Текст книги "Антикиллер-5. За своего…"

– Ты же на Электромонтажниках отираешься?

– Ну…

– Кто там Смотрящий?

Агент замолчал, задумавшись.

– Так это… Никого нету.

– А кто там обретается из серьезных блатных?

Снова задумчивость, снова мутный взгляд.

– И тоже нету…

– Как «нету»! – рявкнул Лис. – А ты?! Ты арестант авторитетный, ты один на один Черкеса замочил, о тебе легенды рассказывают!

Взгляд немного просветлел.

– Гля, и то верно…

– Так вот и бери Монтажники под себя! В городе порядка нет, община вся раздерганная. Сам себя поставишь Смотрящим, никто не возразит. Начнешь долю в общак отстегивать, как честному вору положено, постепенно все привыкнут… Я тебя поддержу, прикрою. Потом сходка утвердит.

Агент исподлобья глянул на Лиса.

– Базарить легко. А вдруг на пику посадят?

– Некому сажать. А кто не рискует, тот не пьет шампанского!

– Я эту гадость вообще не пью. Меня от него пучит. Если у тебя все, то я похрял по своим делам.

– Подожди, за мной должок, – Лис похлопал себя по карманам, достал несколько тысячных банкнот, посмотрел на них, добавил еще пару штук и протянул ему. – Это с учетом тех нескольких месяцев. Так я на тебя рассчитываю, Петруччо?

Леший покосился на деньги.

– Косой столько на пасху нищим у церкви раздает…

– Возьмешь район – больше раздавать будешь. Сможешь даже церковь построить в Монтажниках. Только надо самому жопу поднять и пошевелить булками! Ну, мне на тебя рассчитывать?

Отточенным движением опытного карманника Леший быстро выхватил банкноты и сунул себе в карман.

– Ладно. Будет что-нибудь интересное – дам знать.

Он отвернулся и пошел прочь неторопливой, вразвалочку, походкой, как привык ходить еще с тех пор, когда Тиходонск отапливался дровами и углем, а в моде были широкие штаны из китайской плащовки. Но Петруччо уже не тот, и «развалочка» у него получалась какая-то старческая, неуверенная, будто он и в самом деле вот-вот развалится на ходу. А сегодня Лису показалось, что он разваливается не только внешне, но и внутренне. Какая-то новая трещина в нем появилась, обида, что-то невысказанное. В другой раз он, может быть, и постарался бы вникнуть, разобраться… Но не сегодня.

Лис некоторое время смотрел ему вслед, затем взял телефон и стал набирать рабочий номер Ребенка. Он был занят. Ладно, надо ехать к экспертам.

* * *

В чем отличие между начальником отдела криминалистических экспертиз ЭКО[4]4
  ЭКО – экспертно-криминалистический отдел.


[Закрыть] УВД города Тиходонска майором Веснянко Вадимом Поликарповичем и сотрудником архитектурно-дизайнерского бюро Екатериной Кореневой (домашнее погоняло Ребенок)? Главное отличие в том, что Ребенку дозвониться трудно, но, в принципе, возможно. А вот Вадиму Поликарповичу звонить бесполезно. И лучше вообще не звонить. Он терпеть не может говорить по телефону, дико нервничает, может нахамить ни с того ни с сего, а чаще всего просто не берет трубку. Болезнь даже такая есть, фонофобия называется. Вадим Поликарпович – типичный случай. Хотя при личной встрече это совершенно нормальный, адекватный, в каком-то смысле даже остроумный человек. И даже открытый к самому тесному общению. Например, он коллекционирует ирландский виски. Великолепное хобби! Просто дар небес, а не хобби! Если тебе что-то нужно от Вадима Поликарповича, можно не ломать голову, а прямиком отправляться в «Зеленый Брендан» на Магистральном, прикупить что-то соответствующее… И явиться сразу пред ясные очи – непременно сразу, без предварительного звонка, разумеется.

Лис так и поступил. Дело у него было важное, дело неотложное, мелочиться себе дороже, поэтому выбор пал на шестнадцатилетний «Бушмилс».

– Такой у меня уже есть, – небрежно заметил Вадим Поликарпович, взвешивая в руке высокую четырехгранную бутылку. – Но продукт достойный. Оприходуем на месте, пожалуй.

В рабочем сейфе начлаба имеется полный набор посуды для виски: «тумблер», «рокс», «тюльпан» и даже обычные рюмки.

