественное сознание мысль о наступлении государства на права и свободы граждан и о необходимости дальнейшего ограничения применения любых принудительных мер, при этом совершенно необоснованно делаются ссылки на правоприменительную практику зарубежных стран. Не знающие истинного положения дел представители общественности, сотрудники СМИ, либеральная интеллигенция в штыки встречают любые предложения по ужесточению законодательства и правоприменительной практики.

Анализ подлинного состояния борьбы с преступностью показывает, что механизм уголовной юстиции работает по принципу «воронки». В 2001 году в правоохранительные органы поступило 3 868 370 жалоб, заявлений и сообщений о преступлениях, из них зарегистрировано 2 968 255 преступлений (76,7 %), выявлено 1 644 242 совершивших их лиц (55,4 %), из которых осуждено 1 233 669 (75 %)[15]15
  Основные показатели преступности в России в 1991–2001 гг., таблица 1. // Проблемы правовой и криминологической культуры борьбы с преступностью. М., 2002. С. 87.


[Закрыть]. Сопоставляя исходную и конечную цифры, можно констатировать, что к ответственности привлечено только 31,9 % преступников, или каждый третий, при условии, что все преступления совершались в одиночку.

Если учесть, что заявления поступают далеко не обо всех совершенных преступлениях, далеко не все они регистрируются, к тому же определенная их часть носит групповой характер, то можно прийти к выводу, что 60–80 % преступников вообще остаются безнаказанными.

Но даже когда избежать ответственности не удается, она гораздо мягче, чем за аналогичные преступления в развитых странах. Например, за убийство характерно применение смертной казни (в некоторых штатах США), пожизненного заключения, двадцати или тридцати лет лишения свободы (США, Франция). У нас же средний срок лишения свободы за убийство по ст. 105 ч. 1 УК РФ составляет 8,4 года (при санкции от шести до пятнадцати лет), а по ст. 105 ч. 2 – 11,5 лет[16]16
  Там же. С. 12.


[Закрыть] (при санкции от восьми лет до пожизненного лишения свободы).

В настоящее время из соображений политкорректности не принято обращать внимания на явную недооценку общественной опасности многих преступлений, занижение санкций и тому подобные алогичные меры, принимаемые в угоду тенденциям «прогрессивного», европейски-ориентированного гуманизма. Но когда, в единичных случаях, критика все же звучит, то воспринимается весьма убедительно.

«Если государство считает умышленные уничтожение или повреждение имущества, совершенные путем взрывов, поджогов и тому подобных опасных способов, да к тому же повлекшие гибель людей, преступлениями лишь средней тяжести, то оно либо жестоко ошибается, либо намеренно не замечает реальной опасности подобных деяний», – пишет П. Н. Панченко[17]17
  Панченко П. Н. Уголовное право на Весах Правосудия и Весы Правосудия на «часах» уголовного права: опыт исторического и сопоставительного изучения уголовно-правовых явлений // Криминологический журнал. 2003. № 1 (4). С. 76.


[Закрыть], и с ним трудно не согласиться.

Помимо вопиющего характера подобного «милосердия», оно порождает деформацию всей шкалы наказаний. Ведь если тягчайшее преступление – убийство – наказывается в низших пределах существующих санкций восемью годами, то этот срок выступает как бы верхней планкой, рубежом, на который вольно или невольно ориентируются правоприменители. Но с таким ориентиром при последовательном подходе средний срок за причинение тяжкого вреда здоровью должен составить 4–5 лет, за разбой – 2–3 года, за грабеж – 1 год. Соблюдение пропорциональности потребует для кражи условных мер наказания, или вообще декриминализации (хотя подобное предположение вызвано полемической гиперболизацией, но именно это и произошло с введением в действие КоАП РФ). А наказания за хулиганство, угрозу убийством, побои, оскорбления превращаются в чисто символические, за которые изношенный и перегруженный механизм уголовной юстиции не желает и браться.

