Текст книги "Вихри эпох"

В лабораторию зашёл кто-то из коллег Ольги.

– Нам нужна центрифуга! – с порога заявил какой-то мужчина, которого я не смог опознать. – Михевич там какую-то реакцию мутит, жуткий осадок с неё пошёл, сейчас отсеивать будем.

– Бери… – рассеянно сказала девушка, листая длинный автоматический отчёт, который я скинул на её компьютер. Количество клеток растения, которые не смогли приспособиться и погибли, явно превышало все разумные пределы.

– А как у вас? – поинтересовался наш гость, и я уловил в его голосе какие-то ироничные нотки.

– Нормально, – коротко ответила Ольга, не желая отвлекаться.

– Как твои мутанты поживают?

– Это вы там у себя дендромутантов развели, а у меня – действительно актуальное исследование, – отрезала моя начальница и всё-таки закрыла отчёт. – У вас-то есть прогресс?

– Ну, такое… – стушевался мужчина. – В общем-то, не очень. Наша контрольная группа неожиданно целиком вымерла, а у других экземпляров и близко нет такой приспособляемости, как у первых.

– И что же вы теперь делаете? – удивлённо спросила Ольга.

– Да ничего. Занимаемся второй группой. А как у тебя с Антоном? – в этот раз я чётко различил в голосе учёного иронию, на что вполне обоснованно рассердился.

– Ой, шутник, – сказала старший лаборант сердитым тоном. – Пошутил! У меня времени на твои глупости нету. Забирай, что ты там хотел, и не мешай нам работать.

– Да ладно, ладно, – примиряющее сказал учёный. – Просто вы так много времени проводите вместе, вот мне и интересно, продолжаете ли вы так же ссориться друг с другом…

– Лаврентий, – железным тоном протянула Ольга, и я услышал какой-то булькающий звук. Видимо, это был смех.

– Между прочим, у нас в модуле, по меньшей мере, два перспективных и вполне жизнеспособных экземпляра, – не удержался и вставил я.

– Ого! – снова отчего-то развеселился учёный. – Вот видишь, он тебя ведь защищает!

Почему эта мысль привела его в такое эмоциональное состояние, я так и не понял, но вот Ольга в этот раз рассердилась уже серьёзно.

– Пошёл вон! – прикрикнула она. – Люди работают, один ты всё ходишь, чем заняться не знаешь! Сейчас заставлю тебя таскать списанное оборудование из старого блока на склад, Тирольцев уже давно говорит освободить там место!

– Да ладно, ладно, – засуетился молодой человек и уже через секунду скрылся за дверьми лаборатории.

Выдворив нашего назойливого гостя, Ольга снова вернулась к отчёту:

– Что у нас с клетками происходит?

– Поражение ядер, – ответил я. – Даже если выдерживает ядро, цитоплазма застывает.

– Давай смоделируем другой вариант, – предложила девушка. – Можешь составить зависимость скорости отмирания клеток от уровня температуры?

– Нет проблем…

Мы продолжали заниматься до самого вечера. Работа меня захватывала; мы чертили разные графики и схемы, составляли проекты, я программировал новые алгоритмы по выработанным нами установочным планам.

Мысль моя работала как никогда чётко и ясно. А вот интересно всё-таки, что Ольга обо мне думает?.. Ей так нравится работать со мной только потому, что я хорошо считаю, или же здесь что-то другое?

Каждый раз в своих размышлениях я упирался в этот странный ребус. Впрочем, меня вообще легко ставило в тупик всё, что не имело отношения к формальной логике; в этом отношении оценить отношение Ольги ко мне (равно как и наоборот) оказывалось для меня непосильной задачей. Не знаю, почему раньше я не задумывался о таких вещах; мне кажется, все мои волнения начались с того момента, когда я вдруг начал ставить самого себя в центр своих размышлений.

День, тем временем, уже заканчивался. Ольга закрывала модули; я прошёлся по всем панелям, по очереди внося необходимые параметры и корректируя заданные прежде установки.