– Ничего страшного. Из рюмок тоже можно. В «Поезде на Юму» бандюки точно из таких бурбон хлестали. Я потом специально узнавал, это «Джек Дэниэлз» производит, их фирменное стекло. Только для нашего случая оно не подходит, как-то простовато…

– Вы самый образованный человек в Управлении, – говорит Лис. Он хочет польстить, но это правда.

Вадим Поликарпович задумчиво хмыкает, затем берет два «тюльпана» на короткой массивной ножке, вытирает салфеткой, наливает немного виски на дно, взбалтывает, нюхает.

– Вполне. Это по статусу.

Кабинет запирается на ключ, на столе появляется баночка консервированных мидий и оливки. Первый бокал выпивается в торжественном молчании. Глоток – пауза. Глоток – пауза. Заключительный глоток… И соответствующий моменту удовлетворенный звук типа «мгм-м». Все должно быть сделано правильно. Если в присутствии Вадима Поликарповича выпить виски залпом, то он сразу потеряет к тебе интерес.

Осушив бокал, Вадим Поликарпович смотрит в пол, вращая глазами. Шумно дышит.

– А? – вопрошает он.

– Да, – отвечает Лис.

– Весьма, весьма, – соглашается Вадим Поликарпович.

Далее следует «минута послевкусия». Разговаривать не рекомендуется. Приветствуется задумчивое выражение лица и покачивание бровями, выдающее возвышенные душевные переживания.

– Ты откуси мидию, чуть-чуть, – прерывает молчание Вадим Поликарпович.

Лис откусывает мидию.

– Я по этому делу под Степной, – говорит он.

Поликарпыч скорбно кивнул.

– Знаю. Бывший сотрудник со всей семьей. Сволочи! От нас Карпенко выезжал, рассказывал…

– Не просто сотрудник, – говорит Лис. – Это мой друг.

– Карпенко – спец толковый, даже не сомневайся, – заверяет Вадим Поликарпович.

Если бы речь шла о сорте виски, Лис точно бы не сомневался.

– Понимаешь, Вадим Поликарпович, там есть несколько вопросов. По трассологическим слепкам, например, – грунт твердый, мелкая галька, след почти не читается. Ну и по баллистике тоже, там ведь не нарезное оружие, гладкоствол какой-то, хрен его знает, как его идентифицировать… Ну, и хотелось бы, чтобы поскорее все это сделали.

– Это без вопросов, – прерывает его эксперт. – Давай за погибших.

Глоток – пауза. Глоток – пауза.

– По гильзе мы систему должны определить, – говорит Поликарпыч. – Хотя бы приблизительно – переломка или многозарядка…

– А еще что?

Глоток – пауза…

– Можно гильзу к патроннику привязать… Это достаточно просто, но не всегда получается, особенно с пластмассой. На папковой гильзе следы хорошо отпечатываются… Даже на латунной неплохо… Короче, гильзы уже в работе…

– А пули?

– По гладкому стволу – дело дохлое. Но есть методики. Если дробь, надо ее всю собрать, чтобы внешний слой сложить, ну тот, который по стенкам скользил… Тогда можно и привязать… Ну, а если картечь и круглая пуля, с ними еще сложнее – площадь соприкосновения маленькая, идентифицирующих признаков не найти… Но у нас пока снарядов нет, сам понимаешь…

Лис понимает. Дробь, пули или картечь в телах убитых…

– Да и привязывать пока не к чему. Когда оружие появится, другое дело! Развернем снимки ствола, снимем следы со снарядов, запустим компьютерную идентификацию…

Поликарпыч – виртуоз экспертного дела, но он не любит говорить о работе. Тройная перегонка, родниковая вода, какие-то там особенности климата в Северной Ирландии, и правильно или неправильно ирландцы делают, что не обкуривают солод горящим торфом, – это его излюбленные темы. Ну, что ж, Лис его всегда внимательно слушает, изображает возвышенные душевные моменты. Он ровным счетом ничего не понимает в виски. Он предпочитает водку. Иногда коньяк. Но иногда приходится послушать эту лабуду. Ведь Вадим Поликарпович – это не самый тяжелый случай. Он всего лишь любитель виски. А не, скажем, раритетных авто, антиквариата или секса с малолетками. К тому же всегда есть возможность обогатиться новыми знаниями. Но сейчас он вникает в детали, и это показатель уважения к визитеру и понимания важности проблемы.