Но даже если вопреки усредненной тенденции опасному преступнику назначили адекватно высокую меру наказания, это еще не означает, что справедливость восторжествовала. Снижение фактического срока отбытия наказания, необходимого для условно-досрочного освобождения, широкое применение амнистий и помилований открывает возможности для быстрого возвращения на свободу. В 2000 году, например, было помиловано 12 843 осужденных, из которых более 76 % отбывали наказание за тяжкие и особо тяжкие преступления. В их числе 2689 убийц, 2188 причинителей тяжкого вреда здоровью, 1834 разбойника, 18 похитителей людей и 14 бандитов![18]18
  Российская газета от 30.04.02. № 78. С. 8.


[Закрыть]

Вот, как выглядят плоды подобной «гуманности». 27-летний О. осужден в 1991 году за кражу, причинившую значительный ущерб потерпевшему, к двум годам лишения свободы, но через год освобожден по амнистии и в период неотбытого срока совершил групповой угон автомототранспорта, за что в 1993 году осужден к двум годам исправительных работ. В период отбывания наказания О. совершил кражу, причинившую значительный ущерб потерпевшему, за что в 1995 году осужден к двум годам лишения свободы условно с испытательным сроком на пять лет. В период испытательного срока совершил ряд групповых краж с проникновением в жилище и причинением значительного ущерба потерпевшему, уничтожение чужого имущества, за что дважды судим в 1999 году к шести годам лишения свободы. В 2002 году отбывающий наказание и привыкший к «доброму» отношению О. подал ходатайство о помиловании, которое было отклонено.

Это не единственный и не специально подобранный пример. Нередко приходится встречать лиц, имеющих три-четыре судимости за тяжкие и особо тяжкие преступления и вновь совершивших очередное. Совершенно очевидно, что при соразмерных и реальных наказаниях – 9—12 лет лишения свободы – физически невозможно перенести больше двух «сроков».

Так обстоит дело с адекватностью наказаний. А вот что касается уголовно-правовой оценки опасных для общества деяний. В 2001 году количество краж в России составило 44 % от всех совершенных преступлений. Кражи – самые распространенные криминальные посягательства, экономическая основа общеуголовной преступности. Борьба с кражами – важнейшая задача любого государства. Статья 7.27 Кодекса РФ об административных правонарушениях отнесла кражу на сумму до пяти минимальных размеров оплаты труда к административным правонарушениям. Поскольку большинство краж не превышает этой суммы, то часть 1 ст. 158 УК РФ оказалась практически декриминализирована.

Воры-карманники, профессиональные преступники, представители привилегированной прослойки криминального мира – их очень трудно задержать «с поличным» и еще труднее доказать вину. Фактически выпала из сферы действия уголовного закона разовая кража, которая практически всегда меньше установленного рубежа, а признак повторности в условиях отсутствия всероссийской системы учета административных правонарушений просто не станет «работать».

Бездумное, некритическое заимствование западных стандартов противодействия преступности, вопреки благим задумкам, влечет результат прямо противоположный. К чему, кроме огромных затрат, привела реализация «прогрессивной» идеи о передаче следственных изоляторов, тюрем и исправительных колоний из одного ведомства в другое? Если раньше осужденные умирали от теплового удара в переполненных камерах под вывеской МВД, теперь то же самое происходит под вывеской Министерства юстиции!

Продолжать анализ подобных несуразностей можно практически до бесконечности. Ограничимся только тем, что с введением нового УПК почти вдвое снизилось число возбужденных уголовных дел и арестов. Его создатели убеждают всех, что это хорошо и соответствует европейским стандартам. Но беда в том, что наша преступность «ихним» стандартам не соответствует. Она качественно обостряется и угрожает основам общества и государства. К тому же она растет.

Иванушка-дурачок, увидев через забор, как сосед заправляет новый автомобиль высокооктановым бензином, выпросил канистру, дождался оказии, а когда загорелся коровник, принялся этим самым бензином тушить пожар. И ведь никто не дал ему тумаков.

Раздел 3 Идеальных законов не бывает

О должном и сущем в наших законах

Абсолюта не существует ни в природе, ни в социуме. Нет стерильного воздуха и бактерицидной воды, нет абсолютной справедливости и неопровержимых доказательств, не достижима безусловная истина и неограниченная свобода, нет полных гарантий и безупречных решений.