Завтра будет такой же напряжённый день – наши эксперименты подходят к своей ключевой фазе. Основной вопрос, касающийся вегетативной системы, всё ещё оставался открытым – а если его удастся решить, то можно считать, что по крайней мере три четверти всей работы уже выполнено. Ближайшие дни покажут способность наших растений передавать свои гены потомству; от нас с Ольгой потребуется максимум научной смекалки и весь наш накопленный опыт по генетическому модифицированию.

Наконец, я притушил основное освещение лаборатории, оставив свет только в самих модулях с нашими растениями, и закрыл все файлы.

Наш рабочий день закончился.

* * *

Рабочий день закончился. Ольга отключила свой ноутбук и, встав из-за стола, направилась к шкафу, в котором висело её пальто.

«Каждый день ходим по кругу», – горестно подумалось девушке. Работа по-прежнему была ей интересна, но ежедневное решение новых, всё более сложных проблем высасывало из Ольги все силы. Лаборатория была маленькая, и поэтому работать приходилось в одиночку – по штату на неё полагался всего лишь один специалист, и из-за этого вся нагрузка ложилась на плечи девушки.

Закрыв дверь на магнитный замок, девушка покинула свою лабораторию.

В это же самое время в противоположном крыле института двое молодых мужчин стояли на небольшом балкончике и курили.

Первым вечернюю тишину прервал тот, кто был повыше ростом; звали его Лаврентий Ставкин.

– … Ты так ничего ей и не сказал? – спросил он, хитро прищурившись и выдыхая из лёгких дым.

Второй мужчина, так же улыбаясь, помотал головой.

– Неа. Ты же сам понимаешь, это повлияло бы на чистоту эксперимента, – ответил он. Это был Валерий Громов, руководитель отдела программирования Института. – Она думает, что я всего лишь загрузил в ноутбук расширенные словари с эмоциональным окрасом речи.

– И каков результат? Есть уже какие-то изменения?

– Скорее да, чем нет. Факт в том, что задачи, которые ставит непосредственно Ольга, «Антон» выполняет гораздо быстрее, чем прочие. Я пока ещё не решил, каким образом перестроить его ядро, чтобы оптимизировать работу… – ученый задумался и умолк.

– Не боишься, что компьютеры начнут проявлять настоящие эмоции?..

Громов немного постоял, выпуская большое облако сизого дыма.

– С чего бы? – ответил наконец он. – Я всего лишь немного подправил базовый код, на котором основана ПУЛ – программа-помощник управления лабораториями. О каких-то реальных чувствах тут нет и речи, компьютер лишь синтезирует подобие наших эмоций, выстраивая сложную внутреннюю иерархию лиц и действий, с которыми ему приходится взаимодействовать. Фишка в том, что программа сама постоянно корректирует и дополняет эту структуру, делая её архитектуру всё более совершенной.

– А какой практический смысл в этом всём? – заинтересовался Лаврентий.

– Мы уже давно привыкли доверять все вычисления компьютерам, но ведь подчас перед нами встают задачи, непосильные для обычных машин. Интуиция, собственные предпочтения, предугадывание – я всегда считал, что эти свойства были даны человеку природой неспроста. Впрочем, полагаю, о конкретных преимуществах можно будет говорить только после окончания эксперимента, – уклончиво ответил Громов, туша сигарету и поворачиваясь к своему собеседнику.

– В последние годы, конечно, человечество совершило мощный скачок в сфере разработки искусственного интеллекта, – продолжил программист. – Однако осознать себя как личность, чтобы строить независимые суждения от первого лица, компьютерная программа не сможет никогда.

Вдавив окурки в маленькую гипсовую пепельницу, стоявшую на широких перилах, оба молодых человека покинули балкон.

Визит

Германцы, похоже, наконец-то отстали.

Непрекращающееся гудение гнуса над головой сливалось в единый шум. Комары лезли в уши, глаза, ноздри, забирались в щели между пластинами доспеха, но на такие мелочи никто уже давно не обращал внимания.

Отряд, от которого из полусотни осталось не более дюжины человек, брёл по болоту уже третий час, но только сейчас лай германских псов наконец-то затих.

