Текст книги "Путешествия Лейлы"

– Окей. Ну а как же сэр Элтон Джон? – не унималась Лейла.

– Это довольно затертый аргумент, юная леди. Элтон Джон – человек с большим именем, но если бы он не эмигрировал в свое время в Финляндию, поближе к России, то никогда не делал бы песен и танцев из своих, кхм, наклонностей. И ценим мы его не за это, – ответила Этани примирительно. – Да и какой он сэр?

– Ну, как какой … лайк … королева сделала его рыцарем, – опешила Лейла. Молчать бы теперь, медитируя на пузыри в бокале.

– У нашей Лейлочки стало просыпаться чувство юмора. – Этани окинула взглядом всех в комнате.

Гости непринужденно рассмеялись, и это разрядило атмосферу. Только Кармелита посмеивалась нервно, а Лейла и вовсе натянуто улыбалась.

– Моя дорогая, вы стали бы находкой для пресс-службы Форин-офиса, – прозвучал теплый голос Даниэля, – или как они там теперь называются, Бюро по международным делам? Им как раз нелегко сейчас с этими запросами про геев в Шотландии. Да и Ади подлил в свое время масла в огонь.

Лейла непонимающе смотрела на Даниэля.

– Еще не хватало темы пидоров в Форин-офисе, – отрезала Эмили, не умея или не желая прикрываться вежливостью. Похоже, она выросла далеко от своей родины, хотя было странно, что мать, обладая безукоризненными манерами, не дала той должного воспитания.

Лейла вскипала. Обычно такие волны получалось гасить еще внутри, но поведение этой верзилы делало градус абсурда вокруг нестерпимым.

– Вы меня извините, конечно, но давайте лайк все-таки опираться на факты. – Лейла удивилась силе своего голоса. – Я сама недавно наткнулась на сайте вашего Форин-офиса на доклад о лучших курортах мира для однополых пар и положительной динамике роста таких мест. – Лейла проговаривала каждое слово четко, как на пресс-конференции.

Все вокруг размылось, видно было только застывшую Эмили. Через несколько секунд гости засмеялись, громко и продолжительно.

– Блестящее чувство юмора, юная леди, я же говорю, вы учитесь. – Этани приобняла Лейлу за талию, как бы физически останавливая.

– Лейле бы и в самом деле работать в Форин-офисе, – низко рассмеялся Даниэль.

– Да что вы все тут со мной как с ребенком? – Лейла дрожала в змеиных объятиях Этани. – Рилли. Я серьезно. Я не говорю, что это правильно или что я поддерживаю, но такой отчет и вправду висел на сайте Форин-офиса. Я сама видела.

– Разве что они поумнели и научились отвечать на бредовую пропаганду еще большим сюром. – Взгляд Даниэля бегал, но все же в нем читалась забота. – И где отчет, как вы выразились, висел, простите? – последнее слово он произнес нарочито формально.

– Эм, на сайте Форин-офиса, в интернете, ну, в сети, всемирной… – лепетала Лейла, сбитая с толку реакцией собеседников, а в особенности обожаемого доктора.

Повисла пауза. На живом лице Этани легко читалась борьба между желанием нравиться и напряженностью. Все остальные смотрели куда-то в стороны, не на Лейлу.

– Пусть будет так, – размеренно ответил Даниэль. – Друзья, я думаю, всем нам нужен послеполуденный отдых и сон. Можете еще позагорать, если хотите, только за борт прошу никого не прыгать, вы потом не поспеете за лодкой, – добавил с полуулыбкой.

«А, да», «точно», «прекрасная идея», – послышалось со всех сторон. Гости торопливо расходились.

– Лейла, останься, пожалуйста, на пару минут. – Даниэль рукой подозвал к себе.

Все ушли. Только Лейла в раздумьях села обратно на диван, прокручивая в памяти весь сегодняшний день. Безумно хотелось взять в руки смартфон, уткнуться в него, отгородиться от всех этих странных людей и Даниэля. Почти забытое уже ноющее нетерпение в пальцах. И тут она осознала, что за весь день ни у кого в руках не видела ни одного телефона, планшета или чего-то похожего.

