Текст книги "Менты не ангелы, но…"

– Как не был?! А часы откуда? Кольца откуда? Видешник откуда?

Гарявый пожал худыми плечами.

– Иду, вижу сумка стоит… Я взял и пошел… Откуда я знал, что там? Думал, кто-то ненужный хлам выбросил…

Когда Гарявый начинал воровать, такой бред и слушать бы никто не стал. Хотя презумпция невиновности существовала и в те времена, «поличное» явно перевешивало. Получил бы он свой срок в мгновенье ока и полетел на зону легким лебедем. Но сейчас – другое дело. Сейчас действует презумпция безнаказанности. И то, что он плетет в свое оправдание, будет встречено судом с полным пониманием: оправдают гражданина Гарявого подчистую! А виновными окажутся участковый Немчинов, задержавший его с крадеными вещами, оперативники, проводившие дознание, и следователи, которые не сумели собрать доказательства! А какие еще тут придумаешь доказательства? Только расколоть гада до самой задницы! У Самойлина самого кулаки чесались, но ему «колоть» подозреваемого еще было рано.

Юматов, как взбешенный зверь, пробежался по тесному кабинету.

– Ты каждый раз находишь! А я сколько хожу по земле, ни разу не нашел ни часов золотых, ни денег, ни аппаратуру! Почему так?!

Гарявый вздохнул.

– Значит, в этом тебе не везет, начальник. Зато в другом фартит: ты на свободе живешь, да таких, как я, прессуешь! У тебя пушка, ксива, власть…

Юматов взглянул на молодого помощника.

– Ты видишь, какой гад? Ну, что с ним делать?

От Гарявого многое зависело. На нем висел не один десяток «разбомбленных» в районе квартир. Несмотря на все защитные барьеры и фильтры ухищрений, многие кражи просочились в статистику. Раскрыть их – означало спасти показатели. Не раскрыть – подставить собственные задницы под плеть начальства. Упрямый вор вел дело ко второму варианту.

– Нет, по-хорошему он не понимает. Давай, Вадим, запирай дверь!

Юматов полез в сейф и достал пистолет. С лязгом передернул затвор. Самойлин увидел, что перед этим он чуть вытащил магазин: значит, патрон не пошел в ствол.

– Сейчас пристрелю его, и напишем рапорта, что он на тебя бросился и задушить пытался! Потаскают к прокурору, потерпим! Зато эта сволочь больше воровать не будет!

Белесый мужик никак не реагировал. Судя по лицу, он видал всякие виды.

– Ну, будешь колоться?! – Юматов ткнул холодным стволом ему под правую бровь, прижал, как будто хотел выдавить глаз.

– Кончай, начальник, ну что ты, как дите, в самом деле! – плачущим голосом попросил задержанный. – Больно ведь! За квартиры еще никого не стреляли…

– Значит, будешь первым! – Лицо у старшего опера было зверским. На миг Вадим поверил, что тот сейчас пристрелит упрямого вора.

– Ну, колись!! Раз, два…

Гаряев, зажмурив и левый глаз, молчал. Что творилось за его низким покатым лбом, можно было только догадываться. Но бледная пористая кожа взопрела: когда тебе тычут пистолетом в глаз, всегда существует возможность получить пулю в мозги.

– Три!

Юматов выпятил челюсть и нажал спуск. Звонко щелкнул упавший курок. Гаряев отшатнулся, со страхом и ненавистью уставившись на своего мучителя. Нервы у опытного уголовника были явно не железными. Вокруг правого глаза образовался красный круг, как будто он носил монокль или работал с лупой часовщика.

– Осечка! Повезло тебе, Витек! Ну, так даже лучше… Зачем кабинет пачкать! Поехали на речку, утопим его по-тихому, и концы в воду!

Старший опер достал из ящика стола наручники, протянул Вадиму.

– Прикуй его к себе. Только свою левую к его правой, а не наоборот!

Повозившись, Самойлин застегнул браслеты. Тем временем Юматов позвонил в дежурку заказать машину. Но свободного транспорта не оказалось.

– Надо Леху Немчинова взять! – придумал он. – Леха на колесах, а он ведь этого гада задерживал!

Через пять минут участковый – молодой улыбчивый парень в гражданской одежде – вез их на своей старой синей, с зашпаклеванным левым крылом «тройке» на Левый берег Дона.

– Раскололся, Витек? На выводку[3]3
  Выводка – воспроизведение показаний на месте (профессиональный сленг).


[Закрыть] едем? – бодро спросил он. – Молодец! А то я не могу себе палку поставить за хорошее задержание!