– Привал, – громко прохрипел центурион и первым повалился на землю.

Секст Абулений был последним из оставшихся в живых центурионов. За его плечами была Парфянская и Иберийская кампании; измерив своими ногами Империю от солнечных пальм Гадира до мрачных равнин Каледонии, Секст полагал, что в этой жизни он познал всё, что только дано испытать смертным.

А затем его перевели в гарнизон провинции Великая Германия.

Великая, мать её!..

Сплёвывая кровавой слюной, рядом с ним друг за другом попадали на сырой мох легионеры. Обозный погонщик, писец, легионный повар – солдаты из всех трех легионов после трёхдневной кровавой резни вперемешку бежали в эту гибельную топь лишь с одной целью: выжить.

Бой закончился почти восемь часов назад, но избиение продолжалось до сих пор. Одержимые от безоговорочной победы, германцы резали всех римлян, которые попадались у них на пути. Больше всего доставалось чиновникам и военачальникам; в этом плане их командир Квинтилий Вар поступил более чем мудро, упав на собственный меч ещё тогда, когда заварушка только начиналась.

Секст пытался вывести остатки своей центурии, теснимой очередной волной безумных херусков, из-под основного удара. Уже отступая и оставляя за своими спинами корявые ветви Тевтобургского леса, легионеры видели, как в священной роще принесли в жертву сенатского трибуна их легиона.

Провинция Великая Германия. Римская провинция…

Центурион скрипнул зубами от злости и вытянул ноги.

Семьдесят часов почти непрерывной битвы, а после ещё несколько часов бега сначала через чащу, а потом через непроходимые болота окончательно подкосили тех немногих, кому повезло спастись. Расчёт центуриона оказался верен – не рискнув лезть глубоко в топь за беглецами, херусские и хавские воины наудачу забросали отступавших в панике римлян стрелами, после чего стали понемногу возвращаться обратно к месту основного побоища.

Ведь делить добычу куда приятнее, чем бегать по болотам за какими-то оборванцами.

Оборванцами, которые ещё позавчера были хозяевами этих земель.

– Легион, – с трудом переводя дыхание, процедил центурион. – Слушай мою команду. Сейчас поднимаемся и рвёмся дальше на север, к реке. Если Марс повернётся к нам лицом, и мы успеем добраться до Везера, то у нас появится хоть какой-то шанс. Во всяком случае, на севере нас уж точно никто не догадается искать.

– Нам туда не дойти, – хмуро ответил Марк Вирций, опцион – помощник и заместитель Секста, единственный из отряда, кому удалось отделаться относительно легко: свинцовый шарик, выпущенный из германской пращи, оставил лишь вмятину на щитке его шлема. Вся правая сторона головы теперь гудела так, как будто по ней размеренно били кузнечным молотом, но, по крайней мере, опцион почти не хромал и ещё способен был драться.

– Отставить, – отрезал Секст, поворачиваясь к своему помощнику. – Мы ещё живы, и с нами всё ещё Он, – тут центурион махнул в сторону сидевшего в отдалении солдата, прижимавшего к груди какой-то грязный мешок.

– Гай, Торгус, смените ребят, – мрачно прикрикнул центурион, чуть покосившись на лежавшее среди болотных кустов безжизненное тело, рядом с которым отдыхали двое измученных солдат.

Однако первое впечатление было обманчивым – распластанный на земле человек ещё был жив. Германская секира, проломившая несколько пар рёбер, не смогла рассечь сам панцирь, и благодаря этому обстоятельству молодой трибун, бывший некогда командиром третьей и пятой когорты Девятнадцатого Морского легиона, был ещё жив.

– Привал окончен! – прокричал Секст, с трудом вставая на ноги. – Отряд, за мной!

Солдаты один за другим поднимались с травянистых кочек и устремлялись за своим командиром дальше, вглубь бесконечной топи. Большинство уже не чувствовало ни ног, ни боли от ран; измученные легионеры действовали машинально, не задумываясь над происходящим – настолько события последних нескольких дней отбили у них жажду к жизни.