– Лейла, я только хотел сказать, что понимаю, как тебе непросто. Но все будет хорошо, верь мне. – Даниэль опять транслировал уверенность и в себе, и в ней. – Просто будь терпеливей, не требуй от себя сразу многого.

– Доктор, мне показалось, или почему вы лайк … игнорируете любые разговоры про … или хотите сказать, что про сайты и интернет тоже никто ничего не знает? – Она почти плакала. – Я вам правда доверяю, вы замечательный. Но и что такое интернет, я хорошо знаю, и по Лондону я могла бы писать туристические обзоры. Все, что тут говорили, – это же лайк полный, полнейший бред, нонсенс. Я просто молчала и не встревала в разговоры из уважения к вам.

– Лейлочка, пожалуйста, не старайся понять сразу все, дай себе время. – Даниэль говорил тихо и почти нежно. – Что-то, возможно, не сходится сейчас в голове, я понимаю, но все получится, ясность вернется, – взял руку, прикосновение было прохладным, влажным, но все равно согревающим. – Если ты сильно ушибешь ногу, ты же не будешь сразу пытаться пробежать марафон, правильно? Дай себе время. Все будет хорошо, я о тебе позабочусь, – погладил ее по голове и пальцами легко убрал выступившие слезы. – Пойди, отдохни в каюте и не забудь выпить послеобеденные таблетки, которые дала с собой медсестра.

Лейла кивнула, сбитая с толку и растроганная, быстро пошла к лестнице вниз, чтобы не расплакаться еще сильнее перед доктором. В каюте она дала слезам волю, и стало легко, будто все до того застывшее вышло наружу. На столике у кровати кто-то заботливо оставил бутылочку с водой. Лейла достала из сумки и выпила все нужные лекарства. Потом легла в чем была на кровать и заснула.

Пороспала до самого вечера. Сопороспала. Белый сон, и больше ничего.

Разбудили филиппинки, когда лодка уже причалила и гости сходили на берег, расцеловываясь друг с другом на прощание. Лейла почти не помнила, как ее привезли обратно в клинику, и она заснула уже там.

Глава 5

Назавтра поездка на лодке стала казаться очередным сном или воспоминанием: размытым, уютным. Из головы не выходила Кармелита. Она всегда казалась неживой, не вполне настоящей, совершенством. Точеные черты лица, холодность, речь и манеры мамы-англичанки. Раскованность тела, всегда готового к танцу, темнокожего папы из далекой южноамериканской страны. Она могла очаровать любого. Чем пользовалась и сама, и их пиар-агентство: именно Кармелиту отправляли закрывать проблемные сделки и сопровождать крупные делегации.

Лейлу эта идеальность всегда сковывала, пусть они и работали над общими проектами, и летали иногда куда-то вместе. В Кармелите было все то, чего Лейле не хватало, чем она старалась хотя бы казаться. При беглом общении, которым были наполнены Лейлины будни и выходные, хорошо получалось выглядеть или быть кем угодно. Но играть и строить из себя что-то при Кармелите было уже неловко. Та же Лейле всегда благоволила и почти сразу взяла под свое крыло, подолгу и терпеливо объясняла, что и как работает в агентстве и международном пиаре фешен.

В любом случае все былое осталось в Лондоне, в другом мире. А вот что происходило на лодке, была ли это Кармелита? Она никогда не вела себя так, из них двоих скорее Лейла обычно мялась и не знала, что сказать, Кармелита же с легкостью и грацией решала любые проблемы, нежилась в лучах внимания. Даже выглядела приятельница теперь необычно: чуть неряшливая, с неубранными волосами, полноватая. Кармелита, которую она знала, никогда себе такого не позволяла. Хотя … Анна-Кармелия … ее полное имя было именно таким, Лейла отправляла как-то ее паспорт для брони билетов. И как все это объяснить, как вписать в и без того непонятные декорации клиники, она пока не знала.