– …Короче, как медики нам снаряды пришлют, мы их сразу возьмем в работу. А сегодня я поговорю с «соседями», может у них совершеннее методики есть…

– И партию патронов быстро установите, – попросил Лис. – Гнедин зайдет, озадачьте…

– Да он заглянул днем. «Есть что-нибудь?» – «Нету». – «Ну ладно, будет – звякните!»

Поликарпыч махнул рукой:

– Гнедин в уголовном розыске все равно, что лед в стакане с виски! Лед – ни в коем случае. Пиндосы любят лед, но это пиндосы. Колу, соки всякие – в унитаз! – эксперт незаметно пересел на своего любимого конька. – Лимон абсолютно противопоказан, он убивает запах. Взболтни-ка. Чувствуешь?

Лис послушно сунул нос в бокал. Кажется, это уже не «Бушмилс». «Бушмилс» они уже прикончили. Но сивуха она и есть сивуха.

– Охрененно, – сказал он. – С коньяком не сравнить…

– Да-а…

Майор не был похож на полицейского: высокий, худой, в очках, которые увеличивали глаза настолько, что в них читалась постоянная задумчивость. Сейчас в глазах ничего не прочесть: он медитировал над бокалом, самозабвенно прикрыв веки. Он снова пересел на своего конька.

– Осенний лес, Филипп Михайлович. Бук, клен, что-то еще, не пойму… Море там, где-то в той стороне, – он махнул правой рукой. – Соленое, холодное… Возьми еще мидию, слышь? А вот солнышко пригрело, запахи раскрываются… Ага, мед пошел. И ванилька – тоненько так, прозрачно, будто стрекоза пролетела.

Позвонила Ребенок. Вадим Поликарпович сразу открыл глаза, неприятно поморщился. Это ошибка. Лис забыл, что, входя в этот кабинет, следует отключать телефон.

– Ну, что?! – рявкнул он в трубку.

– Я дома, – ответила она так, будто пришла домой умирать. – Уже восемь часов. Ты где?

– В Караганде. А что, мы договаривались о чем-то на восемь?

– Нет.

– Ужинай без меня. В «Папе Карло» сегодня рыбное меню. Или тебе уже надоело рыбное меню?

– Слушай, Фил…

– Ты тоже послушай, – перебил он ее. – У меня сейчас деловая встреча. Очень важная встреча. Я сегодня весь день пытался тебе дозвониться, чуть телефон об стенку не разбил, а ты появляешься ровно в тот момент, когда тебе лучше не появляться. Все, пока. Поговорим позже.

Через час виски, наконец, закончился. Лис извинился и сказал, что ему пора. Сев в машину, обнаружил, что у него зверски болит голова, – и вдруг представил, как будет чувствовать себя наутро. Едрён батон! Он мысленно обругал ирландцев с их виски, а также Вадима Поликарповича с его хобби. Но дело того стоило.

…Первое, что он увидел, открыв дверь, – туман на кухне. Или не туман, а что-то типа метели, только в режиме стоп-кадра. Белая пелена. Воняло горелым. Шумела вода. В гостиной надрывался музыкальный центр. Лису почему-то живо представился толстый небритый мужик, развалившийся в его любимом кресле с окурком «Нашей марки» во рту, и голая Ребенок, раскорячившаяся перед ним в позе «четыре кости»…

– Ага, явился!

Она выглянула из кухни – одетая, и даже в кухонном переднике.

– Я думала, ты только под утро заявишься!

Не разуваясь, Лис прошел на кухню. Здесь все было в муке. На столе она была насыпана этаким Везувием, пол припорошен белой поземкой, всюду валялись куски теста (один был впечатан в стену, а другой растекался по оконному стеклу) – такое впечатление, что их расшвыривали в припадке ярости. Самый большой кусок догорал в красиво подсвеченной духовке, оттуда пер удушливый дым. На столе лежал раскрытый том «Хорошей кухни», подарочное французское издание.

– Что за фигня здесь происходит?! – спросил Лис.

– Я мужу ужин готовлю! – раздраженно ответила Ребенок. – Ты же все домашнюю кухню хотел?! Вот тебе русский пирог с говядиной!

Он вышел в гостиную, выключил музыку, захватил в баре бутылку водки. Вернулся на кухню.