Поэтому многие правовые нормы, «гарантирующие» права человека, провозглашают должное, не соответствующее сущему. Иногда это несоответствие настолько велико, что может вызвать только улыбку. Так, § 3 п.2 ч.7 и 8 «Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений», утвержденных министром юстиции РФ 30 июля 2001 года, запрещают осужденным наносить татуировки, употреблять нецензурные и жаргонные слова, присваивать клички. Даже очень далекие от уголовно-исполнительной системы люди могут представить «реальность» этого запрета.

Также недостижим предусмотренный статьей 4 УК РФ принцип равенства граждан перед законом, ибо биологическое неравенство наглядно проявляется уже в момент рождения ребенка в виде разницы пола, роста и веса, а социальное – в виде качества роддомовской палаты и уровня сервиса. В дальнейшем это неравенство не только не нивелируется, но даже усугубляется различиями в физических, экономических, социальных, интеллектуальных, культурных и иных параметрах. Все же совершенно непонятно, что делает граждан равными перед законом!

Реально невыполнима и носит декларативный характер статья 6 УК РФ о справедливости наказания, так как отсутствуют инструменты и единицы измерения характера и степени общественной опасности преступления и личности виновного, не выработаны критерии справедливости, а весь механизм правоприменения основывается на субъективных оценках конкретных должностных лиц.

Самоочевидно, что уголовное законодательство вопреки части 1 статьи 7 УК не обеспечивает безопасность человека, подтверждением чему ежегодно являются более двух миллионов наших сограждан, которых убивают, калечат, насилуют, грабят и обворовывают преступники. Так, в 2001 году в результате преступных посягательств погибли 78,6 тысяч, а получили тяжкие увечья 71,3 тысяч человек, материальный ущерб составил 94,8 миллиардов рублей[19]19
  Из доклада Генерального прокурора РФ Президенту России и Федеральному Собранию. Российская газета от 30.04.02. С. 4.


[Закрыть].

Лицемерной является и часть вторая статьи 7 УК, декларирующая недопустимость цели причинения физических страданий или унижения человеческого достоинства мерами уголовного наказания: условия содержания в исправительных колониях, а особенно в следственных изоляторах таковы, что духота и нехватка воздуха приводит к гибели заключенных, нехватка спальных мест, вши и клопы лишают нормального сна, питание не обеспечивает нормального функционирования организма, издевательства со стороны сокамерников оказываются более тяжелым испытанием, чем режим содержания. По международным стандартам такие условия являются не чем иным, как пытками, приводящими к физическому и нервному истощению, тяжелым заболеваниям и самоубийствам. Поскольку это хорошо известно и судьям, и прокурорам, и руководителям уголовно-исполнительной системы, то можно констатировать, что применение уголовного наказания осуществляется с косвенным умыслом на причинение физических страданий и унижения достоинства.

Правовые требования, не соответствующие объективной реальности или практически невыполнимые, носят вовсе не безобидный «куриозный» характер. Они разлагают правоприменителей и способствуют созданию атмосферы необязательности исполнения закона, а что еще опаснее – формальной видимости (имитации) его исполнения.

Проведенное автором изучение 150 уголовных дел о преступлениях, связанных с незаконным оборотом оружия, показало, что практически во всех (за единичными исключениями) следственные органы и суды не устанавливали источники приобретения обвиняемыми оружия, принимая на веру показания обвиняемого (подсудимого) о том, что он нашел пистолет (обрез, электродетонатор, гранату, патроны, нож, взрывчатку, нунчаки и т. д.) на улице (клумбе, в парке, электричке и т. п.) за 5 минут (час, сутки, неделю) до задержания. Соответственно назначались и меры наказания: в подавляющем большинстве случаев – условное осуждение, иногда – исправительные работы.

Вряд ли можно предположить, что сотрудники судебно-следственных органов столь наивны, что верили, будто улицы городов и другие общественные места завалены оружием и боеприпасами. Просто имитация этой веры позволяла избегать «лишней работы», связанной с розыском лиц, сбывающих оружие. А результатом своеобразной сделки с обвиняемыми становились мягкие приговоры. Таким образом, в условиях нарастающей угрозы вооруженной преступности и терроризма превентивные возможности статьи 222 УК РФ сведены к минимуму.

Разница между должным и сущим есть всегда, но размер ее обратно пропорционален экономическому и правовому уровню развития государства, организации работы его аппарата, эффективности прокурорского надзора и ведомственного контроля, степени выполнения государственных обязательств перед гражданами и т. п.