– Да ничего не раскололся, в том-то и дело! – с досадой ответил старший опер. Он сидел рядом с водителем. – Сейчас утопим гада, и все: одним вором на свете будет меньше!

– Ну, так – значит, так! – согласился Немчинов. – Меньше возни с документами, да и по судам ходить неохота. Иногда по одному задержанию пять раз вызывают. А то и больше.

Они обсуждали предстоящее буднично и совершенно спокойно.

Самойлин покосился на сидящего рядом вора. От него сильно воняло потом и страхом.

– И часто вы их топите? – не удержался он от вопроса.

– Бывает, – неопределенно ответил Юматов. – Особо злостных, конечно!

«Тройка» пересекла мост, с километр проехала по асфальту, потом запрыгала по кочкам. Немчинов явно знал место, где можно утопить упорного вора. И действительно, вскоре машина, пробравшись через кусты, выехала на узкий песчаный пляж. Берег сильно зарос камышом. Это было уединенное место, тут и там валялись бутылки и презервативы.

Солнце припекало, на высоком противоположном берегу привольно раскинулся Тиходонск. Ярко блестел золотой купол собора. В высоком голубом небе, оставляя белый инверсионный след, летел крошечный серебристый самолетик.

Задержанный затравленно озирался по сторонам. Вадим подумал, что он видит все окружающее совсем другими глазами.

– Подержи пистолет, – Юматов отдал участковому оружие и быстро разделся. Он был в синих плавках, как будто с утра готовился топить подследственного Гаряева.

– Давай, Вадим, разоблачайся. А этого гада отстегивай – нам на утопленнике браслеты не нужны…

Самойлин разделся, оставшись в длинных «семейных» трусах.

– А он? – лейтенант кивнул на задержанного. Тот втянул голову в плечи, съежился, даже ростом стал меньше.

– Кончай, начальник, – тихо сказал он и облизнул пересохшие губы.

– А этот пусть в одежде будет. Так естественней получится.

Взяв вора за руки, оперативники потащили его за собой. Гаряев слабо сопротивлялся. По протоптанному в камышах проходу они осторожно зашли в прохладную реку. По фарватеру прошла большая баржа, оттянув за собой воду. Через пару минут она несколькими волнами вернулась обратно. Трое мужчин заходили все глубже. По пояс, вот уже почти по грудь… В буро-серой воде тела проглядывались только сантиметров на тридцать, потом торсы мутнели и пропадали, как будто у всех троих ног отродясь не было.

– Ну, падла, не надумал?! – грозно спросил Юматов.

– Не был я там, начальник! Отвечаю, не был!

– Ну, раз так!

Старший опер схватил Гаряева за шею, согнул и погрузил под воду. Тот несколько раз дернулся, поднимая фонтаны брызг, вырвался и, отфыркиваясь, вынырнул, жадно хватая широко раззявленным ртом теплый сухой воздух.

– Нет, гад, иди туда! – Юматов снова попытался согнуть вора в бараний рог, но тот отчаянно сопротивлялся.

Вадим пришел на помощь коллеге. Его цепкие пальцы тисками вцепились в худые плечи, он выпрыгнул из воды и всем телом навалился на сопротивляющуюся жертву, будто вгонял в магазин пистолета тугую и вертлявую подающую пружину. Извивающееся тело ушло ко дну, только бесформенное пятно билось в мутной воде.

Кругом глухо шелестел камыш, с противоположного, правого, берега смотрели на происходящее тысячи окон. У причальной стенки набережной пыхтел, швартуясь, тупоносый буксир. Изрыгая громкую музыку, шел по фарватеру плавучий бар «Скиф». Впрочем, разобрать оттуда, что происходит в камышах, можно было только с помощью мощного бинокля.

– Отпускай! – Юматов выдернул из-под воды руки и выпрямился.

– Так он еще живой! – Вадим прижимал извивающегося, как пойманный сом, Гаряева к песчаному дну. Желтое облако расползалось, скрывая слабеющее тело. Снизу вырвалась цепочка пузырей.

– Отпускай! Ты что?! – Юматов стал отталкивать новичка, срывать его пальцы с плеч задержанного. Ничего не понимающий лейтенант сопротивлялся.

– Ты что, долбанутый?!

Юматов отбросил Самойлина в сторону, подняв бурун воды, подскочил, сильно толкнул в грудь. Глаза его горели гневом.

– Ты что делаешь?! Ты что, утопить его хотел?!

– Так сказали же… – Вадим не понял, почему разозлился старший товарищ.