* * *

Между тем больничная жизнь шла своим чередом, Лейла свыклась с ее неспешным ходом. В ежедневную рутину добавилась несложная физкультура в зале клиники, где она всегда была наедине с тренером, тоже филиппинкой. Лейла не любила заниматься под присмотром, поэтому быстро выучила все упражнения, чтобы только оставаться одной. Лекарства и капельницы приносили все реже, тело и лицо заживали, щекотно тянули корочки ссадин. Все чаще казалось, что грудь и губы изменили форму и были какими-то тугими, не такими, как обычно, но расспрашивать об этом врачей Лейла не хотела, списывала и это на свое странное восприятие мира вокруг и долгое уже ожидание поездки в Таиланд на операцию. Хотя туда-то она точно еще не летала. Сомневалась, не случалось ли так всегда с ее телом, если немного набирала вес.

Других пациентов она почти не видела, только издали, когда гуляла в изученном до каждого сантиметра пятачке-саду под стеклянным куполом. Мужчины и женщины с надменными застывшими лицами, что-то с ними было не так. Налитые искусственной жизнью, точно все эти растения со шлангами. Как поняла Лейла из обрывков разговоров, услышанных на лодке, пациенты приезжали сюда омолаживаться и были людьми особенными, влиятельными, чуть ли не главами ближних и дальних государств. Впрочем, другие всегда мало интересовали Лейлу, да и при всем желании трудно поинтересоваться о чем-то у крошечных фигурок, плывших по коридорам или в других садиках за прозрачными лабиринтами стен. Одного она, правда, увидела близко, прямо за стеклом: скрюченный уже, хотя и видно, высокий когда-то, смешной старикашка смотрел на нее безумно и живо, во все глаза. Лейлу обожгло от узнавания и одновременно невозможности вспомнить. Мучилась целый день: кто же это, откуда она его знает? И почему он здесь? Может, тоже из-за сумасшест-вия?

Время в клинике остановилось. Не было ни до, ни после, только бесконечные коридоры и мраморная зеркальная роскошь. Похожее чувство раньше настигало в аэропортах, особенно ночных и гулких. Так, наверное, выглядит для кого-то чистилище: застывшая пустота и никого. Но Лейле было на удивление хорошо. Здоровая еда, сон, занятия физкультурой и какой-никакой, но сад с цветами, прогулки с доктором Натансоном, беседы с ним о чем-нибудь абстрактном и прекрасном. Такие, во время которых наслаждаешься и собеседником, и собой, хотя после ничего толком не помнишь. Другие врачи почти не заходили, а медсестер она предпочитала не замечать или обменивалась с ними короткими фразами.

В снах теперь часто бывало легко, но иногда все еще тревожно. Там она говорила с людьми, которые казались родными: некоторых узнавала, других совсем не помнила. Выдыхаясь, успевала к дедлайнам на работе, бралась за новые проекты. Долго гуляла по нежному хвойному лесу, похожему сразу и на российский, и на бутанский, и на ливанский.

А еще тот самый, белый, когда и на миллиметр не сдвинуться. Палата как наяву, все настоящее, вокруг люди, знаю: они здесь. Но не разомкнуть ни глаз, ни губ. Прибивает к кровати потокома воздуха, сопоротивляюсь.

* * *

Даниэля не было пару недель, поэтому, когда он постучался и вошел, казался поначалу очередным сном. Второй день по улице бродили песчаные бури, ветер завывал и иногда с силой стучался, швыряясь песком в окно. Хорошо, что накануне зашла медсестра и закрыла форточку. Во время разгула стихии соседнее крыло становилось рассеянным и нечетким, иногда вовсе исчезало, а небо и земля за ним сливались в единую завесу пыли. На дорожке под окном кружилась песочная поземка, такая же, как бывает зимой из снега.

– Как вы, не страшно тут? – послышался родной голос. – Вот пришел вас проведать, Лейлочка. Вы в порядке?

Она поздоровалась и села на кровать. Изображение пошатнулось, какое-то время звук доносился как бы с опозданием от картинки.