– Я приезжал сюда утром. Здесь было накурено, «бычок» в унитазе плавал. Кто здесь был? – Лис старался сдерживаться, вот честное слово. Он взял ее за подбородок, развернул к себе. – Я весь день не мог до тебя дозвониться!.. Ну? Кто это? Отвечай!

Она зажмурила глаза. Открыла. Уставилась на него.

– Ты что?! Ну, сосед накурил, Василий, – проговорила она сквозь стиснутые зубы. – И что?

Он саданул кулаком по дверце шкафа. Вниз посыпались какие-то пестрые пакетики с иероглифами, целый ворох соломинок для коктейлей. Ребенок испуганно втянула голову в плечи.

– Фил, да ты что?!

– Какого хрена Василий приходит, когда меня нет дома?!

– Да что тут такого? Ты уехал тогда, а я не могла уснуть, – она громко шмыгнула носом. – А потом пошла в туалет. А там вода на полу… Хлещет откуда-то, я не поняла. Позвонила в аварийку, там сказали, что подъедут только через час, у них ЧП какое-то на теплотрассе. Что мне делать? Побежала соседям звонить. Петровы в отпуске, Беликовы не открыли: может, испугались, а может, спали… Еще ведь шести не было, ночь, считай…

– А мне не могла позвонить?

– А что толку? Ты ведь все равно фиг знает где, ты ведь не примчишься ко мне с разводным ключом! Ну что ты смотришь, правда ведь! А потом прибежал Василий из восьмой. У него санузел залило… Я ему объяснила, он сходил домой за инструментом, долго тут ковырялся, а потом вышел такой веселый, подобревший. Сказал, что все починил. Там гайка какая-то, говорит, не затянута была…

Лис сверлил ее взглядом.

– А дальше?

– Что дальше? Убрала воду и побежала на работу.

– А сосед?

– Ушел.

– А кофе с кем пила?

– Кофе? А-а…

Она промокнула платком глаза, посмотрела и убрала его в карман.

– Ну, с ним, естественно, с Василием. А с кем еще? Тьфу, Фил, ты меня совсем запутал! Не могла же я его просто так отпустить, надо же было отблагодарить как-то!

– Конечно, – Лис выпрямился. – Конечно, дорогая. Иначе как-то невежливо получается. Дай-ка твой платок.

Он взял у нее платок, вытер припорошенные мукой туфли, швырнул его на пол и пошел прочь из кухни.

– Ты куда?

– К соседу. Поговорю с ним по душам…

– Ну, перестань, Фил! Что ты тут устраиваешь? К сантехнику приревновал! – Ребенок шагнула за ним. – Ты же пьяный! От тебя разит, как из бочки!

Лис развернулся, и она замерла на месте.

– Приготовь пожрать! Если пирог спечь не можешь, хоть колбасы порежь!

Леший

Леший исчез, не успев пройти пятьсот метров, отделяющих свалку от автобусной остановки. Растворился в воздухе. Был и сплыл. На его месте, в тех же штанах и пиджаке, в тех же тяжелых пыльных «утюгах» – возник Клоп. Ох, шельма! Без мыла в шкуру влез, подлец, с шагу не сбился, папироску даже не выронил, пыхтит как ни в чем не бывало!

А вот и автобус. Клоп вскочил в салон, уселся королем у окошка, цыркнул под ноги, растер подошвой, сверкнул на пассажиров стальной фиксой. Холодом повеяло в автобусе, волчьим духом. Пассажиры опустили глаза, будто их всех на «правилку» поставили, огорошили неловким и неприятным вопросом. Тетка с переднего сиденья глаза осторожно скосила, да и пересела от греха подальше. А Клопу и дела ни до кого нет. Голову повесил, глаза закрыл. Вздремнул, вроде. Но когда водитель объявил поселок Электромонтажный, он живо вскочил и вышел.