Наверное, даже если бы им сейчас навстречу выскочила очередная орда германцев – «гемов», как римляне их пренебрежительно называли – ни у кого не было бы даже сил удивляться. И, скорее всего, никто, кроме центуриона и его помощника, даже не попробовал бы поднять свои мечи…

А ведь всего несколько дней назад всё было ещё совсем по-другому.

* * *

Уже несколько дней моросил мелкий и промозглый сентябрьский дождь. Осень 761 года от основания Города 11
  В Римской империи летоисчисление велось от предполагаемой даты основания Рима («Города»), за которую был принят 753 год до н. э. Так, 761 год от основания Города (т. е. Рима; по-латыни «ab Urbe condita») соответствует нашему 9 году н. э.


[Закрыть] в провинции Великая Германия выдалась не только студёной, но и невероятно дождливой. Когорты, впечатывая шаг, одна за другой переваливались через холмы Ализонской долины, оставив уже далеко позади свой старый лагерь – Кастра Ветера.

Великая Германия – новоприобретённая провинция могучего Рима – была окончательно прибрана к ногтю. Вести, поступавшие ото всех племён, населявших эти дремучие борейские земли, наконец-то перестали тревожить Рим: Германия смирилась с его владычеством.

Марк Вирций никогда не доверял германцам – по-настоящему. Для них, во всяком случае, для того поколения, которое видело, как железные римские легионы проходят через их деревни и развешивают их жителей по крестам – Рим всегда будет ненавистен. Другое дело, что ко всему можно привыкнуть – и когда повсюду будут проложены удобные дороги, выстроены большие города с крепкими стенами, то Германия как самостоятельная территория просто перестанет существовать. Она сольётся со всей остальной Империей, как уже давно стала римской некогда непокорная Галлия.

И вряд ли высшее командование провинции – Публий Квинтилий Вар, да и сам Божественный Октавиан – сильно обнадёживалось донесениями о том, что германцы начали в угоду новым хозяевам выдавать за них своих дочерей, а сыновей отправлять на военную службу во вспомогательные войска. Главное во всех этих донесениях было то, что «гемы» смирились.

Как говорил Марк Анней Сенека, ошибаться – удел человека.

Но если за одни ошибки ты платишь бронзовыми ассами из своего кошелька, то за другие ты рискуешь потерять десятки тысяч людей. И целую провинцию.

Ну, и свою жизнь – в довесок.

Сейчас опцион уже не смог бы припомнить всю последовательность событий того рокового дня. Затея изначально казалась безумной, с точки зрения любой стратегии – все военные силы римлян, которые находились в Германии, объединились в единый отряд, который растянулся длинной змеёй на многие мили. Семнадцатый Морской легион шёл в авангарде, и вместе с ним ехал сам наместник со своей свитой, а также вся верхушка провинции – претор, квесторы и целый сонм их секретарей. Следом двигался легион Марка – Девятнадцатый, тоже Морской, сопровождавший обозы и легионную казну.

Замыкал колонну Восемнадцатый Ливийский, а с ним ещё шли вспомогательные когорты иноземцев-ауксиляриев – итого более двадцати тысяч солдат – и это, не считая мощного кавалерийского крыла.

Первая атака германцев, хлынувших из-за самодельного земляного вала на растянувшиеся центурии легионов, была достойно отражена. Солдаты привычно смыкали щиты, образовывали стены и строились в ровные ряды, выполняя свою обычную работу – ту, которую они привыкли делать каждый день, год за годом.

После первой захлебнувшейся атаки на плотно прижатые друг к другу римские скутумы накатила вторая волна, затем третья. Мелкий дождь перерос в настоящий ураган, полностью остановивший дальнейшее продвижение легионов. Отдельные центурии дрогнули, и в рядах римлян оказалась брешь – правильный же строй, с полностью развёрнутыми линиями когорт, построить на узкой лесной дороге представлялось немыслимым; место для засады было выбрано с умом. И теперь уже было не сложно догадаться, кто смог так хитро её организовать.