– Все хорошо?

– Да, доктор Даниэль, спасибо. Я лайк просто э бит слоу последнее время, сплю много.

– Это ничего, Лейла, вы молодец, все в клинике очень хвалят вас, и моих друзей на лодке вы тоже очаровали!

Лейла просияла, приятно было слышать что-то хорошее про себя, тем более из уст любимого доктора.

– А я пришел к вам с результатами обследований, – взглядом показал на стопку бумаг в руках. Лейла не заметила документы, как будто они только что появились.

Ни капли любопытства, скорее было лениво и страшно. Не хотелось, чтобы реальность опять менялась. Доктор пустился в пространные объяснения об ученых и мозге, о слепых пятнах и теориях вместо знаний. Мы изучили, как мозг передает и распознает информацию, но почему и для чего – так никто толком и не знает. Лейла снова что-то недопонимала, то ли из-за языка, то ли из-за этой бури или же пустоты в голове – и напряженно вслушивалась.

– Иногда из-за стресса, травм, болезней, – назидательно продолжал Даниэль, – мозг начинает считывать или воссоздавать информацию по-особенному, не как обычно. – Лейла опять кивнула. – Например, чтобы защитить от чего-то тяжелого, заменить более щадящими, иногда ложными воспоминаниями.

Травмы, особенное восприятие, что-то ложное. Слова сыпались, как песок в окно: россыпью, с натиском, треском.

– Понимаете, скорее всего, где-то в вашем мозге происходит сбой. Что-то может казаться совершенно непривычным в мире вокруг или в себе. Вот представьте две шестеренки: они приводят в действие друг друга и соседние миллионы шестеренок. Если хотя бы несколько лапок только у одной из них сотрутся, то каждый раз она будет пробуксовывать. Поначалу это не повлияет на работу всего механизма, но со временем, к сожалению, может привести к сбоям.

– Я, если честно, не очень понимаю, давайте к делу. Что из этого всего следует, соу вот, как говорится? – Лейла тут же одернула себя за резкость, но доктор оставался спокойным.

– Тесты и анализы показывают пока только небольшую зону размягчения в мозгу, около двух сантиметров, – говорил Даниэль, – скорее всего, последствия ушиба. Само по себе это не страшно, но может влиять на соседние зоны. Которые, например, отвечают за память или творческие функции, что в вашем случае, видимо, и происходит. Похоже, на уровне сбора или обработки информации что-то сбоит, это нам еще предстоит выяснить.

Лейла тонула в услышанном, не была уверена, что все понимает правильно. Главное вроде ухватила: какая-то зона размягчения, ушиб, сбои в мозге.

– Лайк, в каком это смысле сбоит? Поясните …

– Воспринимается иначе. Настолько, что, не осознавая, вы создаете некую свою реальность, отказываясь принимать мир таким, какой он есть. Вспомните, такое наверняка случалось. На лодке, например?

– Так я же молчала почти все время. Только пару раз, если говорили что-то совсем нелепое … И я точно знаю, о чем говорю, лайк факты. Только то, что видела своими глазами.

– Лейлочка, даже незначительное повреждение способно привести к изменениям в работе мозга. Иногда мир воспринимается по-новому, через определенную призму, часто с фиксацией на человеке или идее. Можно что-то выдумывать или, наоборот, игнорировать, воспринимать неправильно. Вариантов множество.

Голос Даниэля успокаивал. Несмотря ни на что, он был единственным врачом, да и человеком, которому Лейла доверяла. Но о чем это он?

– Если говорить проще, вашей «системе» нужен отдых, не старайтесь объять сразу все. Не спешите погружаться в мир вокруг, дайте себе время, право не понимать все так же хорошо, как раньше. И увидите, все наладится.

Лейла опять кивнула, втянула столько воздуха, сколько могла.

– Есть вопросы?

– Да нет, ай мин, все понятно. – Хотелось остаться одной и как-то обработать услышанное, еще десять минут назад ей было так хорошо… – Только … и что же с этим всем теперь делать? – без эмоций спросила она.