Здесь окраина Тиходонска, новый спальный район потеснил малоэтажную застройку – все снесли, по окраине еще сохранились садовые участки да небогатые домишки стандарта шестидесятых, а в центре выросли панельные «свечки», изогнутые семиэтажные «баяны», строительные краны, бытовки, разбитые большегрузной техникой дороги, и мусор, и пыль… Уважающий себя вор если и нарисуется в таком унылом месте, то только ради поживы, причем весьма скудной. А что Клопу в таком разе здесь понадобилось? Неловкий вопрос, неприятный. Эх…

Нет никакого Клопа. Через пустырь шагал уже другой человек. Нет, третий… Не Леший, не Клоп, а так, обычный пожилой гражданин, пожилой и не очень здоровый с виду. Ни то ни сё. Походка сделалась медленная, усталая – это расплата за то, каким он гоголем рисовался перед Лисом, гонор держал. А колени огнем горят, а в груди одышка. За пустырем – недавно отстроенный «Гиппер», рядом притулилась пивная палатка «Старый Мельник». Здесь гражданин Клищук почти как дома, только что без тапок. Зато сегодня он при деньгах. Достал аккуратно тысчонку, выложил на прилавок.

– Бокальчик запень, сестренка…

Пристроился в уголке, отпил холодненького, широко оскалился от удовольствия. Стало легче. Ни перед кем не покажет он своей немочи, не дождетесь. Не таков Клоп или кто он там сейчас…

А кто, в самом-то деле? Пустая оболочка, если задуматься. Грязная постылая роба, а внутри – пусто. Потому что… ну какой он Клищук на самделе-то? Клищуком его только мусора в конторах величали, когда документы подписывали. А кто такой Клоп? Клоп отошел от дел уже год с лишним назад, свалил на окраину, подальше от знакомых рож. Здоровье закончилось, кураж пропал, а страх быть разоблаченным братвой стал навязчивой идеей. Клоп забился в щель, теперь он пуще смерти боится тех, с кем раньше кентовался с утра до ночи… Старик он, просто старик. Без имени, без роду и племени. И звать его никак.

Сделал еще пару глотков, и вот уже бокал пустой. Эт-т жизнь!

Он закурил папироску, поднялся и побрел себе дальше.

Его новая жизнь – вот она, вся тут. Бытовка за высоким строительным забором, три склада с цементом, плиткой и прочими матценностями, девятиэтажная бетонная башня с квадратными провалами на месте будущих окон (привезут стеклопакеты, будет новый источник дохода), два компрессора, башенный кран с красивой крановщицей Надькой, горка сухого известкового раствора. И за всем за этим нужен глаз и глаз. Сторож сегодня – одна из самых востребованных профессий, на полном серьезе. Выложенные в свободный доступ вакансии улетают за минуту. Нынче все хотят ничего не делать и получать за это деньги. Так что ему повезло – микрорайон новый, вот и устроился… До этого он работал в охране «Мелехов-клуба», но там другой расклад, там нужны люди помоложе, покрепче, да и сам Клоп был рад свалить куда-нибудь подальше от наглых бандитских глаз, которых там всегда хватало. А тут и подвернулось это теплое местечко. Вообще-то, вору работать западло. Но в советские времена, когда за тунеядство можно было вмиг улететь на зону, допускалось «для отмазки» оформляться сторожем, электриком, кочегаром. А сейчас и вообще не разбери поймешь – что допускается, что запрещается. Каждый делает что хочет, да что может, пока кому-то не помешает…

…Отметился у прораба, пошел к себе, переоделся. Строители частенько работают в две смены, догоняют план – в десять вечера включаются прожектора, народ кантуется на стройплощадке, сам начальник управления может заявиться сдуру. Но проблема решаема. Под утро наступит трехчасовая пересменка, и тогда у Клопа начнется бизнес.

Прошелся по объекту. Перекинулся парой слов с одним, с другим. На вечер у отделочников заказаны десять кубов «грязи» – цементного раствора, то есть. К часу ночи они «грязь» эту раскидают куда положено и разъедутся по домам.

Он вернулся к себе, заварил чаю, выпил, подремал, опять прошелся.

Стемнело быстро. Надька-крановщица промахнулась и задела краем бадьи опалубку на площадке. Приключение, забава. Посыпались вниз доски, площадка взорвалась отборными матами, Надька тоже кроет в ответ, но ее почти не слышно. Прошлым летом вот так кого-то из монтажников размазало плитой перекрытия, но наверху была не Надька, кто-то другой. Говорят, у крановщиков профессиональная болезнь – камни в почках, они могут во время приступа дернуть рычаг сильнее, чем надо, ну или еще чего-то утворить… А болезнь эта оттого, что они не ссут нормально – где на такой высоте отольешь? А вверх-вниз на пятьдесят метров по вертикальной лестнице не налазишься… Вот и сидят, терпят, либо бутылку с собой поднимают… Только как Надька в бутылку-то попадет?