– Что сказали?! Я же его пугал, на пушку брал! За кражи разве можно человека топить?!

Самойлин вконец растерялся.

– Вы с Немчиновым на полном серьезе говорили… Откуда я знаю… Вы же меня учили: что каждый делает, то и правильно!

Юматов усмехнулся и покрутил головой.

– Ну, ты даешь!

Лицо его тут же изменилось, и он стал осматриваться по сторонам.

– Постой, а где этот…

Пока оперативники спорили, Гаряев вынырнул и бочком отплыл в сторону, а потом встал на ноги и, раздвинув жесткую желто-зеленую стену, проскользнул в спасительный прохладный полумрак. Сейчас его видно не было. Только раздавался треск в камышах, и этот треск удалялся.

– Ушел! Давай за ним! А я берегом!

Вадим бросился в камыши. Упругие тонкие стебли пружинили и отталкивали его назад, хрустко ломались, выставляя хищные стилетные острия. Ножевидные листья норовили разрезать кожу, оставляя на руках и груди длинные белые, медленно наливающиеся красным царапины. Как умудрялся бежать сквозь такое препятствие беглец, молодой оперативник понять не мог. Но факт оставался фактом: треск уходил все дальше и дальше.

Единственное объяснение, которое пришло Вадиму в голову: человек, спасающий свою шкуру, способен на большее, чем человек, выполняющий служебный долг. Довольно мутный в нынешних условиях…

– Стоять! Стой, гад, стрелять буду! – раздался со стороны берега грозный крик Юматова. И действительно, тут же раздались выстрелы – один, другой, третий…

Чтобы не попасть под пули, Вадим пригнулся и медленно выбрался на песок. Вздымая песчаное облако, «тройка» Немчинова неслась вдоль берега, отставая от нее, бежал вдоль камыша Юматов с пистолетом в руке.

Через десять минут преследователи вернулись ни с чем.

– Там канава, не проедешь, – довольно спокойно пояснил Юматов. – Ну и черт с ним! Куда он денется? Документы его у меня, где он трется – тоже известно… Отловим – не сегодня, так завтра!

Самойлин почесал в затылке.

– А за допущенный побег нам ничего не будет?

Юматов усмехнулся.

– Какой побег? Мы на него протокол задержания не выписывали, так что никакого побега и не было! Пришел человек на беседу, потом ушел…

– А патроны как списывать будете? – не успокаивался Самойлин.

– Да никак! – подмигнул Юматов. – У меня есть пачка в запасе. Пистолет почищу, дозаряжу обойму, – и все дела!

Но на другой день от веселого настроения старшего опера не осталось и следа. После селекторного совещания их вызвал Сивцов, и вид у начальника УР был довольно мрачный.

– Что вы там с этим Гаряевым делали? – глядя куда-то в угол, спросил он.

– Да чего… Ничего особенного, – ответил Юматов. – Все, как обычно… А что случилось?

– Да то, что он сейчас в прокуратуре, вот что! Заяву на вас кинул! И Бездольный вызывает вас двоих! Доигрались?! Сколько можно предупреждать?!

Сивцов ударил кулаком по столу.

– Ну, Самойлин еще желторотый, а ты, Сергей Иванович, стреляный воробей, понимаешь, чем дело пахнет! Хочешь местами с этим жуликом поменяться? Сейчас тебя Бездольный закроет[4]4
  Закроет – арестует (профессиональный сленг).


[Закрыть], а его отпустит на все четыре стороны!

Никогда не унывающий Юматов повесил голову. Было видно, что он сильно озабочен, но сдаваться не собирается.

– Что я, для себя это делал? – зло спросил он. – Или я крайний?!

– Чего ты у меня спрашиваешь? – начальник УР попрежнему смотрел в сторону. Было видно, что он чувствует себя неловко.

– У прокурора и спросишь…

– Я вас понял, Валерий Петрович! – с вызовом произнес Юматов, в упор глядя на начальника. – Значит, все в стороне, а я в бороне!

– Не ссы раньше времени! – Сивцов, наконец, перестал рассматривать ничем не примечательный угол. Его взгляд скрестился со взглядом старшего опера.

– Никто тебя сдавать не собирается! Я и к Барину схожу, и к Бездольному подходы поищем, и в областную прокуратуру руку запустим… Но, в конце концов, попался ты, а не я! Знаешь поговорку: «Каждый баран висит за свою ногу?»

– Знаю! Я ее каждый день жуликам говорю. Только я не баран! Если этих гадов не колоть, как давать раскрытия?

Сивцов махнул рукой.