«Люфт» между тем, что должно быть, и тем, что есть в реальности, можно свести к минимуму. И все же идеал недостижим. Чтобы с чистой совестью провалить любое дело, нужно потребовать стопроцентного результата: буриданов осел умер от голода между абсолютно одинаковыми охапками сена, так и не сумев выбрать.

Между тем, именно такие требования предъявляют к властям как российские, так и зарубежные правозащитники. Полная свобода личности, максимальное ограничение превентивных, «полицейских» мер со стороны государства, гуманизация уголовного законодательства. Эти на первый взгляд либерально-демократические эскапады далеко не безобидны и своими последствиями имеют явления и процессы, далеко выходящие за пределы замыслов их инициаторов.

Открытая и нескрываемая поддержка чеченских бандитов и сотрудничающих с ними арабских террористов со стороны Совета Европы и политических кругов США, требования об отмене смертной казни, снисходительное отношение к антигосударственным выступлениям способствовали формированию такой политической и социально-психологической атмосферы в мире, которая несомненно послужила одним из условий ужасающих террористических актов в США.

Концентрация внимания на интересах наркоманов, маргиналов, преступников приводит к нарушению прав законопослушных граждан и должностных лиц сил правопорядка. Впрочем, в последние годы совершенствование борьбы с преступностью связывают не с повышением качества функционирования правоприменительной системы, а с «улучшением» законодательства.

Абсолютизация закона столь же характерна для нашей страны, сколь и малообъяснима с позиций национальных традиций и исторического опыта. На протяжении всего советского периода внеконституционные постановления негосударственного органа – ЦК КПСС – являлись высшими нормативными актами СССР, принимаемыми по наиболее важным вопросам. Второе место по практической значимости занимали Указы Президиума Верховного Совета СССР, которые были и наиболее распространенными нормативными актами. Собственно законы занимали в правовом поле весьма скромный сектор и реально никогда не обладали прямым действием: без соответствующего постановления правительства и ведомственной инструкции ни один закон не исполнялся.

В настоящее время, когда в ежегодных планах работы Государственной Думы стоят тысячи законопроектов, положение лишь усугубилось: теперь неисполнение законов открыто объясняют «отсутствием механизмов их реализации» или даже «отсутствием практики применения» (?!).

Другим вполне достаточным оправданием является «отсутствие ресурсного обеспечения», «недостаток финансирования» и т. п. Понятно, что сама возможность таких «объяснений» свидетельствует об атмосфере неуважительности к законам и необязательности их исполнения. Подобной атмосфере способствует и то, что законы носят, как правило, декларативный характер.

Так, изменение нормы УК о необходимой обороне, а именно – снятие требования соразмерности действий обороняющегося в случае, если посягательство опасно для его жизни[20]20
  См. Федеральный закон «О внесении изменения в статью 37 Уголовного кодекса Российской Федерации». Российская газета от 19 марта 2002 г. С. 6.


[Закрыть], вызвало значительный общественный резонанс и эйфорию от якобы революционного повышения уровня безопасности законопослушных граждан. На самом деле никакого качественного изменения не произошло: институт необходимой обороны существовал всегда, но был фактически уничтожен судебной практикой, которая ограничительно толковала пределы допустимых действий обороняющегося. Теперь одна оценочная категория сменилась другой, и нет никаких оснований полагать, что суды станут адекватно толковать наличие опасности для жизни.

Кроме того, продекларировав право причинения любого вреда при опасном для жизни нападении, закон не предоставил гражданам реальной возможности это право реализовать. Логическим дополнением новой редакции статьи 37 УК должно было стать предоставление права гражданам с безупречной правовой репутацией приобретать, носить и хранить короткоствольное огнестрельное оружие. Без этого очень трудно представить, как неподготовленный к рукопашному бою человек, остановленный в темном переулке тремя преступниками с ножами и бейсбольными битами в руках, сможет причинить им этот самый «любой» вред.

Отмеченные выше несуразности характерны для норм советского уголовного права, которое по существу стояло на защите интересов не столько потерпевшего от преступления, сколько преступника. Российское уголовное законодательство и его теоретическая база, к сожалению, сохранили эти тенденции.