Марк часто встречал молодого германского царя в лагере, и тот никогда не отказывался от приглашений на бесконечные пиры Вара. Так было и в последний раз, перед самым выступлением легионов из Старых лагерей.

Теперь же яростные глаза Арминия смотрели на Марка с нескрываемой злостью и ненавистью – царь херусков мечтал поквитаться за всё, что римляне творили на его земле. Человек, который не раз жал руку Вару и воевал в едином строю вместе с римскими легионами, поднял против них армию всей Германии.

Очень скоро стало ясно, что правильный бой вести не получится. Варварские орды посекли легионы на маленькие отряды, которые теперь последовательно и методично уничтожались.

Первой новостью, которая заставила дрогнуть римлян, было позорное бегство префекта кавалерии со всей конницей. Нумоний Вала, не участвовавший в общей свалке, не рискнул кинуть свои конные сотни на десятки тысяч германцев – и кавалерийские турмы римлян, не вступая в бой, умчались на запад, к Рейнию, сопровождаемые проклятиями обречённой пехоты во имя Гадеса.

А после того как был потерял первый Орёл – Орёл Восемнадцатого Морского, и наместник Квинтилий Вар, получив лёгкое ранение стрелой, бросился на собственный меч, в войске началась уже настоящая паника. С этого момента, а был это вечер второго дня, битва превратилась в избиение. Один за другим командиры убивали сами себя, желая спастись от позорного плена. Оставшиеся без командования легионеры целыми центуриями бросали оружие; сопротивление теперь оказывали уже лишь единичные отряды. Префект лагеря Семнадцатого с двумя когортами прославленной римской морской пехоты окопался на небольшом отроге и почти двое суток скидывал накатывавшие орды хаттов, батавов, гельветов и марсов – самых кровожадных из всех германских племён.

Вокруг Орла Восемнадцатого из ветеранов своего легиона организовал круговую оборону Марк Целий, центурион-примипил. Марк видел, как хавский вождь секирой снёс центуриону голову, и первым схватил воткнутое в землю древко с золотым Орлом. Бросил свой гладий и сдался префект легиона Марка – Луций Цейоний; легат Девятнадцатого, Луций Эггий, последовал примеру Вара и предпочёл зарезать себя сам.

Трибун Марка, Гней Лерий Флакк, до последнего пытался прорваться к остальным силам легиона, однако херуски теснили когорту римлян в сторону от дороги, к самой кромке болот. Первый центурион пятой когорты, жертвуя собой, встал насмерть со своими бойцами у лесной развилки, не давая варварам продвинуться дальше, и выиграл несколько минут для отхода основных сил когорты. Когда же херуски наконец настигли основные силы Гнея Флакка, он принял решение дать бой.

Варвары не ожидали столь яростной атаки и подались назад. Полсотни измученных легионеров, оставшихся в живых из насчитывавших более тысячи солдат двух когорт, с бесстрашием обречённых кидались на германские топоры и мечи; центурион Тит получил стрелу в глаз, а сам трибун пал в схватке с херуским вождём, и его бездыханное тело чудом удалось вынести из самой гущи схватки. Легионеры гибли десятками, но варвары не выдержали напора и отступили к дороге.

Поняв, что это их единственный шанс, Секст Абулений, оставшийся старшим после ранения трибуна и гибели первого центуриона, дал команду рваться дальше в сторону болот, надеясь, что пока варвары придут в себя, их отряд будет уже вне досягаемости.

Это была здравая мысль, но, оказавшись на открытом пространстве, без возможности прикрыться, легионеры стали лёгкой добычей для вражеских лучников. Их могли бы спасти щиты – но к этому времени тяжёлые скутумы были давным-давно брошены. Более того, у многих и вовсе не было доспехов: желая выжить, легионеры срывали с себя всё, что хоть как-то могло замедлить их бегство.

К тому моменту, когда погоня наконец-то оторвалась, в отряде центуриона оставалось всего лишь двенадцать человек – считая его самого, опциона Марка, и смертельно раненого трибуна.

После привала легионеры шли молча – да и о чём им было говорить? О предательстве Арминия уже всё было сказано ещё два дня назад, когда это стало неожиданностью для римлян; обсуждать же что-либо ещё уже не было сил.