– Чего ты мне детские вопросы задаешь? Ты в розыске уже девять лет, нечего из себя целку строить!

Юматов хотел что-то сказать, но сдержался.

– Я все понял! Разрешите идти?

– Давай. Ни пуха. Если что, пусть Вадим сразу бежит ко мне…

Старший опер скрипнул зубами.

– Вот ведь суки! – сказал он Самойлину, когда они спускались по лестнице. – Это ведь они нас заставляют «чернухой» заниматься. И преступления укрывать, и жуликов колоть! На фиг мне этого Гаряева бить, пистолетом пугать, топить? Чтобы результат дать! Если я начну нераскрытые преступления на отдел вешать – кто меня держать станет? Вот и приходится в дерьмо лезть… А влез – значит, сидишь у них на крючке: когда на каждого опера полно компромата, то все послушные и делают то, что велят. А кто начнет выступать – того вмиг выгонят или посадят!

– Кто это «они»? – робко спросил Самойлин, хотя и догадывался, какой будет ответ.

– Начальники! – скривил губы Юматов. – Система, короче! А когда прокололся – с тебя весь спрос! Будто все святые, а ты один негодяй!

Прокуратура находилась недалеко: в двух кварталах за углом. Но сегодня этот путь показался операм очень длинным. Они проделали его в молчании. Ярко светило солнце, ветер мел по раздолбанным улицам облака пыли. Сильно пахло бензиновыми выхлопами: машин в городе с каждым годом становилось все больше и больше.

Озабоченно спешили по своим делам сосредоточенные прохожие. В зарешеченную дверь кафе «Участок», весело щебеча, нырнули три девушки с голыми ногами, спинами, животами и плечами. Вадим проводил их взглядом. Чем привлекает девчонок живодерский интерьер с решетками, наручниками и туалетом в виде карцера?

– Надо нам открыть бар «Райотдел», – пошутил он. – Пусть в «обезьяннике» кофе пьют по стольнику чашка!

Но напарник ничего не ответил, он был погружен в свои мысли. Вадим уже понял, что с него спрос невелик: основной удар придется выдержать Юматову. И действительно, когда они уже подходили к двухэтажному старинному зданию с богатой, хотя и обшарпанной лепниной, старший опер произнес:

– Значит так, ты ничего не видел и ничего не знаешь. Если меня арестуют – беги скажи Сивцову… И потом, позвони адвокату Пыльеву, он у меня в обязаловке, пусть возьмется за мою защиту…

– Неужели могут сразу арестовать?

Юматов сплюнул.

– Всяко может быть… Бездольный – мужик крутой. И ментов не любит. Он уже у многих поперек горла стоит, убирать его будут. Но пока в силе, богует… Федотова за малым не посадил… Так у того и десятой доли моей вины не было! Ну, да ладно, посмотрим… Бог не выдаст, свинья не съест! Тем более, я никакой подозрительной машины не вижу, похоже, ни эфэсбэшников, ни уэсбэшников тут нет. А тогда кто арестовывать будет? Может, еще и прорвемся…

Они поднялись по крутой, обтянутой синим линолеумом лестнице. Секретарша в приемной посмотрела на оперативников, как на обреченных. В огромном кабинете прокурора на одном из многочисленных выстроившихся у стены стульев сидел Гаряев.

Оперативники переглянулись. Не так часто вор-рецидивист ищет у прокурора заступничества перед милицией!

Выглядел вор вполне прилично, как и подобает свободному гражданину великой страны: гладко выбрит, в отутюженных черных брюках и белой рубашке с засученными рукавами. Кисти рук с синими татуировками он скромно положил на колени. Где он взял новые вещи, оставалось только догадываться. Может быть, кто-то научил его пожаловаться в прокуратуру на ментов? И этот кто-то позаботился о том, чтобы придать ему внушающий доверие вид? Тогда все становится на свои места…

Сам Петр Сергеевич Бездольный сидел за старинным широким столом, покрытым зеленым сукном. Ему давно стукнуло шестьдесят, и он был консерватором: таких столов уже не сыскать ни в одном начальственном кабинете, а он свой недавно отреставрировал – обновил сукно, чтобы не нарушать привычную обстановку.

– Узнаете? – низким голосом прогудел прокурор. У него было одутловатое нездоровое лицо и заметные темные мешки под глазами. Наверное, почки не в порядке. Или спит плохо.

– Узнаете гражданина Гаряева? – повторил Бездольный и для верности указал пальцем.

Юматов и Самойлин покаянно кивнули. На вора, который сейчас должен изобличить их в злоупотреблении властью, они старались не смотреть.