– Лейлочка, во-первых, как я уже много раз говорил, будьте к себе терпеливы и добры. Это не ваша вина, что импульсы где-то стопорятся и не проходят, что вы воспринимаете что-то не так, как остальные.

– Окей.

– А дальше выбор будет только за вами. Многие люди с подобными состояниями живут нормальной жизнью, заводят семьи, рожают детей, реализуются в работе.

О чем он, какими состояниями? К чему все эти слова о нормальной жизни? Лейла что, стала уже ненормальной?

– Мы продолжим обследования, возможно, область размягчения придется удалять оперативно. Современная медицина шагнула далеко вперед, в девяноста девяти случаях из ста такие вмешательства проходят без последствий.

Лейла крепко закусила губы изнутри.

– Возможно, получится ограничиться сильнодействующими медикаментами, они будут стимулировать работу ослабленных функций мозга и успокаивать излишне активную зону. Так вы сможете жить абсолютно нормальной жизнью в реальном мире.

– Угу. – Лейла не пыталась уже скрыть подавленность. – Доктор, а если допустить, чисто теоретически, что я всегда жила в нормальной реальности и вдруг попала лайк … в другую? Но все говорят, что именно это норма и всегда так было?

– Иногда эти таблетки пьют и для профилактики, хотя бы год или два, и я рекомендую на всякий случай начать прием уже сейчас. Но выбор за вами. А про ваш вопрос, Лейла, вы можете допустить, что придумали ту, другую реальность? Мозг порой играет с нами злые шутки.

Лейла внимательно смотрела на цветные кнопки на кровати, красную и синюю.

– Возможно, у вас есть еще вопросы?

Помотала головой, не поворачиваясь.

– Я оставлю вас. Наверное, о многом хочется подумать.

Все было еще более сюрреалистично, чем раньше. Лейле бы просто не рассыпаться на части сейчас, удержать вместе миллионы нейронов-шестеренок.

Когда доктор уже открыл дверь, обернулась и бросила вслед:

– Спасибо, Даниэль.

* * *

Она просыпалась теперь ночью, днем или рано утром, и часто комната, да и вся клиника становились как бы частью сна. Но, вдохнув прохладный неживой воздух, Лейла понимала, что не спит: это настоящее, из него не выпасть, не проснуться. Бесконечная пустыня и коридоры, ни весточки от привычного мира, только много филиппинцев и доктор Даниэль, который говорит, что вся жизнь до этого ей приснилась. И его друзья, которые наверняка над ней смеются.

Лейла много гуляла одна, ходила кругами по своему маленькому стеклянному квадрату с травой, цветами и пальмой. Растения сочились жизнью, не видеть бы только черные шланги, эти короткие поводки. И пустыня вокруг, кажется, повсюду, куда может дотянуться воображение.

– Мне кажется иногда, доктор, что мои шестеренки совсем истерлись, лайк им нечем и не за что цепляться. Я так устала. Мне все равно.

– Лейла, такое может случиться только лет после семидесяти, не беспокойтесь так, вам просто нужен отдых … И еще раз очень прошу начать прием лекарств, на всякий случай. Но выбор только за вами.

Даниэль зашел снова только через неделю или полторы и был в своих мыслях. В этот раз принес сам и оставил на тумбочке привычную синюю таблетку. Несколько таких уже лежали рядом много дней. Сказал, что результаты анализов становятся лучше и скоро Лейла начнет все вспоминать. Особенно если поможет немного своему измученному мозгу – он кивнул в сторону тумбочки. После его ухода Лейла долго вертела в руках квадратный блистер с синим кругляшом, закрывала им один глаз и смотрела на пустыню, закрывала им солнце, но его ореол все равно слепил. Потом сложила таблетки в нижний ящик, где лежали все остальные.

Стершиеся лапки шестеренки. Декоративно подрезанные корни, отломанные шипы-предрассудки. Больше нечем цепляться. Гладкие дорожки на зачем-то отполированной пластинке – если стать идеальной, исчезнет музыка …

Только промозглые, белые сны. Без сопоротивления, без борьбы.