Только когда в воздухе отчётливо потянуло гарью и дымом, Секст Абулений, возглавлявший небольшую колонну, остановился и предупреждающе вскинул руку.

– Дым, там, – отрывисто сказал он и махнул рукой вперёд.

– Я никогда здесь не бывал, – подошёл к нему опцион. – Пожарище, или что?..

– Нет. Скорее, это деревня, – покачал головой центурион и присел на корточки. Остальные последовали его примеру, и тут до ушей легионеров донёсся далёкий собачий лай.

– Точно… – протянул Марк Вирций, вглядываясь через редкие деревца. – Обойдём с севера?

– Подожди, – нахмурился командир. – У нас что-нибудь осталось из провизии?

– Ну… – задумался опцион.

Вопрос был задан верный. Несмотря на всю опасность такой вылазки, добыть хоть какую-то пищу было сейчас жизненно необходимо – все те крохи, которые ещё оставались у легионеров к исходу битвы, сейчас были уже либо растеряны, либо съедены.

– Так, – решил центурион. – Тит!

– Я, – тут же отозвался и подполз к своему командиру один из легионеров.

– Ты кто? – удивлённо посмотрел на незнакомого солдата опцион.

– Тит Атидий, декан, первая центурия, восьмая когорта, – вполголоса доложил легионер. – Восемнадцатый Ливийский, разведка.

– Я его знаю, – кивнул Секст. – Сколько тебе потребуется времени?

– В четверть часа управлюсь, – ответил Тит и, пригнувшись, быстро пополз вперёд через редкие кусты.

– Может, лучше устроили бы вылазку? – повернулся к центуриону Марк Вирций. – Всё-таки мужчин там явно сейчас нет…

– Рискованно, – процедил Секст. – Если там есть хоть что-то, чем можно поживиться, то этот парень без добычи не вернётся, клянусь Меркурием. А соваться в незнакомое селение, где каждая тварь мечтает выпустить нам кишки, я без крайней необходимости не собираюсь.

Опцион мрачно оглядел солдат. Трибун, разумеется, был не в счёт – как и двое тащивших его мальчишек из обоза, зелёных юнцов, совсем недавно присягнувших Орлу и чудом уцелевших в этой кровавой мясорубке.

Сам опцион и центурион, в случае необходимости, ещё были готовы постоять за себя. То же самое Марк мог бы сказать про легионера Луция Артория из Равенны, тоже разведчика, как и Тит Атидий; остальные солдаты были либо слишком измучены, чтобы участвовать в бою, либо имели серьёзные раны.

И все смертельно хотели есть.

Опцион вспомнил, что последний раз горячую пищу (грязный кусок куриного бедра, плохо поджаренный на кончике сломанного пилума) он ел более двух суток назад, во время небольшого затишья между варварскими атаками. Тогда под началом его командира было ещё около полусотни бойцов.

– Готово, – раздался громкий шёпот, и шагах в десяти от замечтавшегося опциона на лесную подстилку мягко грохнулся декан из Девятнадцатого легиона. Немного отдышавшись, он торжествующе тряхнул объёмистой кожаной сумкой.

– Молодец, – кивнул ему центурион и придвинулся ближе. – Сейчас обходим деревню и идём до заката – нам надо убраться как можно дальше. Ужинать будем уже перед сном, нам всем понадобятся силы, чтобы стоять на часах ночью.

Однако на этот раз удача, до этого момента благоволившая отряду Марка, отвернулась от беглецов. Уже отойдя на сотню шагов от варварской деревни, Секст услышал какие-то крики за спиной и резко обернулся.

Несколько человек бежали в их сторону, а один стоял около развилки и махал рукой в их сторону.

– «Гемы», – злобно прошипел Секст и резко рванул вперёд. – За мной, уходим!

Вероятно, им удалось бы оторваться от своих преследователей, если бы не трибун, который так и не приходил в сознание. Опцион вприпрыжку бежал рядом с Луцием и Виктором, которые несли Гнея Флакка на плечах, и постоянно оглядывался на догонявших их германцев.