По большому счету все это ему неинтересно. Что для сторожа главное? Сохранить объект в целости и сохранности? Нет, для сторожа главное – убить время. А чтобы убить время, надо ни о чем не думать. Вот только не получается не думать. Он думал. Он вспоминал. Боялся.

Черкес, Митек, Султан…

Клопа уже подозревали, что ссучился. Он тогда в мосте жил. Черкес подослал двух бакланов с бритвой, и жрали бы сейчас Клопа донские раки, но ему в тот раз нешутейно повезло: мост треснул – и выкрутился он – бакланов тех самих топориком порешил… Потом была «правилка» в усадьбе Креста: собрались авторитетные люди, Черкес при всех ему предъяву бросил, а общество решало – на чьей стороне правда. Тот, гад, слюной брызгал, божился, рубаху на груди рвал: он-то знал почти наверняка, хотя никакое не «почти» – уверен был на сто процентов! Только свидетелей не было, и выходило слово против слова… Сходка ни к чему не пришла, сказали – пусть нож решает! Поножуха – дело веселое, пацанам развлечение и урок. Дали каждому по кортику из коллекции Креста – кто живым выйдет – тот и прав! Хорошо, что Клоп знаменитый «ростовский» удар не забыл: вмиг проткнул Черкесу печень, и все дела!

Опять, можно сказать, повезло… Но это было, как он думает сейчас, его последнее везение в жизни. И последний шанс задуматься, прикинуть, так сказать, хрен к рылу. Простая арифметика. Зачем он творит все это? Чего ради вынюхивает, расспрашивает, палит корешей, сам палится? Ради Лиса. Кто имеет навар на этом? Лис, и больше никто. У него-то самого давно все в елочку: немецкая машина, квартира, подруга с длинными ногами. А Клопу перепадают какие-то крохи – «держи тысчонку, Петруччо!»… Хитрожопый этот Лис, ничего не скажешь… Главное, за полгода ни разу не появился, не поинтересовался даже – как он, что он, где он, – вот так, просто, без дела и нужды. А сейчас выдернул на «стрелку», да и то у него интерес только про Гусара своего. Товарищ, видишь ли! А я кто? Хрен с бугра?

А если ему сказать: «Закончилась лафа, гражданин подполковник! Теперича я с криминальным элементом не контактирую, сам иди к ним и вынюхивай, чего надо!» – что тогда будет?

…В два ночи приехал клиент на «Ниве», закинул мешок штукатурки. За ним сразу «газелька» – две упаковки плитки, штукатурка, цемент. Больше никто не приезжал. Навар небогатый, а еще прорабу долю надо отстегнуть. И что? Зато в душе чисто и светло…

Да… Светло, как у негра в жопе.

Утром, с самого ранья, нарисовался шлифовщик Миша – старый, выживший из ума хрен на пенсии, он всегда чуть свет приходит и сразу включает свой «вибратор». Миша уверен, что сейчас пятидесятый какой-то там год и Сталин при власти, – вот и старается, план перевыполняет, чтобы за саботаж не посадили.

– Миша, хреново быть дурным?

– Чего?

Миша с видимым сожалением выключает свою шлифмашинку, тянет голову ухом вперед – он плохо слышит.

– Хреново, спрашиваю, когда в кумполе свистит?

До него доходит.

– А-а! Не, ничего! Но ты потише ругайся, тебя оштрафовать могут за такое дело!

Миша опасливо оглядывается по сторонам, поворачивает включатель и, сотрясаясь вместе с машиной, отползает в другой угол комнаты.

Клоп с презрением и сожалением смотрит ему вслед. Ему кажется, он видит самого себя в недалеком будущем. Съехавший с катушек Клоп… Ничего сверхъестественного. Это происходит не сразу. Это происходит постепенно. Он знает как. Первым делом начинаешь шугаться всего, да во снах видеть покойников – какого-нибудь Черкеса, к примеру…

Кровать сложена из плоских деревянных щитов, которые строители обычно укладывают на леса. Еще в бытовке есть стол и стул. Туалет – в дальнем конце стройки, за забором. И летний душ там же. Если сравнить с жилищем, которое он себе оборудовал когда-то в Южном мосте, то это чисто казарма. Укромности никакой. Все время кто-то шастает рядом, и деньги могут спереть, как пить дать. А то и чего похуже.