Это именно сейчас мир перевернулся, нахлынул на нее волной нового и необратимого. Прежние волнения казались теперь всего лишь мелкой рябью. Лейла так боялась любых разговоров о болезнях, но теперь сама стала какой-то не такой, поистерлась. А что останется от нее настоящей еще через пару лет?

Глава 6

Спустя несколько дней Лейла снова обрела равновесие и покой. Пришла к выводу, что в одном из вариантов настоящего слова Даниэля вполне могли быть правдой. Она давно уже обладала способностью жить во многих реальностях сразу, не задумываясь над этим.

В подростковом возрасте ее близкие подруги всерьез обсуждали своих энергетических слуг, которые всегда рядом. Когда повзрослели, Лейла пару раз была свидетелем одержимости одной из подруг и спасения ее второй от злых духов. Лейла не задавалась вопросом, правда это или нет. Просто пока она была с теми подругами, вполне допускала и существование их особой реальности, как только попадала к другим людям – даже не задумывалась об этом. Переехав в Москву, долго привыкала к мысли, что ее маленькая гордая республика не является центром мира. Когда улетела работать за границу – что и Россия не ось земли, вокруг которой все крутится, а всего лишь один из многочисленных рынков сбыта.

Когда в ее стране начались волнения, она понимала, что система прогнила, что дятлы в лесу не долбят здоровое дерево. Но и последствия таких порывов часто видела в местах, где бывала, и книгах по истории. Особенно в полных иронии мемуарах или учебниках тех стран, где так любят лечить чужие сгнившие стволы вырубкой всей чащи. А после возведением из бревен храмов и военных фортов для ручных теперь, важных птиц, бывших когда-то санитарами леса. Лейла давно привыкла быстро переключаться между реальностями, не зацикливаться. Вот и сейчас главным было попасть обратно домой, а для этого отдохнуть, набраться сил, чтобы помочь доктору найти причины ее временного разлада с миром.

К Лейлиной радости, Даниэль приглашал покататься на яхте еще не раз. Так она познакомилась с индийцем Кришем и его подругой, немкой Ханной, до того безупречной и пепельно-седой, что она напоминала профиль на серебряных монетах. В разговорах Ханна, как правило, улыбалась и только изредка добавляла что-то вроде короткой справки из Википедии, но по настроению могла поддержать любую тему. Криш на ее фоне казался невероятно болтливым и разболтанным, англичане называют таких иногда wibbly-wobbly. Как поняла Лейла, он поставлял то ли оборудование, то ли материалы для клиники доктора Натансона. Немка же управляла небольшой картинной галереей в Хайфе и писала критические обзоры современного искусства для разных журналов.

«У меня нет информации, и я не могу комментировать это», – отрезала она очередную пространную речь Этани об искусстве, чем очаровала Лейлу уже бесповоротно. Было радостно, когда на лодке появлялась эта немка: она была настоящей. Пускай ее цельность иногда и давила, Ханнины черты лица, фигура и одежда были настолько гармоничны и приятны взгляду, что смягчали впечатление. Любая ее даже короткая реплика была намного точней пустой болтовни Этани или других приятельниц и жен друзей доктора, имен большинства из которых Лейла даже не запомнила, путая, кто и кем кому приходился.

Этани часто бывала на лодке, с каждой новой встречей становясь все фальшивей, одинаково медовой с любым встречным. Лейле показалось, что та вела себя так скорее не из коварства, а из желания приобрести хоть какое-то уважение в собственных глазах через симпатию других. Дочь британки, верзила Эмили, плавала с ними еще как-то раз, по-прежнему невозможная. А вот Кармелита на яхте больше не появлялась.