– Сдохните, ромляне! – с ужасным акцентом пролаял один из преследователей и широко манул своей секирой.

Опцион резко развернулся и сделал быстрый выпад.

Лезвие у римского гладия чрезвычайно прочное и широкое, но при этом очень короткое. Если бить им сплеча или пытаться рубить, как топором, то ничего не выйдет – замах будет слишком слабым, а масса клинка недостаточной для того, чтобы нанести действительно мощный удар. Гладий уже изначально создавался как строевой меч, идеально подходящий именно для уколов из строя и коротких блоков.

В умелых руках гладий был страшным оружием.

Меч всего на мгновение вошёл в грудь германца и так же быстро из неё вышел. Марк крутанулся на месте и, не оглядываясь, припустил дальше, а сзади раздались ещё более ожесточённые крики.

Дело, между тем, обстояло плохо. Виктор, и без того едва живой от усталости, подвернул ногу, и теперь он вместе с Луцием и трибуном свалились в кучу посреди дороги. Опцион с мечом наголо встал перед ними, заслоняя своего начальника; рядом с ним тут же откуда-то вынырнул Тит Атидий и ещё один, незнакомый ему легионер.

– Ну что, опцион, – усмехнулся разведчик и придвинулся ближе к Марку. – Сейчас покажем им, что такое римский морской десант.

Почти всё время в легионе Марк занимался боевой подготовкой с новобранцами. С утра – занятия с деревянными мечами либо бег до потери сознания в полном обмундировании; днём – строевая подготовка, когда выучка солдат доводится до автоматизма и ещё до того, как из твоей глотки вылетает «cursim!..», солдаты уже начинают бежать в нужном направлении. Поэтому Марк по праву считался лучшим бойцом когорты и одним из лучших фехтовальщиков легиона – это признавали даже эвокаты из личной охраны легата, псы войны, не один десяток лет оттачивавшие искусство боя на мечах.

Кстати, интересно, где они сейчас, эти непобедимые ветераны?..

Да, Марк действительно отлично владел мечом. Но то, что вытворял Тит, не поддавалось никакому описанию.

Он орудовал сразу двумя мечами – только сейчас опцион заметил у разведчика вторые ножны, болтавшиеся с правого бока. Ни доспех, ни щит ему были ни к чему – они бы только сковывали его движения.

Декан первой центурии восьмой когорты был похож на змею, которая извивалась между своими противниками, успевая каждого укусить за то место, где тот ждал этого меньше всего. За считанные секунды разведчик разделался с двумя, тремя, четырьмя германцами – и больше всего напоминал сейчас какого-то неистового бога войны, залитого кровью и требовавшего всё новых и новых жертв.

Опцион подавил тошноту – голова всё так же продолжала гудеть, и коротко взмахнул мечом, отражая пробный удар варварского топора. Это было тяжёлое и неповоротливое орудие, но воин, орудовавший им, явно не один год учился им драться. И у него это здорово получалось.

«Быстрый, Гадес его побери», – подумал Марк, резко приседая и невольно отступая назад. Острое лезвие прошелестело по плюмажу его шлема и унеслось в сторону, однако германец не подставил свой бок под удар и резко отскочил в сторону вслед за своим топором.

Римлянин с германцем закрутились друг вокруг друга на дороге, примериваясь для следующего удара, однако внезапно варвар осел, и топор выпал из его рук.

– Скучал, опцион? – хрипло спросил центурион, с видимой скукой выдёргивая гладий из тела германца. – Ну-ка, а теперь давайте все вместе…

Центурион возвышался над Марком почти на голову и был даже выше, чем некоторые из варваров. В отличие от Тита, Секст не полагался на технику фехтования и предпочитал действовать грубой силой, нанося страшные разящие удары направо и налево.

В какой-то момент опцион решил, что они победили. Шутка ли – целых шесть профессионалов против… сколько было этих деревенщин? Что, всего лишь дюжина?