Вот, например, явится чужой человек. Чего ему надо, неизвестно. Это ведь стройка, а не колония, конвой по периметру не стоит. Мол, я Клопа ищу… «Да вон там он, – скажут. – В бытовке у себя дрыхнет после ночного дежурства…»

Открыть запертую на щеколду хлипкую дверь не проблема, особливо если ты полжизни только тем и занимаешься, что отпираешь чужие двери. Ни стука, ни скрипа. Только звякнет тихонько щеколда, повиснет бессильно. У человека этого одежда серая, и волос серый, и лицо будто из асфальта слепленное – только никто на это не обращает внимания, строителей ничем не удивишь. Вон, Женька-бетонщик, который раствор крутит на мешалке, он все время такой ходит, и ничего.

А Клоп спит, ничего не слышит и не видит. Серый человек обойдет вокруг его ложа, оскалит зубы. Изо рта серый пар идет, а в боку костяная рукоятка от кортика торчит.

– Вставай, Клоп.

Серый-серый, горячий пар. Клопу горячо, он открывает глаза. Темно в бытовке, окна завешены, и тень рядом с кроватью сопит.

– Зацени, как спалил ты меня, сучье вымя. Давно уже пепел один остался, а все равно жжет. Видишь, какой хожу? – Горячая ладонь касается лица Клопа, прожигает кожу, оставляет дымящийся след. – Ладно, Клоп. Вставай, потолковать нам надо…

Клоп кулем валится на пол, вскакивает…

И открывает глаза. Ф-фух. В бытовке жарко. Уже за полдень. Солнечные столбы упираются в грязный пол, кружится мелкая пыль. На стройке свистит кран, хрустит раствором бетономешалка, слышны голоса.

Он садится на стул, сидит, мнет руками лицо, как будто хочет выдавить, выжать прочь остатки сна. Потом широко зевает и замирает на месте, уставившись взглядом в пол.

Пока дошел до «Гиппера», оклемался. Там купил жратвы, сел в палатке «Мельника», взял пива, спокойно позавтракал. Можно сказать, он привык к своей новой жизни, частью которой были ночные кошмары и постоянная ломота в костях. Ничего, вон, солнышко греет в спину, кругом живые люди, обычные лохи из спального района, многие из них такие же помятые, как он сам… Он здесь как старая щука на отдыхе в карасином садке, и что-то менять ему пока что неинтересно.

Он окончательно решил, что на Лиса больше работать не станет. Пусть обходится без него, такой хитрожопый. И сам он тоже обойдется как-нибудь, здоровее будет.

– Здоровее буду, – повторил он вслух, втянул в себя остатки пива и со стуком поставил бокал на стол.

– Твою мать, Клоп?! – послышался чей-то голос рядом.

На пороге палатки стоял коренастый крепыш с круглой нахальной мордой и синими от наколок руками. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: это не местный карась.

– Ты чё, не узнал меня, бродяга? А мы думали, ты в больничке какой-нибудь загнулся! Или замерз зимой! – Крепыш шаром прокатился по палатке, проскользнул между столиками, бесцеремонно вырвал из-под кого-то стул и уселся рядом с Клопом. – А ты – вона! Пиво тут тянешь, бродяга! Клоп, твою мать!! Ну?

В первый момент ему показалось, что это Черкес. Аж сердце кольнуло. Наваждение какое-то секундное… А потом узнал: Арбуз. Ну, точно – Арбуз. Причем на Черкеса он совсем не похож, ни капли.

– Я у себя сижу, свое пиво тяну, – строго проговорил Клоп. – А ты чего радуешься, словно родной братуха? Чего на рожон лезешь, людей обижаешь?

Он кивнул на ошарашенного толстяка в шляпе, оставшегося без стула.

– А чё, твой кореш? – осклабился Арбуз.

Посетитель испугался такому вниманию, замахал руками:

– Да не, все нормально, мужики!.. Я ж не в обиде! Ничего, отдыхайте!

Но Арбуз насупился, оскалился по-волчьи.

– Какие мы тебе мужики, баклан?! Мужики на зоне лес валят!

Опять плохо! Опять не так! Допил стоя толстяк свое пиво и слинял от греха подальше. И правильно сделал. Хотя Арбуз скалиться перестал.

– Так чего ты здесь паришься, бродяга? Как ты вообще? Где пропадал?

– А тебе какое дело? Зачем выпытываешь? – холодно посмотрел на него Клоп. Он уже взял себя в руки. – Или в ментовку поступил?