Лейла успела хорошо обдумать первые стычки с медсестрами и гостями на лодке и впредь решила обсуждать только светское и пустое или же молча слушать. Так она могла узнать больше об этом новом мире и сохранить в памяти тот, настоящий. Но как бы Лейла ни пыталась с собой договориться, и пускай многие здесь казались необъяснимо близкими, все вокруг оставалось абсурдным. Даниэль – вот единственное надежное звено. И он поможет найти выход. Конечно, расспрашивать надо аккуратно, не в Лейлиных интересах окончательно прослыть девушкой не от мира сего и провести в клинике следующие годы или даже десятилетия.

* * *

Когда ей разрешили, Лейла стала читать газеты и смотреть телевизор. Он висел на стене с первого дня, но пульт приносили только по ее просьбе, а выбор долгое время сводился к четырем бесконечным видео с терапевтической музыкой и видами природы. Теперь же она могла смотреть любые каналы. По большей части показывали арабских музыкантов и фильмы, иногда что-то на английском, обычно про британские традиции и этикет. Новости почему-то шли редко и были в основном про Палестину, желание всех людей мира жить в этом благословенном крае, уровень счастья жителей, растущее количество судов и грузов в морском и воздушном портах Хайфы. Часто транслировали религиозные службы, премьеры мировых театров, открытия новых ресторанов и местные концерты.

Лейла не нашла ни одного модного шоу, да и, судя по всему, люди одевались здесь нарочито удобно, даже небрежно. Ни слова про туризм, ни слова про терроризм. Шоколад, алкоголь, стиральные порошки или тренинги личностного роста тоже никто не продавал. Зато часто повторялась реклама очередного Триеннале искусств в Хайфе. А вот к интернету доступа так и не было. Все делали вид, будто его нет. В передачах, фильмах и газетах Лейла тоже не встречала упоминаний гаджетов или сети: непонятно, цензура это была или причудливый местный уклад. В Дубае, например, нельзя было пользоваться «Скайпом», в Бутане – курить, на рейсах Саудовских авиалиний – провозить Библию и рождественские игрушки, в США – говорить что-либо о чужих расе, поле или ориентации, если ты сам не принадлежал к какому-то меньшинству. В любом случае отсутствие интернета и новостей об интригах в королевских семьях или странах с ограниченной социальной ответственностью не было поводом опять с кем-то спорить.

Газеты тоже попадались большей частью на арабском, иногда на английском языке. «Палестина готовится к XV Триеннале искусств». Отлично. «Транспортный узел Хайфы признан вторым в мире по совокупности перевозок». Мои поздравления. «Уже к концу года Китай поставит на 20 % больше рабочей силы». Молодцы. «Решена проблема выброса избытков еды в ресторанах Хайфы в священный месяц Рамадан». Окей. «Новая разработка палестинских ученых значительно сократит дорогу по морю». Ясно, что ничего не ясно. «Ежегодные скачки Аскот на Ипподроме Хайфы прошли на прошлой неделе с грандиозным успехом». Замечательно. «Принцесса Беатриче провела очередную встречу книжного салона». Читать длинные статьи до конца не было никакого желания. Похоже, мало что им тут было интересно кроме самих себя. «Пресс-служба правительства Палестины: традиционный Оттоманский бал пройдет в Нью-Яффо». Лейла пролистывала страницу за страницей, по привычке скользя только по заголовкам и фото.

Последний разворот назывался «Международные новости» и был утыкан крошечными заметками почти без фотографий, верстка напоминала рубрику объявлений. «BBC: План на пятилетку перевыполнен, впереди новые достижения и рекорды». «CNN: Группа перебежчиков из Южных Штатов обнаружена на границе с Северными». «RT: Инаугурация российского монарха собрала мировых лидеров». «GN: Северные Штаты и английские социалисты создают международную организацию труда. Требование времени или происки евреев?». «AN: Китай выкупит до 80 % долгов еще трех стран в африканском регионе». «AT: Экономика стран растет, уровень жизни – нет».