Стрела вошла сквозь кольчугу в бок центуриона и застряла где-то между рёбер. Секст удивлённо посмотрел на неё, а затем повернулся к своему заместителю.

– Значит так, – скомандовал он. – Ну-ка, бери ребят, и гоните подальше отсюда, как мы тогда и договаривались, к Везеру. А мы тут ещё немного задержимся.

Воздух со свистом выходил изо рта центуриона, и, скосив глаза вниз, Марк увидел, что кольчужные кольца начали окрашиваться красным.

– Цен, я с тобой, – хмуро ответил опцион и сглотнул. «Юпитер, как же гудит эта голова!..»

Центурион помотал головой:

– Парням нужен командир. И помни, что главное – это сохранить Его. – Секст махнул рукой куда-то вперёд.

Рядом с древком торчащей из тела командира стрелы появился и лопнул отвратительного розового цвета пузырь. Стараясь не смотреть рану, Марк кивнул и поскорее отвернулся.

Перехватив меч поудобнее, опцион побежал вперёд, не чувствуя под собой ног. Посечённое стрелами тело Тита валялось поперёк дороги, а над ним с несколькими германцами рубился Виктор… из какой он когорты? Какая, впрочем, теперь уже разница…

Оторвавшихся вперёд беглецов Марк догнал только через полчаса. Это были Луций Арторий с Квинтом – они несли трибуна, новобранец (повар, Брут Целест, вспомнил опцион) и ещё трое незнакомых легионеров – видимо, из других когорт.

– Мы остались одни, – вместо приветствия сказал опцион лежавшим без сил на траве солдатам. – И нам надо двигаться дальше.

* * *

К хутору они вышли уже к самому закату.

Густые переплетения дубовых ветвей расступились, и отряду открылся вид на небольшое подворье: хижина с небольшим огородом, плетёная изгородь, покосившиеся ворота.

Дом был один и совсем небольшой, поэтому опцион, не таясь, подошёл к двери и загромыхал рукоятью гладия по деревянному косяку. Таиться и прятаться от хозяев в планы Марка не входило – а если бы кто-то вдруг имел что-то против их вторжения, офицер без раздумья пустил бы меч в ход.

К счастью для хозяев, дома их не оказалось. Еды, правда, тоже не было, да хижина и не производила впечатления, что тут можно чем особо поживиться.

Деловито перевернув все горшки, опцион разложил на большом дощатом столе остатки от добычи Тита, достал поясной кинжал-пугио и с сосредоточенным видом стал кромсать на части хлебные ломти.

Брут на правах новобранца был отправлен добывать дрова для очага; Квинт, буцинатор 22
  Трубач; buccina – труба.


[Закрыть] из легиона Марка, но какой-то другой когорты, уселся на пол и начал осторожно снимать с бесчувственного трибуна измятый металлический панцирь.

– Осмотрите раненых вместе с Луцием, – кивнул ему опцион. – А я пока проверю ещё раз участок.

Дом был холодным, но это ничего не значило – хозяева могли вернуться в любой момент. Вернувшись в дом вместе с Брутом, тащившим огромную охапку сухих веток, опцион вставил широкую доску поперёк дверной ручки, и теперь дверь снаружи открыть стало невозможно. Затем, когда огонь уже разгорелся, а солдаты с кусками грубо смолотого хлеба заняли места на лавке и постеленной на полу медвежьей шкуре, Марк решил провести перекличку.

– Луция и Брута я знаю, – кивнул он легионерам. – А вы откуда, парни?

Бывший легионный трубач передёрнул плечами, протягивая руки к огню:

– Я – Квинт Панноний, буцинатор второй когорты, Девятнадцатый Ливийский.

– Корвус Серпентий, тессерарий первой центурии девятой когорты, Семнадцатый Морской, – поднял ладонь в приветствии молодой легионер. У него почти не было ран, но ещё в первый день битвы германская стрела выбила Корвусу глаз, поэтому всё его лицо было перемотано кровавой повязкой. Всю дорогу тессерария тошнило и шатало, и было настоящим чудом, что он смог самостоятельно добраться до хутора вместе с остальным отрядом.