– Вы думаете, что вы делаете? – в низком тембре ощущались угрожающие обертоны – предвестники громовых раскатов.

Бездольный был грузен, с резкими чертами лица и круглой, бритой головой. Его большие, навыкате, водянисто-голубые глаза блестели, как ледышки. Сейчас он олицетворял собой строгий и неотвратимый закон.

– Так он ворует всю жизнь, Петр Сергеевич… Его судят, а он ворует. Неисправимый…

Невнятно пробормотал Юматов.

– Даже если он ворует, у него есть гражданские права! – громыхнул первый громовой раскат, и тяжелая ладонь принялась мерно похлопывать по зеленому сукну.

– Разве вы имели право так с ним поступать?!

Юматов опустил голову и смотрел в давно не циклеванный паркет. Что тут можно сказать? Имел ли он право избивать задержанного, грозить ему оружием, пытаться утопить… Всего хитроумия опытного оперативника не хватало, чтобы придумать хоть какую-то видимость оправдания. И он уныло пробубнил:

– Так он ворует… Всю жизнь ворует…

Ладонь хлопнула по столу сильнее, хотя мягкое сукно пригасило звук.

– Это не основание, чтобы отбирать у него паспорт и военный билет!

В кабинете наступила звенящая тишина. На бледном лице Юматова промелькнула тень надежды. Но по инерции он продолжал повторять единственное пришедшее на ум оправдание:

– Он же ворует… И может скрыться…

– Да как вы смеете так рассуждать! – воскликнул прокурор. – Гаряев гражданин России! Разве можно отбирать у него документы?! Если он надумает устроиться на работу или… Или жениться! А вы лишаете его этой возможности! По какому праву?!

Самойлин не мог взять в толк, почему прокурор говорит о такой мелочи, а не о тяжких прегрешениях. А Юматов, очевидно, понял в чем дело. Он глубоко вздохнул. Лицо старшего опера несколько разгладилось и начало приобретать обычный живой цвет.

– Да если вы скажете, Петр Сергеевич, мы ему отдадим и паспорт, и военный билет!

– Конечно, я это скажу! Немедленно верните гражданину Гаряеву документы! И никогда, вы слышите – никогда! Так не поступайте! В следующий раз я поставлю вопрос о вашем наказании!

Юматов вздохнул еще раз. Он распрямил спину. Обычная энергия возвращалась к нему, наполняя силой, как воздух расправляет спущенный было мяч.

– Спасибо за подсказку, Петр Сергеевич! Сейчас мы этот вопрос закроем. Пусть идет с нами, я ему сразу все отдам!

– Не-а, – Гаряев закрутил головой. – Гражданин прокурор, я не хочу с ними идти… Пусть сюда принесут! Мне здесь спокойней!

Бездольный печально кивнул.

– Видите, до чего вы довели гражданина? Он вас боится! А разве должен гражданин бояться сотрудников милиции?! Своих защитников и заступников?!

– Конечно, нет, Петр Сергеевич! Исправимся! Сейчас Вадим принесет документы! Он парень молодой: одна нога здесь, другая – там!

– Молодой, а плохому учиться не надо, – прокурор назидательно поднял палец. – Вы же только окончили институт! Разве вас не учили, что документы отбирать нельзя?

– Так точно, товарищ прокурор! – отчеканил Самойлин. Он понял, что все обошлось, хотя не понял почему.

Когда они оказались на улице, Юматов захохотал и хлопнул новичка по плечу так, что чуть не сломал ключицу.

– Ну, все, пронесло!

– А почему он про все остальное не рассказал? – непонимающе спросил Вадим.

– Да потому, что все остальное для него в порядке вещей! – веселился старший опер. – Он ворует, мы его колем: так и должно быть! На что тут жаловаться? К тому же стучать западло, он по их понятиям не имеет права заяву кидать! А без документов ему деваться некуда, тут он вроде как вынужденно действует…

– Да-а-а, – протянул Вадим, удивляясь столь резкому изменению обстановки. – И что теперь делать?

– Да ничего! Сейчас отнесешь ему документы, он через час сдернет из города, и скатертью дорога!

– А кражи его раскрывать? – по инерции спросил Самойлин.

Юматов зло сплюнул, выругался и постучал ладонью себя по загривку.

– Да хер с ними, с этими кражами! Вот они у меня где сидят! Пусть Сивцов с Барином раскрывают! Я свою жопу больше подставлять не буду! По крайней мере с этим козлом я больше не связываюсь, – возвращаясь к реальности, уточнил старший опер через минуту, и тяжело вздохнул.