– Да ты чего, Клоп? – стушевался Арбуз. – Ничего я не выпытываю… Увидел вот случайно, обрадовался!.. Какая ментовка? Ты ж меня знаешь!

Клоп знал. Году так в две тысячи восьмом они вместе с Арбузом бомбанули квартиру на Замковой. С ними были еще… Кажись, Крашеный. И Батон. Неважно. Главное, Арбуз уже оправдывался, хвост поджал – хотя, если призадуматься, он абсолютно ни в чем не виноват. Но под тяжелым взглядом старого вора думается трудно, мысли сбиваются, как птичья стая под дробовым выстрелом.

– Тебя-то самого кто позвал сюда? – Клоп сверлил Арбуза ледяным взглядом. Тот даже поежился.

– Никто, – Арбуз оглянулся по сторонам, понизил голос. – Работать тут собираемся. В новостройках двери хлипкие, все замки одним ключом открываются… Потом, когда обживутся, сейфовые поставят, а пока слегонца поживиться можно. Мы так на Ливенцовке и в Заполье кое-что подняли, дело непыльное… Вот я и вышел сюда оглядеться. Хочешь с нами в долю, а?

Клоп тяжело молчал. Будь его воля, он бы этого Арбуза позвал прогуляться, да в роще и засадил перо в бочину… Растрещится ведь, раззвонит всей братве об этой встрече! Только как его пришить? Кореша-то наверняка знают, куда пошел этот баклан, не один же он Заполье поднимал… Начнутся поиски, расспросы, а здесь, в палатке, вон, человек десять свидетелей… Косячина наворачивается!

Арбуз о его мыслях, к счастью, не догадывался, а молчание растолковал по-своему и побежал к прилавку, откуда вернулся с пивом и крупной таранкой. Клоп так же молча и важно отпил из поднесенного ему бокала, посмотрел в окошко.

– С кем работаешь? – спросил он, облизнув губы.

– Крашеный и Циркуль, ты ж их знаешь…

– Циркуль – кто такой?

– Из нахичеванских. Правильный пацан, рылом не щелкает. Только у них сейчас полный бардак, так что он как бы сам по себе. Сейчас все сами по себе, время такое…

Клоп небрежно разломил таранку, вырвал тягучую красно-желтую икру, отправил в рот, запил пивком.

– Значит, ты, Крашеный и Циркуль нацелились работать в Монтажниках?

– Ну, да… – Арбуз одним глотком ополовинил кружку.

– Смотрящему местному объявились, как положено?

Арбуз даже поперхнулся:

– Какому Смотрящему, Клопяра? Ты что? Тут и Смотрящего-то нет! Я считаю, мы никому объявляться не обязаны!

– Х…во считаешь! – каркнул Клоп. – Здесь я Смотрящий! Это мой район!

– Как так? А почему никто не знает?!

– Кому надо – знают! – Леший ударил по столу так, что кружки подпрыгнули и пиво выплеснулось на стол. – А ты меня в долю зовешь! Какая, б…дь, мне выгода от того, что три зеленых баклана в моем Электромонтажном пастись будут, а? Я и так в доле! По-любому! Я здесь Смотрящий! И никого сюда не звал!

Разгорающиеся страсти не остались незамеченными, любители пива потихоньку, бочком, незаметно перебрались со своими бокалами и стаканами из палатки на улицу. Арбуз, судя по его потухшей морде, тоже с радостью перебрался бы куда подальше, но его пока что никто не отпускал, а прервать разговор на этой высокой ноте было бы в высшей степени невежливо.

– Но ведь я со всем уважением, Клоп, – пролепетал он и поскучнел. – Пиво вот поднес, со всем, как говорится, уважением…

– Ты что, ох…ел? – Клоп нацелил на него тусклые акульи глаза. – Ты, б…дь, за кого меня принимаешь? За шушеру привокзальную? Хочешь за поллитра поиметь меня на моей делянке?! Наехать на меня решил?! На меня, на Клопа?!

Урвать добычу у вора – это серьезный косяк. Наехать на вора – это, считай, смертный приговор. Арбуз и сам толком не понимал, как получилось, что он и урвал, и наехал, а может, и еще чего-то натворил, чего пока не знает… В голове все перепуталось. А Клоп говорил веско, внушительно, как молот в темя вбивал.