Не могу забыть случай, имевший место много лет назад в ростовской юридической практике: во время детской ссоры мать одного драчуна ударила кулаком по голове другого, причинив ему смертельную травму. По данному факту возбудили уголовное дело, но в ходе следствия выяснилось, что потерпевший страдал врожденной патологией: теменная кость у него была тоньше, чем положено. Поскольку именно это обстоятельство и способствовало трагическому результату, дело было прекращено за отсутствием состава преступления: дескать, казус, вина причинительницы смерти отсутствует. Но тогда получается, что в смерти мальчика виноват он сам, потому что имел нестандартный по крепости череп. До сих пор не могу понять и принять эту логику – ведь, не получив злополучного удара, мальчик продолжал бы жить и с тонкой костью! И мог дожить до глубокой старости, сделать открытия, написать музыку, сочинить стихи, родить хороших детей. Но для этого ему надо было родиться в стране, где никого не бьют по головам, и где бремя риска наступления неблагоприятных последствий не перекладывают с нападающего на потерпевшего. А там, где подобное происходит, вряд ли можно говорить о справедливости закона.

Вызывает несогласие традиционная квалификация ножевых ранений в ягодицу, бедро, руку и тому подобные «не жизненно важные» части тела и органы человека, когда в результате повреждения артерии или других причин все же наступает смерть потерпевшего. Устойчивая судебная практика на базе столь же устоявшейся теории уголовного права расценивает эти действия как «неосторожное» убийство. Но, во-первых, разве можно считать какие-то части столь сложного и уязвимого образования, как человеческий организм, «не жизненно важными»? Медицинской практике известно немало случаев, когда заноза в пальце или неправильно сделанный укол вызывали тяжелейшие осложнения и приводили к летальному исходу. Недаром даже удаление зуба производится только дипломированным врачом, в стерильной операционной, по всем правилам хирургии. Поражая ножом любую часть человеческого тела, разве не предполагает виновный, что может повредить пронизывающие ткани кровеносные сосуды, железы, лимфоузлы, нервные окончания, занести инфекцию, вызвать кровопотерю или болевой шок, причинить еще десятки последствий, приводящих к смерти? Совершенно очевидно, что не предвидеть этого может лишь невменяемый. Отдающий отчет в своих действиях преступник, конечно же, предвидит все последствия, причем безразлично относится к возможности их наступления. А следовательно, в случае причинения смерти должен нести ответственность за убийство с косвенным умыслом. Иной подход опять переносит риск неблагоприятных последствий с преступника на потерпевшего, что не имеет ничего общего со справедливостью.

Изучение судебной практики порождает серьезные вопросы и об обоснованности оценки действий «пассивных» соучастников. Например, три приятеля – И., В. и С., пропьянствовав весь вечер и оставшись без денег, вошли в коммерческий киоск. И. под угрозой ножа отобрал у продавщицы деньги, блок сигарет и несколько бутылок водки, после чего все трое пытались скрыться, но были задержаны милицией. К уголовной ответственности за разбойное нападение был привлечен только И. А граждане В. и С. выступали в роли свидетелей, хотя изобличающих собутыльника показаний не давали, утверждая, что «ничего не помнят». Между тем, в реальности все трое являются соисполнителями разбойного нападения, в ходе которого один преступник угрожал оружием и требовал передачи чужого имущества, а двое других самим фактом своего присутствия поддерживали неправомерные действия и оказывали психическое воздействие на потерпевшую. Говорить об «эксцессе исполнителя» или других основаниях для освобождения от уголовной ответственности В. и С. можно было бы только в том случае, если бы они пресекли преступные действия И. Или явно и наглядно отмежевались от них, например, со словами осуждения покинули место преступления. Этот пример не единичен: в силу сложившейся судебной практики пассивные соучастники никогда не привлекаются к уголовной ответственности. Столь ненормальное положение можно изменить путем издания Пленумом Верховного Суда РФ соответствующего разъяснения. В законодательном же плане могло бы сыграть превентивную роль возложение на лиц, находящихся совместно с преступником на месте совершения преступления, обязанности пресекать противоправные действия и сообщать о них в органы внутренних дел. Невыполнение этой обязанности позволяет расценивать их пассивное поведение как соучастие в преступлении.