Все эти сочетания слов были одновременно и осмысленными, и бессмысленными. Наверное, так проявлялась искаженность восприятия, пусть и временная. Или мир окончательно сошел с ума, пока она сидела здесь, в этой клинике. Или идет эксперимент сразу над всем человечеством. Лейла вспоминала последние новости, которые слышала вроде бы в здравом уме. Аэропорты мира один за другим стали требовать на проверку все паспорта и штампы, искали, кто был в последние две недели в Китае, началась какая-то эпидемия, отменялись переходы через границу по любым электронным документам. Бред. Лейла спросила еще того, первого доктора, итальянца Альфредо про некий китайский вирус, но тот только ответил с умилением, что все вирусы опасны, но они и делают нас сильнее.

Голова опять начинала болеть: то ли от газет и телевизора, то ли от усталости. Будто круглый диск вонзили между лбом и волосами, в один клик загрузили в голову ненужные массивы данных. Похоже, режим информационного детокса, который к ней применяли раньше, был вовсе и не плохой идеей. Уже не хватало ставшего привычным вакуума. Не хотелось думать. Еще она старалась не нервничать и много спать, как просил Даниэль. Такой план лечения вдохновлял ее все больше.

* * *

К одной из полуденных, растянутых во времени прогулок присоединился доктор Натансон.

– У меня новость, – кинул с ходу, просияв еще издалека.

Лейла внутри задрожала, но посмотрела прямо и улыбнулась в ответ.

– Сегодня на медицинской коллегии мы решили, что вы готовы вернуться к себе домой.

– М-м-м … грейт, спасибо за информацию. – Лейла отвечала на автомате и с нейтральным выражением лица, как журналистам на брифинге. Пыталась понять, чем эта новость обернется для нее. Где ее дом, она и раньше не всегда могла сказать … Тут, в клинике, было неплохо. Опять засвербела мысль: раскусили, поняли, что приняли за кого-то другого.

– Что вы об этом думаете? – спросил Даниэль участливо, как никогда.

– Ну, я не знаю …

– Расскажи, – опять перешел на ты.

– Я … лайк пытаюсь понять, где эт олл этот мой дом, – Лейла судорожно думала, что бы еще сказать, подняла глаза на доктора, – я не помню.

– Да, я знаю, Лейлочка, но о чем мы говорили? Будь к себе добра и терпелива. Все обязательно встанет на свои места. Ты сильная девочка, все получится.

– Спасибо. – Лейла совсем не понимала, что от нее ждут теперь, но ни в коем случае не хотела показать это Даниэлю.

– Твои апартаменты в Хайфе оплачены до конца зимы, а Ханна любезно вызвалась помочь осмотреться вокруг.

– М-м-м … здорово.

– Насколько я знаю, вы договорились с Ади, что ты свободна как минимум на полгода, поэтому можешь просто отдыхать и набираться сил. – Кинув быстрый взгляд, добавил: – Я уже написал ему и объяснил твою ситуацию, ни о чем не беспокойся.

– Понятно. – Лейле до сих пор ничего не было понятно.

– Ты обязательно все вспомнишь, детали сойдутся в голове. Представь огромный пазл из тысячи кусочков, ты же не будешь пытаться собрать такой за ночь. Просто отпусти. Не думай много о выздоровлении, старайся жить обычной жизнью, и понемногу все начнет вставать на места.

И что все заладили с этими пазлами. Лейла и рада бы, да только она как раз помнила свою жизнь и в целом, и до малейших деталей, пусть и разбросанных и перемешанных. А еще один из клиентов в пиар-агентстве был производителем этих самых пазлов: случалось – и часто, что детали дублировались или не совпадали друг с другом, компания даже начала досылать их по требованию покупателей.

Но с ее-то жизнью все было просто и понятно. Разве что последние недели в клинике. Разве что Кармелита, которая не узнала ее. Разве что телевидение и газеты, хотя с ними всегда так. Но не стоило говорить об этом. Тем более вслух и с врачом. Остались ли у нее целыми хоть какие-то шестеренки под валом информации и впечатлений последних лет? В какой-то момент оркестр оглушил, все надо было делать на полную мощь, лучше, чем кто-либо другой.

– Лейла, все в порядке? – услышала она голос доктора.